С ФБ2025

Запутанные чащи (The Tangled Woods)
Ссылка на оригинал: https://archiveofourown.org/works/30393
glitterburn (orphan_account)
Rating: Teen And Up Audiences
Words: 13360 в оригинале, 11 625 в переводе
Summary:
Прибыв в дом знакомого, Сэймэй и Хиромаса обнаруживают, что там происходят странные вещи.
Notes:
История представляет собой интерпретацию рассказа Пу Сунлина «Похоть, наказанная лисами» из Strange Tales From A Chinese Studio (№ 88 в издании Джона Минфорда для Penguin, 2006; № 250 в издании Variorum Чжан Юхэ 1962 года).


читать дальше
— Мы уже приехали? — спросил Хиромаса, казалось, уже в пятнадцатый раз за этот день.
Сидя напротив него в повозке, запряжённой волом, Сэймэй тихо и сдержанно вздохнул.
— Сегодня мы в Нару не поедем.
— Не поедем? — От возможности отдохнуть настроение Хиромасы тут же поднялось. — Это прекрасно. Я нахожу путешествия крайне утомительными.
— Прошу прощения, что утомил тебя своим обществом, — сухо сказал Сэймэй. — Несомненно, ты бы предпочёл читать стихи принцессам или состязаться в остроумии со своими высокородными приятелями, или что ещё ты там делаешь при дворе. Однако позволь напомнить, что отправиться со мной в эту поездку было твоим решением.
— Да я вовсе не против твоего общества! Я против долгого путешествия. — Хиромаса откинулся на разбросанные подушки, которые хоть немного смягчали твёрдый деревянный пол повозки. Он вытянулся, как мог, и поморщился, когда повозка качнулась в выбоине на дороге. — Я вот о чём подумал — раз у тебя есть зачарованный вол, чтобы тянуть повозку, ты мог бы подумать и о том, чтобы оснастить её зачарованными подушками, чтобы сделать поездку более удобной.
Сэймэй поднял брови.
— Зачарованные подушки, ну конечно.
Хиромаса усмехнулся и сполз ниже.
— Где мы заночуем?
— В доме моего знакомого. — Сэймэй наклонил голову, словно прислушиваясь к чему-то, а затем приложил палец к губам и пробормотал несколько слов. Вол замычал, повозка резко повернула налево, и Хиромаса завалился набок.
Неровности под колёсами закончились, и дальше повозка покатилась мягче. Хиромаса сел и поднял занавеску, рассматривая пейзаж. Теперь они ехали по просторной луговине, приближаясь к тёмной полосе густого леса.  Он нахмурился, пытаясь определить их местоположение.
— А собственно, где мы?
— Лес Хахасо.
— Но дорога в Нару идёт в обход леса, — сказал Хиромаса, и в его голосе послышался оттенок сомнения.
— Совершенно верно.
— Твой друг, что, живет в лесу? — Стоило вопросу слететь с губ, как Хиромасу посетила ужасная мысль. Он опустил занавеску на место и повернулся к своему спутнику. — Сэймэй. Этот твой друг...
— Он не друг, просто знакомый.
Хиромаса отмахнулся, соглашаясь с несущественной подробностью.
— Ладно, этот твой знакомый. Он... ну, он... обычный?
Сэймэй бросил на него совершенно пустой взгляд.
— Не мог бы ты выразиться определённее, Хиромаса? Я не уверен, что понимаю, какой смысл ты вкладываешь в слово «обычный».
— Ну... — Хиромаса помахал руками. — Обычный. В смысле – человек. То есть не один из твоих... родственников.
Углы рта Сэймэя тронула улыбка.
— Уверяю тебя, у меня нет родственников в этой провинции.
— Это хорошо. — Несколько успокоившись, Хиромаса позволил себе снова расслабиться. — Так кто же этот твой знакомый? Я его знаю?
Сэймэй, нахмурившись, погладил пальцами сложенный веер, а потом ответил:
— Возможно, ты слышал о нём. Оно-но Такасуэ — учёный, хотя и далеко не лучший из них. Его китайский просто ужасен, а стихи невыносимы. Вот почему, я думаю, он нечасто показывается в столице.
Хиромаса моргнул.
— Потому что он дурной поэт?
— Именно так. — Сэймэй раскрыл веер из тёмно-оранжевой бумаги с нарисованными тушью чёрными листьями и золотыми брызгами. — Вместо того, чтобы служить в столице, он проводит время, посещая провинциальные города, впечатляя жителей своей ложной мудростью. Естественно, в каждом городе у него есть любовницы.
— Несмотря на его скверные стихи? — поморщился Хиромаса.
— А, забыл сказать, — Сэймэй посмотрел на него поверх веера, и глаза его блеснули. — Оно-но Такасуэ — выдающийся знаток возбуждающих зелий. Его коллекция великолепна, а его приверженность этому увлечению просто поразительна. Это дело всей его жизни. В молодости он обошёл вдоль и поперёк всю страну в поисках ингредиентов и потратил целое состояние на покупку товаров с материка — толчёных в порошок яиц дракона, амбры морского чудовища, мускусных желез кирина... У него даже есть афродизиаки с далёкого запада, из стран, лежащих за Китаем.
Хиромаса попытался понять, чем мыслит человек, настолько преданный делу, что готов искать мускусные железы кирина. И отвратительная же это, должно быть, штука!
— Ты говоришь так, будто ты не одобряешь это.
— Афродизиаки? — Сэймэй криво усмехнулся. — От них тоже бывает определенная польза.
— А они вообще на тебя действуют? — Вопрос вырвался прежде, чем Хиромаса понял, что спросил. В ужасе он зажал рот рукой и пробормотал сквозь пальцы: — Ну, я имею в виду — то есть, как сын женщины-лисы, ты наверняка невосприимчив к... некоторым вещам...
Сэймэй спрятал смех за веером:
— Дело в том, Хиромаса, что Такасуэ испытывает свои афродизиаки на любовницах. Его поэзия настолько скудна, что для успеха соблазнения он на неё рассчитывать не может; поэтому он приглашает даму отобедать с ним и подливает возбуждающее зелье в её вино или посыпает им еду.
Сэймэй опустил веер, открывая лицо. На этот раз он выглядел серьёзным.
— Он ведёт подробные записи о действии афродизиаков. Например, сколько женщине лет, на какой стадии луны она находится, и другие, более деликатные вещи.
Хиромаса поёрзал на подушках, ощущая, как внутри у него шевельнулась брезгливость.
— Мне это кажется... отвратительным.
Глаза Сэймэя вспыхнули.
— Он утверждает, что делает это во имя науки.
— Он тебе не нравится, — просветлел Хиромаса от внезапного осознания.
Сэймэй с треском резко закрыл веер и сел прямо.
— У него есть жена.
— Я могу понять твоё неодобрение по поводу того, что он использует афродизиаки в целях соблазнения невинных женщин. В конце концов, это ниже достоинства дворянина. Но что касается его обращения с женой... — Хиромаса глубоко вздохнул. — Воистину, Сэймэй, ты безнадёжен. Как ты можешь быть таким мудрым и в то же время таким ограниченным? Ты же не настолько невежественен в вопросах двора. Я ведь могу пересчитать верных своим жёнам мужчин по пальцам одной руки!
Взгляд, обращённый на него, был обескураживающе прост.
— Его жена очень красива.
— О, — от удивления у Хиромасы перехватило дыхание. Он попытался припомнить, когда Сэймэй хоть раз обращал внимание на женскую красоту, и, так и не сумев, обеспокоился. Чем больше он об этом думал, тем больше убеждался. То, что Сэймэй отметил и запомнил красоту этой женщины, могло означать только одно: его друг был влюблён в жену Оно-но Такасуэ.
Хиромасу охватило странное ощущение. С одной стороны, в нём взыграла ревность, с другой — он возликовал, что вот теперь наконец-то он сможет подразнить Сэймэя. Это смешанное, не поддающееся определению чувство заставило его отвести взгляд от слишком пронзительного, слишком понимающего выражения лица Сэймэя. Хиромаса долго изучал половицы повозки и слушал скрип и грохот колёс.
— Ты сказал, что она красива, — Хиромаса занялся распустившейся нитью на своей накидке, пытаясь вернуть её на место в тканом узоре лавандовой парчи. — И насколько же?
Сэймэй усмехнулся:
— Она вне всякого сравнения.
Хиромаса прикусил губу. Мысль о том, что Сэймэй влюблён, очень встревожила его. Интонации Сэймэя ничуть не походили на восторженную речь влюблённого, и, подняв на него взгляд, Хиромаса не заметил ни искорки пылкой страсти на бледном узком лице. Он всегда думал — да чтобы Сэймэй отдал кому-то своё сердце? Это просто невозможно! Ещё он думал, что самым близким подобием наперсника и даже спутника жизни для Сэймэя был он, Минамото-но Хиромаса. Внезапно обнаружить себя на втором месте после женщины — к тому же женщины, живущей в лесу, — было весьма досадно.
— Я нахожу их брак ужасающе неравным, — сказал Сэймэй, откинувшись на подушки. — Хотя Такасуэ волен свободно посещать своих любовниц, он запрещает своей жене покидать поместье. Дама Дзидзю вынуждена жить в одиночестве, без любовников или поклонников, которые бы воздавали бы должное её красоте. Она выросла в столице, была выдана замуж за Такасуэ в юном возрасте и упустила множество очаровательных развлечений, доступных дамам при дворе.
Хиромасе показалось, что в словах друга он уловил иронию. Сэймэй частенько высмеивал и его, и его приятелей-придворных за их упорное стремление следовать установленным правилам этикета, за пристрастие к хорошим манерам, за привычку говорить иносказаниями и трепетно вздыхать по мимолётной красоте. Конечно, это был ещё один хитрый выпад.
— А, Сэймэй, ты шутишь!
— Уверяю тебя, что нет. — Сэймэй будто замкнулся в себе, и выражение его лица сделалось непроницаемым. Он подпер щеку рукой и тихо сказал: — Меня беспокоят неравные отношения.
— Такова природа вещей, — озадаченно сказал Хиромаса.
— Действительно. И именно поэтому в этом мире так много демонов.
— Из-за неравных отношений?
Сэймэй тихо вздохнул.
— Хиромаса, ты же прекрасно знаешь, что может сделать с человеком неразделённая любовь.
Хиромаса сглотнул. Он вспомнил превращение госпожи Сукэ-химэ в чудовищного демона и свой собственный тайный страх – что он тоже может взрастить в своей душе изголодавшуюся по любви тварь, если не отвлечётся музыкой от бесплодных терзаний. Он отбросил неприятные мысли.
— Неужели госпожа Дзидзю влюблена в своего мужа?
— В данном случае вопрос не в этом. У Оно-но Такасуэ плотское влечение усилено его же афродизиаками, и это влечение удовлетворяют, — по крайней мере, на телесном уровне, — несколько любовниц. Дама Дзидзю молода и красива, но ей запрещены любые виды отношений — не говоря уже о плотских утехах, — с какими-либо мужчинами, кроме её вечно отсутствующего мужа. Это положение крайностей и серьёзного нарушения равновесия. Не нужно быть мастером инь-ян, чтобы понимать опасность чрезмерного прелюбодеяния и вынужденного воздержания. — Небрежным тоном Сэймэй добавил: — Уверен, что со временем вполне можно ожидать вмешательства демона.
