Главным делом вашей жизни Может стать любой пустяк. Надо только твердо верить, Что важнее дела нет. И тогда не помешают Вам ни холод, ни жара, Задыхаясь от восторга, Заниматься чепухой. Г.Остер
everybody lies and everybody dies, and everybody is worthy of love
Накурилась я травки - хочется творить. Это - не самостоятельное, это входит в другую вещь, которую со временем я планирую повесить на прозу.
Автор Hoelmes • Название Малиновое наваждение • Дисклеймер Не виноватая я, они сами. • Рейтинг G • Пейринг Холмс/Уотсон • Жанр:романс(?) • Размер: мини
читать дальшеНа второй или третий день моего пребывания у Холмса в его усадьбе в Суссексе я проснулся после дневного сна в душной комнате в клейком поту и с затуманенной головой. Встал, помятый и заспанный, плеснул в лицо воды, не слишком освежившей меня, и, пошатываясь, вышел в сад. Здесь тоже было очень тепло и необыкновенно душно и, взглянув на небо, я понял, в чём причина этой духоты. Над проливом собиралась гроза. Синеватые тучи, набухая с каждым мигом, тянулись друг к другу, сливались воедино, копились, вспухали, словно мыльная пена в тесном корыте или дрожжевое тесто в кадушке. И, как всегда перед грозой, свет солнца переменился, сделавшись охряно-жёлтым, тусклым, и, в то же время, пронзительным, тревожным. В воздухе висела неестественная тишина – даже пчёлы, чувствуя надвигающуюся грозу, перестали гудеть и попрятались в ульи. До первых капель дождя оставались считанные минуты. Я не сразу увидел Холмса, почти скрытого разросшимся малинником. Одетый как фермер, он собирал в плетёный коробок случайную позднюю малину, позабытую на кустах - всего несколько десятков ягод, тёмно-красных, почти чёрных. Он окликнул меня, и даже голос его звучал приглушённо в этом вязком воздухе. - Уотсон, вы так крепко спали. Я заходил к вам и даже окликал потихоньку, но вы не пошевелились. Что, плохо спали ночью или вас разморило перед грозой? - Наверное, и то, и другое... Холмс, неужели эти ягоды ещё съедобны – ведь малина давно отошла. - Они слаще мёда. Хотите попробовать? – он протянул мне несколько ягод на ладони. Они серебрились седоватым, словно иней, налётом – крупные, бугристые с просвечивающими тёмными штрихами семян. Я протянул к ним руку, но он со слабой и виноватой улыбкой отвёл ладонь в сторону: - Они слишком нежны – пальцами вы их помнёте. Возьмите прямо губами. Я удивлённо поднял голову и пристально посмотрел ему в глаза. Он всё ещё улыбался, но глаза были серьёзны и словно подёрнуты тончайшей лиловой кисеёй, как и предгрозовое небо. В глубине зрачков я увидел кружащиеся свинцовые и алые вихри, а в радужках – тонкие прожилки кровеносных сосудов. Я смотрел в его глаза, словно завороженный, и не мог насмотреться, как не может насмотреться человек, глядя на море, в небо или в огонь. Осторожно-осторожно, словно хрупкую хрустальную статуэтку, я взял его руку за тонкое запястье и, склонившись над раскрытой ладонью, губами собрал с неё ягоды, стараясь не коснуться кожи, и всё-таки нечаянно коснулся. Она была сухой и горячей, слегка испачканной малиновым соком, и хранила запах привычной смеси табака и полыни, сейчас почти перебитый ароматом ягод – действительно, необыкновенно сильного вкуса. Сам не знаю, почему, но в груди у меня сладко защемило, а на глаза навернулись слёзы. Я уже знал, что это останется со мной до конца моей жизни: предгрозовая духота, вкус малины на губах и тонкая нитка пульса Холмса, бьющаяся в запястье под моими пальцами. И когда я поднял голову, не стыдясь этих непонятных слёз и даже не думая о том, что их, может быть, придётся объяснять сейчас удивлённому Холмсу, я увидел, что и на его глазах слёзы.
everybody lies and everybody dies, and everybody is worthy of love
Недавно провела вечер за чтением милой простоватой сказки. Ирина Измайлова "Три ошибки Шерлока Холмса" После шумного бума вокруг Горовица эта штука прошла тишком. Возможно, это фанфическая бульварщина самого женского толка, но как всякая женская бульварщина - "проста, бесхитростна, мила". Для рождества - хорошая история. Рекомендую. Книга продаётся в "Лабиринте", а отзыв на неё от рядового читателя вот: gest.livejournal.com/1045225.html Если читал кто-то ещё, прошу поделиться впечатлением.
