Декабрьским днем 1985 года я прибыл в Манчестер на восхитительную реконструкцию Бейкер-стрит студии Гранада и наблюдал за процессом съемок «Второго пятна» – очередной серии цикла "Возвращение Шерлока Холмса".

Это настоящее удовольствие – наблюдать за постановкой данного рассказа, поскольку он стоит среди тех, которые сам Конан Дойл причислил к "самым искусным" своим работам и адаптирован в сценарий одним из выдающихся драматургов – Джоном Хоуксвортом.

Вот я и тут, готовый провести некоторое время с человеком, получившим самое высокое признание за телевизионное воплощение "Короля Детективов". Не просто с очень хорошим актером, отлично играющим свою роль, а с самим олицетворением Шерлока Холмса.

Как он выглядел! Мрачные, очень мрачные глаза. Высокий лоб и рельефный, похожий на клюв орла нос. Строгий рот, алые губы – словно рана на бледной белой коже. И палец, поднятый к губам как восклицательный знак. Затем он протянул руку и крепко пожал мою.

Этот Холмс – человек с невероятным внутренним стержнем, ты ощущаешь это мгновенно. Человек, моментально распознающий ложь и фальшь. Человек, которого нельзя недооценивать. Человек, которого лучше иметь на своей стороне, если твоя сторона – это закон и порядок.

И вдруг его лицо осветила улыбка, и Джереми Бретт, 117-й человек, принесший свой талант такому ответственному делу, как исполнение роли человека-легенды, поприветствовал меня с такой теплотой, что я понял, это основная составляющая его характера – качество, заставившее полюбить его всех: тех, с кем он работал на съемочной площадке, и тех, кто был намного дальше – телезрителей разных стран.

Чего стоило человеку с такой огромной гаммой эмоций перенести Холмса – человека-загадку – на экран!

Джереми пригласил меня в святая святых Холмса, и мы начали наш разговор, который продлится в течение всего дня, с перерывами на съемки, до самого вечера.

Место, в котором происходила наша беседа, являлось почти полной реконструкцией комнат Шерлока Холмса, столетие назад изображенных на страницах журнала "Стрэнд". Тут ощущалась подлинность. Слегка пыльная атмосфера, окутанная запахом газового освещения. Ковры и кресла немного потерты (в конце концов, Холмс с Уотсоном не богачи), да и мебели не так чтобы очень много. Зато здесь и знакомая персидская туфля, инициалы, выбитые пулями на стене, скрипка и трубки, глубоко засевшие в воображении каждого шерлокианца с того момента, как он или она впервые открыли для себя те сакральные письмена о приключениях.

Более того, эта комната стала для самого Джереми особо важной в его интерпретации Холмса, как он поспешил заметить:

– Обожаю это место, – сказал он тем вибрирующим бархатистым голосом, что сделал его игру такой незабываемой. – Мне намного больше нравится сниматься здесь, на 221Б, чем где-либо еще. Мне заметно легче здесь играть, в полумраке нашего дома, чем на натурных съемках или в других домах. К тому же здесь быстрее работается.

Забавно слышать, как Джереми называет это место "нашим домом". Это пример со всеми вытекающими его полнейшего погружения в роль. Холмс также, разумеется, проводил большую часть своей мыслительной работы в доме 221Б.

– Я чувствую себя здесь в большей гармонии с Холмсом, – продолжает он. – По правде говоря, я персонализировал это местечко. Я даже иногда сплю здесь в спальне во время обеденного перерыва. – Он остановился на секунду, и улыбка пробежала по его бледному лицу. – Выставите меня наружу – и с этими зализанными назад волосами и черными одеждами я буду похож на гробовщика!

Шутка сгладила официальность нашей встречи, и я решил спросить Джереми, как так случилось, что он оказался вовлечен в проект, принесший ему международную славу и признание.

– В 1982 году меня спросили, не хочу ли я сыграть Шерлока Холмса, – ответил он, отбросив назад полы своего черного костюма и поудобнее усаживаясь в кресле. Сложив свои проворные пальцы домиком, он продолжил, – Меня это сильно встревожило. Я был обеспокоен самой идеей играть такого мрачного героя, учитывая мои личностные качества. Видите ли, я, по сути своей, очень солнечный парень, а меня хотят загнать в такое темное место.
Также меня беспокоило обязательство играть одного персонажа довольно длительный период времени. Вначале я подумал, что это всего на год-другой. И засомневался, смогу ли я продержаться так долго, смогу ли сохранить целостность?
Полагаю, вы подумаете, что я запаниковал, – добавил он, прямо глядя мне в глаза. – Я не хотел за это браться. "Почему я?" – была моя следующая реакция. Мне казалось, что Холмс настолько избитый персонаж, что мне было непонятно, зачем снимать про него снова. Я был уверен, что не привнесу ничего нового. Бэзил Ретбоун – вот настоящий Холмс, и Питер Кушинг был великолепен в этой роли и очень близко изобразил те отношения, что были между Холмсом и Уотсоном. Ряд актеров подошли бы для этой роли куда лучше меня.