У Хиромасы шевельнулось подозрение. Он взглянул на Сэймэя.
— Так вот почему мы сегодня заночуем у них, да? Ты ведь и не собирался ехать в Нару. Это был просто повод, чтобы заманить меня сюда.
— О нет, в Нару мы едем. У меня там дела, как я тебе и говорил. — Сэймэй приподнял бровь. — И насколько я помню, ты сам навязался мне в спутники. Я сопровождать меня не просил.
— Вздор! Тебе будет нужна моя помощь с демоном.
— Может, демона и нет... пока.
— Нет. Я понял, что нужно делать. — Хиромаса мужественно, как он надеялся, расправил плечи. — Ты хочешь, чтобы я поухаживал за дамой, осыпал её комплиментами и уделял ей внимание. Я могу это сделать, Сэймэй. Уж о таком деле тебе беспокоиться не стоит. Если ты завяжешь разговор с Оно-но Такасуэ, я найду способ очаровать даму Дзидзю и сделать её счастливой, тем самым отгоняя демона прежде, чем он успеет нанести удар.
Сэймэй посмотрел на него. Его губы дрогнули в легчайшем намёке на улыбку, что грозил разрушить его невозмутимый вид.
— Ты очень самоотверженный, Хиромаса.
Хиромаса кивнул, пытаясь остановить расползающуюся улыбку в ответ.
— Ради прекрасной дамы я рискну всем.
Не удержавшись от смеха, Сэймэй прикрыл рукавом нижнюю половину лица. Его глаза сияли.
— Будем надеяться, что до этого не дойдёт.
— Я готов к любому повороту событий. — Хиромаса похлопал по мечу в ножнах, лежавшему рядом на полу повозки. — Эм-м… а возможно, и не к любому. Я не взял с собой лук и стрелы.
Сэймэй разразился хохотом.
— Думаю, мы справимся.
Повозка замедлилась, и царапанье ветвей деревьев по крыше заставило Хиромасу подпрыгнуть. Занавеска задрожала и раздвинулась, открыв заросли спутанных колючих растений. Свисающий усик зацепился шипом за узорчатый шёлк и оторвал от него длинную полосу. Сэймэй откинул рукава своего белого охотничьего костюма, и на его лице отразилось раздражение.
— С тех пор, как я приезжал в последний раз, лес ещё ближе подступил к поместью. В Пятом месяце эта тропа была чиста.
— Возможно, Оно-но Такасуэ хочет отпугнуть случайных гостей, — предположил Хиромаса.
Сэймэй бросил на него острый взгляд.
— Может быть.
Земля опять стала неровной, и вол взревел. С последним сокрушительным толчком повозка остановилась. Хиромаса поднялся с подушек, испытывая ломоту во всём теле, и спустился с повозки, приземлившись по щиколотку в густую вонючую грязь.
— Сэймэй, — сказал он, с чавкающим звуком отступая на несколько шагов, — будь осторожен. Там...
Он замолчал, охваченный внезапным раздражением при виде того, как Сэймэй выпрыгивает из повозки и ступает по изрытой колеями земле. К его мягким кожаным сапогам не прилипло и не размазалось по подолу каригину ни одной капли грязи. 
Хиромаса вздохнул. Ощущая, как вокруг пальцев ног просачивается вода, он кое-как выбрался из засасывающей грязи и ступил на более твёрдую землю. Проверил, не запачкал ли хакама, поправил накидку, чтобы скрыть самые большие пятна грязи, и огляделся.
Верхушки деревьев заслоняли дневной свет, и небольшая поляна оставалась погружённой в вечные сумерки. Случайные солнечные лучи пронзали листву, но вместо того, чтобы хоть как-то освещать, они, казалось, лишь подчёркивали темноту, окружавшую их. Хиромаса поёжился и снова вздрогнул, когда сверху пронзительно крикнула птица. Запах сырой, гниющей древесины смешивался с запахом застоявшейся воды и чем-то ещё, чего утончённое обоняние Хиромасы распознать не могло.
Он долго вглядывался, пока не разглядел очертания дома. Скрытый за полынью, с крышей, заросшей мхом, и распахнутыми воротами, сплошь увитыми лианами, он выглядел совершенно непривлекательно. У Хиромасы затеплилась надежда, что дом пуст, и тогда они смогут продолжить своё путешествие, но как раз когда он повернулся, чтобы предложить это Сэймэю, его внимание привлекло мимолётное движение на энгаве. Сэймэй подошёл и встал рядом с ним.
— Как печально, — пробормотал он. — Дом задыхается от скрывающих его деревьев и кустов. Так не может продолжаться.
— Ты теперь знаток садоводства? — не сумел сдержать раздражение в голосе Хиромаса. Он указал на фигуру, выступившую из тёмного входа в дом. — Выскажи ему свою озабоченность. У Оно-но Такасуэ должен быть слуга, который может позаботиться об этих диких зарослях.
— Ступай вперёд, Хиромаса. Мне нужно поговорить с волом.
Сэймэй вернулся к повозке и склонился к уху животного. Вол помахивал хвостом и всем видом показывал, что внимательно слушает указания, которые ему нашептывают.
Хиромаса вздохнул и с гордо поднятой головой направился к молчаливой фигуре на энгаве.
Подойдя ближе, он разглядел, что это молодой и красивый прислужник с округлым лицом и большими выразительными глазами.
Он отметил добротный покрой и качество блестящей шёлковой одежды прислужника и без труда распознал сочетание цветов – «красная слива».
Эти оттенки уже не подходили к сезону, но, возможно, здешние провинциалы в своих мрачных лесах не придерживались правил моды так уж строго.
Прислужник наблюдал за его приближением, не проявляя ни малейшего интереса. Только когда Хиромаса ступил на ступеньки, ведущие на энгаву, молодой человек пошевелился. Он неуклюже поклонился и произнёс:
— Приветствую вас, господин Хиромаса.
Хиромаса уставился на него, открыв рот. Он оглянулся на Сэймэя, но тот всё ещё был погружён в беседу с волом. Закрыв рот, Хиромаса повернулся к прислужнику, который разглядывал его со сдержанным весельем. В глазах у паренька играли золотые крапинки.
— Откуда... откуда ты знаешь моё имя? — едва не споткнувшись, Хиромаса преодолел оставшиеся ступени. — Это Сэймэй рассказал обо мне?
Прислужник улыбнулся.
— Господина Хиромасу все знают.
— О... — Такой ответ должен был прозвучать как любезность, но Хиромасе почудилось в нём нечто совершенно противоположное. Тем не менее, он решил не делать выводов сгоряча и улыбнулся.
— Ты действительно знаешь, кто я?
Прислужник не успел ответить, поскольку Сэймэй закончил разговор с волом и подошёл к ним. Когда он поднимался по ступенькам, по его лицу пробежала смутная тень, и он задержал взгляд на прислужнике. Если бы Хиромаса не знал Сэймэя и этот его равнодушный вид, изображаемый с таким искусством, то мог бы и купиться.
Поглядывая то на Сэймэя, то на прислужника, Хиромаса заметил удивление на красивом лице парнишки, и от этого его любопытство разгорелось ещё сильнее. Всё это казалось довольно странным.
Прислужник слегка склонил голову.
— Господин Сэймэй, добро пожаловать.
— А, — Сэймэй прошёл мимо и замешкался на пороге. Он обернулся и смерил прислужника пронзительным взглядом, словно ястреб, приметивший мышь, но спустя удар сердца его лицо уже было совершенно спокойным. — Твой хозяин Оно-но Такасуэ дома?
— К сожалению, он уехал в храм в Хасэ. Мы ожидаем его возвращения завтра. — Прислужник ловко вклинился между Сэймэем и входом в дом. — Госпожа Дзидзю будет рада вашей компании. Я доложу ей о вашем прибытии.
— Благодарю... — Сэймэй умолк и снова бросил на прислужника такой же острый взгляд. — Макио. Так тебя зовут. Теперь я вспомнил.
Макио поклонился ещё ниже, чем прежде.
— Благодарю вас, господин Сэймэй.
Сэймэй чуть слышно хмыкнул. Макио отступил, не поднимая глаз, и позволил Сэймэю войти в дом.
Хиромаса последовал за ним, слегка озадаченный развернувшейся перед ним сценой. От осознания, что вокруг него бурлят некие подводные течения, у него мурашки побежали по коже. Он несколько раз покосился через плечо, чтобы посмотреть, что там делает Макио, но заметил в его золотистых глазах лишь пелену задумчивости, словно тот размышлял о чём-то.
* * * * *
Изнутри дом выглядел значительно лучше, чем снаружи. Хиромаса с восхищением любовался своими покоями в гостевом крыле, обходя их, чтобы поближе рассмотреть инкрустацию на лакированном столике или изучить тонкие мазки кисти на расписной ширме. Несмотря на летнюю пору, в углу комнаты стояла небольшая жаровня, и от шарика благовоний, помещённого в её чашу, поднималась тонкая струйка голубого дыма. Наконец Хиромаса поднял занавес и вышел на энгаву.
В поисках Сэймэя он заглянул в соседние покои. Не обнаружив его, Хиромаса принялся бродить по энгаве из конца в конец. Небольшой внутренний садик пересекала крытая галерея, отделяя гостевые покои от главного дома. Журчащий под галереей ручеёк впадал в пруд с рыбками, расположенный в самом центре садика, а вокруг пруда были рассажены красивыми группами цветы и кустарники с блестящими, будто лакированными листьями.
Хиромаса сделал глубокий вдох и выдох. Простая элегантность окружавшего пейзажа вызвала у него умиротворённую улыбку. Таким и должен быть сад — не диким и заросшим, как у Сэймэя, а ухоженным, чтобы каждая часть была упорядочена в правильном положении и составляла единую композицию, создавая ощущение гармони. Оставалось лишь добавить сюда слугу с кувшином вина — и Хиромаса был бы счастлив устроиться здесь до конца дня.
Какое-то время он стоял в раздумье, но тут любопытный карп снизу коснулся ртом поверхности пруда, послав по воде рябь. Именно в это мгновение Хиромаса услышал музыку — осторожный, нежный отголосок, будто рожденный не струной, а самим воздухом. Он повернул голову в ту сторону, откуда донёсся звук. Чуть слышный напев перетекал из одной тональности в другую, раздался смелый аккорд и тут же был приглушён, сменившись перебором отдельных нот, и полилась мелодия.
По звучанию инструмента Хиромаса узнал семиструнный кин. Конечно, музыкант не мог быть ни кем иным, как прекрасной госпожой Дзидзю! Её музыка говорила об одиночестве и печали, решил он, шагая в поисках звука. Надо непременно уговорить её сыграть более радостную мелодию.
Музыка разносилась по главному дому, её отзвуки долго затихали в одних местах и отдавались эхом в других. Хиромаса поднимал занавеси и отодвигал ширмы, напугав этим прислужницу, но прежде чем он успел спросить её, откуда доносится музыка, она спрятала лицо и убежала.