Главным делом вашей жизни Может стать любой пустяк. Надо только твердо верить, Что важнее дела нет. И тогда не помешают Вам ни холод, ни жара, Задыхаясь от восторга, Заниматься чепухой. Г.Остер
I sit cross-legged and try not to levitate too much! (с)
Название: Разбивая лед (In From the Cold) Автор: darkest_alchemy Ссылка на оригинал: victorianholmes.livejournal.com/10923.html Переводчик: logastr Разрешение на перевод получено. Пейринг: Шерлок Холмс/доктор Джон Уотсон Рейтинг: PG Жанр: романс Саммари: В приближении Рождества 1894 года Холмс и Уотсон живут вместе, хотя напряжение между ними все еще остается. Однажды вечером происходит событие, которое может все изменить. Предупреждение от автора: немного ангста. Предупреждение от переводчика: много флаффа! Дисклеймер: только котенок принадлежит автору, а переводчику вообще ничего. Примечание: Переведено в подарок для Sherlock Sebastian
читать дальшеУотсон отсутствовал необычайно долго. Холмс отметил это той частью рассудка, которая не была в это время занята бурной химической реакцией. Еще не так долго, что бы можно было начинать беспокоиться, но все-таки не мало, особенно учитывая то, как холодно было на улице. Даже в помещении на внутренней стороне оконных стекол появился иней, и здесь, вдали от огня, Холмсу было довольно прохладно. Входная дверь открылась, а потом закрылась, и Холмс услышал, как Уотсон сбивает снег с обуви, а потом его приглушенные, чуть неровные (раненная нога снова расшалилась от холода) шаги по ступенькам, через лестничную площадку. - Вы поздно, - бросил Холмс, когда Уотсон открыл дверь в гостиную. - Я удивлен, что вы заметили! - Я заметил. – Холмс повернулся к Уотсону и только тут обратил внимание, что тот осторожно держит какой-то сверток. Что бы это ни было, оно было завернуто в шарф, и Уотсон, похоже, не имел намерений рассказывать, что это такое. Холмс мог бы, разумеется, использовать дедуктивный метод, но иногда просто задать вопрос было быстрее. – Что это у вас? – спросил он. — Ничего. — Раз вы не рассказываете мне, должно быть это что-то предосудительное. — Да? А еще это может быть ваш рождественский подарок, — ответил Уотсон многозначительно. — Это мой рождественский подарок? — Нет. — Так что же тогда? Холмс промчался через всю комнату и приподнял шарф, чтобы посмотреть: — Уотсон!? — Я знаю, - голос Уотсона звучал подавлено: он, казалось, был смущен своим собственным поведением и справедливо ожидал насмешек от Холмса. — Зачем вы притащили сюда мертвого котенка? — Я нашел его на улице, в луже, покрытой льдом. И я уверен, что в нем еще теплится жизнь. Холмс ткнул тонким пальцем в печальный мокрый комочек шерсти. Полосатик был насквозь вымокший и холодный. — Боюсь, это уже бывший котенок, мой дорогой. Не слишком подходящее время для котят, и не слишком подходящая погода, как мне кажется. Уотсон отнес свой кулек из шарфа поближе к огню и осторожно устроил его на своем кресле. — Я правда не думаю, что котенок мертвый, - сказал он. Холмс проследовал за ним, засовывая руки в карманы своего серого мышиного халата и пожимая плечами: — Что ж, вы же доктор. — Да, – Уотсон принялся энергично растирать котенка шарфом. Шарф быстро промок, зато котенок теперь выглядел уже заметно суше, хотя и по-прежнему безжизненно. – Холмс, не могли бы вы? — Уотсон неуверенно взглянул на Холмса. — Подержите его. Шарф никуда не годится, мне нужно сходить за полотенцами. Холмс вздохнул, но потом все-таки решил позволить Уотсону вовлечь его в этот бессмысленный фарс. В конечном счете, попытаться воскресить котенка было лучше, чем не делать ничего. Конечно, котенок мог остаться мертвым, но если не помочь, Уотсон найдет способ дать ему почувствовать вину. Одно дело, если Уотсон обидится, что Холмс мог помочь и не помог, и совсем другое, если он огорчится из-за того, что все их совместные усилия пропадут втуне. - Хорошо, давайте его сюда, - он взял вялое тельце, такое же мокрое, как и шарф, в которое оно было завернуто, и, повернувшись к огню, уселся с котенком на коленях. Уотсон отправился на поиски миссис Хадсон или горничной, чтобы попросить у них сухих и теплых полотенец. Холмс остался сидеть, глядя на котенка.
