I sit cross-legged and try not to levitate too much! (с)
Название: Разбивая лед (In From the Cold)
Автор: darkest_alchemy
Ссылка на оригинал: victorianholmes.livejournal.com/10923.html
Переводчик: logastr
Разрешение на перевод получено.
Пейринг: Шерлок Холмс/доктор Джон Уотсон
Рейтинг: PG
Жанр: романс
Саммари: В приближении Рождества 1894 года Холмс и Уотсон живут вместе, хотя напряжение между ними все еще остается. Однажды вечером происходит событие, которое может все изменить.
Предупреждение от автора: немного ангста.
Предупреждение от переводчика: много флаффа!
Дисклеймер: только котенок принадлежит автору, а переводчику вообще ничего.
Примечание: Переведено в подарок для Sherlock Sebastian
читать дальшеУотсон отсутствовал необычайно долго. Холмс отметил это той частью рассудка, которая не была в это время занята бурной химической реакцией. Еще не так долго, что бы можно было начинать беспокоиться, но все-таки не мало, особенно учитывая то, как холодно было на улице.
Даже в помещении на внутренней стороне оконных стекол появился иней, и здесь, вдали от огня, Холмсу было довольно прохладно.
Входная дверь открылась, а потом закрылась, и Холмс услышал, как Уотсон сбивает снег с обуви, а потом его приглушенные, чуть неровные (раненная нога снова расшалилась от холода) шаги по ступенькам, через лестничную площадку.
- Вы поздно, - бросил Холмс, когда Уотсон открыл дверь в гостиную.
- Я удивлен, что вы заметили!
- Я заметил. – Холмс повернулся к Уотсону и только тут обратил внимание, что тот осторожно держит какой-то сверток.
Что бы это ни было, оно было завернуто в шарф, и Уотсон, похоже, не имел намерений рассказывать, что это такое. Холмс мог бы, разумеется, использовать дедуктивный метод, но иногда просто задать вопрос было быстрее.
– Что это у вас? – спросил он.
— Ничего.
— Раз вы не рассказываете мне, должно быть это что-то предосудительное.
— Да? А еще это может быть ваш рождественский подарок, — ответил Уотсон многозначительно.
— Это мой рождественский подарок?
— Нет.
— Так что же тогда?
Холмс промчался через всю комнату и приподнял шарф, чтобы посмотреть:
— Уотсон!?
— Я знаю, - голос Уотсона звучал подавлено: он, казалось, был смущен своим собственным поведением и справедливо ожидал насмешек от Холмса.
— Зачем вы притащили сюда мертвого котенка?
— Я нашел его на улице, в луже, покрытой льдом. И я уверен, что в нем еще теплится жизнь.
Холмс ткнул тонким пальцем в печальный мокрый комочек шерсти. Полосатик был насквозь вымокший и холодный.
— Боюсь, это уже бывший котенок, мой дорогой. Не слишком подходящее время для котят, и не слишком подходящая погода, как мне кажется.
Уотсон отнес свой кулек из шарфа поближе к огню и осторожно устроил его на своем кресле.
— Я правда не думаю, что котенок мертвый, - сказал он.
Холмс проследовал за ним, засовывая руки в карманы своего серого мышиного халата и пожимая плечами:
— Что ж, вы же доктор.
— Да, – Уотсон принялся энергично растирать котенка шарфом. Шарф быстро промок, зато котенок теперь выглядел уже заметно суше, хотя и по-прежнему безжизненно.
– Холмс, не могли бы вы? — Уотсон неуверенно взглянул на Холмса. — Подержите его. Шарф никуда не годится, мне нужно сходить за полотенцами.
Холмс вздохнул, но потом все-таки решил позволить Уотсону вовлечь его в этот бессмысленный фарс. В конечном счете, попытаться воскресить котенка было лучше, чем не делать ничего. Конечно, котенок мог остаться мертвым, но если не помочь, Уотсон найдет способ дать ему почувствовать вину. Одно дело, если Уотсон обидится, что Холмс мог помочь и не помог, и совсем другое, если он огорчится из-за того, что все их совместные усилия пропадут втуне.
- Хорошо, давайте его сюда, - он взял вялое тельце, такое же мокрое, как и шарф, в которое оно было завернуто, и, повернувшись к огню, уселся с котенком на коленях.