Он снова вышел на энгаву и пошёл вокруг дома. Музыка дразнила его с другой стороны стены внутреннего сада. Хиромаса обнаружил незапертую калитку. Толкнув её, он оказался в большом замкнутом пространстве, которое когда-то, давным-давно, было садом. Теперь оно настолько заросло, что напоминало дикий лес.
В одном из углов сада стоял небольшой павильон, почти скрытый за окружавшими его растениями. По деревянным ставням, на которых были вырезаны замысловатые переплетающиеся узоры, постукивали дикие травы, выросшие выше подоконников. Большую часть здания укрывала древняя глициния с перекрученными и узловатыми ветвями. Отыскать натоптанную тропинку ко входу в павильон Хиромаса не смог, но это его не обескуражило. Идя на звук музыки, он продрался напролом через заросли травы и собирался уже отодвинуть выцветший кусок парчи, закрывавший дверной проём, как боковым зрением заметил что-то белое и остановился.
Нахмурившись, он повернулся и вгляделся в заросший сад. Музыка, звучавшая из павильона, оборвалась. Хиромаса посмотрел на вход, ожидая увидеть, как дама Дзидзю выходит из своего укрытия, но вместо этого там были только тишина и покой.
Хиромаса некоторое время постоял в нерешительности. Было бы бессовестно с его стороны нарушать её уединение. Столичная дама, возможно, радушно приняла бы его в павильоне и позволила бы себе слегка пококетничать, но, по словам Сэймэя, госпожа Дзидзю была не знакома с придворными обычаями, а потому его комплименты могли скорее оскорбить, чем порадовать её.
Вокруг по-прежнему царила тишина, и Хиромасе от этого стало не по себе. Он отступил, шурша парчой накидки по траве. Вернувшись на тропу, он увидел Сэймэя, присевшего в тени плакучей сакуры, и понял, что это его каригину и был тем самым белым пятном, который недавно заметил Хиромаса. Он стал продираться по тропе, перешагивая через ползучие лианы и уворачиваясь от чёрных шипов какого-то неизвестного кустарника, преградившего ему путь.
Добравшись до Сэймэя, Хиромаса наконец разглядел, чем тот занят: его друг соскребал мох с небольшого каменного божка, стоящего на алтаре. Хиромаса заглянул через плечо Сэймэя и увидел, что алтарь покрыт грязью, а камень потрескался от времени и сырости. Под сакурой было прохладно и пахло плесенью вперемешку с терпким запахом гниющих листьев. Вокруг ног божка, рядом с бледной, изящной рукой Сэймэя, ползал чёрный жук с блестящим панцирем. Хиромаса подавил дрожь и кашлянул, чтобы привлечь внимание друга.
— Что это?
— По правде говоря, Хиромаса, — Сэймэй огладил пальцами божка, затем запустил их в яркую зелень, отдирая мох, — это лисье святилище.
Озадаченный Хиромаса подошёл немного ближе, наблюдая, как отваливается мох, обнажая стёртые очертания, изуродованные временем.
— Никогда раньше не видел, чтобы святилище Инари выглядело вот так.
— Это не святилище Инари.
— Нет? — Хиромаса уставился на божка. — Откуда ты знаешь?
Сэймэй бросил на него взгляд, в котором так и читалось: «Ты это в самом деле?», и снова сосредоточился на своём занятии. Хиромаса потоптался рядом, рассматривая руки Сэймэя. Он впервые видел, чтобы тот позволил себе так испачкаться. Его пальцы позеленели, окрасившись мхом, а под ногтями черными полумесяцами застряла раскрошенная земля. Конечно, для Сэймэя было бы гораздо проще очистить божка с помощью какого-нибудь заклинания или же призвать шикигами и поручить эту чёрную работу им, и всё же он делал это сам.
— Должно быть, он очень старый, — сказал Хиромаса.
— Он старше, чем ты можешь себе представить. — Сэймэй говорил тихо, его движения были нежными, и в довершение он вытер оставшуюся грязь на голове божка своим ослепительно-белым рукавом. — Возможно, он сделан во времена царства Ва.
— Разумеется, — Хиромаса попытался напустить на себя сведущий вид. Он понятия не имел, что такое царство Ва и насколько древним это делает божка. Сколько ему — сто лет, семьсот, десять тысяч?
Он наблюдал, как Сэймэй копошится вокруг него, и когда тот погладил мордочку божка, или нос, или что там у него было, он ощутил укол глупой ревности. Раздражённый этим, Хиромаса сказал:
— Он потерял свою исконную форму. Возможно, именно поэтому святилище и было заброшено. Никто не знает, что это за существо, и поэтому никто не понимает, как ему поклоняться. Я имею в виду — взгляни на него. Это может быть кто угодно. Лиса, собака, кошка, может, даже олень. Тигр. Кирин...
Сэймэй молча продолжал своё занятие.
Хиромаса покашлял, чтобы прочистить горло.
— Как ты думаешь, Оно-но Такасуэ и его супруга знают об этом святилище?
— Хиромаса... — Сэймэй вздохнул с явным раздражением и сжал губы.
— Я возвращаюсь в дом, — Хиромаса пошёл прочь, слыша, как под ногами хлюпает лиственный перегной. Он взглянул вниз и поморщился, увидев свежую грязь на подоле своей лавандовой парчи. Ворча, он зашагал по тропинке к калитке. На полпути он развернулся и крикнул:
— Сэймэй! А ты только что слышал музыку кин?
Сэймэй помолчал, но затем ответил:
— Да.
Это было сказано так кратко и таким тоном, что Хиромаса решил больше не докучать ему расспросами. Вздохнув и приняв поражение, он вернулся в гармоничный порядок внутреннего садика и провёл остаток дня, наблюдая за карпами, лениво плавающими в пруду.
* * * * *
Когда в воздухе похолодало и небо заволокло тучами, Хиромаса переоделся, сменив испачканную лавандовую накидку на чёрную, из блестящего шёлка. В сумерках на энгаве возник Макио и, опустив глаза в пол, объявил о вечерней трапезе.
Со слугой было что-то не так, и это вызвало у Хиромасы беспокойство, хотя он не мог сказать, что именно или почему. Может быть, из-за того, как Сэймэй странно повёл себя по отношению к слуге, когда они прибыли в дом, а может быть, из-за чего-то другого. Хиромаса знал, что он не слишком проницателен, но чувствовал, что научился лучше читать людей и обстановку вокруг с тех пор, как сблизился с Сэймэем. Его чутьё подсказывало ему, что Макио не был обычным слугой, и Хиромаса решил понаблюдать за молодым человеком повнимательнее.
Он последовал за Макио в главную часть дома. Светильники разгоняли наползающую серость вечера, а жаровня, стоявшая около наполовину опущенных входных занавесей, не впускала прохладный ветерок. Напротив входа свисали занавеси-сэки. За одним из них виднелся силуэт госпожи Дзидзю, и в угасающем свете позади неё было уже ничего не разглядеть.
Сэймэй сидел напротив занавеса, сложив руки на коленях. Он выглядел спокойным и невозмутимым. Его каригину блистал незапятнанной белизной поверх узорчатого шёлка цвета фиалки, а ногти снова были чистымиПрисаживаясь рядом, Хиромаса бросил на него внимательный взгляд. Интересно, как долго Сэймэй пробыл здесь, беседуя с дамой? Может быть, они назначили свидание на эту ночь? Эта мысль ужалила его. Решив отвлечь от Сэймэя внимание дамы, Хиромаса тщательно расправил свои шелка, чтобы они выглядели наилучшим образом, и улыбнулся занавесу.
— Рада приветствовать вас, господа! — голос госпожи Дзидзю звучал мягко и нежно.
Она приблизилась к занавесу из полупрозрачной ткани, густо украшенной вышивкой, и Хиромаса подался вперёд. Расставленные поблизости светильники отбрасывали свет в укрывавшую её тень, но он смог различить только смутный очерк её лица. Из-под занавеса выглядывали лишь краешки одного рукава и подола её бледно-сиреневого платья, расшитого цветами глицинии, сочетавшегося с серо-голубым и белым шелками нижних одежд. Хиромаса по достоинству оценил наряд. Оно-но Такасуэ, может, и был вечно отсутствующим мужем, но, похоже, заботился о том, чтобы его жена выглядела изящно.
Прислужница, сидевшая позади дамы Дзидзю, что-то тихо сказала, и дама ровным голосом продолжила:
— Мне жаль, что мой муж не может принять вас. В его отсутствие вам придётся довольствоваться лишь моим скромным обществом.
Хиромаса послал ей лучезарную улыбку.
— Ваше общество никоим образом не может быть скромным, госпожа Дзидзю. Один только ваш голос развеял моё уныние от утомительного путешествия.
Сэймэй, сидящий рядом, издал звук, близкий к фырканью.
Хиромаса сделал вид, что ничего не заметил.
— Какой у вас приятный дом! Должно быть, в этом лесу восхитительно прохладно в разгар лета, а зимой деревья должны защищать вас от ветра и снега...
В комнату вошёл Макио, неся блюда, полные угощений, и Хиромаса умолк.
Когда перед ними поставили фазана, красную фасоль, сладкий картофель, несколько небольших речных рыб и множество разнообразных фруктов и орехов, Хиромаса благодарно вздохнул. 
— Эти леса и земли также приносят изобильные дары, достойные даже императорского стола!
Сэймэй уткнулся носом в чашу с вином и сделал долгий глоток сакэ.
Дама Дзидзю не ответила ни на одно из его замечаний. Казалось, её больше интересуют блюда, которые Макио принёс к её занавесу. Хиромаса ожидал, что прислужница, сидящая рядом с ней, отодвинет занавес и примет еду, но вместо этого Макио сам отодвинул полупрозрачную ткань и подал угощение даме Дзидзю лично.
Забыв о фазане, за которым тянулся, Хиромаса уставился на смутно видневшуюся фигуру Макио. Слуга с заботливой учтивостью склонился к даме Дзидзю, и она тепло поблагодарила его. Хиромаса нахмурился. Возможно, у провинциалов поддерживать дружеские отношения со своими слугами было в порядке вещей? Или, подумал он с мимолётным беспокойством, возможно, Макио воспользовался частым отсутствием Оно-но Такасуэ и соблазнил одинокую госпожу Дзидзю? В любом случае, хоть это и нельзя было назвать совсем уж неслыханным делом, но, тем не менее — ни одна знатная женщина не позволила бы себе связь с простым слугой.
Искоса бросив взгляд, Хиромаса заметил, что Сэймэй тоже наблюдает за игрой теней за занавесом. Его глаза сузились, и он слегка наклонил голову, но выражение лица оставалось безмятежным. Вроде бы пустяк, но это усилило подозрения Хиромасы. Когда Макио показался из-за занавеса и неспешно направился прочь из комнаты, Хиромаса проводил его мрачным неодобрительным взглядом.
Только тогда он попытался возобновить прежнюю беседу.
— Мы говорили о вашем доме, госпожа. Внутренний сад превосходен, он легко сравнится со всем, что можно найти в столице.
Дама Дзидзю пошевелилась, и её шёлка издали мягкий шорох.