- Глупое существо, зачем тебе непременно надо умирать в моем доме, - пробормотал он, все-таки потирая тельце. Это было бессмысленно и безнадежно, это то… что Уотсон ждал от него. Уотсон, который привык терять тех, кого любил: родителей, брата, жену. Даже он, Холмс, позволил Уотсону целых три года думать, что он умер. Уотсон даже не мог обзавестись ничем по-настоящему своим, потому что Холмс непременно разольет кислоту на мебель, случайно бросит в огонь подушку или буквально разорвет на куски книгу. И хотя Уотсон, должно быть, понимает – понимает ли? – что ему просто хочется быть ближе (иногда очень близко) к своему другу, надо признать, что Холмс не часто позволял себе выражать благодарность за заботу, чаще он заменял ее критикой. И все-таки он любил его. Он любил Уотсона. Он просто не знал, как сделать так, чтобы Уотсон это понял; как признаться в любви, не унизившись и не притворяясь тем, кем он не является, тем более, что настоящего Холмса, похоже, доктору не достаточно. - Дыши, черт побери, - сказал он. Иногда наши мысли возвращают мертвых к жизни. Холмс сам был тому доказательством. Возможно, холод все-таки не до конца убил котенка. Холмс однажды проводил небольшое исследование по воздействию холода на организм, главным образом для того, чтобы узнать как холод влияет на разложение мертвой плоти пострадавших, и он вспомнил про маленького ребенка, которого вытащили из ледяного пруда и все-таки вернули к жизни, несмотря на то, что он провел под водой несколько минут и был уже совсем синим. Казалось, что холод замедлил все физические процессы в организме настолько, что дыхание остановилось до того, как ребенок захлебнулся, поэтому медленное согревание оживило его. Холмс посмотрел на котенка снова, приходя в ужас от мысли, закравшейся в его разум. Он не мог сделать что-то подобное – это было неприлично, смешно и унизительно. Тем не менее… он развязал халат, сдернул галстук, расстегнул воротничок и верхние пуговицы на рубашке. И быстро положил котенка за пазуху, прямо на грудь, чтобы влажный, холодный малыш согрелся от тепла человеческого тела. Потом он обмотал полы халата вокруг них обоих и опустился на ковер, опершись спиной на кресло Уотсона. Холмс смотрел в огонь, почти не ощущая, как маленькое живое существо лежит у него на сердце. Оно было таким легким и таким безжизненным. Но Холмс хотел, чтобы котенок ожил. Он действительно этого хотел, потому что и Уотсон этого хотел бы, и он знал, что разочаровывал доктора уже много раз и никогда не мог извиниться по-настоящему – искренне попросить прощения. Он оставался все тем же сдержанным и суровым человеком, каким был всегда, а Уотсон изменился с тех пор, как Холмс вернулся. Хотя Уотсон согласился вновь переехать на Бейкер-стрит и простил его, Холмс – и это было так страшно, как всегда когда дело касалось эмоций – знал, что Уотсон не доверят ему так, как раньше. Он по-прежнему готов был следовать за Холмсом в ад, но он не знал, как глубоко Холмс любит его (и, конечно, он не знал пока, что Холмс поспособствовал тому, чтобы Уотсон смог продать свою практику и вернуться на Бейкер-стрит, потому что Холмс не слишком хотел ему об этом рассказывать). Холмс устал от разочарования Уотсона. Это было нерационально: теперь-то Уотсон должен был, конечно, понимать, что Холмс не может превратить себя в человека, который открыто показывает свои чувства. Но это ничего не меняло, Холмс чувствовал себя негодяем, когда Уотсон смотрел на него, уходящего в одиночку, без своего друга, смотрел с болью, хотя и не говорил ничего вслух из гордости. Каждый раз, когда Холмсу случалось уйти из квартиры, Уотсон смотрел так, будто бы думал, что он