Джереми, естественно, был знаком с рассказами Конан Дойла, прочитав их во время учебы в колледже (хотя лишь только потому, что по ним пришлось сдавать экзамен), а также видел многие из предыдущих фильмов и телеверсий. И вдобавок он был очень обеспокоен последствиями этой роли для своей карьеры, учитывая случившееся с Бэзилом Ретбоуном.

«Я подумал, что на этом моя карьера и закончится», – сказал он, но все же решил посоветоваться с двумя людьми, чьим мнением очень дорожил. Их точка зрения оказалась диаметрально противоположной!

Старший брат Джереми, Джон – преданный поклонник Холмса и заядлый курильщик трубок – сказал, как отрезал: "С чего это они выбрали тебя? Ты и трубку-то не куришь. Откровенно говоря, Джереми, не думаю, что ты подходишь на роль!" Сейчас Джереми с пониманием говорит, что его брат "слишком по-собственнически" относился к Холмсу.

– Что касается трубок, то тут мне нужно быть очень осторожным, ведь я левша. Мне пришлось научиться забивать и курить их, да и вообще понимать, горит ли она, когда подношу ее ко рту. Но должен признаться, я пристрастился к ним как утка к воде!

Реакция давнишнего друга Джереми, телеведущего Алистера Кука была совершенно иной. «Чудесно, чудесно! – воскликнул он, как будто Джереми уже подписал контракт. – Ты хоть представляешь, кого будешь играть? Одного из трех самых значимых людей столетия. А это – Черчиль, Гитлер и Холмс! Вот так!»

Джереми улыбнулся, вспоминая тот разговор.

– Меня это потрясло, – сказал он, – потому что дало понять, что поклонники Холмса рассматривают его не как вымышленного персонажа, а как человека, который в действительности жил. Но Алистер был настолько мудрым товарищем, что его слова сильно подстегнули меня. Я был поражен. И та часть меня, что продолжала вопрошать: «Зачем делать это снова?» была заткнута Алистером Куком.

Но прежде чем Джереми взял на себя обязательства исполнения роли Холмса, ему по предыдущему контракту необходимо было закончить работу в Канаде.

– Это была благоприятная отсрочка, – заметил он, – поскольку в течение того года я перед сном читал Дойла. Я дважды перечитал все 54 рассказа и 4 повести. И понял, как нужно ставить Дойла – по Дойлу. Прямо по книгам.
Сейчас я осознаю, что то время мне было необходимо для полнейшего погружения. Это дало мне возможность подготовиться так, как не каждый актер может себе позволить. Когда я вернулся в Манчестер, я был полностью пропитан Шерлоком Холмсом!

Но что удивительно, чтение убедило Джереми в том, что ему не сильно-то нравится Холмс.

– Я никогда не считал его интересным или привлекательным, – вспоминает Джереми, – я думал о нем, как о машине. Мне он казался скучным и слишком высокомерным. Он всегда и во всем прав! И он, разумеется, не тот человек, к которому я бы стремился попасть в гости. От него кровь стынет в жилах.
Если бы я встретил его на улице, я бы сказал: «Бедняга… Какое измученное существо. Он не счастливый человек». Можно ли быть счастливым, если тебя разрывает на части при отсутствии работы или ты должен одурманить себя наркотиком чтобы уснуть?

Джереми снова приложил левый палец к губам. Его худое аристократическое лицо приняло немного отстраненное выражение, такое холмсовское. Отчего его следующее замечание показалось еще более удивительным.

– Я не считал себя похожим на то описание, которое Конан Дойл держал в уме, – сказал он. – Более того, как я понял, Дойл полагал, что на иллюстрациях Сидни Пейджета Холмс выглядел слишком красивым, совсем не таким как в его воображении. Это как раз те самые первые иллюстрации, что я использовал в качестве пособия по гриму. И с белым лицом и волосами, зачесанными назад, я выглядел больше похожим на Бэзила Рэтбоуна, чем на кого-то еще.

Несмотря на то, что Джереми никогда не участвовал в пробах на роль Холмса, он все-таки сделал кинопробы грима. Воспоминания о тех событиях заставили его расплыться в широкой улыбке.

– Моя ошибка была в том, что я слишком стремился быть похожим на Холмса, и в итоге это всё превратилось в пародию, – сказал он. – Белая полоса поперек лба, белая линия вдоль носа; синюшность под подбородком... И я стал похож на горгулью!
У меня была такая быстрая походка, будто я страдал пляской святого Витта, и говорил я в очень резкой манере. Не знаю, существуют ли записи с тех проб, но вы бы запросто приняли меня за тощее приведение, орущее на высоких тонах. Молю бога, что плёнки не сохранились!

Мы оба рассмеялись при мысли об этих записях, и я не удержался от замечания о том, что особо яростные фанаты-шерлокианцы страстно бы желали заполучить в свои руки пиратскую копию той плёнки. Джереми усмехнулся, подумав об этом, и продолжил:

– Как бы то ни было, продюсеры и режиссеры Гранады посмотрели запись и их незамедлительной реакцией было: «В этом Холмсе вообще что-нибудь будет от Джереми!?» Это был пинок, в котором я нуждался, и постепенно мои сомнения отпали, и я стал все больше и больше наслаждаться ролью.

