Пустая больничная палата. Ровно застеленная кровать и спрятанные под колпаки приборы, которые поддерживали жизнь маленькой пациентки более двух лет.
Он боролся за нее до последнего. Мстил, верил, молился и убивал, чтобы оплатить еще день ее бесценной жизни. Хотя бы еще один день…
Вердикт врачей стал для Айи шоком. Смерть мозга перечеркнула все надежды на спасение.
Когда Айю-тян отключали от аппарата искусственной вентиляции легких, брат не плакал, он даже не изменился в лице, лишь побелевшие от напряжения костяшки пальцев и ногти, до боли впивающиеся в руку, могли свидетельствовать о том, какие сильные переживания испытывал Фудзимия.
- Фудзимия-сан, понимаю, что для Вас сейчас тяжелое время, но Вы можете спасти нескольких человек, подписав разрешение об использовании внутренних органов Вашей сестры. Поставьте подпись здесь. Нам очень жаль, что мы не смогли помочь, мы делали все возможное, - Такеда-сенсей, раскланиваясь, сует Айе какие-то бумаги.
- Я хочу забрать тело, - тихо произносит Фудзимия, не слыша ни вопросов врача, ни суматохи, царящей вокруг. Для него существуют лишь звуки биения ее меленького, по-детски невинного сердечка и тихое дыхание, которое вот-вот оборвется…
С того дня Айя дважды приходил в опустевшую больничную палату и сидел у пустой кровати. После похорон сестры, он несколько дней не выходил из своей комнаты и ни с кем не разговаривал.
- Айя, я принес ужин. Рис с кари по особому рецепту Кена. Ты должен это попробовать, - Едзи решительно постучал в дверь, но ответа не последовало. - Айя! Я не уйду!
Но Абиссинец не ответил и на сей раз.
- Айя! Если ты не откроешь, я взломаю замок и все равно войду! – Кудо настойчиво продолжал стучать в дверь. - Айя, мне нужно с тобой поговорить.
За дверью раздались тихие неуверенные шаги и через пару минут Айя все-таки открыл.
- Нам не о чем говорить, - измучено произнес он и собрался захлопнуть дверь, но блондин не позволил, придержав ее рукой.
- Ты ничего не ел все это время, – констатировал Едзи, глядя на бледное, осунувшееся лицо Айи.
- Не твое дело, - огрызнулся Фудзимия, намереваясь вытолкнуть нахального Балинеза из комнаты, но силы оставили его, перед глазами все поплыло. Абиссинец пошатнулся, теряя сознание, и начал падать, но Едзи успел поймать его...
Он очнулся утром, в своей постели. Айю разбудило тепло, которое приятно согревало его руку. Открыв глаза, он увидел Кудо, задремавшего, сидя на полу возле кровати, опустив голову на ее край. Золотистые волосы Балинеза шелковыми нитями рассыпались по одеялу, а умиротворенное лицо, на котором застыла легкая улыбка, выглядело моложе на несколько лет.
Абиссинец посмотрел на их сцепленные руки. Длинные теплые пальцы Едзи переплетались с его, холодными, белыми точно мел, покрытыми мозолями от рукояти меча.
- Умм, ты проснулся, Айя. Доброе утро! Я сейчас принесу завтрак, - Кудо лениво, совсем по-кошачьи, потянулся, - Оми обещал сварить бульон.
Едзи улыбнулся, погладил Айю по руке и покинул комнату.
Фудзимия закрыл глаза и попытался вновь погрузиться в темноту. Кто только просил Кудо являться и напоминать ему о таких простых потребностях организма, как сон или еда? Все эти дни он сидел в сэйдза* и ждал прихода смерти. Потеряв сестру, он потерял все. Жизнь без нее стала непосильной ношей. Тренированное тело долго сопротивлялось, но было уже на пределе. А этот чертов Едзи, тепло его рук, его ненужная забота и доброта все испортили. Айя чувствовал жажду и голод, чувствовал какое-то непонятное желание жить, возникшее от трепетной заботы Едзи. Оно было иррациональным, неправильным, ведь он не имел на это права.
Живот свело голодной судорогой, Айя сжался в комок, подтянув колени к груди. Одеяло не согревало его, озноб пробирал до костей. Фудзимии было плохо, плохо без теплой руки, дарившей покой и облегчавшей душевную боль.
Абиссинец почувствовал себя абсолютно бессильным, беспомощным и слабым.
- Айя, я принес бульон, - бодрый голос Едзи эхом разлетелся по комнате, - Айя…
Кудо оставил поднос на небольшом журнальном столике и подбежал к Фудзимии.
- Айя, что с тобой? Айя! – он откинул одеяло и прижал к себе Абиссинца, очень бережно и осторожно обняв его.
- Айя, тебе сейчас больно, очень больно, но ты не должен убивать себя, не должен бежать от случившегося, - Едзи легко провел рукой по алым волосам, - всем нам бывает больно, такова жизнь. Я понимаю, что ты испытываешь. Потеряв Аску, я тоже не хотел жить, я пытался заглушить страдания, убежать, забыть.
Блондин тихо вздыхает, отводя длинные пряди с лица Фудзимии.