— Вам не нужно льстить мне, господин Хиромаса. Дом и сад моего мужа не представляют собой ничего особенного.
Это был предписанный этикетом ответ, но Хиромасе показалось, что он уловил в её голосе оттенок печали.
Он решил приложить больше усилий.
— Позвольте с вами не согласиться. Пруд с рыбками просто очарователен, а все части внутреннего сада расположены в полном совершенстве.
— Как мило с вашей стороны заметить это.
От улыбки у Хиромасы заболело лицо. Возможно, он перестарался. Хиромаса взглянул на Сэймэя, который ел блюдо из красной фасоли, политой сиропом виноградной лозы. Казалось, тот не обращал внимания ни на что, кроме своей еды. Хиромаса пытался найти, что бы ещё сказать. Он и не представлял, что ухаживание за дамой может быть такой каторжной работой.
Его взгляд остановился на свитке с каллиграфией, висящем на стене. Вдохновлённый, он сказал:
— Я сочинил стихотворение о красоте вашего сада.
Сэймэй поставил свою миску и с озорным блеском в глазах повернулся к нему.
— В самом деле? Что ж, лично я с нетерпением жду этого стихотворения. Госпожа Дзидзю, должен сказать вам, что господин Хиромаса считается при дворе прекрасным поэтом.
Дама слегка встрепенулась и приблизилась к занавесу.
— Прошу вас, господин Хиромаса, я бы очень хотела услышать ваши стихи.
Хиромаса смутился, ибо стихов-то у него на самом деле заготовлено не было. Рот его беззвучно открывался и закрывался, словно у рыбы, выброшенной на берег. Чувствуя на себе ожидающие взгляды, он поспешно ухватился за первый же образ, пришедший на ум, и изрёк:
Карпы в пруду, цветы, рассаженные, что звёзды в небесах,
Прекрасней диких переплетённых ветвей в ином саду.
Конец стихотворения был встречен глубоким молчанием. Осмелившись взглянуть на Сэймэя, Хиромаса заметил, как дрогнули уголки его губ, словно друг изо всех сил сдерживал смех. Однако взгляд, которым Сэймэй удостоил его, был преисполнен невинности.
— Какие очаровательные стихи, — промолвила дама Дзидзю, когда молчание уже становилось тягостным. — Необычная форма, но тем более изысканная. Я была бы безмерно рада, если бы вы соблаговолили записать их для меня, господин Хиромаса.
— С величайшим удовольствием, госпожа, — ответил он, чувствуя, как облегчение разливается по телу. Откинувшись назад, он мысленно поздравил себя: хоть Сэймэй и имел досадную привычку насмехаться над его поэзией, дама явно осталась впечатлена. Обретённая уверенность придала ему смелости. — А в ответ осмелюсь попросить вас, сударыня, не соблаговолите ли вы усладить наш слух парой мелодий на кине?
— На кине? — дама отстранилась от занавеса.
— Я слышал вашу игру сегодня днём, вскоре после нашего прибытия. Это была столь нежная, столь печальная мелодия, что меня неудержимо потянуло к ней. Подобное мастерство — редкий и поистине восхитительный дар... — Тишина продолжалась, и Хиромаса смущённо запнулся, а Сэймэй нахмурился.
— Вы, верно, ошиблись, господин, — тихо ответила дама. — У меня нет кина. Супруг не жалует музыку, считая её пустой забавой, недостойной моего времени.
— Но... я отчётливо слышал её, — Хиромаса вглядывался в занавес, озадаченный упорством дамы. — Я шёл на звук, и ваша прислужница видела меня. Спросите её — она подтвердит, что я спрашивал, кто играет с таким искусством и где найти музыканта.
Сэймэй поднял чашу, задумчиво всматриваясь в прозрачную глубину вина.
— И куда же тебя привела эта музыка?
— К павильону в саду за стеной, — ответил Хиромаса.
На сей раз молчание было короче, и вскоре Сэймэй промолвил задумчиво:
— Любопытно.
— Господин Сэймэй? — в голосе дамы Дзидзю послышалась неуверенность.
— Пустяки, госпожа. Ничего, что должно было бы вас тревожить. — В его словах просквозила едва уловимая резкость, уже знакомая Хиромасе. Сэймэй скользнул взглядом в конец зала, где сидел на коленях Макио, будто вовсе не обращавший внимания на их беседу.
— Если вы уверены... — теперь в её тоне явно прозвучало облегчение. — Вы поистине самый одарённый из мужей, Сэймэй.
Хиромаса ощутил, как у него от этих слов напряглась спина. Сначала она обращалась со слугой слишком фамильярно, а теперь говорила с Сэймэем, как с близким человеком. Подозрение холодной змейкой скользнуло в его сердце. Неужели дама Дзидзю — искусная обольстительница, а не та самая беззащитная невинность, за которую её принял Сэймэй?
Хиромаса считал себя знатоком женской натуры — несомненно, ему доводилось общаться с дамами куда чаще, чем его другу. И если Сэймэй рисковал потерять голову, Хиромаса должен был удостовериться, чтотот избрал себе достойный предмет обожания. Пусть дама Дзидзю прекрасна и одинока, но её странное поведение заставляло усомниться в чистоте её помыслов. Было совершенно очевидно, что Сэймэя пора спасать от самого себя — и единственным, кто мог его спасти, был Хиромаса.
До конца трапезы мысли Хиромасы были заняты тем, как лучше развести в стороны Сэймэя и госпожу Дзидзю. Он поддерживал светскую беседу, отведывая понемногу от каждого поданного блюда, но при этом внимательно наблюдал за другом и хозяйкой дома, выискивая малейшие признаки любовной связи между ними.
Однако Сэймэй оставался невозмутимым и обаятельным, как и всегда в любом обществе. Ни единым изменением выражения лица, ни оттенком интонации не раскрыл он своих чувств.
Даже когда трапеза завершилась и гости, попрощавшись, покинули зал, Хиромаса не уловил ничего, что могло бы выдать интерес Сэймэя к даме Дзидзю. Разочарованный такой сдержанностью, Хиромаса отправился в свои покои.
* * * * *
Его разбудил какой-то звук. Вырванный из сна, растаявшего, едва он открыл глаза, Хиромаса замер, прислушиваясь.
Звук повторился — то ли всхлип, то ли стон. Лёгкий шорох, будто что-то царапается. Всё остальное тут же потонуло в гулком биении собственной крови в висках. Хиромаса глубоко вдохнул и приподнялся, настороженно ожидая новых звуков.
Звук мог означать что угодно, но ум его сразу ухватился за самое очевидное объяснение: Сэймэй и дама Дзидзю.
Хиромаса поднялся на ноги, едва не споткнувшись о накидку и верхние шелка своего одеяния. Угли в жаровне ещё тлели, отбрасывая слабый свет, достаточный, чтобы различить в темноте смутные очертания. Наглухо опущенные занавеси скрывали вид на сад, оставляя за собой лишь непроглядную тьму. Он вздрогнул от ночного холода, ощущая, как сырость лесного воздуха обволакивает его, словно туман.
Звук повторился снова — сдавленный всхлип, а затем робкий стук. Хиромаса замер на полпути через комнату. Кто-то скрёбся и стучал в его сёдзи. Первой реакцией было облегчение — значит, Сэймэй всё же не разделяет ложе с их хозяйкой. Второй — любопытство. Кто мог постучаться к нему посреди ночи?
Хиромаса на мгновение задумался, затем бесшумно вернулся к постели и на ощупь отыскал меч. По его разумению, стучаться в дома после заката осмеливались лишь демоны — и разве Сэймэй не предупреждал, что демон может явиться, воспользовавшись смятёнными чувствами госпожи Дзидзю?
Хиромаса сжал меч и двинулся к сёдзи. Он убеждал себя, что не боится — ведь ему уже доводилось сталкиваться с демонами. Изгнание нечисти и схватки с демонами в последнее время стали почти обычным делом. Да и если вдруг кто швырнёт его через всю комнату, и он окажется на грани смерти, Сэймэй непременно придет на помощь. По крайней мере, Хиромаса на это надеялся.
Стук становился всё громче и настойчивее. Хиромаса приблизился, держа меч в правой руке, а левой приоткрыл створку сёдзи. Прищурившись, он вгляделся в щель, но в этот миг внезапный свет ударил в глаза. Он попятился, а фигура на энгаве шагнула вперёд.
Свет фонаря на уровне груди выхватил из тьмы женщину необыкновенной красоты. Её лицо было безупречно-овальным, брови — тонкими, как крылья мотылька, глаза — большими и сияющими, а пухлые губы слегка приоткрылись, обнажая тронутые благородным чернением зубы. Распущенные волосы ниспадали шлейфом до самых ступней, а из одежды на ней было лишь тонкое шёлковое хитоэ.
Хиромаса сглотнул и крепче сжал дверной косяк. Он был благодарен темноте, скрывшей его смущение при виде её облика.
— Госпожа Дзидзю? — прохрипел он, хотя сомневаться не приходилось.
Даже описание Сэймэя, назвавшего её прекрасной, не подготовило его к этой утончённой, почти неземной красоте. Мысль о том, что мужчина может искать утех на стороне, имея в доме такую жену, лишила Хиромасу дара речи.
Лишь спустя долгий миг, проведённый в немом созерцании, он собрался с духом, чтобы снова заговорить.
— Госпожа, что-то случилось? Вам требуется помощь с прислугой?
Дзидзю замерла, устремив на него задумчивый взор. Прикусив пухлую губку, она опустила взгляд, а затем снова подняла, и по её персиковым щекам разлился румянец. Глаза вспыхнули странным блеском, а голос, когда она заговорила, звучал низко и томно:
— Господин мой, мне и вправду нужна ваша помощь...
Хиромаса смущённо кашлянул, убеждая себя, что неправильно её понял. Наверняка, просьба была совершенно невинной. Левой рукой крепче сжав меч, он шагнул на веранду, всё ещё держа клинок наготове.
Но вместо того, чтобы отпрянуть от лезвия, Дзидзю лишь округлила глаза, и на её губах расцвела игривая улыбка. В груди Хиромасы тревожно дрогнуло — этот знак он уже видел прежде у придворных дам, замышлявших нечто... особенное.
— О, господин Хиромаса! Какой у вас внушительный меч... — Дзидзю кокетливо смотрела на него дразнящим взглядом. — И вы даже знаете, как им пользоваться?
Хиромасу от неловкости бросило в жар. Эта развязность была просто поразительной и слишком противоречила образу скромной дамы, представшей перед ним ранее.
— Я... да, — пробормотал он, крепче сжимая рукоять. — Госпожа, скажите, чем могу вам услужить?
Она рассмеялась, но казалось, что ей не хватает воздуха:
— Услужить? Мне это нравится... Вы мне нравитесь, Хиромаса. Впустите меня, и мы станем ублажать друг друга до самого рассвета.
Хиромаса замер, широко раскрыв глаза. Никогда ещё ни одна женщина не предлагала себя ему столь откровенно — и с таким вопиющим отсутствием изящества.
— Что вы сказали? — выдавил он, чувствуя, как язык будто прилип к нёбу.
