Когда была в Питере (на новогодних каникулах), полазила там по книжным магазинам. Почему-то только там это доставляет какое-то особенное удовольствие и расслабляет сильнее, не смотря на то, что у нас те же самые магазины с теми же самыми книгами. Наверное дело в самовнушении, но это же не важно)
Так вот там видела "ГП и философский камень" в цветах Когтеврана (Вранзора, как в переводи госпожи Спивак). Мне идея понравилась, по сути можно теперь выбрать дизайн книг в любимом цвете. Сегодня зашла на сайт магазина и с удивлением узнала, что книг по ГП в факультетских цветах вышли уже аж три. Удивительно, т.к. думала, что акция разовая и дальше философского камня дело не двинется. Кстати, при этом книг в подарочном формате и с иллюстрациями вышло уже минимум 4, что радует. Их цена только не радует.
Так вот я все таки решилась и заказала И хотя мой любимый цвет синий, я заказала слизеринские книги Ненуаче? Там же движухи побольше
Еще заодно сценарии к фантастическим тварям заказала, как-то мимо меня они прошли. Полагаю, что там уже другой переводчик работал над переводом, Спивак же умерла полтора года назад...

Посмотрим, что придет

А ведь сегодня Старый Новый год! Должны исполняться чудеса и желания. Красные трусы на люстру вешать конечно не буду (хотя мама и велела, но все равно не буду ), а вот желание напишу. Хотя как по мне, то достаточно визуализации

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Как-то незаметно прошло так много времени с последнего захода сюда. И снова повторюсь, что многое изменилось. Изменился сайт, пропали все те, с кем когда-то было очень интересно общаться, интересные сообщества умерли. Первое впечатление - дневники сейчас стали действительно дневниками, личными, а не публичными как было раньше ("ой, у меня много новых ПЧ, ура!")
С горем пополам немного разобралась с тем, что тут стало происходить) Даже нашла как установить дизайн, руки еще помнят =)

Вот и октябрь наступил. На удивление быстро стало лететь время. Вроде бы только-только был август и жарко, а сейчас я уже устала от теплой куртки и шарфов. Не люблю лето, но как-то оно быстро в этом году пролетело. Настроение унылое, тем более конец квартала) И английский еще. Я не против, но дз изматывает.

В прошлый четверг закончила читать "Сагу о Видящих" Робин Хобб. Не ожидала, но мне понравилось. С удовольствием прочитала, хоть третья книга и была немного нудновата =) Сейчас пытаюсь побороть "Сагу о живых кораблях", но что-то она у меня пошла туго. Посмотрела кто переводчик и поняла почему. Ничего не имею против Марии Семеновой, но слог у нее все таки сложный, лично мне дается с трудом. Поэтому пока решила отдохнуть на "Тайном городе" Тем более, что прочитала спойлеры про последнюю книгу и пришла в ужас Жаль, конечно, но автору, полагаю, виднее, как надо поступить со своими персонажами...

вот и я так: случайно вчера зацепилась глазом за первую часть последнего фильма (даже не хочу напрягаться запоминать название ), а теперь досматриваю вторую часть, благо по телеку показывают...эх)

Как-то поднимает настроение

Пишет  opossum:

Снял комнату себе очередную. История с этим съемом вышла весьма занятная. Пересмотрел кучу вариантов, один другого ужаснее, уже даже оставил задаток чудесной даме кавказской наружности, перманентно то ли бухой то ли под веществами, и собирался въезжать к ней через два дня, как мой риэлтер подкинула еще один адрес, куда я пошел просто потому что был свободный вечер и "ну а вдруг". Пришел и прибалдел. Квартира вся в антиквариате, картинах, люстрах 19-го века, камин, кресло-качалка, курить можно, баб водить можно, метро рядом, вай-фай, большая советская энциклопедия.
Конечно, я тут же плюнул на задаток, въехал и сразу же начал ждать какой-нибудь подвох. Должен же быть подвох. Это Россия, тут не бывает так, чтоб в центре сдавали большую комнату с антикварной мебелью задешево и безо всякого скрытого западла. Пока обнаружил только, что диван забрызган кровью. Надо бы под ковер заглянуть — если на полу тоже кровь, значит там просто кого-то убили и можно расслабиться.

URL записи

Снова месяц висит ятаганом,
На ветру догорает лист.
Утром рано из Зурбагана
Корабли отплывают в Лисс.
Кипарисами машет берег.
Шкипер, верящий всем богам,
Совершенно серьезно верит,
Что на свете есть Зурбаган.
И идут паруса на запад,
Через море и через стих,
Чтоб магнолий тяжелый запах
Грустной песенкой донести.
В час, когда догорает рябина,
Кружит по ветру желтый лист,
Мы поднимем бокал за Грина
И тихонько выпьем за Лисс.

Павел Коган

Кораблик
Даниил Меньшиков

Bonnie (also known as Seated Squirrel)
Joseph Decker

Маркус Зусак
Книжный вор




"Мои дорогие Роза и Лизель, у меня все хорошо.