Уотсон отправился на поиски миссис Хадсон или горничной, чтобы попросить у них сухих и теплых полотенец.
Холмс остался сидеть, глядя на котенка.
- Глупое существо, зачем тебе непременно надо умирать в моем доме, - пробормотал он, все-таки потирая тельце. Это было бессмысленно и безнадежно, это то… что Уотсон ждал от него. Уотсон, который привык терять тех, кого любил: родителей, брата, жену. Даже он, Холмс, позволил Уотсону целых три года думать, что он умер. Уотсон даже не мог обзавестись ничем по-настоящему своим, потому что Холмс непременно разольет кислоту на мебель, случайно бросит в огонь подушку или буквально разорвет на куски книгу. И хотя Уотсон, должно быть, понимает – понимает ли? – что ему просто хочется быть ближе (иногда очень близко) к своему другу, надо признать, что Холмс не часто позволял себе выражать благодарность за заботу, чаще он заменял ее критикой.
И все-таки он любил его. Он любил Уотсона. Он просто не знал, как сделать так, чтобы Уотсон это понял; как признаться в любви, не унизившись и не притворяясь тем, кем он не является, тем более, что настоящего Холмса, похоже, доктору не достаточно.
- Дыши, черт побери, - сказал он.
Иногда наши мысли возвращают мертвых к жизни. Холмс сам был тому доказательством. Возможно, холод все-таки не до конца убил котенка. Холмс однажды проводил небольшое исследование по воздействию холода на организм, главным образом для того, чтобы узнать как холод влияет на разложение мертвой плоти пострадавших, и он вспомнил про маленького ребенка, которого вытащили из ледяного пруда и все-таки вернули к жизни, несмотря на то, что он провел под водой несколько минут и был уже совсем синим. Казалось, что холод замедлил все физические процессы в организме настолько, что дыхание остановилось до того, как ребенок захлебнулся, поэтому медленное согревание оживило его.
Холмс посмотрел на котенка снова, приходя в ужас от мысли, закравшейся в его разум. Он не мог сделать что-то подобное – это было неприлично, смешно и унизительно. Тем не менее… он развязал халат, сдернул галстук, расстегнул воротничок и верхние пуговицы на рубашке. И быстро положил котенка за пазуху, прямо на грудь, чтобы влажный, холодный малыш согрелся от тепла человеческого тела. Потом он обмотал полы халата вокруг них обоих и опустился на ковер, опершись спиной на кресло Уотсона. Холмс смотрел в огонь, почти не ощущая, как маленькое живое существо лежит у него на сердце. Оно было таким легким и таким безжизненным. Но Холмс хотел, чтобы котенок ожил. Он действительно этого хотел, потому что и Уотсон этого хотел бы, и он знал, что разочаровывал доктора уже много раз и никогда не мог извиниться по-настоящему – искренне попросить прощения. Он оставался все тем же сдержанным и суровым человеком, каким был всегда, а Уотсон изменился с тех пор, как Холмс вернулся. Хотя Уотсон согласился вновь переехать на Бейкер-стрит и простил его, Холмс – и это было так страшно, как всегда когда дело касалось эмоций – знал, что Уотсон не доверят ему так, как раньше. Он по-прежнему готов был следовать за Холмсом в ад, но он не знал, как глубоко Холмс любит его (и, конечно, он не знал пока, что Холмс поспособствовал тому, чтобы Уотсон смог продать свою практику и вернуться на Бейкер-стрит, потому что Холмс не слишком хотел ему об этом рассказывать).
Холмс устал от разочарования Уотсона. Это было нерационально: теперь-то Уотсон должен был, конечно, понимать, что Холмс не может превратить себя в человека, который открыто показывает свои чувства. Но это ничего не меняло, Холмс чувствовал себя негодяем, когда Уотсон смотрел на него, уходящего в одиночку, без своего друга, смотрел с болью, хотя и не говорил ничего вслух из гордости. Каждый раз, когда Холмсу случалось уйти из квартиры, Уотсон смотрел так, будто бы думал, что он может не вернуться туда снова. Холмс ненавидел себя, когда Уотсон слишком быстро поднимался к себе из-за стола после завтрака или ужина, и он был в ужасе от того, какое неловкое молчание воцарилось теперь между ними – молчание, которое когда-то было удобным и комфортным.