Джереми также сел на диету и сбросил 15 фунтов, чтобы иметь более худощавый облик, а также выкрасился в свой естественный темно-каштановый цвет, чтобы Холмс стал брюнетом.

– Помимо всех проблем с соответствием аутентичности герою, я был также очень обеспокоен тем огромным количеством денег, которые предполагалось вложить в производство сериала: на создание огромных декораций Бейкер-стрит, на интерьеры, на натурные съемки, и конечно не забываем о том списке звезд, что выстроились в очередь на исполнение главных ролей в эпизодах. Из-за этого у меня появилось чрезмерное чувство ответственности, если вдруг из этого ничего не выйдет.

Решительность Джереми во всем стремиться к совершенству была также спровоцирована и теми тринадцатью сценариями первых серий, которые он прочитал до съемок.

– Они были изумительными, – сказал он, – прекрасно и в целом добросовестно написанными. Но в них встречались некие вольности. У авторов адаптаций имеется право сделать что-то своё, – продолжил он. – Но иногда они выбрасывают очень важные слова, и вот тогда я начинаю вспоминать Конан Дойла. И сражаюсь за то, чтобы вернуть эти слова обратно.

Говоря это, Джереми развернулся в кресле и схватил огромную, в твердом переплете книгу, что лежала на столике позади него. Это было иллюстрированное издание «Полного собрания приключений Шерлока Холмса». Он раскрыл ее на коленях и пробежался по страницам. И я сразу же заметил, что они были вдоль и поперек исписаны почерком Джереми.

– Эта книга всегда со мной, с самого начала, – проговорил он, – ибо, как я уже сказал, я хотел, чтобы сценарии были как можно больше приближены к оригиналам Дойла. И поскольку сценаристы действительно пишут отсебятину, я нуждаюсь в книге, чтобы было на что ссылаться. Когда я находил что-то, что мне не нравилось, я с хлопком раскрывал книгу и говорил: «Разве в оригинале не лучше?»
Подозреваю, что я у них уже в печёнках сижу, но это стоило того, чтобы приблизить сценарии как можно ближе к первоисточнику.

Джереми также припомнил, что когда он застревал на какой-либо сцене, он использовал все варианты, чтобы подобрать более правильный.

– Я мог пешком обойти весь Манчестер, раздумывая над проблемой. Иногда я советовался с кем-то или снова и снова вчитывался в строчки. Но, в конце концов, я осознавал, что самый лучший вариант – это вернуться к оригинальному тексту Конан Дойла. Так что я брал свою исписанную книгу, читал и убеждался, что ответ лежит передо мной, как на ладони!

Еще одна сложная ситуация, с которой ему удалось разобраться, – это расписание съемок.

– Когда мы только начали, я вставал в три утра, чтобы подготовится. Требовалось много усилий для полного погружения в сюжет. И сейчас я не шучу: я влетал в сцену как с трамплина.
Поедая завтрак, я полировал лупу, гримировался – и всё это за чтением 26-ти страниц диалога. Казалось, что у меня реплик больше, чем приемов пищи за всю мою жизнь! А к четырем часам вечера, когда режиссер требовал огня, мой запал уже кончался.

Тогда Джереми решил поставить вопрос перед продюсером, Майклом Коксом.

– Я помню, как Майкл пришел на съемочную площадку, и я сказал: «Ты можешь переговорить с боссами? Я не могу это делать за одну неделю репетиций. Чтобы слова от меня отскакивали, мне нужно две недели.

В результате Майкл устроил нам две недели репетиций, и потом у нас было от трех до трех с половиной недель на сами съемки. Это был неимоверный сдвиг в расписании Гранады, но я пообещал им: «Я продержусь намного дольше, если вы будете заботиться обо мне!»

И как по заказу, в этот момент появился очень учтивый работник съемочной группы, чтобы проводить Джереми на съемки. Я сел обратно, наслаждаясь моментом нахождения в святилище Холмса…

Казалось, что прошло всего несколько мгновений, как Джереми вернулся. Он уселся в кресло и закурил не трубку, как я наполовину ожидал, а сигарету с фильтром. Затянулся, а затем резко выдохнул дым. На миг задержался взглядом на сигарете и заговорил снова.

– Когда я читал рассказы, то обнаружил, что Холмс курил грязноватую поломанную глиняную трубку, находясь в задумчивом расположении духа, и длинную трубку вишневого дерева, когда готов был поспорить. Он также курил множество сигарет, невероятное количество сигар, не говоря уже о кокаине, опиуме и прочем. И я таки действительно покурил ту изогнутую пенковую трубку в «Последнем деле», но только в качестве дани Уильяму Джиллетту. Во всем остальном я стараюсь в точности следовать книгам.

