хех...забавные пошли деньки.

вчера спорили с господином Быковым на тему размежевания мужской и женской поэзии. Тезис о невозможности членения музыки, живописи и логики на женскую и мужскую он опровергнуть не смог, но сказал, что не разделяет мой пафос(??) по поводу билингвальности любого произведения. Гы...если вопрос встает настолько категорично, полагаю, стоит провести опрос))

Иногда мне кажется, что я схожу с ума.



Но это неважно.



Первая часть слэша про А/АА давно закончена, и лежит на компе, повергая в дальнейшие и дальнейшие просьбы окружающих-алкающих. Вторая в сыром неоформленном виде лежит и на бумаге, и в сознании. Дозревает. Ждёт прихода состояния аффекта.



Вечный аффект - то же самое, что вечный оргазм. Нет смысла испытывать всё время.



Но иногда можно.



За окном сейчас происходит то, что сопрягается с осенью, а не с весной. Запрячь бы в одну упряжку осеннее одиночество, зимние ночи и весенние дожди, и приправить водкой с томатным соком - спелым, ароматным, водка - как удар хлыстом, сок - как вкус крови, когда приникаешь губами после удара. И летом, летом раскапывать прииски уходящих воспоминаний.



Объявление: если кто-нибудь найдёт в Зелёной роще конспект по логике, заляпанный томатным соком, просьба вернуть за вознаграждение. (Обязуюсь прочитать по ролям всю первую часть с художественным подвыванием в нужных местах)



Все течет, иониец, ты был прав. Листья, не успев созреть, снова свернутся в почки. Лишь мёртвые на Михайловском наконец-то напьются.



Вечны лишь вампиры и паладины.

"Ты не член семьи, ты враг семьи!"



По следам реальных событий.



Допустим, с утра эту фразу кинули кому-то в лицо, обосновывая это доводами, которые не подпадают под определение даже неформальной логики.

Итак, эту фразу можно расценивать как негодующий вопль патриарха, ставящего целью заклеймить нарушителя устоев. Акцент ставится не на том, что отступник не являет из себя личность. Не на том, что он конкретно являет из себя в индивидуальном плане, а на том, какую ячейку занимает в системе внутриродовых отношений. Если ты будешь выпендриваться, твой статус будет понижен.



Я эмоционально-логический экстраверт. Джек Лондон. Человек, который построил себя сам (а не тёщу, в отличие от многих). Работал по двенадцать часов, читал по пять, спал по четыре. Гнал по Аляске собачьи упряжки по свежему насту. Под конец жизни построил поместье Волка. Потом жена, которую он любил больше всего на свете, начала ему изменять. Он спился и умер.



Хорошо, когда у тебя есть род. Когда возвратишься ты в Портланд, покажешь своего айдзина родителям и скажешь: "О окаа-сан и одзии-сан! это мой избранник, с которым мы и Охотское море переплыли, и гору суси съели, и гайдзинов до фига в синтоизм обратили!"



Улыбнутся у кого-то родители и скажут: "Кудасаимасэ! Заходи, дорогой, и ничего, что ты на мужчину в общепринятом представлении не похож, гора гайдзинов - это гора гайдзинов!"



"Да не гайдзинов, а суси!" - скажу я. "Гайдзинов по дороге потеряли! Точнее, их наши, местные самураи отбили! Хорошенький гайдзин никому в хозяйстве лишним не будет!"



"Ну и ладно", - не смутятся родители. "Пусть живёт, но кормить будешь ты."



А бывает и по-другому.



Сидишь в комнате с хорошей подругой и смотришь, допустим, Хеллсинг. В комнату врывается патриарх и начинает носиться, как упырь, кругами по всей комнате и задавать наводящие вопросы типа: "А вы здесь, часом, не порнуху смотрите?"



Вам становится дурно, ибо на экране Александр гоняется за Алукардом, однако они не спешат рвать друг на друге одежду, как бы вам этого не хотелось.



"Да мы поделимся, мы не жадные", - великодушно говорю я. "В печатном виде устроит?"