— Вы прекрасно расслышали, — улыбнулась она, делая шаг ближе и опуская фонарь. Сквозь тонкий шёлк одеяния на миг обозначились тёмные острые соски.
Он ощутил её запах и с ужасом осознал, что это пробудило в нём запретное волнение. Поспешно отогнав неподобающие мысли, Хиромаса внутренне возмутился: заигрывание с замужней дамой — одно дело, но разделить с ней ложе...
Хиромасу разрывало на части — конечно же, такое внимание ему очень льстило, но в то же время, плотоядное выражение на лице Дзидзю пугало его.
— П-полагаю, это неразумно, — заикнулся он, ощущая, как предательский жар разливается по щекам. — Что скажут о вашей чести? О чести вашего супруга?
— Ах, это сущие пустяки, — она приблизилась ещё на шаг, и в её взгляде, тёмном, как ночные воды Камо, читалось откровенное обещание. Тело её, словно спелый персик, источало сладостное томление.
— Но... но моя репутация! — сипло выдавил Хиромаса и тут же смущённо кашлянул. Ум его лихорадочно искал выход. «Как бы поступил на моём месте Сэймэй?» Он бросил быстрый взгляд на плотно задвинутые сёдзи соседней комнаты и взмолился всем богам, чтобы друг ещё спал и не слышал этого разговора.
Собравшись с духом, Хиромаса выпрямился во весь рост, натянув на лицо приличествующее случаю бесстрастное выражение:
— С глубоким прискорбием, сударыня, вынужден отказать вам в... э-э... вашей просьбе. Вам следует удалиться в свои покои.
— Умоляю, господин... пересмотрите своё решение.
Дзидзю опустилась перед ним на колени, и её волосы растеклись по полу, словно воды чёрного озера. Свет фонаря, скользнув под тонкий шёлк её одеяния, выхватил из полумрака соблазнительный изгиб груди. Она подняла на него взгляд, и в её улыбке таилась опасная сладость:
— Никто не узнает. Никому нет дела. Вы нужны мне, Хиромаса.
Его сознание заволокло туманом желания. Взгляд никак не мог оторваться от её губ, сулящих запретные наслаждения.
— Почему я? — прошептал он, слыша, как дрожит его голос.
На её лице расцвело мечтательное выражение:
— Вы сильны и красивы. У вас доброе лицо. Вы посвятили мне стихи...
Хиромаса отчаянно цеплялся за остатки рассудка:
— А как же Сэймэй?
— А что Сэймэй?
Её улыбка стала ещё слаще, но горящий взгляд из лукавого стал откровенно порочным. Она протянула руку и коснулась его сквозь три тонких слоя шёлка, медленно проведя ладонью от колена до бедра.
— Я... э-э... — Хиромаса ощутил, как пересохло во рту. Он резко отпрянул назад, и меч в дрожащей руке внезапно показался непомерно тяжёлым. Продолжая отступать неуверенными шажками, он смотрел, как Дзидзю поднимается и вплотную приближается к нему.
Она положила руку на его меч и мягко надавила, заставляя опустить клинок.
— Это вам не понадобится.
Кожа её была прохладной, что странно противоречило её жарким взорам. Хиромаса, наконец, внял тревоге, тлеющей в сердце. Нет такой женщины, которая настолько легко сумела бы разлучить его с мечом. Нет такой женщины, которая разлучила бы его с Сэймэем. Если госпожа Дзидзю полагала, что сможет стравить их друг с другом, то жестоко заблуждалась.
Глубоко вздохнув, Хиромаса промолвил:
— Госпожа, я не могу обесчестить вас. Возвращайтесь в свои покои и ложитесь спать.
Выражение её лица внезапно переменилось, отразив страх, и она вцепилась в его рукав.
— Нет, умоляю! Выслушайте меня... вы должны мне помочь! Я страдаю — во мне пылает огонь... Вы мне нужны!
Хиромаса отстранился и шагнул назад, в безопасную прохладу комнаты.
— Отправляйтесь спать, госпожа Дзидзю, — произнёс он повелительно и захлопнул сёдзи прямо перед её лицом.
Перейдя через покои, он положил меч у изголовья и опустился на постель. Резким движением накинул на себя накидку и верхние шёлка, затем закрыл глаза. Едва сердцебиение утихло, а гул крови в ушах рассеялся, Хиромаса различил за дверью сдавленные рыдания Дзидзю.
Он перевернулся на бок, спиной к выходу. От сознания собственной расчётливой жестокости у него мурашки побежали по коже.  Бедная женщина выглядела совсем отчаявшейся. Женщины не раз лили из-за него слёзы, но столь горестных стенаний он ещё не слышал. Казалось бы, это должно было льстить ему, но вместо того в груди шевельнулось лишь странное беспокойство.
Спустя время рыдания стихли. Он услышал, как её лёгкие шаги прошуршали по дереву веранды, а затем она принялась скрестись у входа в покои Сэймэя.
Хиромаса резко приподнялся и затаил дыхание, напряжённо прислушиваясь к происходящему снаружи. Тихое царапанье перешло в настойчивый стук. Он бесшумно подобрался к краю постели и замер на коленях, склонив голову набок. Теперь доносился приглушённый разговор — он был настолько тихим, что слова разобрать было невозможно, но в голосе Сэймэя явственно звучали слишком ласковые и мягкие для такой щекотливой ситуации нотки.
В груди резко кольнула ревность — или, быть может, обида? Хиромаса и сам не мог определить, какое из этих чувств жжёт сильнее. Но когда он услышал скользящий звук открываемых сёдзи в покоях Сэймэя, неведомое ему доселе смятение лишь усилилось.
Он подался вперёд, опершись на ладони, жадно ловя каждый шорох из-за стены и пытаясь понять, что происходит между Дзидзю и Сэймэем. Голос Дзидзю упал до неразличимого шёпота, но вдруг она громко разрыдалась. Сердце Хиромасы возликовало: Сэймэй отверг её! Он откинулся назад, ощущая странную сладость победы — но тут же нахмурился, услышав, как в ответ зазвучал низкий, глубокий и успокаивающий голос друга.
Хиромаса с трудом подавил острое желание выбежать из комнаты и остановить Сэймэя, пока тот не совершил глупости. В конце концов, его совершенно не касалось, что там собирался делать Сэймэй. Ну, разве что за исключением того, что его это как раз очень даже касалось. Сбивчиво дыша и пошатываясь от накатившего головокружения, Хиромаса подошёл к тонкой стене, что отделяла его покои от покоев Сэймэя. Прильнул ухом, надеясь подслушать, но из смежного помещения доносилось лишь невнятное бормотание.
Что это, сёдзи захлопнулись? Он сместился вдоль стены, пытаясь отыскать место, где лучше слышно. Если Дзидзю теперь в комнате Сэймэя... возможно, другу потребуется помощь. С этим благородным оправданием Хиромаса прижался к стене ещё теснее, внимательно вслушиваясь в неясные звуки за ней.
Так и не разобрав ни слова, Хиромаса в досаде шагнул вперёд и налетел на какую-то мебель, пребольно ударившись ногой. Если ему не изменяла память, это был резной шкафчик, будь он неладен, на котором стояла небольшая нефритовая статуэтка в виде оленя. Каменный олень качнулся и соскользнул с полированной поверхности. Шкафчик, потеряв равновесие, со скрипом проехал по полу и с грохотом рухнул Хиромасе на босые ступни.
Оттолкнув проклятый шкафчик, не обращая внимания на глухой удар упавшей мебели и тяжёлого нефрита и едва сдерживая вопли, Хиромаса принялся скакать по комнате, сквернословя сквозь сжатые зубы, пока, наконец, не рухнул на постель. Ощупал распухающие пальцы — переломов, к счастью, не было, но от пульсирующей боли и жгучего чувства унижения он ещё долго лежал и страдал от жалости к себе.
Несмотря на оглушительный грохот, ни Сэймэй, ни Дзидзю даже не потрудились заглянуть в его комнату и осведомиться, всё ли у него хорошо. Хиромаса раздражённо шмыгнул носом и накрылся накидкой с головой, словно пытаясь отгородиться от всего мира. Пусть делают, что хотят — он не станет больше подслушивать.
Он ещё долго лежал без сна, осторожно массируя и поглаживая ушибленные пальцы, но из соседних покоев не доносилось ни звука.
* * * * *
Предрассветную тишину раскололи пронзительные вопли, вырвав Хиромасу из объятий сна. Он по привычке схватился за меч и вскочил на ноги, вспомнив о своих ушибленных пальцах на середине комнаты. В спальне царил полумрак — угли в жаровне давно потухли. Распахнув сёдзи, Хиромаса зажмурился от тускло мерцающего, словно припорошенного пеплом предрассветного неба над чёрной каймой леса.
Стараясь не хромать, Хиромаса выбежал на энгаву и обнаружил служанку госпожи Дзидзю, безвольно распластавшуюся у его порога. Девушка безутешно раскачивалась, издавая пронзительные стенания, её пальцы судорожно впивались в шёлк одежд.
Хиромаса опустился перед ней на колени, убрав меч за спину, чтобы не напугать её окончательно.
— Что стряслось? — спросил он, но служанка лишь подняла к нему лицо, искажённое горем, с покрасневшими, опухшими веками. Её губы дрожали, слова застревали в горле. Наконец, она бессильно склонила голову и зарыдала вновь.
Не решаясь трясти несчастную в надежде выведать причину слёз, Хиромаса поднялся и оглядел двор в поисках других слуг — тех, что, быть может, сумели бы успокоить рыдающую девушку.
За его спиной распахнулись сёдзи соседних покоев. Обернувшись, Хиромаса увидел Сэймэя, выходящего на энгаву. На плечах его лежала тёмно-лиловая накидка, защищающая от утренней прохлады. Волосы, как обычно, были собраны в пучок, но несколько непослушных прядей касались щеки. Хиромаса уставился на это свидетельство небрежности, надеясь, что её причиной был всего лишь сон, а не страстные утехи.
Сэймэй скользнул взглядом по рыдающей служанке и вздохнул:
— Я предполагал, что так и будет.
— Что? — нахмурился Хиромаса.
При звуке его голоса служанка вскочила и бросилась к Сэймэю, упав перед ним ниц:
— Господин Сэймэй, умоляю! Помогите! Моя госпожа... госпожа Дзидзю... она повесилась!
Сэймэй, казалось, вовсе не был потрясён этим известием. Он лишь приподнял бровь.
— Именно этого, — произнёс он, пока служанка, забыв о всяких приличиях, цеплялась за его рукав, — я и ожидал.
У Хиромасы отвисла челюсть. Прежде чем он успел обдумать свои слова, они уже сорвались с губ:
— Сэймэй! Это же бессердечно! Если ты знал, что так случится, почему не предотвратил? Как ты мог быть столь жестоким?
— Жестоким? — Сэймэй освободил рукав из пальцев служанки. — Я не был жестоким. Ты ведь знаешь, Хиромаса, что вмешательство в события, которые уже пришли в движение, сулит лишь новые беды. Если нельзя изменить судьбу, то хотя бы следует привести последствия в порядок. Ты не согласен?
Хиромаса уставился на него.
— Как я могу согласиться с чем-то столь возмутительным и несправедливым?