Еще после пары затяжек лицо Джереми смягчилось и мои первоначальные опасения, что, возможно, сцена пошла не совсем так, как он ожидал, рассеялись. Но когда он заговорил снова, мои подозрения подтвердились.

– Есть еще кое-что, что я нахожу удивительным в процессе создания нашего сериала. Это люди, которые работают со мной. Редко когда встретишь полную студию людей, прочитавших сценарий до того, как они пришли на съемки первого дубля. А это так помогает. Некоторые из них даже читали оригинал, – говорит он.

Будучи абсолютным профессионалом, Джереми очень озабочен важностью того, какие люди находятся вокруг.

– Если мы – расходный материал, – сказал он, расчувствовавшись на мгновение, – то рядом должен находиться квалифицированный персонал, чтобы делать всю техническую работу. Нам нужно настоящее мастерство, великолепное освещение, чистый звук, чтобы добиться максимального эффекта. Хорошо когда время от времени появляются новые люди, показывающие разные типы игры. Это помогает тебе сохранять свежий взгляд на свою собственную, не давая ей превратиться в застывшую кашу.

Я воспользовался возможностью вернуть рассказ Джереми к тому, как он в итоге трансформировался в того Холмса, которого мы теперь видим. Он затушил окурок и снова сложил кончики пальцев домиком.

– Как ни странно, я нашел пару сходств между нами, – ответил он. – Я понял, что он очень уязвим, и я тоже, в принципе. Я так же моментально включаюсь. Как и я, он разваливается на куски, когда нет работы, но как только появляется дело, он в ударе.
Но никоим образом я не могу отождествить себя с его темной стороной, его пристрастием к наркотикам и прочими вещами. Ты понимаешь, что он обособленный, одинокий человек, и актеру очень тяжело передать это. Некоторых актеров эта роль чуть не довела до самоубийства… – голос Джереми моментально потух.
К счастью, я обладаю очень сильной христианской этикой, и в конце рабочего дня сбрасываю его за борт с такой скоростью, с какой только могу. Но когда это все же слишком давит, я медитирую или открываю бутылку шампанского.
И должен признаться, мне не нравится, как от него попахивает. Он очень опасен. Я уверен, что если ты имеешь дело с криминологией, то ты и сам становишься преступником.
Помнится, когда я играл в театре в пьесе Voyage Round My Father, написанной Джоном Мортимером, я встретился с автором – а он был еще и барристером – и он согласился со мной. «Происходит то, – сказал он мне, – что ты начинаешь понимать разум преступника». Думаю, что это относится и к Холмсу. Несмотря на то, что он борется с преступностью, он так же может и попрать закон.

На некоторое время нас прервали, так как вошла гримерша Джереми проверить, все ли в порядке с внешним видом. Сьюзан Милтон очень талантливая леди, и после того как она удалилась, Джереми тот час похвалил ее работу. Этот перерыв моментально воодушевил его:

– Я начал отыскивать в нем трещинки, – продолжил он, – пытаясь заглянуть: есть ли там внутри плоть и кровь? Но самое наиважнейшее, что я для себя открыл, это его отношения с Уотсоном. Уотсон вовсе не безотказный тупица, следующий за Холмсом, каким его обычно изображают. Он из сострадания остается с Холмсом, подбадривает его. Их дружба – одна из величайших, описанных в литературе.

Джереми понял суть этих отношений еще в 1981 году, когда играл роль Уотсона в постановке The Crucifer of Blood.

– Если посмотреть на всё со стороны Уотсона, то выясняется, что Холмс самый одинокий персонаж в литературе.
В действительности, Уотсон намного ближе к моему типу, чем Холмс. Холмс – он сам по себе и его возможности безграничны. А я не люблю работать в одиночку. Я не человек-оркестр, так что когда я погружаюсь в Холмса, я опираюсь на Уотсона настолько, насколько возможно, чтобы не перегнуть палку.
Холмс очень замкнутый человек, трагичный гений. А у Уотсона есть друзья, есть практика. Он не глуп, он просто обычный хороший человек, с огромным чувством сострадания, теплотой и внимательностью. Он джентльмен. Каждый хотел бы иметь такого друга как Уотсон.
Отношения между ними двумя очень британские. Холмсу стоит огромных усилий произнести совершенно простые вещи, такие как: «Помогите!», «Спасибо» и «Мне будет плохо без тебя». Уотсон это знает наперед. Он очарован Холмсом и его интуицией. И он прекрасно понимает, что если его не будет рядом с Холмсом длительное время, то последний кончит передозировкой.
Да, лично я не сомневаюсь, что это Холмс – кто нуждается в Уотсоне, а не наоборот. Я не вижу ничего подобного в ранее снятых фильмах, и также я в них не вижу никаких признаков уязвимости Холмса. Вот почему я прямо с самого начала стремился показать это чувство незащищенности, а также развитие той необыкновенной дружбы между Холмсом и Уотсоном.

Это очевидное понимание Джереми двух сторон их отношений помогло мне вставить очередной пазл в общую картину того, как он достиг такого блестящего исполнения.

