В XIX веке фольклорист Александр Афанасьев записал сказку: старик со старухой слепили из снега девочку — и она ожила. Снегурочка росла, радовала родителей, но летом, когда подруги позвали в лес, прыгнула через костер — и растаяла, как дым. В другом варианте девчонки из зависти заманили ее в лес, убили и схоронили под кустом. Из могилы вырос тростник, из него сделали дудку, а дудка запела: «Две меня подружки убили, под кустом схоронили». Дудку разбили — и Снегурочка ожила. Жутковато для детской истории.
Но Снегурочка старше Афанасьева. В славянском язычестве она — снежная нимфа, дочь Мороза и Весны, символ зимы, которая тает, чтобы дать жизнь лету. В фольклоре она олицетворяет цикл природы: рождение из снега — зима, таяние — весна. Рыбаков видит в ней Кострому или Морану — богиню смерти и возрождения, которую жгли на кострах в обрядах. В белорусских преданиях она снежная дева, в немецких сказках Schneekind — девочка из снега, тающая на солнце.
Образ эволюционировал. Островский в 1873-м сделал ее дочерью Весны и Мороза: она влюбляется, тает от солнца, но любовь воскрешает. Римский-Корсаков в опере 1882 года усилил драму: Снегурочка погибает, чтобы спасти людей от холода. В советское время, в 1937-м, ее сделали внучкой Деда Мороза — милой девочкой в шубке, чтобы Новый год был «народным». Из трагической жертвы она превратилась в символ праздника (кстати, 4 апреля отмечают ее день рождения в Костроме, город считается ее родиной). ©