— Ты тоже принял в этом участие, — тихо сказал Сэймэй.
Хиромаса покачал головой и отступил назад, будто пытаясь отречься от всего, что произошло этой ночью.
— Если бы ты не отверг её...
— Я не отвергал. Я пытался помочь.
Новая волна потрясения лишила его сил. Хиромаса сжал рукоять меча.
— Значит, ты... ты... Ты и госпожа Дзидзю...?
Сэймэй взглянул на него с ледяным равнодушием.
— Не суди о том, чего не понимаешь.
— Так ты признаешь — ты разделил с ней ложе! — Меч выскользнул из ослабевших пальцев и с грохотом упал на доски веранды. Служанка отшатнулась и взвизгнула, и тут же вновь разразилась рыданиями. Хиромаса не обратил на неё внимания — ярость застила ему разум.
— Ты лицемер, Сэймэй! Ты говорил о ней с восхищением, а потом позволил ей умереть? Она сначала пришла ко мне, и я отказал. Если я смог сказать «нет», почему ты не смог? — Он резко тыкал пальцем в Сэймэя, подчёркивая каждое слово.
Глаза Сэймэя сузились, словно давая понять, что эта вспышка Хиромасы недостойна ответа.
Служанка прервала свои рыдания и обратилась к Сэймэю:
— Умоляю, господин, спасите её!
Хиромаса поднял меч.
— Да, Сэймэй. Спаси её. — Он нервно расправил рукава, и каждое движение выдавало гнев. В напряжении он ждал ответа.
Сэймэй вздохнул.
— Хорошо. — Он жестом велел служанке подняться. — Веди нас.
Они последовали за девушкой по крытой галерее в главное крыло дома. Хиромаса по-прежнему сжимал меч. В смятенном вихре мыслей твёрдая тяжесть оружия в руке придавала ему уверенности.
Неужели Сэймэй и вправду разделил ложе с госпожой Дзидзю? Хиромаса был совершенно сбит с толку, пытаясь понять. Ответ Сэймэя был уклончив — возможно, Хиромаса сам придал его словам слишком много лишних смыслов. С ним часто такое бывало. Но что, если это правда? В груди сплелись колючие нити ревности и уязвлённой гордости. Ведь сначала она пришла к нему... Почему же Сэймэй поддался искушению?
Он закусил губу, пока в голове одна за другой проносились мысли, в которых было больше мрака и одиночества, чем он когда-либо испытывал в жизни. С трудом отогнав их, Хиромаса вошёл в главный зал, где кучка слуг с восковыми свечами в руках шепталась в углу.
При виде Сэймэя они расступились, не прекращая перешёптываний. Служанка отдернула занавес, пропуская их в покои дамы Дзидзю.
Комната тонула в мерцании десятков свечей; в воздухе витал лёгкий сладковатый аромат тлеющего в жаровне благовония. Госпожа Дзидзю, всё ещё в одном хитоэ, лежала на своём расшитом глициниями наряде из лощёного шёлка, откинув одну руку. Её тело было обмякшим и безжизненным, длинные волосы рассыпались вокруг, почти скрывая лицо. На безупречно бледной шее темнел багровый след.
Хиромаса переступил с ноги на ногу, перехватывая рукоять меча. Взгляд его скользнул с неподвижного тела к длинной белой шёлковой ленте, всё ещё свисавшей с потолочной балки. Он застыл, глядя на неё, с трудом подавляя подступившую тошноту. Затем заметил изящный ножик, блестевший на полу, и кедровый сундук для одежды, на который, должно быть, встала служанка, чтобы снять госпожу.
Рядом Сэймэй тихонько втянул носом воздух.
— Этот аромат... Гардении, если я не ошибаюсь. Необычный выбор.
— Кто-то был здесь, — прошептала служанка, широко раскрыв глаза. — Свечи... Я оставила горящей лишь одну. И жаровня была пуста, лишь пепел остался.
— Хм. — Сэймэй опустился на колени на циновку и склонился над Дзидзю.
— Возможно, другие слуги принесли свет, — предположил Хиромаса.
Служанка уставилась на него:
— Тогда почему они не остались с ней?
Не найдя разумного ответа, Хиромаса лишь пожал плечами. Взгляд его невольно устремился к Сэймэю, который склонился над телом почти с любовной нежностью. Пока он проводил осмотр, его лиловая накидка сползла с плеч. Острая ревность заставила Хиромасу на мгновение отвернуться, а пальцы судорожно сжались на рукояти меча.
Сэймэй откинулся назад, опершись на пятки, и задумчиво хмыкнул. Его взгляд скользнул по бездыханному телу Дзидзю, затем перешёл к служанке.
— Расскажи мне без утайки, что произошло, — попросил он мягко.
Служанка, подобравшись ближе, опустилась на колени рядом с ним, не отрывая глаз от госпожи.
— Она себе места не находила весь вечер после ужина. Казалось, ничто не приносило ей успокоения, даже стихи. Она смотрела на пламя свечей и твердила, что горит. Она вся разрумянилась и металась по комнате, то и дело останавливаясь у двери, будто жаждала выйти.
— И вышла?
— Сначала нет. Я уговорила её выпить чашу медового вина с травами — чтобы успокоиться и уснуть. Но...ей как будто стало только хуже. — Губы служанки дрогнули, и она подавила всхлип.
— Ты сама приготовила напиток? — спросил Сэймэй, и в голосе его не было ни капли упрёка.
Служанка глубоко вздохнула и выдохнула, сдерживая рыдания. Было видно, как она пытается взять себя в руки.
— Нет. Его принёс Макио. В кухне всегда стоит готовый кувшин... Госпожа часто страдает от бессонницы, когда хозяина нет дома. Она просит это вино почти каждый вечер. Все слуги знают, где оно стоит.
Хиромаса едва сдержался, чтобы при упоминании Макио не высказать пренебрежительного замечания. Подозрения его обострились, и он взглянул на Сэймэя, ожидая, как тот отнесётся к услышанному.
Сэймэй кивнул, вновь обратив взор к Дзидзю.
— И что же произошло после того, как госпожа испила вина?
Служанка слегка склонила голову, прежде чем ответить.
— Она сбросила верхние одежды, жалуясь на жару, и пожелала прогуляться в саду. Я собралась сопровождать её, но госпожа приказала остаться в покоях. Я прилегла на циновку и стала ждать. Судя по оплывшей свече, отсутствовала она около часа. Должно быть, я ненадолго забылась... Внезапно я услышала в зале шаги госпожи. Поднявшись, я спросила, не нужно ли ей чего, но она ничего не ответила.
Я проследовала за ней за ширму. Госпожа измученной и несчастной — все её тело сотрясала мелкая дрожь. Я подумала, что она плачет, но лицо госпожи оставалось сухим. Я уложила её, всё время спрашивая, не простудилась ли она, не испугала ли её ночная птица... Но госпожа не отвечала и отвернулась лицом к стене. Я поняла, что тут что-то не так. Это было так на неё не похоже — обычно она всегда находила для меня ласковое слово, а тут как будто меня и не было рядом.
Когда служанка умолкла, Сэймэй мягко спросил:
— И затем?
Служанка очнулась от воспоминаний и заговорила тише:
— Затем я вернулась на свою циновку за ширмой, — она указала рукой за спину Хиромасы, где стояли изящные складные ширмы с изображением уточек-мандаринок на реке. — Я легла, но вскоре услышала нечто странное — глухие удары, потом такой звук, будто что-то тяжёлое волокли по полу, и ещё шелест шёлка. Я окликнула госпожу, но ответа не последовало. Воцарилась тишина, а затем раздались её рыдания... и вдруг — ужасный скрип дерева и хриплые, захлёбывающиеся звуки...
Бледная как полотно, служанка содрогнулась:
— Я ворвалась внутрь и увидела её... висящей на балке. Она взобралась на сундук, чтобы... Ноги её ещё дёргались. Я... я... — Голос её прервался, на глазах выступили слёзы.
Сэймэй указал на серебряный нож:
— Им ты перерезала верёвку?
— Да, господин. — Она сглотнула, глядя на лезвие, и нервно закрутила край рукава вокруг пальцев. — Странно... Раньше я никогда не видела этого ножа. Может, госпожа хранила его в столе для подрезки кистей или бумаги... но клянусь, я никогда не видела, чтобы она им пользовалась. А он лежал прямо под рукой, когда потребовался.
— Хм.
— Только толку от этого не было! — Служанка прикрыла рот кулаком, рыдая. — Никакого! Я опоздала... Она умерла!
Сэймэй наклонил голову:
— Нет, не умерла.
В комнате повисла гробовая тишина, прежде чем служанка прошептала:
— Господин?.. — в голосе её читалось благоговейное изумление.
Хиромаса фыркнул.
— Мог бы сказать сразу! — От облегчения и досады он произнёс это грубее, чем собирался.
— Я хотел собрать все факты. — Сэймэй приложил ладонь ко лбу Дзидзю, провёл пальцами по её лицу, затем прижал кончики к её горлу. Губы его шевельнулись — казалось, он что-то бормотал про себя. Затем поднял взгляд:
— Не тревожьтесь. Я могу вернуть её. Ты, — он обратился к служанке, — останься здесь ради чести твоей госпожи. Хиромаса, иди на кухню. Принеси чашу, кувшин свежего вина — только не медового — и кувшин воды. Также мне потребуется девять палочек благовоний. И... если сможешь, найди Макио. Мне нужно с ним поговорить.
* * * * *
Оставив меч, Хиромаса поспешил через дом в сторону кухни. Повар и прочая челядь, что прежде толпились в главном зале, теперь сбились в кучу у очага, где под толстым слоем серого пепла ещё тлели вчерашние угли, источая слабый жар.
При его появлении слуги замолчали и выпрямились. Хиромаса окинул их взглядом и ничуть не удивился, не обнаружив среди них Макио. Спокойным, но повелительным тоном он велел принести всё, что потребовал Сэймэй. Слуги, казалось, даже обрадовались приказу, разбежавшись в разные стороны, и вскоре вернулись с лакированным подносом, украшенным перламутровой инкрустацией, кувшинами вина и воды, а также изящной фарфоровой чашкой.
Пока они разыскивали благовония, Хиромаса запахнул полы накидки, вдруг осознав, насколько неподобающе выглядит. Подойдя к очагу, он погрел ладони над жаром и небрежно поинтересовался у повара, не видел ли тот Макио.
— Не могу знать, господин. — Лоб повара покрылся испариной, и он нервно поёжился. — С вечера не появлялся. Приходил только за вином для госпожи и больше не показывался.
— Может, ещё спит в покоях для прислуги?
Повар рассмеялся коротким, надтреснутым смешком и указал на очаг:
— Он странный малый. С прочей челядью в общей спальне не ночует. Вот прямо тут у огня и спит. Всегда последним ложится и первым встаёт.
Хиромаса нахмурился, в его памяти вспыхнуло смутное воспоминание, и очередной кусочек мозаики встал на место. Он уставился на тлеющие под пеплом угли, размышляя о странных, золотистых глазах Макио, его бесшумной поступи и неземной, утончённой красоте.