И сейчас, кажется, наступил подходящий момент обсудить двух человек, партнеров Джереми в качестве Уотсона, – Дэвида Бёрка и Эдварда Хардвика. При упоминании Дэвида Бёрка лицо Джереми моментально просветлело.

– Из нас получилась отличная странная парочка, – гортанно усмехнулся он. – Конечно, это была потрясающая азартная игра, которая могла получиться только потому, что мы работали сообща, рассматривая наши роли в полном согласовании друг с другом. Но фактически не было даже причины беспокоиться, потому что мы отлично сработались. Дэвид добродушный и симпатичный человек, что оказалось необычным и притягательным для Уотсона. Это стало настоящим бонусом и помогло сломать сложившиеся стереотипы, – добавил Джереми.

Так же как Холмс Бретта сформировал совершенно новый взгляд на знаменитого детектива, так же и Уотсон Дэвида Бёрка разрушил старый образ неуклюжего и довольно комичного доктора. Но тем не менее: что Джереми чувствовал, когда Дэвид отказался сниматься в «Возвращении Шерлока Холмса»?

– Естественно мне было очень жаль, – ответил он, вытягиваясь в кресле и глядя в камин. – Но будучи актером, я всё прекрасно понимал. И если это должно было случиться, то самое правильное время произвести замену как раз между исчезновением Холмса в «Последнем деле» и его возвращением спустя три года в «Пустом доме». Оглядываясь назад, я думаю, что замена была очень кстати.

Джереми на миг закрыл глаза, словно тщательно подбирал следующие слова.

– Дело в том, что если ты работаешь с одним и тем же человеком, то это превращается почти что в брак. И сколько бы ты ни пытался привнести свежести в повседневную рутину, всё это уже опробовано и избито. Так что для меня эта замена была подобна глотку свежего воздуха, уколу адреналина.

Подразумевал ли Джереми некоторую двусмысленность своих слов или нет, лицо его, тем не менее, оставалось прежним.

– То, что произошло, было изменением в самой химии; это химическое изменение, когда новый человек добавляет новый элемент в дружеские отношения. Не забывайте, три года прошло с тех пор как эти двое последний раз виделись, много воды утекло, и это позволило нам сделать перезагрузку под несколько иным углом.

Меня это очень оживило, хотя Эдварду было нелегко. Но он замечательный человек и блестящий актер, так что в действительности у нас ушло не так много времени на поиски способа построить наши новые отношения.
У меня такое чувство, что «Возвращение Шерлока Холмса» даже лучше чем первые 13 эпизодов. Не могу сказать, почему мне так кажется, но возможно это из-за некоего смещения акцентов, особой доверительности и химии между Эдвардом и мной. Тут определенно что-то есть.

Понятно, что Джереми встряхнула эта замена, как и другие перемены, имевшие место в последующих сериях.

– Ты легко можешь впасть состояние некоторого самодовольства, если ничего не меняется, – продолжил он. – Это свойственно человеческой природе. Поэтому я радовался новым режиссерам, новым актерам на гостевые роли, даже новым осветителям и техникам, присоединявшимся к нашей команде. В многосерийных фильмах ты ужасно волнуешься о новых лицах, но если ты хочешь продолжать творить, то тебе они нужны, ибо каждый новый человек вносит новые идеи. Все время концепция понемногу да меняется и это, мне кажется, особенно важно.

Меня восхитило то, с какой самокритичностью Джереми относится к своему мастерству, и как раз в эту секунду его позвали на съемки следующей сцены. Он пригласил меня пойти посмотреть.

Сюжет истории достиг того момента, когда Уотсон сообщает Шерлоку Холмсу новость об убийстве в Вестминстере.

Джереми и Эдвард Хардвик заняли свои места; Эдвард – невысокий, опрятный, до кончиков ногтей «джентльмен», как описал его Джереми. Я был мгновенно сражен его практически викторианской учтивостью, когда нас представили друг другу, его теплой улыбкой и крепким рукопожатием, только усиливающим это чувство. Мы договорились позднее встретиться еще.

На площадке апартаментов Бейкер-стрит царила суматоха, вызванная техниками и осветителями, – режиссер Джон Брюс подготавливал сцену к съемке. Джереми, однако, казался поглощенным собой, повторяя в уме строчки и планируемые движения. Было видно, как он на глазах превращался в темную напряженную фигуру Холмса. Эдвард, более спокойный, но также неизбежно принимал облик Уотсона.

Эхом пронеслась требовательная команда «Тихо!», а затем Джон Брюс прокричал: «Мотор!»

Уотсон – тот, кто говорит в сцене первым. В его руке газета и он интересуется, не тот ли человек, к которому собрался Холмс, – некий Эдуардо Лукас.

– Да, – бесцветным голосом отвечает Холмс.

– С Годолфин стрит? – вопрошает Уотсон.

– Да, – голос Холмса снова безразличен.

– Вы не сможете с ним увидеться.

– Почему? – едва уловимо меняется голос.

Когда Уотсон отвечает, становится ясным, что он наслаждается новостью, которой собирается поделиться.