Холмс не хотел, чтобы котенок умер – не настолько он был бессердечен, но ему очень хотелось бы, чтобы Уотсон никогда не находил бедняжку, не приносил его сюда и не ставил тем самым перед Холмсом проблему, которую он не мог решить. Скорее всего, котенок так и останется мертвым, Уотсон по-прежнему будет разочарован, и снова Холмс будет чувствовать себя виноватым. Это тоже было абсурдно, и он тут же упрекнул себя за то, что придал слишком много значения этому мелкому случаю. Можно подумать, это он убил чертового кота, или он должен был охранять маленьких, жалких, никудышных бродяжек, которых никто из жителей Лондона – гораздо более добродушных и сердечных, чем он – просто не замечал.
Но Уотсон все-таки нашел и принес его сюда и теперь очень хотел, чтобы котенок выжил. Почему-то Холмсу пришло в голову, что от жизни этого котенка зависят их с Уотсоном отношения.
Холмс положил руку на небольшую выпуклость на груди под рубашкой и халатом. Котенок не двигался. Бедняга казался теперь теплее – нагрелся от его собственного тепла, но все равно это лишь ускорит распад мертвого тела. И где, в конце концов, Уотсон? Что могло его задержать так надолго?
Холмс решил все-таки вытащить мертвого котенка из-под одежды, чтобы Уотсон не застал его так, как вдруг…
Он что-то почувствовал.
Нет, должно быть, показалось. Конечно, это стук его собственного сердца. Котенок был по-настоящему, безнадежно и бесповоротно мертв.
И тут он почувствовал это снова. Едва уловимое движение, стук второго, крошечного сердца, подергивание лапки…
Холмсу не хватило дыхания, когда он вскрикнул: «Уотсон!»
И даже прежде, чем он смог подбежать к двери, вошел Уотсон с теплыми полотенцами в руках.
— Что случилось? – спросил он.
— Он двигается, я чувствую это! – Холмс вытащил котенка. Схватив полотенце, он расстелил его на кресле и положил котенка сверху. Опустившись на колени, он обернул полотенце вокруг малыша и стал растирать его, пытаясь разогнать тепло по тельцу, вдохнуть в него жизнь, словно кошка, которая облизывает новорожденных. Внезапно котенок тихонько пискнул – это было даже не мяуканье, а гораздо более жалкий звук. Уотсон вцепился в плечо Холмса.
- Холмс!
- Он жив, Уотсон.
- Да.
- Он жив.
- Позвольте мне взять его.
— Нет! – Холмс продолжал осторожно растирать котенка полотенцем, теперь осторожнее и мягче, пока он не стал совсем сухим. Наконец, малыш поднял голову и мяукнул теперь уже громче.
— Уотсон! – Холмс хлопнул в ладоши в восторге, — Надо дать ему чего-нибудь попить, — сказал он, серьезно глядя на Уотсона. – Теплого молока?
— Наверное, лучше будет немного подслащенной воды, - ответил Уотсон. Он все еще сжимал плечо Холмса. — Держите его в тепле, а я принесу.
Когда он вернулся, Холмс сидел в кресле, скрестив ноги по-турецки, а котенок, все еще завернутый в полотенце, лежал у него на коленях.
— Как он? – спросил Уотсон, размешивая сахар в теплой воде. Он принес с собой свой медицинский саквояж, достал оттуда шприц без иглы и набрал в него немного раствора.
— Лучше, - ответил Холмс. Действительно, котенок уже вполне уверенно держал головку.
— Вот, – Уотсон протянул Холмсу шприц. - Попробуйте влить это ему в рот, но не слишком быстро, не то он может захлебнуться.
Он стоял рядом, пока Холмс очень осторожно ввел конец шприца в ротик котенка. Он вдруг увидел Холмса таким же внимательным, каким он был, разговаривая с мальчишками из Нерегулярных частей с Бейкер-стрит и таким же осторожным, как при работе с хрупкими химическими приборами, но больше всего он был поражен увидев в Холмсе нежность. Поразительно, что Холмс использовал шприц для чего-то другого, помимо инъекций кокаина.
- Как вы думаете, сколько ему? – спросил Холмс, осторожно нажимая на поршень.
- Несколько недель наверное, трудно сказать. Он выглядит недокормленным.
- Он сможет есть твердую пищу?
- Надеюсь. Это было бы очень хорошо.