Патриарх подходит к шкафу с намерением произвести конфискацию имущества, роняет Тоффлера в цветочный горшок, земля орошает тетради, и ты немедленно впадаешь в ангст, а подруга боком пятится до подъездной двери.





Род - это хорошо. А патриарх - тем более. Он служит точкой отсчета для замерения прогрессивных результатов лично твоей деятельности. Не было бы крушения традиций - не было бы эволюции. Были бы счастливые сытые отцы семейства утром в офис вечером из офиса и счастливые матери, снующие от кухни к колыбельке - не было бы философствующих одиночек.



Как Джек Лондон.

и отрицание запекшейся крови

на безутешном лике из морщин,

и привкус смерти в сизой мгле заката

рисует друг мой, ветреный художник боли.

смешав синь улиц, льда аквамарин,

неторопливо кистью из агата



на мятом и исшорканном листе

поверх дождя, оплакавшего память,

он пишет всепрощенье и страданье

и вековечность жертвы на кресте.

прохожие качают головами

и мимо движутся вереницей в изгнанье.

заплакало над ними небо, и уплыли

обрывки грез с палитры в тьмы обитель,

но он безмолвно, не творя уж вязи,

продолжил водить кистью по небыли,

хотя не знал, нужен ль был спаситель

идущим по осенней топкой грязи.

Снова навеяло...Напоминает преамбулу к одному из креэйшинов. Пока не знаю, к какому.



Это место, где блуждает по жилам огонь, где черные выпи стонут в болотах, а над ними вьются черные носки, стянутые с ног готов, где под ночной тиной плачет маленькая сбежавшая из приюта брукса (она простудила там голосовые связки и теперь не может кричать), где посередине поля одиноко торчит небрежно срубленный из осины крест, на двух концах которого висят обрывки кожи (кто-то успел сбежать, и теперь скрывается в долинах, переживая паводок, и молится по ночам на ядовитую луну - и когда он бежал, капли его пота красили, красили повили ку ницы плакали от солнца и макали обожженные хвосты в реку кая лу нный соболь испачкал нос в ряске (когда свалился на землю) и фыркнул, а пыльца с его загривка осела на полупроглоченные муравейником темные очки, вокруг были видны следы лисьих лапок - лисы растаскали все кости, а потом метнулись по небу через пропасть, и огонь с их хвостов пролился по небу....

*полупьяными пальцами по клавиатуре* усидев сегодня бутыль Merlo в честь вчерашней узаконенной аттестации,тело вкупе с сознанием тщетно пытается ответить на вопрос о смысле аттестации и существования.

В пределе каждого из нас существует собственное безумие. Впадая в безумие, мы конденсируем накапливающуюся за день влагу раздражения на соприкасающиеся с нами в тот момент слои реальности. Перерождаемся, становимся кем-то ещё, прорывая ткань экзистенции в нескольких местах так, что мало-помалу ткань её превращается в лохмотья и провешивается, оседает на взор по шестам разума.



Гений - петух в деревне повседневности. Он раньше всех замечает восходящее солнце новой идеи.



Безумие - когда петуху связывают крылья и вскидывают топорик для рубки мяса над его головой. Петух - вестник солнца. Если убить петуха, солнце никогда не взойдет на небосвод. Это очередной прокол ткани реальности, когда ширится место разрыва, бежит, как бежит ткань на колготках.



Призрак петуха часто маячит перед нами в юности, служа путеводной звездой во тьме исканий. Потом накатывает убеждение, что это квазизвезда, ломка юности все чаще и чаще перерастает в чирканье спичками о стершийся коробок. Человека окутывает туман, когда мысль разлагается на вялые блуждающие безо всякой идеи электроны. Потенциальный вектор распыляется и превращается в линию, затем в плоскость, по которой бродят, даже не помышляя о существовании кольца Мёбиуса.



Парадокс:



Только конечную плоскость можно свернуть в кольцо Мёбиуса.



Следовательно, бесконечная плоскость, плоскость без границ несворачиваема.



Человек сам задает себе границы.



Следовательно, чем четче мы проставляем границы, тем отчетливее осознаем суть и изнанку жизни.

Итак...Оно свершилось. Да здравствует эпоха духовного эксгибизионизма.