– Вчера ночью он был убит в собственном доме!

По реакции обоих мужчин сразу видно, что Уотсон поразил Холмса – довольно редкая вещь.

– Бог мой! – отвечает знаменитый детектив. – Там написано «убит»?

Смакуя свой триумф, Уотсон продолжает читать заметку о таинственной смерти Лукаса, произошедшей от удара индийским кинжалом прямо в сердце. Холмс отнимает у него газету и читает подробности себе под нос.

После краткой дискуссии с Уотсоном по поводу новости, Холмс продолжает:

– Решение нашей проблемы, несомненно, связано с покойным Эдуардо Лукасом, – говорит он задумчиво, – хотя должен признаться, не имею ни малейшего понятия, как они связаны. Однако, углубляться в рассуждения, минуя факты, это большая ошибка. – Затем он обращается к своему другу. – Будьте на страже, дорогой Уотсон, я вернусь, как только смогу.

Еще мгновение – и Джон Брюс кричит: «Снято!», кивком выражая одобрение. Сцена благополучно запечатлена на пленку. Оба актера с облегчением вздыхают.

Джереми быстро о чем-то переговаривается с Джоном Брюсом и затем возвращается ко мне. Он собирается перекусить, поясняет он, и встретится со мной днем. Моим планам это только на пользу, так как я должен еще побеседовать с Майклом Коксом…

Это необыкновенный случай – быть свидетелем редких моментов в жизни Шерлока Холмса. Тот эпизод, когда Холмс был так по-настоящему удивлен Уотсоном, стоял у меня перед глазами до самого полудня, пока я снова не встретился с Джереми в квартире на Бейкер-стрит. Он широко улыбался. Я не удержался и поинтересовался, что его так веселит: воспоминания об утренней сцене или что-то еще?

– Вообще-то, за обедом кое-что произошло, – ответил он, снова усаживаясь в кресло. – Иногда я хожу поесть в столовую Гранады. В общем, сегодня я взял кусок курицы, помидор и два ломтика хрустящих хлебцев. Встал в очередь в кассу. А там было так много народу, и такая жара, что внезапно я подумал: «Боже, мой грим сейчас потечет!» Так что я оставил там курицу, помидор, хлебцы и вернулся сюда подремать! И представьте себе, как только я проснулся, я бросился обратно и схватил рыбную котлету!

На самом деле, что за пределами студии Гранада, что на съемочной площадке, Джереми не требовал к себе особого отношения как к звезде, и его вполне устраивали обеды в столовой вместе со всеми. А в конце рабочего дня он был рад посидеть в баре с кем-нибудь из актеров или членов съемочной команды. Поэтому совсем не без основания вся съемочная группа считала, что именно Джереми создал «семейную атмосферу» для всех тех, кто так или иначе был вовлечен в создание сериала о Шерлоке Холмсе.

Смешная история Джереми дала мне шанс задать вопрос о Холмсе, который меня чрезвычайно интересовал: считает ли он, что у Холмса было хоть какое-то чувство юмора?

– Да, – ответил он, подумав пару секунд. – Я не был уверен в этом сначала, поскольку Холмс подавлял в себе так много эмоций. Но однажды я начал нащупывать трещинки в его броне и понял, что все же есть моменты, когда он смеется. Но при этом я также был очень обеспокоен тем, чтобы ни в малейшей степени не позволить моему собственному чувству юмора вторгнуться в роль.
Однажды я даже предложил сцену, где я плашмя падаю лицом вниз и Уотсон должен меня поднять. Это было бы смешно, но режиссер был непреклонен: «Давай снимем что-то другое?» – сказал он. Что значило: «Нет!» Полагаю, что есть определенные нормы того, что Холмс мог сделать, а что – нет, и это был как раз тот самый случай.

Но Джереми все же припомнил несколько смешных моментов.

– Ну, например, когда Холмс падает на колени с лупой и фонариком и с торчащим к верху задом начинает исследовать щели между плитками, – вот то смешно. В другой раз он мечется по кустарникам, вынюхивая след среди рододендронов подобно ретриверу! И, конечно же, он часто поддразнивает Уотсона!

Он ухмыльнулся и добавил:

– Несмотря на то, что Уотсон рассказывает все истории от первого лица, мне очень любопытно представить то, о чем он не написал. Несомненно, он подбирает слова очень тщательно, чтобы показать Холмса в наилучшем свете. И это настоящее рыцарство в их дружбе.

Но, разумеется, заметил я, что это – Конан Дойл, кто написал все эти истории. Что Джереми думает о человеке, подарившем литературе одного из самых известных персонажей?

– Мне кажется, Конан Дойл был довольно необычным и несколько закрытым человеком. Меня не удивляет, что в конечном итоге, особенно в конце своей жизни, он был так поглощен спиритизмом и феями. Будучи человеком с более чем логичным умом и в то же время настолько обремененным своим героем, от которого даже не смог избавиться, он должен был найти утешение в чем-то нелогичном.

Я решил перевести разговор на тему предстоящих днем съемок. Джереми должен исполнить сцену, в которой он играет на скрипке – один из самых устоявшихся образов Холмса.