Холмс медленно вытащил шприц у котенка изо рта, осторожно, чтобы он проглотил содержимое, а не выплюнул.
- Вы думаете, он выживет? – спросил Холмс, вытирая мордочку котенка уголком полотенца.
- Надеюсь, да, - Уотсон все еще стоял рядом, и его рука лежала на спинке кресла.
- Я тоже надеюсь, - сказал Холмс и повернул голову, чтобы посмотреть на Уотсона, - я…
Уотсон не дал ему договорить, он поднял лицо Холмса за подбородок, развернул к себе и поцеловал Холмса в губы.
Холмс выглядел озадаченным – но не недовольным, а смущенным, и это позабавило Уотсона. Он нежно погладил Холмса по щеке.
- От вас пахнет мокрой кошкой.
Холмс рассмеялся.
- Я скучал, - сказал Уотсон.
- Я вернулся несколько месяцев назад, - заметил Холмс. - И вы снова переехали сюда уже довольно давно.
- Да, но мы… я не это имел в виду. Вы были далеко, словно все еще за сотни миль от меня. Чего-то все равно не хватало, ведь так?
— Котенка? – предположил Холмс с озорным блеском в глазах.
Уотсон усмехнулся:
— Возможно, именно его.
Котенок попытался подняться. Холмс осторожно снял его с колен и поставил на ковер. Малыш сделал несколько шатких шажков и снова упал. Тут Холмс быстро наклонился и опять подхватил его на руки.
- Мы можем его оставить? – спросил Уотсон.
- Ну, миссис Хадсон может быть против, - сказал Холмс, не глядя на доктора.
- Не думаю, она постоянно жалуется на мышей в подполе.
- Что ж, если вы хотите его оставить и даже миссис Хадсон хочет…
- А вы?
Холмс глянул на Уотсона:
- Я… не имею возражений.
Уотсон рассмеялся. Первый раз с самого своего возвращения Холмс видел его по-настоящему смеющимся.
- Холмс, вы неисправимы! – Уотсон слегка похлопал его по руке, - Надо найти, в чем ему спать.
- Давайте.
- Так… футляр от вашей скрипки, думаю, подойдет.
- Уотсон! – воскликнул Холмс возмущенно, и только потом понял, что его дразнят. – Ах да, это ваше знаменитое чувство юмора.
Уотсон ухмыльнулся в усы.
- Я найду коробку, - сказал он, отворачиваясь, - кажется, у меня в комнате есть одна.
- Уотсон!
- Да? – Уотсон снова повернулся к Холмсу.
- Я… я пойду и принесу коробку. Садитесь. – Холмс встал и протянул котенка Уотсону.
- Со мной все в порядке.
- Ваша нога беспокоит вас. Пожалуйста, возьмите его – он сунул котенка в руки Уотсона, чтобы тот не протестовал.
Уотсон сел, поглаживая котенка и, одновременно, наблюдая за передвижениями Холмса по комнате. Тот старался казаться равнодушным, чему Уотсон совершенно не удивился.
Но когда Холмс подошел к двери, он сказал, глядя на нее, а не на Уотсона:
- Уотсон.
- Хм?
- Я тоже скучал.
Он бросил на Уотсона мимолетный взгляд, чуть скосив глаза, только чтобы удостовериться, что Уотсон улыбнулся в ответ на его слова, а потом быстро вышел из комнаты прежде, чем Уотсон успел что-то сказать.
Уотсон смотрел ему вслед, все еще улыбаясь. Он подумал, что хотя это было совсем немного – не такое явное признание в любви, которое было у него с Мэри, или с другими людьми до нее, - для Холмса это более чем достаточно.
Потом Уотсон посмотрел вниз, на котенка, который сидел у него на коленях и тихонько мурчал. Он был все еще ужасно слаб и Уотсон совсем не был уверен, что он выживет.
Но теперь он думал, что надежда все-таки есть.
Автор: darkest_alchemy
Ссылка на оригинал: victorianholmes.livejournal.com/10923.html
Переводчик: logastr
Разрешение на перевод получено.
Пейринг: Шерлок Холмс/доктор Джон Уотсон
Рейтинг: PG
Жанр: романс
Саммари: В приближении Рождества 1894 года Холмс и Уотсон живут вместе, хотя напряжение между ними все еще остается. Однажды вечером происходит событие, которое может все изменить.