может не вернуться туда снова. Холмс ненавидел себя, когда Уотсон слишком быстро поднимался к себе из-за стола после завтрака или ужина, и он был в ужасе от того, какое неловкое молчание воцарилось теперь между ними – молчание, которое когда-то было удобным и комфортным. Холмс не хотел, чтобы котенок умер – не настолько он был бессердечен, но ему очень хотелось бы, чтобы Уотсон никогда не находил бедняжку, не приносил его сюда и не ставил тем самым перед Холмсом проблему, которую он не мог решить. Скорее всего, котенок так и останется мертвым, Уотсон по-прежнему будет разочарован, и снова Холмс будет чувствовать себя виноватым. Это тоже было абсурдно, и он тут же упрекнул себя за то, что придал слишком много значения этому мелкому случаю. Можно подумать, это он убил чертового кота, или он должен был охранять маленьких, жалких, никудышных бродяжек, которых никто из жителей Лондона – гораздо более добродушных и сердечных, чем он – просто не замечал. Но Уотсон все-таки нашел и принес его сюда и теперь очень хотел, чтобы котенок выжил. Почему-то Холмсу пришло в голову, что от жизни этого котенка зависят их с Уотсоном отношения. Холмс положил руку на небольшую выпуклость на груди под рубашкой и халатом. Котенок не двигался. Бедняга казался теперь теплее – нагрелся от его собственного тепла, но все равно это лишь ускорит распад мертвого тела. И где, в конце концов, Уотсон? Что могло его задержать так надолго? Холмс решил все-таки вытащить мертвого котенка из-под одежды, чтобы Уотсон не застал его так, как вдруг… Он что-то почувствовал. Нет, должно быть, показалось. Конечно, это стук его собственного сердца. Котенок был по-настоящему, безнадежно и бесповоротно мертв. И тут он почувствовал это снова. Едва уловимое движение, стук второго, крошечного сердца, подергивание лапки… Холмсу не хватило дыхания, когда он вскрикнул: «Уотсон!» И даже прежде, чем он смог подбежать к двери, вошел Уотсон с теплыми полотенцами в руках. — Что случилось? – спросил он. — Он двигается, я чувствую это! – Холмс вытащил котенка. Схватив полотенце, он расстелил его на кресле и положил котенка сверху. Опустившись на колени, он обернул полотенце вокруг малыша и стал растирать его, пытаясь разогнать тепло по тельцу, вдохнуть в него жизнь, словно кошка, которая облизывает новорожденных. Внезапно котенок тихонько пискнул – это было даже не мяуканье, а гораздо более жалкий звук. Уотсон вцепился в плечо Холмса. - Холмс! - Он жив, Уотсон. - Да. - Он жив. - Позвольте мне взять его. — Нет! – Холмс продолжал осторожно растирать котенка полотенцем, теперь осторожнее и мягче, пока он не стал совсем сухим. Наконец, малыш поднял голову и мяукнул теперь уже громче. — Уотсон! – Холмс хлопнул в ладоши в восторге, — Надо дать ему чего-нибудь попить, — сказал он, серьезно глядя на Уотсона. – Теплого молока? — Наверное, лучше будет немного подслащенной воды, - ответил Уотсон. Он все еще сжимал плечо Холмса. — Держите его в тепле, а я принесу. Когда он вернулся, Холмс сидел в кресле, скрестив ноги по-турецки, а котенок, все еще завернутый в полотенце, лежал у него на коленях. — Как он? – спросил Уотсон, размешивая сахар в теплой воде. Он принес с собой свой медицинский саквояж, достал оттуда шприц без иглы и набрал в него немного раствора. — Лучше, - ответил Холмс. Действительно, котенок уже вполне уверенно держал головку. — Вот, – Уотсон протянул Холмсу шприц. - Попробуйте влить это ему в рот, но не слишком быстро, не то он может захлебнуться. Он стоял рядом, пока Холмс очень осторожно ввел конец шприца в ротик котенка. Он вдруг увидел Холмса таким же внимательным, каким он был, разговаривая с мальчишками из Нерегулярных