– По правде говоря, я не умею на ней играть, – признается он, – но я искусно научился владеть смычком. Только представьте, чтобы создать впечатление, будто я знаю, что делаю, я предварительно часами слушаю музыку и уже буквально чувствую ее.
Я стараюсь варьировать свое исполнение – иногда играя очень спокойно, а иногда со множеством телодвижений. Недавно я даже крутанулся спиной к камере, всё еще продолжая играть. Затем я подсунул эту сцену Патрику Гоуэрсу, композитору сериала, и озадачил его написанием к ней музыки. Он гениальный и изобретательный человек, так что, разумеется, он сделал это!

Я с интересом узнал, что та скрипичная композиция в действительности была исполнена юной дочерью Патрика Гоуэрса, Кэти. Патрик выбрал свою дочь, потому что полагал, что ее исполнение будет звучать как раз как исполнение «одаренного любителя», каковым считается Шерлок Холмс.

Насколько Джереми преуспел в своих хитростях видно из полученных им хвалебных отзывов. И вот, к примеру, достаточно восторженный комментарий от Мив Шафф, телевизионного обозревателя Los Angeles Times, поданный в процессе обсуждения аутентичности всего сериала:

«А в конце – тут начинается волнительная сцена – Холмс берет свою скрипку. Только, пожалуйста, пожалуйста, пусть он не начнет играть ту чертовски нелепую легковесную весеннюю мелодию, которую постоянно играл Бэзил Ретбоун! И чудо из чудес – не заиграл!
Смычок движется по струнам, Холмс держит его, будто всю жизнь играл на скрипке, и да – мы слышим медленную, грустную мелодию, такую сдержанную, одну из тех, которую мог сочинить сам Холмс. А талантливый и сообразительный Бретт, нашедший время научиться правильно владеть смычком, убеждает нас в том, что это он играет на скрипке. Он останавливается, кладет скрипку и смычок – смотрите! – он даже не касается пальцами волос смычка, как это делали его ничего не смыслящие предшественники. Затем он садится в кресло поближе к огню, складывает вместе кончики пальцев, как раз как Джозеф Белл, профессор-хирург из Эдинбурга, послуживший прототипом Холмса, и так и сидит, думая холмсовские думы».

Эти слова повторяют то, что вижу я, ибо Джереми как раз подготавливается к сцене со скрипкой. Подхватывая инструмент, лежащий подле него, и энергично вставая, он прижимает его к подбородку и начинает водить невидимым смычком. Беззвучная музыка заполняет пространство. Исполняет маэстро!

Настало время и мне удалиться, так как остальная часть дня Шерлока Холмса будет очень насыщенной, и кроме того у нас есть договоренность о совместном ужине. Я покидаю Джереми с полным осознанием того, что все те похвалы были справедливы и абсолютно заслужены его преданной и неимоверно упорной работой.

Какова была цена этой длинной и напряженной игры для самого Джереми, я решил узнать в более расслабляющей атмосфере нашей совместной трапезы…

Ужин обещал запомниться надолго. Ведь это ужин не только с Джереми, но и с Эдвардом. Ужин с Холмсом и Уотсоном – о чем еще мечтать хроникеру!

Мы ужинали в отеле «Британия» в центре Манчестера, наиболее подходящем месте, с его огромными залами, внушительными лестницами, викторианским декором и богатыми хрустальными люстрами.

Мы с Джереми условились встретиться в фойе, и он заприметил меня раньше, чем я его. Какая перемена произошла с ним с того момента, как я оставил его в студии! Не осталось и следа от бледности, зачесанных назад волос и похоронной одежды. Вместо всего этого – улыбающееся лицо, копна темных волос, стильная повседневная одежда и цветастый шарф, обернутый вокруг шеи.

Я не смог удержаться от комментария о произошедшем с ним преображении, и едва нас усадили в отдельном углу ресторана, как Джереми сразу перешел к ответу на давно волновавший меня вопрос: какое влияние оказывал на него Холмс.

– Со временем я понял, что Холмс представляет для меня опасность, – сказал он. – Он стал темной стороной луны, потому что он человек настроения и затворник, а я общительный и компанейский. К тому же Холмс смурной, а я как Джимми Крикет. Мне приходилось смывать это все с себя как гель с волос.
На десятом фильме ("Подрядчик из Норвуда") мне стало совсем туго. Мне казалось, что в моей жизни нет ничего кроме Холмса.

Джереми немного поколебался, видимо вспоминая о тех мрачных днях. Сделал глоток белого вина, которое нам как раз подали. А я ждал, когда он заговорит вновь.

– Холмс – человек, в чьей шкуре очень тяжело находиться, – наконец проговорил он. – Он одержимый, и ослепляющий. Я так утомился психически и морально. Это подобно слишком туго натянутой струне.
Проблема была в том, что эти истории начали влиять на меня, изменять меня. Я пропитывался ими. Они пре-фрейдистские, пре-психологические, и намного более запутанные. Ты понимаешь, что они еще более разрушающие и страшные, чем ты мог себе вообразить. Холмс – который сам себе «Специальная служба». Он постоянно балансирует на грани преступного, и мне всегда кажется, что это заразно.