Предупреждение от автора: немного ангста.
Предупреждение от переводчика: много флаффа!
Дисклеймер: только котенок принадлежит автору, а переводчику вообще ничего.
Примечание: Переведено в подарок для Sherlock Sebastian
читать дальшеУотсон отсутствовал необычайно долго. Холмс отметил это той частью рассудка, которая не была в это время занята бурной химической реакцией. Еще не так долго, что бы можно было начинать беспокоиться, но все-таки не мало, особенно учитывая то, как холодно было на улице.
Даже в помещении на внутренней стороне оконных стекол появился иней, и здесь, вдали от огня, Холмсу было довольно прохладно.
Входная дверь открылась, а потом закрылась, и Холмс услышал, как Уотсон сбивает снег с обуви, а потом его приглушенные, чуть неровные (раненная нога снова расшалилась от холода) шаги по ступенькам, через лестничную площадку.
- Вы поздно, - бросил Холмс, когда Уотсон открыл дверь в гостиную.
- Я удивлен, что вы заметили!
- Я заметил. – Холмс повернулся к Уотсону и только тут обратил внимание, что тот осторожно держит какой-то сверток.
Что бы это ни было, оно было завернуто в шарф, и Уотсон, похоже, не имел намерений рассказывать, что это такое. Холмс мог бы, разумеется, использовать дедуктивный метод, но иногда просто задать вопрос было быстрее.
– Что это у вас? – спросил он.
— Ничего.
— Раз вы не рассказываете мне, должно быть это что-то предосудительное.
— Да? А еще это может быть ваш рождественский подарок, — ответил Уотсон многозначительно.
— Это мой рождественский подарок?
— Нет.
— Так что же тогда?
Холмс промчался через всю комнату и приподнял шарф, чтобы посмотреть:
— Уотсон!?
— Я знаю, - голос Уотсона звучал подавлено: он, казалось, был смущен своим собственным поведением и справедливо ожидал насмешек от Холмса.
— Зачем вы притащили сюда мертвого котенка?
— Я нашел его на улице, в луже, покрытой льдом. И я уверен, что в нем еще теплится жизнь.
Холмс ткнул тонким пальцем в печальный мокрый комочек шерсти. Полосатик был насквозь вымокший и холодный.
— Боюсь, это уже бывший котенок, мой дорогой. Не слишком подходящее время для котят, и не слишком подходящая погода, как мне кажется.
Уотсон отнес свой кулек из шарфа поближе к огню и осторожно устроил его на своем кресле.
— Я правда не думаю, что котенок мертвый, - сказал он.
Холмс проследовал за ним, засовывая руки в карманы своего серого мышиного халата и пожимая плечами:
— Что ж, вы же доктор.
— Да, – Уотсон принялся энергично растирать котенка шарфом. Шарф быстро промок, зато котенок теперь выглядел уже заметно суше, хотя и по-прежнему безжизненно.
– Холмс, не могли бы вы? — Уотсон неуверенно взглянул на Холмса. — Подержите его. Шарф никуда не годится, мне нужно сходить за полотенцами.
Холмс вздохнул, но потом все-таки решил позволить Уотсону вовлечь его в этот бессмысленный фарс. В конечном счете, попытаться воскресить котенка было лучше, чем не делать ничего. Конечно, котенок мог остаться мертвым, но если не помочь, Уотсон найдет способ дать ему почувствовать вину. Одно дело, если Уотсон обидится, что Холмс мог помочь и не помог, и совсем другое, если он огорчится из-за того, что все их совместные усилия пропадут втуне.
- Хорошо, давайте его сюда, - он взял вялое тельце, такое же мокрое, как и шарф, в которое оно было завернуто, и, повернувшись к огню, уселся с котенком на коленях.
Уотсон отправился на поиски миссис Хадсон или горничной, чтобы попросить у них сухих и теплых полотенец.
Холмс остался сидеть, глядя на котенка.
- Глупое существо, зачем тебе непременно надо умирать в моем доме, - пробормотал он, все-таки потирая тельце. Это было бессмысленно и безнадежно, это то… что Уотсон ждал от него. Уотсон, который привык терять тех, кого любил: родителей, брата, жену. Даже он, Холмс, позволил Уотсону целых три года думать, что он умер. Уотсон даже не мог обзавестись ничем по-настоящему своим, потому что Холмс непременно разольет кислоту на мебель, случайно бросит в огонь подушку или буквально разорвет на куски книгу. И хотя Уотсон, должно быть, понимает – понимает ли? – что ему просто хочется быть ближе (иногда очень близко) к своему другу, надо признать, что Холмс не часто позволял себе выражать благодарность за заботу, чаще он заменял ее критикой.