— Любопытно, — пробормотал Хиромаса. Стряхнув с себя задумчивость, он повернулся к повару: — Покажи мне, где хранится медовое вино.
— Конечно, господин. Сюда, — повар провёл его через занавешенный проход в прохладную сухую кладовую, где в утреннем воздухе витал густой пьянящий аромат десятков трав и специй. Хиромаса прикрыл нос рукой, слегка фыркнув от резкого запаха, и вдруг понял, почему у него слезятся глаза и першит в горле.
Лекарственные шкафы вдоль стен были разграблены. Каждый ящик — а их было не счесть — выдвинут, а содержимое разбросано. Порошки, пилюли, сушёные растения, скользкие влажные субстанции, извлечённые из банок, высохшие оболочки и треснутые яйца — всё было вывалено на пол, перемешано и растоптано. Один особенно отвратительный экземпляр, сочащийся слизью, смахивал на пресловутые мускусные железы кирина.
Повар вскрикнул в ужасе:
— Афродизиаки господина!
Хиромаса скривился. Как он и предполагал, это были разгромленные остатки знаменитой коллекции Оно-но Такасуэ. Он сморщил нос; запах буквально лез в ноздри.  Осознавая силу такого количества афродизиаков, Хиромаса вытолкал повара из комнаты и задернул занавес.
Закрыв спиной проём, он приказал:
— Никому не входить, пока не найдём Макио и не заставим его ответить за содеянное.
— Вы думаете, это он? — Повар выглядел ошеломлённым. — Да быть не может!
— Это он готовил вино для госпожи Дзидзю.
— Но...
— И он спит у огня. — Хиромаса замолчал, осенённый новой мыслью. — Даже если он тут ни при чём, он мог видеть или слышать того, кто пробрался в кладовую. В любом случае, нам нужно найти Макио. Он скажет нам правду.
Остальные слуги стояли у очага, и на их лицах читались изумление и растерянность от нового поворота событий. На соседнем столе стоял поднос, и Хиромаса увидел палочки благовония, аккуратно положенные рядом с кувшинами и чашей. Он поблагодарил слуг и отдал новое распоряжение:
— Найдите Макио.
Хиромаса остался на кухне, пока слуги бросились на поиски. Он тщательно осмотрел печать на кувшине с вином, потом окунул палец в прохладную воду и попробовал её на вкус, убедившись, что она свежая, только что из колодца. Он был почти уверен, что постиг смысл событий прошлой ночи и их причину, и жаждал обсудить свои догадки с Сэймэем. Однако ему пришлось ждать, пока слуги не вернулись с известием, что Макио нигде найти не удалось.
— Вы везде искали?
Один из слуг беспомощно развёл руками:
— Господин, усадьба невелика, и здесь почти нет мест, где можно спрятаться.
— А в лесу? — спросил Хиромаса. — Там можно скрываться вечно.
Слуги переглянулись, пока повар не произнёс:
— Ворота на ночь запираются.
Хиромаса раздражённо махнул рукой:
— Проверьте! Если он сбежал, будет трудно его выследить. Живо!
Слуги поклонились и снова бросились на поиски. Хиромаса вздохнул и поднял поднос. Выполнять работу слуги было ниже его достоинства, но времени и так уже ушло слишком много. Он прошёл через зал и внёс поднос в комнату Дзидзю, пригнувшись под занавесом.
— Сэймэй, я принёс... — Хиромаса замер, поражённый зрелищем: полубесчувственная Дзидзю покоилась в объятиях Сэймэя, её ночное одеяние сползло с плеч, едва прикрывая грудь, а он что-то шептал ей на ухо. Хиромаса уставился на них с вежливым негодованием, но тут же вспомнил о присутствии служанки.
— Демона изгоняешь? — спросил он, насилу вернув себе дар речи.
— В некотором роде. — Сэймэй бросил на него непроницаемый взгляд и подтянул сползшее хитоэ, прикрывая голые плечи Дзидзю. Та слабо вздохнула и обмякла у него на груди. Он бережно отодвинулся и сделал знак служанке, чтобы та поухаживала за госпожой, затем перевёл взгляд на Хиромасу: — Нашёл Макио?
Хиромаса стряхнул липкую паутину ревности:
— Нет. Полагаю, он бежал в лес.
— Разумеется. — Сэймэй откинулся назад и расправил складки своей накидки, поглаживая шёлк с фиалковым узором.
— Естественно, тебе это известно. — Хиромаса подавил раздражение. — Но, Сэймэй, возможно, ты не знаешь, что Макио разгромил коллекцию господина Такасуэ. В кладовой всё перевёрнуто вверх дном — афродизиаки разбросаны повсюду.
— А... — Сэймэй проследил, как служанка укладывает бесчувственную Дзидзю на циновку. Он накрыл её платьем с узором из глициний, каждое движение было точным и выверенным.
— Я понял, что произошло. — Хиромаса горделиво поднял подбородок. Он помолчал, ожидая, когда Сэймэй попросит его продолжить, но ничего не сказал. — Я считаю, это Макио отравил госпожу Дзидзю афродизиаками, а затем разбросал их, чтобы скрыть, какие именно использовал.
Сэймэй поднял взгляд с почти снисходительным выражением:
— Очень хорошо, Хиромаса. Что ещё ты предполагаешь?
— Кажется, я знаю, кто такой Макио.
На этот раз ответа не последовало. Сэймэй лишь улыбнулся и склонил голову. Вновь обернувшись к Дзидзю, он вдруг замер, будто прислушиваясь к чему-то далёкому:
— Если я не ошибаюсь, вернулся наш хозяин.
— Господин Такасуэ? — Хиромаса взглянул на вход в покои. Через несколько мгновений Оно-но Такасуэ объявил о своём прибытии громким раздражённым возгласом в главном зале, требуя вина. Раздался шум голосов, пока Такасуэ не закричал снова:
— Гости? Какие гости? Где моя жена? О чём вы говорите? Она... Что она сделала?!
Сэймэй посмотрел на Хиромасу и медленно выдохнул:
— Очаровательный человек, как ты сейчас убедишься.
Занавес в дверном проёме откинулся, и Оно-но Такасуэ грубо протолкнулся в комнату жены. Он застыл на месте, и пока осматривал представшую перед ним картину, рот его беззвучно открывался и закрывался.
Хиромаса с интересом разглядывал хозяина дома. Такасуэ оказался совсем не таким, каким он его представлял. Модная накидка, слишком короткая и тесная, не могла скрыть, что Такасуэ внушительно располнел. Потные дорожки прорезали слой белой пудры на его пухлом лице, и Хиромаса едва сдержал смех при виде проседи на плохо окрашенных волосах и бороде Такасуэ.
Никогда ещё Хиромаса не видел человека, столь мало подходящего на роль любовника. Ему вспомнилось всё, что рассказывал Сэймэй о господине — о его ужасных стихах, множестве любовниц и безудержном использовании афродизиаков. Смех снова подкатил к горлу, и он прикусил губу.
— Абэ-но Сэймэй! — Такасуэ побледнел даже под слоем пудры, и его второй подбородок затрясся. — Я не ожидал снова увидеть вас. То есть, я не ожидал увидеть вас так скоро. Что случилось с моей женой? Слуги говорят, она повесилась. Это правда?
— Как видите, — Сэймэй указал на шёлковую петлю, всё ещё свисающую с балки. — Но успокойтесь, господин Такасуэ. Ваша жена жива. Смотрите — она начинает приходить в себя...
Хиромаса приблизился к ложу Дзидзю, надеясь помочь ей, когда она очнётся.
Завидев его, Такасуэ насторожился и спросил:
— Кто этот человек?
— Минамото-но Хиромаса, — сухо представил его Сэймэй.
— Минамото?.. — Обиженное выражение лица Такасуэ тут же сменилось восторгом и благоговением. Он низко поклонился: — Какая честь познакомиться с вами, господин! Какая удача — внук Его Величества под моим кровом...
Хиромаса смотрел на него с изумлением — как можно быть таким подобострастным, когда твоя жена лежит бледная и обессиленная? Он отстранился от назойливых и слишком фамильярных жестов Такасуэ и сказал холодно и резко:
— Ваша жена приходит в себя, господин.
Что бы Такасуэ ни собирался ответить, его прервал крик служанки, которая вцепилась в свою хозяйку и закричала:
— Госпожа! Госпожа!
Дзидзю слабо застонала, беспокойно вертя головой из стороны в сторону. Она нахмурилась, будто раздражённая воплями служанки, и наконец открыла глаза. На мгновение она замерла, терпеливо принимая счастливые слёзы своей прислужницы, затем медленно оглядела комнату. Хиромаса ободряюще улыбнулся, когда она посмотрела на него, но её внимание продлилось не дольше мгновения. Её взгляд скользнул мимо мужа без малейшего проблеска эмоций и остановился только на Сэймэе.
Хиромаса увидел, как в её глазах вспыхивает память — и вместе с ней ужас. Глаза Дзидзю расширились; её губы приоткрылись в беззвучном крике. Она резко поднялась, сжимая кимоно с узором глициний, словно щит, и мотнула головой, чтобы скрыть лицо за упавшими волосами.
— Уйдите, прошу вас, все! — её голос звучал хрипло и болезненно, сорванный петлёй. — Вам не следует здесь находиться. Это неправильно. Я думала... — Она прервалась, взглянув наверх. Увидев белую шёлковую ленту, всё ещё свисающую с балки, Дзидзю простонала и уткнулась в плечо служанки.
— Налей вина, Хиромаса. Чуть разбавь водой, — распорядился Сэймэй. Когда чаша была наполнена, он прошептал над ней несколько слов и вложил в дрожащие пальцы Дзидзю. — Пейте, госпожа. Это вернёт вам силы.
Она пила маленькими глотками, и постепенно цвет стал возвращаться к её щекам. Осушив чашу, Дзидзю поставила её на пол и прикоснулась к горлу, глубоко вздохнув.
— Я помню, — её голос дрогнул. Слёзы блеснули на ресницах, но она сдержала их и поклонилась, собрав остатки достоинства. — Господин Хиромаса, господин Сэймэй, простите мой недостойный поступок. Я опозорила себя и мужа.
— Ничуть, — мягко возразил Сэймэй. — Произошедшее не ваша вина.
— Так вы говорили мне и прошлой ночью. Я вам не поверила.
— Прошлой ночью? — Такасуэ выступил вперёд, надуваясь от важности. — Жена моя, я требую объяснений!
— Всё просто, господин супруг мой, — устало ответила Дзидзю. — Эти господа посетили нас вчера, и я оказала им гостеприимство. После ужина я попросила своё снотворное. Обычно оно действует быстро, но вчера лишь усилило моё беспокойство. Я чувствовала... я будто была не в себе.
Она взглянула на Сэймэя, тот кивнул, и она продолжила:
— Моё тело горело изнутри и снаружи. Одежда душила меня. Я ощущала жажду — отчаянное желание...
Такасуэ уставился на неё:
— Желание чего?
Дзидзю встретила взгляд супруга, не опуская глаз.
— Плотское желание, мой господин. Я жаждала, чтобы меня наполнила твёрдая мужская плоть.