частей с Бейкер-стрит и таким же осторожным, как при работе с хрупкими химическими приборами, но больше всего он был поражен увидев в Холмсе нежность. Поразительно, что Холмс использовал шприц для чего-то другого, помимо инъекций кокаина. - Как вы думаете, сколько ему? – спросил Холмс, осторожно нажимая на поршень. - Несколько недель наверное, трудно сказать. Он выглядит недокормленным. - Он сможет есть твердую пищу? - Надеюсь. Это было бы очень хорошо. Холмс медленно вытащил шприц у котенка изо рта, осторожно, чтобы он проглотил содержимое, а не выплюнул. - Вы думаете, он выживет? – спросил Холмс, вытирая мордочку котенка уголком полотенца. - Надеюсь, да, - Уотсон все еще стоял рядом, и его рука лежала на спинке кресла. - Я тоже надеюсь, - сказал Холмс и повернул голову, чтобы посмотреть на Уотсона, - я… Уотсон не дал ему договорить, он поднял лицо Холмса за подбородок, развернул к себе и поцеловал Холмса в губы. Холмс выглядел озадаченным – но не недовольным, а смущенным, и это позабавило Уотсона. Он нежно погладил Холмса по щеке. - От вас пахнет мокрой кошкой. Холмс рассмеялся. - Я скучал, - сказал Уотсон. - Я вернулся несколько месяцев назад, - заметил Холмс. - И вы снова переехали сюда уже довольно давно. - Да, но мы… я не это имел в виду. Вы были далеко, словно все еще за сотни миль от меня. Чего-то все равно не хватало, ведь так? — Котенка? – предположил Холмс с озорным блеском в глазах. Уотсон усмехнулся: — Возможно, именно его. Котенок попытался подняться. Холмс осторожно снял его с колен и поставил на ковер. Малыш сделал несколько шатких шажков и снова упал. Тут Холмс быстро наклонился и опять подхватил его на руки. - Мы можем его оставить? – спросил Уотсон. - Ну, миссис Хадсон может быть против, - сказал Холмс, не глядя на доктора. - Не думаю, она постоянно жалуется на мышей в подполе. - Что ж, если вы хотите его оставить и даже миссис Хадсон хочет… - А вы? Холмс глянул на Уотсона: - Я… не имею возражений. Уотсон рассмеялся. Первый раз с самого своего возвращения Холмс видел его по-настоящему смеющимся. - Холмс, вы неисправимы! – Уотсон слегка похлопал его по руке, - Надо найти, в чем ему спать. - Давайте. - Так… футляр от вашей скрипки, думаю, подойдет. - Уотсон! – воскликнул Холмс возмущенно, и только потом понял, что его дразнят. – Ах да, это ваше знаменитое чувство юмора. Уотсон ухмыльнулся в усы. - Я найду коробку, - сказал он, отворачиваясь, - кажется, у меня в комнате есть одна. - Уотсон! - Да? – Уотсон снова повернулся к Холмсу. - Я… я пойду и принесу коробку. Садитесь. – Холмс встал и протянул котенка Уотсону. - Со мной все в порядке. - Ваша нога беспокоит вас. Пожалуйста, возьмите его – он сунул котенка в руки Уотсона, чтобы тот не протестовал. Уотсон сел, поглаживая котенка и, одновременно, наблюдая за передвижениями Холмса по комнате. Тот старался казаться равнодушным, чему Уотсон совершенно не удивился. Но когда Холмс подошел к двери, он сказал, глядя на нее, а не на Уотсона: - Уотсон. - Хм? - Я тоже скучал. Он бросил на Уотсона мимолетный взгляд, чуть скосив глаза, только чтобы удостовериться, что Уотсон улыбнулся в ответ на его слова, а потом быстро вышел из комнаты прежде, чем Уотсон успел что-то сказать. Уотсон смотрел ему вслед, все еще улыбаясь. Он подумал, что хотя это было совсем немного – не такое явное признание в любви, которое было у него с Мэри, или с другими людьми до нее, - для Холмса это более чем достаточно. Потом Уотсон посмотрел вниз, на котенка, который сидел у него на коленях и тихонько мурчал. Он был все еще ужасно слаб и Уотсон совсем не был уверен, что он выживет. Но теперь он думал, что надежда все-таки есть.