И все-таки он любил его. Он любил Уотсона. Он просто не знал, как сделать так, чтобы Уотсон это понял; как признаться в любви, не унизившись и не притворяясь тем, кем он не является, тем более, что настоящего Холмса, похоже, доктору не достаточно.
- Дыши, черт побери, - сказал он.
Иногда наши мысли возвращают мертвых к жизни. Холмс сам был тому доказательством. Возможно, холод все-таки не до конца убил котенка. Холмс однажды проводил небольшое исследование по воздействию холода на организм, главным образом для того, чтобы узнать как холод влияет на разложение мертвой плоти пострадавших, и он вспомнил про маленького ребенка, которого вытащили из ледяного пруда и все-таки вернули к жизни, несмотря на то, что он провел под водой несколько минут и был уже совсем синим. Казалось, что холод замедлил все физические процессы в организме настолько, что дыхание остановилось до того, как ребенок захлебнулся, поэтому медленное согревание оживило его.
Холмс посмотрел на котенка снова, приходя в ужас от мысли, закравшейся в его разум. Он не мог сделать что-то подобное – это было неприлично, смешно и унизительно. Тем не менее… он развязал халат, сдернул галстук, расстегнул воротничок и верхние пуговицы на рубашке. И быстро положил котенка за пазуху, прямо на грудь, чтобы влажный, холодный малыш согрелся от тепла человеческого тела. Потом он обмотал полы халата вокруг них обоих и опустился на ковер, опершись спиной на кресло Уотсона. Холмс смотрел в огонь, почти не ощущая, как маленькое живое существо лежит у него на сердце. Оно было таким легким и таким безжизненным. Но Холмс хотел, чтобы котенок ожил. Он действительно этого хотел, потому что и Уотсон этого хотел бы, и он знал, что разочаровывал доктора уже много раз и никогда не мог извиниться по-настоящему – искренне попросить прощения. Он оставался все тем же сдержанным и суровым человеком, каким был всегда, а Уотсон изменился с тех пор, как Холмс вернулся. Хотя Уотсон согласился вновь переехать на Бейкер-стрит и простил его, Холмс – и это было так страшно, как всегда когда дело касалось эмоций – знал, что Уотсон не доверят ему так, как раньше. Он по-прежнему готов был следовать за Холмсом в ад, но он не знал, как глубоко Холмс любит его (и, конечно, он не знал пока, что Холмс поспособствовал тому, чтобы Уотсон смог продать свою практику и вернуться на Бейкер-стрит, потому что Холмс не слишком хотел ему об этом рассказывать).
Холмс устал от разочарования Уотсона. Это было нерационально: теперь-то Уотсон должен был, конечно, понимать, что Холмс не может превратить себя в человека, который открыто показывает свои чувства. Но это ничего не меняло, Холмс чувствовал себя негодяем, когда Уотсон смотрел на него, уходящего в одиночку, без своего друга, смотрел с болью, хотя и не говорил ничего вслух из гордости. Каждый раз, когда Холмсу случалось уйти из квартиры, Уотсон смотрел так, будто бы думал, что он может не вернуться туда снова. Холмс ненавидел себя, когда Уотсон слишком быстро поднимался к себе из-за стола после завтрака или ужина, и он был в ужасе от того, какое неловкое молчание воцарилось теперь между ними – молчание, которое когда-то было удобным и комфортным.
Холмс не хотел, чтобы котенок умер – не настолько он был бессердечен, но ему очень хотелось бы, чтобы Уотсон никогда не находил бедняжку, не приносил его сюда и не ставил тем самым перед Холмсом проблему, которую он не мог решить. Скорее всего, котенок так и останется мертвым, Уотсон по-прежнему будет разочарован, и снова Холмс будет чувствовать себя виноватым. Это тоже было абсурдно, и он тут же упрекнул себя за то, что придал слишком много значения этому мелкому случаю. Можно подумать, это он убил чертового кота, или он должен был охранять маленьких, жалких, никудышных бродяжек, которых никто из жителей Лондона – гораздо более добродушных и сердечных, чем он – просто не замечал.