Надеюсь, вы обе здоровы.

Я побывал в том городке на той улице, пока старик был еще на руках у Ганса Хубермана.

Лизель, я едва не зачеркнул эту историю. Думал, ты уже слишком большая для таких сказок, но, может, она годится и для больших. Я думал о тебе, о твоих книгах и словах, и мне в голову пришла эта вот странная история. Надеюсь, ты найдешь в ней что-нибудь полезное.

Лизель перевернула страницу.

ЖИЛ-БЫЛ один странный человечек. Он решил, что в его жизни важны будут три вещи:
1. Он будет укладываться волосы не как все, а в другую сторону.
2. Он сделает себе маленькие странные усики.
3. Однажды он будет править миром.

Довольно долго молодой человек бродил, раздумывая, планируя и вычисляя, как ему заполучить мир. И вот однажды его ни с того ни с сего осенило — идеальный план. Он увидел мать, гулявшую с ребенком. Мать долго отчитывала своего мальчика, пока тот наконец не заплакал. А через несколько минут она заговорила с ним очень мягко, и мальчик успокоился и даже улыбнулся. Молодой человек бросился к той матери и обнял ее.
— Слова! — Он ухмыльнулся.
— Что?
Но ответа не было. Он уже убежал.

Да, фюрер решил, что он завоюет мир словами.
— Я ни за что не стану стрелять из ружья, — постановил он. — Мне это не понадобится.
Но безрассудным он не был, отнюдь. Следует отдать ему должное хотя бы в этом. Он вовсе не был глупым. Для начала наступления он замыслил посеять слова в своей стране всюду, где только можно.
Он сажал их день и ночь, ухаживал за ними.
Смотрел, как они растут — и вот однажды густые леса слов зашумели по всей Германии… Она стала страной выращенных мыслей.

ПОКА СЛОВА росли, наш юный фюрер посеял и другие семена — чтобы вырастить знаки, и эти всходы тоже вот-вот должны были зацвести. Время пришло. Фюрер взялся за дело.
Он позвал народ в свое блистательное сердце, заманивая людей самыми красивыми, самыми гнусными словами, что он собрал лесу своими руками и люди пришли.

Их всех ставили на конвейер и прокатывали через безостановочную машину, которая за несколько секунд вкладывала в них всю жизнь. В них заливали слова. Время исчезало, и теперь люди знали все, что им нужно знать. Они попадали под гипноз.

Потом им раздали подходящие знаки, и все стали счастливыми.

Скоро спрос на славные гнусные слова и знаки вырос до того, что потребовалось очень много людей ухаживать за растущими лесами. У некоторых работа была — забираться на деревья и сбрасывать слова тем, кто подбирал их внизу. Собранные слова вливали в остатки фюрерова народа, не говоря уж о тех, кто приходил за добавкой.

Люди, которые лазали на деревья, назывались отрясатели слов.

ЛУЧШИМИ отрясателями становились те, кто понимал истинную силу слов. Они всегда могли залезть выше всех. Одной из таких отрясательниц была маленькая худенькая девочка. Она считалась лучшей в своем лесу, потому что знала, насколько бессильным человек остается БЕЗ слов.

Вот почему она могла залезать выше всех. У нее была жажда. Она жаждала слов.
Но вот однажды она встретила человека, которого презирали в ее стране, хотя он тоже там родился. Они подружились, и когда этот человек заболел, отрясательница слов уронила ему на лицо одну-единственную слезинку. Слезинка была сделана из дружбы — одного слова, — она высохла и превратилась в семечко. Когда девочка в следующий раз пошла в лес, она посадила это семечко среди других деревьев. И стала поливать каждый раз перед работой и после.


Сначала ничего не менялось, но однажды к вечеру, когда девочка после рабочего дня за отрясанием слов пришла взглянуть, из земли выскочил маленький росток. Девочка долго смотрела на него.

Дерево росло каждый день, быстрее прочих, и наконец, стало самым высоким деревом во всем лесу. Все приходили на него поглядеть. Шептались и ждали… фюрера.

Разгневанный фюрер немедленно объявил, что дерево надо срубить. Тут из толпы выбралась отрясательница слов. Она упала на четвереньки.
— Пожалуйста, — заплакала она, — не надо рубить мое дерево.
Но фюрера это не тронуло. Он не мог позволить себе делать исключения из правил. Отрясательницу слов оттащили прочь, а фюрер повернулся к своему помощнику и сказал:
— Топор, пожалуйста.

ТУТ отрясательница слов вырвалась. И побежала. Она полезла на дерево, и лезла, даже когда топор фюрера заколотил по стволу и добралась до самых высоких ветвей. До нее смутно доносились снизу голоса и стук топора. Мимо проходили облака — словно белые чудища с серыми сердцами. Испуганная, но упрямая отрясательница слов не спускалась. Все ждала, когда дерево начнет падать.

Но оно не шелохнулось.
Прошло много часов, но топор фюрера так и не смог вырубить из ствола дерева ни одной щепочки. Устав до изнеможения, фюрер приказал продолжить другому человеку.