Главным делом вашей жизни Может стать любой пустяк. Надо только твердо верить, Что важнее дела нет. И тогда не помешают Вам ни холод, ни жара, Задыхаясь от восторга, Заниматься чепухой. Г.Остер
Прочесала всё сообщество и всё-таки не нашла этот, по-моему, совершенно чудесный клип. Достоинств море: от обалдеть-какого монтажа, до кучи аняняшных кадров. Эффектные движения, улыбки... авввв... Разумеется, не моё. Автор подписался в самом начале как "Mary Crawford". Приятного просмотра ^____^
I sit cross-legged and try not to levitate too much! (с)
Дорогие друзья!
6-го января, в день рождения Шерлока Холмса мы собираемся устроить большой праздничный оффлайн.
Планируется следующее: - фандомный просмотр фильма «Шерлок Холмс. Игра теней» (предположительно кинотеатр «Под куполом», дневной сеанс; фильм будет на английском без перевода). - последующие фандомные посиделки (либо «Му-му» на Бауманской, либо «Грабли» на Новокузнецкой - варианты рассматриваются, предложения принимаются )
Ближе к дате будет объявлено о более точном месте и времени. Сейчас же нам нужно определить примерное количество желающих посмотреть новый фильм о Шерлоке Холмсе в теплой фандомной компании. Это нужно для бронирования зала.
Отмечайтесь, пожалуйста, в комментариях к этой записи.
I sit cross-legged and try not to levitate too much! (с)
Как ни крути, а выход этой книги - событие в шерлокиане. Предлагаю в этой записи собрать ссылки на отзывы и рецензии. Здесь же можно обсудить саму книгу.
После долгих размышлений все-таки решил вывесить это сюда.
Название: Something hidden Автор: Рыжий Фандом: АКД Рейтинг: джен, джен только джен Жанр: ангст Саммари: я имел кое-что сказать по поводу Рейхенбаха. Лет с тринадцати как. Ну вот... Предупреждение: смерть персонажа
читать дальше"Мой дорогой друг. Я долго думал, писать ли Вам это письмо, но долгие размышления мои привели к тому, что я взялся за перо. Вы, помнится, очень лестно отнеслись к моим литературным опытам, я до сих пор храню ваше письмо с пышной хвалебной рецензией на мою "Львиную гриву". Ложь, мой дорогой Уотсон, никогда не давалась Вам слишком хорошо. Я вижу, как Вы хмурите брови, но признайте, рассказ далек от идеала. Но оставим мои таланты в области словесности. Я решил написать Вам это письмо, потому что не решусь его отправить. Это, пожалуй, единственная причина для откровенности. Я не слишком открыт, друг мой, Вы знаете это. И менять свои привычки на склоне лет не собираюсь. Но мне больно думать, что когда я предстану перед высшим судией, на моей душе будет камнем лежать этот грех. Начну с извинения. Простите меня, мой дорогой доктор. Простите, ибо я прошу у вас прощения настолько искренне, насколько вообще на это способен. Вы прекрасно знаете, за что я могу виниться перед Вами. То мое трехгодичное отсутствие до сих пор дает о себе знать. Вы будете отрицать, но я знаю, что с тех пор, как я вернулся, Вы не могли испытывать ко мне ту нежную привязанность, какую испытывали ранее. Не отпирайтесь. Я невеликий специалист по эмоциям, но уж Вас я знаю, как самого себя. Шли года, а Вы отдалялись от меня. Я не могу винить Вас, скорее, мне надо было бы винить самого себя. Мой дорогой Уотсон, Ваше доверие Вы всегда дарили только достойным людям, а я оказался не достоин такого роскошного подарка. Вы пытались что-то сделать, но в ваших глазах я видел тень разочарования. Я мог бы, конечно, привязать Вас к себе. Но даже мой крайний эгоизм не мог толкнуть меня на такую подлость. Я