Но Уотсон все-таки нашел и принес его сюда и теперь очень хотел, чтобы котенок выжил. Почему-то Холмсу пришло в голову, что от жизни этого котенка зависят их с Уотсоном отношения.
Холмс положил руку на небольшую выпуклость на груди под рубашкой и халатом. Котенок не двигался. Бедняга казался теперь теплее – нагрелся от его собственного тепла, но все равно это лишь ускорит распад мертвого тела. И где, в конце концов, Уотсон? Что могло его задержать так надолго?
Холмс решил все-таки вытащить мертвого котенка из-под одежды, чтобы Уотсон не застал его так, как вдруг…
Он что-то почувствовал.
Нет, должно быть, показалось. Конечно, это стук его собственного сердца. Котенок был по-настоящему, безнадежно и бесповоротно мертв.
И тут он почувствовал это снова. Едва уловимое движение, стук второго, крошечного сердца, подергивание лапки…
Холмсу не хватило дыхания, когда он вскрикнул: «Уотсон!»
И даже прежде, чем он смог подбежать к двери, вошел Уотсон с теплыми полотенцами в руках.
— Что случилось? – спросил он.
— Он двигается, я чувствую это! – Холмс вытащил котенка. Схватив полотенце, он расстелил его на кресле и положил котенка сверху. Опустившись на колени, он обернул полотенце вокруг малыша и стал растирать его, пытаясь разогнать тепло по тельцу, вдохнуть в него жизнь, словно кошка, которая облизывает новорожденных. Внезапно котенок тихонько пискнул – это было даже не мяуканье, а гораздо более жалкий звук. Уотсон вцепился в плечо Холмса.
- Холмс!
- Он жив, Уотсон.
- Да.
- Он жив.
- Позвольте мне взять его.
— Нет! – Холмс продолжал осторожно растирать котенка полотенцем, теперь осторожнее и мягче, пока он не стал совсем сухим. Наконец, малыш поднял голову и мяукнул теперь уже громче.
— Уотсон! – Холмс хлопнул в ладоши в восторге, — Надо дать ему чего-нибудь попить, — сказал он, серьезно глядя на Уотсона. – Теплого молока?
— Наверное, лучше будет немного подслащенной воды, - ответил Уотсон. Он все еще сжимал плечо Холмса. — Держите его в тепле, а я принесу.
Когда он вернулся, Холмс сидел в кресле, скрестив ноги по-турецки, а котенок, все еще завернутый в полотенце, лежал у него на коленях.
— Как он? – спросил Уотсон, размешивая сахар в теплой воде. Он принес с собой свой медицинский саквояж, достал оттуда шприц без иглы и набрал в него немного раствора.
— Лучше, - ответил Холмс. Действительно, котенок уже вполне уверенно держал головку.
— Вот, – Уотсон протянул Холмсу шприц. - Попробуйте влить это ему в рот, но не слишком быстро, не то он может захлебнуться.
Он стоял рядом, пока Холмс очень осторожно ввел конец шприца в ротик котенка. Он вдруг увидел Холмса таким же внимательным, каким он был, разговаривая с мальчишками из Нерегулярных частей с Бейкер-стрит и таким же осторожным, как при работе с хрупкими химическими приборами, но больше всего он был поражен увидев в Холмсе нежность. Поразительно, что Холмс использовал шприц для чего-то другого, помимо инъекций кокаина.
- Как вы думаете, сколько ему? – спросил Холмс, осторожно нажимая на поршень.
- Несколько недель наверное, трудно сказать. Он выглядит недокормленным.
- Он сможет есть твердую пищу?
- Надеюсь. Это было бы очень хорошо.
Холмс медленно вытащил шприц у котенка изо рта, осторожно, чтобы он проглотил содержимое, а не выплюнул.
- Вы думаете, он выживет? – спросил Холмс, вытирая мордочку котенка уголком полотенца.
- Надеюсь, да, - Уотсон все еще стоял рядом, и его рука лежала на спинке кресла.
- Я тоже надеюсь, - сказал Холмс и повернул голову, чтобы посмотреть на Уотсона, - я…
Уотсон не дал ему договорить, он поднял лицо Холмса за подбородок, развернул к себе и поцеловал Холмса в губы.