Прошли дни.
Им на смену пришли недели.
Сто девяносто шесть солдат не могли причинить дереву отрясательницы слов никакого вреда.



— Но что она там ест? — спрашивали люди. — Где она спит?
Люди не знали, что другие отрясатели слов бросали ей продукты и она спускалась к нижним ветвям и подбирала их.

ШЕЛ ДОЖДЬ. Шел снег. Сменяли друг друга времена года. Отрясательница слов не спускалась.
Когда последний лесоруб сдался, он крикнул:
— Эй, словотряска! Можешь спуститься! Твое дерево никто не может срубить.
Отрясательница слов, которая едва могла расслышать фразы того человека, ответила шепотом. Она подала слова вниз сквозь ветки.
— Нет, спасибо, — сказала она, ибо знала, что дереву не дает упасть только она.

НИКТО не знает, сколько времени миновало, только однажды в тот город пришел новый лесоруб. Он гнулся под тяжестью торбы. Глаза его тащились. Ступни прогибались.
— Дерево? — спрашивал он у людей. — Где дерево?

За ним увязалась толпа, и когда он пришел к дереву, верхние ветви скрылись в облаках. Отрясательница слов едва расслышала, как люди кричали снизу, что пришел новый лесоруб положить конец ее дежурству.

— Она не спустится, — говорили люди, — ни к кому.
Они не знали, кто этот лесоруб, и не знали, что он никогда не отступает.

Он открыл свою торбу и вынул из нее не топор, а что-то маленькое.
Люди рассмеялись.
— Старым молотком не свалишь дерево! — сказали они.
Молодой человек не слушал. Знай себе шарил в торбе, выискивая гвозди. Взял три гвоздя в рот, а четвертый попробовал забить в ствол дерева. Нижние сучья дерева были уже очень высоко от земли, и человек рассчитал, что ему понадобится четыре гвоздя для ступеней, чтобы добраться до первого сука.
— Посмотрите на этого болвана, — заревел кто-то из зрителей. — Никто не смог свалить дерево топором, а этот думает, что сможет…
И тут зритель примолк.

ПЕРВЫЙ гвоздь вошел в дерево и крепко засел в нем после пяти ударов. Затем вошел второй, и молодой человек начал карабкаться по стволу.

После четвертого гвоздя он оказался в ветвях и полез дальше. Его подмывало крикнуть, что он лезет, но он решил этого не делать.
Казалось, он лез много километров, и прошло немало часов, прежде чем он добрался до вершины дерева, а добравшись, увидел, что отрясательница слов спит, завернувшись в одеяло и в облака.
Много минут он смотрел на нее.
Солнечное тепло нагревало облачную крышу.
Молодой человек протянул руку и тронул девочку за локоть, и отрясательница слов проснулась.
Протерла глаза и долго рассматривала его лицо, а потом заговорила.
— Это и правда ты?
Это с твоей щеки, думала она, я подняла семечко?

Человек кивнул.
Сердце его дрогнуло, и он крепче вцепился в ветки.
— Да, я.

ВДВОЕМ ОНИ сидели на вершине дерева. Ждали, когда рассеются облака, а лишь стоило тем расступиться, они увидели весь лес.
— Он растет, не переставая, — сказала девочка.
— Но и оно тоже. — И молодой человек посмотрел на ветку, державшую его за руку. Тут не поспоришь.

Когда они нагляделись и наговорились, стали спускаться. Одеяла и запасы еды они оставили на вершине.

Люди не верили своим глазам, а в тот момент, когда отрясательница слов и молодой человек ступили на землю, на дереве наконец, начали появляться зарубки топора. Синяки. Порезы в стволе, и земля вокруг задрожала.
— Оно падает! — закричала молодая женщина. — Дерево падает! — Она была права. Дерево отрясательницы слов начало медленно крениться всем своим многокилометровым ростом. Земля засасывала его, и дерево стонало. Мир встряхнуло, а когда все успокоилось, дерево лежало посреди остального леса. Тот ни за что бы не пострадал, но по крайней мере в нем пролегла тропинка совершенно иного цвета.
Отрясательница слов и молодой человек забрались на горизонтальный ствол. Обходя ветви, они зашагали вперед. А оглянувшись, увидели, что большинство зевак начали расходиться по своим местам. Кто туда. Кто сюда. По всему лесу.
Но, шагая дальше, несколько раз они останавливались и прислушивались. Им казалось, что они слышат голоса и слова позади, на дереве отрясательницы слов.




Лизель долго сидела за кухонным столом, гадая, кем в том лесу и во всей этой истории был Макс Ванденбург. Свет вокруг нее укладывался. Лизель уснула. Мама отправила ее в постель, и девочка легла, прижимая к груди Максову книгу.

Через несколько часов, проснувшись, она получила ответ на свой вопрос.
— Ну конечно, — прошептала она. — Конечно, я знаю, где он там. — И она снова уснула.

Снилось ей то дерево.