— Разумеется, я не могла обратиться к слугам, — невозмутимо продолжала Дзидзю. — И тогда мне пришла мысль пойти к этим двоим господам. Они были так любезны и внимательны за ужином. Мой воспалённый разум подсказал: возможно, они окажутся столь же ласковы и внимательны... в постели.
Такасуэ ахнул, отшатнувшись к стене.
— Это неслыханно!
— Однако, — Дзидзю повысила голос, заставив мужа вздрогнуть, — ни господин Хиромаса, ни господин Сэймэй не ответили на мои притязания.
Хиромаса взглянул на Сэймэя, чувствуя укол стыда за свои сомнения. Тот лишь приподнял брови с тем же спокойным, терпеливым выражением.
— Господин Сэймэй сказал, что я страдаю от наваждения, — сложив руки на коленях, Дзидзю посмотрела на него. — Вы были добры, господин. Но это не было колдовством, не так ли?
Сэймэй вздохнул.
— И да, и нет. Ваше снотворное оказалось отравлено афродизиаками вашего супруга. Не одним-двумя, а дюжиной или больше — опасная доза, способная убить. Именно поэтому вы испытывали нестерпимое желание.
— Мои афродизиаки?! — перебил Такасуэ. — Кто-то испортил мою коллекцию?
— Ваша коллекция уничтожена, — Хиромаса не смог скрыть презрения. — Тот, кто одурманил вашу жену, лишил вас и ваших сокровищ.
— Кто посмел?! — Такасуэ надулся, и его бородка затряслась от негодования.
— Макио, — ответил Сэймэй.
— Кто?!
— Ваш слуга. Красивый юноша с золотистыми глазами. Макио.
Такасуэ фыркнул, самодовольно покачав головой.
— Это не его имя! Его зовут... его зовут... — Он замолчал, растерянно хмурясь.
— Вы не знаете его имени? — Сэймэй говорил мягко, но в голосе чувствовалась сталь.
— Мне ни к чему его знать! — Такасуэ задрал нос. — Я... встретил его на охоте в лесу. Он сказал, что ищет работу. Показался мне приятным, говорил складно, одет был хорошо. Я взял его в дом — и никогда не слышал жалоб.
— Вы считали его недостойным внимания, — голос Сэймэя понизился до опасного шёпота. — Как, видимо, считаете недостойной внимания и свою жену.
Хиромаса многозначительно хмыкнул в знак согласия, сверля Такасуэ взглядом.
— Неправда! Я очень ценю Дзидзю. Я... — Он запнулся, увидев выражение лица Сэймэя. — Да какое вам дело, если муж не уделяет жене внимания!
— Мне есть до этого дело, господин Такасуэ, — произнёс Сэймэй, — поскольку подобные деяния порождают великий разлад. А там, где разлад, непременно вмешаются демоны и прочие создания силы, чтобы склонить чашу весов к тьме и отчаянию. — Он на мгновение умолк, чтобы его следующие слова прозвучали весомее. — Макио — лис.
Дзидзю вздохнула и оперлась на служанку.
— Я подозревала нечто подобное, — сказала она. — В нём было что-то особенное... в движениях, во взгляде, в игре на кото...
Хиромаса едва не поперхнулся.
— Тот музыкант, которого я слышал в павильоне — Макио?!
— Он часто играл по моей просьбе, — улыбнулась Дзидзю, вспоминая. — Его музыка говорила мне о свободе и силе. Я любила его слушать.
Такасуэ сполз по стене и бессильно опустился на пол.
— Лис... — пробормотал он чуть слышно. — Лис в моём доме. Непостижимо. Невероятно.
— У вас есть святилище лисьего божества в саду за оградой, — обратил на Такасуэ свой проницательный взгляд Сэймэй. — Когда я посетил его вчера, оно было покрыто мхом. Давно уже никто не воздавал там почестей. Жить в лесу и не приносить даров его владыке — вопиющая гордыня. А ведь умилостивить его — дело нехитрое.
Хиромаса отшатнулся, поражённый догадкой.
— Макио — владыка леса Хахасо?
— Он пришёл сюда, разгневанный запустением своего святилища, — подтвердил Сэймэй. — Приняв облик слуги, он намеревался посеять в доме раздор. — Он перевёл взгляд на Дзидзю, и в его глазах мелькнула задумчивость. — Удивляюсь, что он оставался здесь так долго. Но, видимо, у него была причина.
— Но... — возразил Хиромаса, — если он восхищался госпожой Дзидзю, зачем же он пытался её опозорить?
— Он не стремился к её бесчестью, — тихо молвил Сэймэй. — Он знал её нрав и силу духа. Знал, что она предпримет, испив вина с зельем. Знал, что попытается соблазнить нас... и знал, как она воспримет наш отказ.
Хиромаса содрогнулся, осознав жестокий замысел:
— Он знал, что она покончит с собой от стыда.
Тишина повисла меж них. Вдруг Такасуэ сдавленно всхлипнул, закрыв лицо руками:
— Это моя кара... Лис преподал мне урок. Всю жизнь я предавался похоти, но никогда не удостаивал вниманием собственную супругу. Я стар и омерзителен — мне не пристало иметь юную и прекрасную жену. Лучше уж обманом завлекать женщин в постель, подмешивая им возбуждающие зелья, чем терпеть позор бессилия перед собственной супругой!
Простирая руки к Дзидзю в мольбе, он воскликнул:
— Жена! Господин Сэймэй прав — тебе не в чём каяться. Это мой позор. Прости меня!
Дзидзю замешкалась лишь на мгновение, прежде чем подойти к нему и заключить его в объятия.
— Муж мой... — прошептала она, и в голосе её звучало великодушие, а на лице читалось торжество. — Я прощаю тебя.
Сэймэй перевёл взгляд на Хиромасу и едва заметно кивнул в сторону выхода. Молча они оба поднялись и вышли из покоев.
Но прежде чем они переступили порог, Такасуэ окликнул их:
— Господин Сэймэй... господин Хиромаса... Благодарю вас. Менее благородные люди могли бы воспользоваться уязвимым положением моей супруги.
Сэймэй не ответил ни слова, так что Хиромаса тоже промолчал.
Такасуэ робко улыбнулся:
— Как мне искупить вину перед лисом?
— Принесите ему жертву, — ответил Сэймэй, указывая на девять благовонных палочек, лежащих на подносе. — Воскурите фимиам и молите о прощении, а затем сожгите перед его святилищем все ваши афродизиаки.
— Все до единого? — Такасуэ побледнел. Рядом Дзидзю едва сдержала улыбку.
— Все до единого, — невозмутимо подтвердил Сэймэй. — Они вам более не потребуются. Предайте их огню.
* * * * *
Повозка, скрипя, медленно покидала владения Оно-но Такасуэ. Хиромаса вздохнул, устроившись поудобнее среди подушек.
— Ну что, Сэймэй, — произнёс он, — занятное получилось приключение.
— Мм, — отозвался Сэймэй, полулежа и лениво помахивая веером. — Всё завершилось довольно удачно, не правда ли?
Хиромаса фыркнул, но тут же закашлялся. Едкий дым от сотен сожжённых любовных зелий всё ещё витал в воздухе, пропитав его накидку, впитавшись в волосы и словно осев на задней стенке горла. Он поморщился, вспомнив, как Такасуэ суетился, таская из кладовой банки со своими сомнительными снадобьями.
Перед лисьим святилищем вырос целый курган из этих зелий, и когда Такасуэ протянул факел супруге, Дзидзю шагнула вперёд и вознесла молитву благодарности владыке леса Хахасо — господину Макио.
В ответ утренний ветерок донёс звуки кина — лёгкую мелодию, которая длилась, пока зелья горели.
Зловоние от костра вызывало у Хиромасы дурноту. Он лишь надеялся, что дорога в Нару будет ровной, без ухабов — иначе его точно стошнит. Чтобы отвлечься, он стал размышлять о событиях минувшего дня.
— Я всё никак не пойму эту историю с Макио и госпожой Дзидзю, — наконец проговорил он. — Ты говоришь, он не желал ей зла, но ведь он довёл её до гибели, хоть и косвенно.
Сэймэй посмотрел на него, сложив веер.
— Совсем наоборот. Он пытался её спасти. Нож, оставленный рядом, — ты не задумывался, откуда он взялся? Служанка утверждала, что никогда не видела его прежде. Макио хотел, чтобы Дзидзю успели снять с петли до наступления смерти.
Хиромаса задумался, постукивая пальцем по подбородку.
— А свечи и благовония в её покоях — это тоже его рук дело?
— Гардения — символ тайной любви, — лёгкая улыбка тронула губы Сэймэя. — Госпожа Дзидзю всегда относилась к слугам с добротой и уважением. Она ценила общество Макио, восхищалась его музыкой. Возможно, в глубине души она догадывалась о его истинной природе. Неудивительно, что он полюбил её. Так часто бывает, когда лиса тесно сближается с человеком.
Хиромаса взглянул на него, внезапно насторожившись. Он всматривался в лицо Сэймэя, пытаясь уловить, не кроется ли в этих словах скрытый смысл, предназначенный лично ему. Но если это и было так, Сэймэй не подавал виду. Выражение его лица оставалось невозмутимым.
— Кроме того, я обнаружил следы заклинания, — продолжил Сэймэй. — Пусть слабого и несовершенного, но наложенного на Дзидзю, чтобы сохранить ей жизнь, когда она попыталась повеситься. Нет, Макио не желал её смерти. Он лишь хотел проучить Оно-но Такасуэ.
— Лисы — коварные существа, — проворчал Хиромаса. — Никогда не угадаешь, чего от них ждать.
Сэймэй вновь поднял веер, прикоснувшись его кончиком к щеке.
— Жизнь стала бы невыносимо скучной, знай мы всё наперёд. Тебе стоит благодарить судьбу за такие возможности.
— Да уж, возможности! — Хиромаса покачал головой и откинулся на подушки.
Время текло медленно. Наконец повозка выбралась из леса на большую дорогу. Хиромаса ожидал, что теперь ему полегчает, но вместо этого ощутил нарастающее беспокойство. Одежда вдруг стала тесной, кожа — горячей. Он заёрзал, пробормотав что-то сквозь зубы. Назойливое возбуждение заставляло его всё время менять положение.
Сначала он пытался не обращать внимания, но с каждым толчком телеги ощущение лишь усиливалось. Хиромаса украдкой поглядывал на Сэймэя, который, казалось, оставался совершенно невозмутимым. Внутренне он проклинал свою судьбу — вдохнуть пепел от любовного зелья и ощутить его действие именно сейчас, когда его спутник выглядел абсолютно безучастным!
Хиромаса изо всех сил старался думать о чём-то скучном. Без толку. Даже воспоминания о чудовищных поэтических чтениях Левого министра при дворе не помогали. Нужно было что-то предпринять, пока тело не выдало его самым неподобающим образом.
— Сэймэй, — вырвалось у него, — далеко ли ещё до Нары?
Сэймэй приподнял бровь и с намёком улыбнулся.
— Достаточно далеко для того, что у тебя на уме.
— Сэймэй! — Хиромаса аж подпрыгнул.
Сэймэй всё ещё смеялся, когда Хиромаса набросился на него.