Холмс выглядел озадаченным – но не недовольным, а смущенным, и это позабавило Уотсона. Он нежно погладил Холмса по щеке.
- От вас пахнет мокрой кошкой.
Холмс рассмеялся.
- Я скучал, - сказал Уотсон.
- Я вернулся несколько месяцев назад, - заметил Холмс. - И вы снова переехали сюда уже довольно давно.
- Да, но мы… я не это имел в виду. Вы были далеко, словно все еще за сотни миль от меня. Чего-то все равно не хватало, ведь так?
— Котенка? – предположил Холмс с озорным блеском в глазах.
Уотсон усмехнулся:
— Возможно, именно его.
Котенок попытался подняться. Холмс осторожно снял его с колен и поставил на ковер. Малыш сделал несколько шатких шажков и снова упал. Тут Холмс быстро наклонился и опять подхватил его на руки.
- Мы можем его оставить? – спросил Уотсон.
- Ну, миссис Хадсон может быть против, - сказал Холмс, не глядя на доктора.
- Не думаю, она постоянно жалуется на мышей в подполе.
- Что ж, если вы хотите его оставить и даже миссис Хадсон хочет…
- А вы?
Холмс глянул на Уотсона:
- Я… не имею возражений.
Уотсон рассмеялся. Первый раз с самого своего возвращения Холмс видел его по-настоящему смеющимся.
- Холмс, вы неисправимы! – Уотсон слегка похлопал его по руке, - Надо найти, в чем ему спать.
- Давайте.
- Так… футляр от вашей скрипки, думаю, подойдет.
- Уотсон! – воскликнул Холмс возмущенно, и только потом понял, что его дразнят. – Ах да, это ваше знаменитое чувство юмора.
Уотсон ухмыльнулся в усы.
- Я найду коробку, - сказал он, отворачиваясь, - кажется, у меня в комнате есть одна.
- Уотсон!
- Да? – Уотсон снова повернулся к Холмсу.
- Я… я пойду и принесу коробку. Садитесь. – Холмс встал и протянул котенка Уотсону.
- Со мной все в порядке.
- Ваша нога беспокоит вас. Пожалуйста, возьмите его – он сунул котенка в руки Уотсона, чтобы тот не протестовал.
Уотсон сел, поглаживая котенка и, одновременно, наблюдая за передвижениями Холмса по комнате. Тот старался казаться равнодушным, чему Уотсон совершенно не удивился.
Но когда Холмс подошел к двери, он сказал, глядя на нее, а не на Уотсона:
- Уотсон.
- Хм?
- Я тоже скучал.
Он бросил на Уотсона мимолетный взгляд, чуть скосив глаза, только чтобы удостовериться, что Уотсон улыбнулся в ответ на его слова, а потом быстро вышел из комнаты прежде, чем Уотсон успел что-то сказать.
Уотсон смотрел ему вслед, все еще улыбаясь. Он подумал, что хотя это было совсем немного – не такое явное признание в любви, которое было у него с Мэри, или с другими людьми до нее, - для Холмса это более чем достаточно.
Потом Уотсон посмотрел вниз, на котенка, который сидел у него на коленях и тихонько мурчал. Он был все еще ужасно слаб и Уотсон совсем не был уверен, что он выживет.
Но теперь он думал, что надежда все-таки есть.
@темы: Шерлок Холмс, Переводы, Доктор Уотсон, Слэш, Фанфики
-
-
26.12.2011 в 18:26крохотная тапка
-
-
26.12.2011 в 18:28-
-
26.12.2011 в 19:02мило = )
-
-
26.12.2011 в 21:35-
-
26.12.2011 в 23:11-
-
26.12.2011 в 23:36И перевод отличный, даже и не скажешь, что перевод.
-
-
26.12.2011 в 23:40Я очень рада, что эта история нравится!
-
-
27.12.2011 в 04:39-
-
27.12.2011 в 11:49-
-
28.12.2011 в 10:20-
-
29.12.2011 в 13:35Уотсон, который привык терять тех, кого любил: родителей, брата, жену. Даже он, Холмс, позволил Уотсону целых три года думать, что он умер.
Просто заставило проронить слезу)))
-
-
29.12.2011 в 14:07-
-
29.12.2011 в 15:49-
-
09.05.2012 в 23:09