Судьба играет человеком, а человек играет на трубе.
Волк
Небо становится красным. Каждое утро. Люди говорят, оно покрыто каплями кроыи погибших в войне, но я не верю людям. Просто небо по утрам красное, а вечером - розовое. Мне этого достаточно, чтобы любоваться и не задумываться. Мысли - лишние. Иногда задуматься значит умереть. Но не всегда. Иногда, в час, когда мир сонный и травы склонились к зесле, можно думать. Но не стоит это делать слишком быстро. Думать надо монемногу. Нол тау глубоко, словно проваливаешься... в ущелье, например. Падвешь, падаешь, но до дна не доходишь - всегда найдется лишнее расстояние между тобой и землей. Это просто. Надо лишь упасть поглубже. Не кажый может, но мне это дается очень легко - просто я не умею иначе. Но лишнего не думать. Иначе - смерть. Это не грустно даже, это... как там? данность. Да. Точно. Хотя само это слово придумали люди. Они говорят, что оно значит то, что ну никак не изменишь, не поколебишь, с чем остается просто смииться. Говорят то верно, только вот на деле непрестанно пытаются изменить. И зря. Они слишком много думают. Я тоже много думаю, но я не сомневаюсь. Когда мне надо бежать, я не решаю, какой дорогой. Я бегу. Я живу. Хотя иногда им удается изменить данность. Они даже убивают мне подобных. Они думали над ловушками. они не думали о том, что это - табу. Другие люди знают про табу, но эти - нет. Эти говорят лишь о нем, но искренне считают, что его можно обойти. Они знают, как. Но не знают, что обойти-то можно, но совсем не нужно. Мне их не понять.
Так вот, небо снова стало красным. Это значит, что ночь позади, а спереди - томная сладость дремы. Я, может, даже пойду к водоему, а потом я буду спать. Мне снятся сны. Я нет знаю, правда они, или нет. Меня это не волнует. Иногда мне снится, что это я - ха! - жертва. И меня убивают. На самом деле, очень интересно - такие ощущения! А бывает, что я - огромная птица. Я лечу над землей. Мой пух люди зовут облаками, взмах моих крыльев - бурию, а глаза мои - Солнцем и Луной. Здорово, прада?
. Посередине была наша дирректриса, она явно не испытывала удовольствия в окружении сей милой компашки 
. По очереди выходили ректоры, директоры, заместители из различных организаций говорили приветственную речь, освещая проблемы беженцев,наркотиков и миротворческих сил 
. После полутора часов болтовни наша дирректриса заявила, что через пять минут у нас будет кофе брейк, а пока миловидный старикашка нам что-нить расскажет. Встал за кафедру и начал что-то монотонно говорить, обращаясь не к аудитории, но к своим ботинкам под кафедрой, резво перескакивая с одной темы на другую 
. Прошло 5 минут, 10... Через некоторе время он что-то сказал, что его рассмешило и он хохотул. По залу прошел хохот - никто не слышал, что он говорил и всем почему-то было из-за этого смешно 
. Хохот утих и к началу пятого лесятка минут пришла наша директорша. Немного постояла перед сценой, многозначительно молча, но энтузиаст-оратор даже не заметил - так увлекся. Затем она села за длинный стол и кашлянуа в микрофон. Результат? Ого, ни-ка-ко-го. Затем скучный тараторщик в десятый раз сказал:"Я подхожу к заключению..." Он хотел еще что-то добавить, но все как по команде зааплодировали 
. Хлопали долго и громко, заглушая все попытки старикана продолжить речь. В это время к нму подошла директрисса и вежливо попросила выкатиться из-за [из-под] кафедры. Так мы получили долгожданный перерыв.
. Все разошлись по комитетам. Я осталась в зале, где бы смогла узнать про бедных мирантов. Ну-ну, после моей 4ех страничной статьи про это я уже всеее об этом знаю.