В момент, когда сериал нарастил темп, Джереми обнаружил, что эти чувства только усилились, а вместе с тем появилась и другая тревога.

– Я всегда считал, что наилучший способ для актера оставаться в здравом уме – оставлять своего персонажа в конце рабочего дня за дверью студии. Но когда ты живешь далеко от дома, как я сейчас в Манчестере, то твоя гостиница может стать тюрьмой.
Ты закрываешь дверь – и ты взаперти. С одной стороны это хорошо, если ты играешь такую сложную роль как роль Шерлока Холмса, потому что тебя ничто не отвлекает. Изоляция может быть только на пользу. Какое-то время. Но это совершенно неблагоприятно для твоего образа жизни.
В октябре 1983 года я начал грезить о Шерлоке Холмсе – и грёзы эти превратились в кошмары. И хорошо, что я получил другую роль и уехал в Америку, прежде чем вернуться к «Возвращению Шерлока Холмса». Потому что он меня совсем доконал. У меня произошла холмсо-передозировка.

Теперь, когда вполне очевидно, что Джереми вернул себе чувство равновесия и может отключиться от Холмса как только покинет студию, он вспоминает те дни как мучительные, но, тем не менее, преподавшие ему ценный урок. И раз он теперь снова наслаждается вкусом хорошей пищи в прекрасных ресторанах и порой может пропеть и проплясать всю ночь напролет, его материальным вознаграждением за те испытания и страдания являются восторженные отзывы, которыми сопровождались первые серии с момента их первого выхода на экраны – вторника, 24 апреля 1984 года.

Я процитировал Джереми один из самых ранних обзоров, из авторитетной Sunday Times, где говорилось, что он был «бесспорно лучшим экранным Холмсом из всех существующих – Джереми Бретт и есть Шерлок Холмс». Он ответил улыбкой, взял меню, предложенное суетившимся подле него официантом, и сказал:

– Это конечно замечательно. Но мне стало намного легче после того как Майкл Кокс положил на мой туалетный столик копию с благосклонным отзывом от «Лондонского общества Шерлока Холмса», назвав его «наивысшей похвалой».

Я как раз собирался сказать Джереми, что мог бы процитировать ему кучу подобных и восторженных отзывов от других газет и шерлокианцев со всего мира, как прибыл милый доктор Уотсон в виде Эдварда Хардвика. Он тоже переоделся в менее официальную одежду, но его преображение было не столь бросающимся в глаза как Джереми.

После того как мы все сделали заказы, наш разговор переключался с темы на тему: то о сериале, то об игре, то о сценариях и жизни вообще. Если бы Холмс с Уотсоном принимали у себя дома гостей, то можно было бы подумать, что они бы делали это в такой же манере, как Бретт и Хардвик.

И в самом деле, меня вдруг как громом поразило, когда мы перешли от главного блюда к десерту, что они и выглядят как Холмс с Уотсоном – что на экране, что вне его. Я им так и сказал. Джереми усмехнулся:

– О, скорее всё же вне – мы ведем себя немного лучше!

Мы чуть-чуть поговорили о тех долгих часах, что занимает съемка, длящаяся порой с 7.15 до 17.30. Тут уже и Эдвард включился в разговор:

– Один актер как-то сказал мне: «Я играю задарма – мне платят за ожидание».

Джереми, соглашаясь, улыбнулся:

– Да, дни могут быть длинными, но в то же время ты делаешь нечто особенное, что тебе безусловно нравится.

Наконец, поскольку время близилось к окончанию нашей встречи – ведь им завтра рано вставать, – я спросил Джереми, какое будущее его ожидает после такой важной вехи в его карьере. И снова он помедлил, залпом допил вино и сказал:

– Я сыграл множество ролей в своей жизни, и большинством из них наслаждался и старался выкладываться по полной. Но именно эта серьезным образом повлияла на меня. Она превратила меня в нечто вроде затворника, но также и научила выживанию в наисложнейших условиях.
Теперь я знаю, что не приму «нет» в качестве ответа, если считаю, что я прав, и это весьма шокирующе. А значит, я теперь еще более решительный, чем был раньше!

Он рассмеялся своим глубоким бархатистым смехом.

– Шерлок Холмс без сомнения изменил меня; однако к лучшему или худшему – я пока не понял. Но как всякий хороший брак – я просто должен его продолжать!

На прощание мы пожали друг другу руки, пожелали всего хорошего и вышли из ресторана. Джереми и Эдвард – профессионалы же – остановились на минуту по-быстрому обсудить завтрашние сцены.

Когда мы уходили, я взглядом зацепился за имя из списка персонала отеля. Это было имя Главного управляющего. И пока я смотрел, как двое моих друзей удаляются, я подумал, что Холмс бы улыбнулся такому невероятному совпадению.

Потому как имя Главного управляющего было Шон Мориарти…