слишком люблю и уважаю Вас, мой дорогой друг. Вы удивлялись моему решению уйти на покой. Но что держало меня в Лондоне, если мой старый друг поселился на другой квартире и уделял мне лишь несколько скупых строк в очередном письме или несколько часов визита вежливости? О, я не жалуюсь. Я это заслужил. Я слишком долго позволял себе безвозмездно пользоваться Вашей добротой, немудрено, что источник Вашего милосердия оказался для меня исчерпан. Не думайте, что я не счастлив здесь. В каком-то смысле покой - единственная моя отрада на склоне лет. И именно для своего покоя я пишу это письмо, которое никогда не будет отправлено. Ибо моя способность рассуждать, не угасшая со временем, подсказывает мне, что Вы примчитесь сюда и будете стараться сделать вид, что мои выводы ошибочны. Право, не стоит унижать меня Вашей жалостью. Я слишком хорошо помню, каким Вы были раньше. Это непривычно длинное для меня письмо. Слишком. Мой дорогой друг, если Вы вдруг когда-нибудь прочтете эти строки, знайте - я бесконечно люблю Вас и бесконечно прошу Вашего прощения. Хотя я и не получу его, мне легче от осознания попытки. И не вините себя. Вы были правы во всем, а я оказался не на высоте. Искренне преданный Вам, Шерлок Холмс."
Доктор Уотсон перечитывает это письмо ровно пять раз. А потом еще и еще, пока строчки не начинают плыть перед глазами. Обидно знать, что самый близкий человек в твоей жизни оказался умнее тебя в самом главном, в том, в чем ты всегда ему отказывал. Но это дело прошлое. Зато теперь у доктора есть сокровище, подороже содержимого сундука с Андамантских островов - извинения Шерлока Холмса. Прошло столько лет, а с этим письмом ему кажется, что их история стала немного более счастливой. Самую каплю, но лучше и чище. Как будто задним числом можно решить какие-то проблемы прошлого. Как будто можно говорить с покойником. За неимением лучшего - это все, что есть. Доктор спит, сон его крепок, и ему снится, что все эти невероятные приключения после Рейхенбахского водопада - просто ложь для читателей. Что Холмс вернулся через неделю и они вместе решили провернуть величайшую аферу современности. А потом вместе отправили великого сыщика на покой. "Пресса - великая вещь, если знать, как ей пользоваться" - смеется Холмс-из-сна, перелистывая газету. Он давно не просматривает уголовные хроники, инспектора иногда приходят советоваться сами. Доктор ухмыляется в совершенно седые усы и слышит: - Но это же элементарно, мой дорогой Уотсон! Плывет время и вместе со сном от доктора потихоньку уходит жизнь. И ему кажется, что по ту сторону его встречает едва уловимый запах табака...
Думаю, кому-то может быть знакома книга Светозара Чернова «Бейкер-стрит и окрестности». К сожалению из-за небольшого тиража найти её очень трудно. Впрочем, кое-какие весьма информативные крохи есть в его lj.
Эти очерки содержательно описывают быт и, в какой-то мере, историю. А ещё они могут быть неплохим подспорьем для тех, кто пишет фанфики по викторианской шерлокиане.)
P.S. наблюдается косяк с отображением изображений в FireFox 8.0 не отображаются, в Opera 11.52, Google Chrome 15.0.874.121m и Internet Explorer 7.0.5730.131C видны. UPD: Пишет Мильва:
Главным делом вашей жизни Может стать любой пустяк. Надо только твердо верить, Что важнее дела нет. И тогда не помешают Вам ни холод, ни жара, Задыхаясь от восторга, Заниматься чепухой. Г.Остер
Подборка ссылок на страницы авторов, пишущих о Шерлоке Холмсе. Буду благодарна за продолжение списка