- Однажды мне предложили избавиться от боли и умереть. Когда я вступал в Вайсс, меня, как и тебя, поставили перед выбором. Я выбрал жизнь, - Едзи улыбнулся Айе. - Не потому, что боялся смерти, нет. Просто я понял, что когда меня не станет, память о той, что была мне дорога, исчезнет. А я не хочу, чтобы Аска исчезала.
Кудо замолкает и выпускает Фудзимию из объятий.
- Поешь, ты совсем себя заморил, - блондин возвращается с подносом, - Оми сказал, что этот бульон тебе обязательно поможет. Попробуй.
Кудо зачерпнул немного горячего наваристого бульона в ложку и, предварительно подув, поднес ее к губам Абиссинца.
- Не упрямься, всего ложку, Айя, ради нее, - сухие губы разомкнулись, позволяя влить содержимое в рот.
Когда небольшая пиала опустела, Балинез с улыбкой погладил Абиссинца по голове.
Тот, другой Айя, который жил здесь еще неделю назад, убил бы блондина за такую вольность, но этот беззащитный и потерянный юноша, ослабший и не способный даже нормально передвигаться, хотел этой ласки и одобрения, хотел тепла чужих рук и спокойствия, что они дарили.
Сильные руки укладывают Фудзимию в кровать и накрывают одеялом, он понимает, что сейчас Едзи уйдет, а боль вернется, она будет преследовать и мучить. Но в теперешнем состоянии он этого не выдержит.
- Отдыхай, я скоро вернусь, - Кудо забирает поднос и покидает комнату.
Айя кивает, а когда дверь захлопывается, он принимает решение, которое вынашивал уже несколько дней. С трудом поднимаясь с постели, он, держась за стену, направляется к деревянной лакированной подставке, где лежит его катана, а также вакизаши и танто, которые Фудзимия заказал позже, отдав дань традициям.
Он опускается на колени и берет в руки танто. Блестящее лезвие легко выходит из темно-синих ножен, Айя несколько секунд любуется оружием. Аккуратно выполненная линия хамон, говорит о высоком мастерстве кузнеца. Такое лезвие не хочется пачкать кровью, но…
- Айя! – Едзи вбегает в комнату, вырывая нож из рук Фудзимии.
- Я не могу так жить, Едзи, не могу, - шепчет Айя, чувствуя, как по лицу катятся слезы. Его слезы. А ведь он не плакал даже на похоронах сестры, не плакал уже очень давно. Он думал, что уже не способен плакать.
- Айя, терять всегда больно, но боль - неотъемлемая часть нашей жизни. Она напоминает о том, что мы все еще живы, - Кудо отбрасывает танто в сторону и крепко обнимает Фудзимию, успокаивающе гладя по голове. - Дай волю эмоциям, поплачь, слезы помогают…
В тот день Айя заснул в объятиях Едзи, впервые за долгое время почувствовав себя лучше. Конечно, та боль утраты, что жила в его сердце, никуда не ушла. Но понимание того, что есть кто-то, способный поддержать и помочь, кто-то, готовый в трудный час поделиться своим теплом и подарить улыбку, дало новую призрачную, едва уловимую надежду. А когда есть надежда – есть стимул жить…

Держа на руках юную Айю, прижимая к своей груди ее почти безжизненное тело, я думал о Ране. Он так неистово рвался к ней, так отчаянно звал. В своем порыве спасти и защитить сестру он был похож на обезумевшего демона.
- Кроуфорд, что будешь делать с ЕГО сестрой? Отдашь Совету? – Шульдих, ухмыляясь, смотрит на меня.
- Да, отдам, - я киваю, улыбаясь в ответ и плотнее закутывая девочку в одеяло…
Ей выпала трудная судьба, но однажды она очнется, и я сделаю все, чтобы в тот день ее брат был рядом...
***
- Ты давно решил использовать вторую девчонку, Брэд? – Шульдих рассматривает лежащую на каталке Айю, облаченную в длинное белое платье. Она ничуть не изменилась со дня гибели родителей. Те же смешные косички, то же детское доброе лицо. Только волосы стали чуть длиннее, а кожа приобрела бледный болезненный оттенок.
Наги и Фарфарелло легко расправляются с выжившим Старейшиной. Теперь дело за Вайсс.
Взрыв сотрясает здание, но прочные опоры маяка выдерживают первый удар. Шульдих кивает мне, предупреждая о приближении «Охотников света».
Я с улыбкой смотрю на Рана. Он и клинок в его руках отлично дополняют друг друга.
Легкие, едва уловимые движения, опасный танец на грани жизни и смерти. Каждое ката совершенно. Мне жаль прерывать его, но я должен действовать, чтобы спасти всех нас.
Я снимаю пистолет с предохранителя и целюсь в Айю. Абиссинец теряет выдержку, бросаясь на меня… Выстрел. Руку пронзает острая боль, на мгновение затмевая все ощущения и чувства. Я роняю оружие и зажимаю рану. Фудзимия атакует меня, думая, что получил преимущество, но это не так. Я видел этот день задолго до встречи с ним, знал, что должно случиться и как будут разворачиваться события.
Я ловлю катану, зажимая острое лезвие клинка меж ладоней. Оно приятно холодит раненую руку, даря секундное облегчение.
Ближний бой с мечником – это безумство, на которое я иду, чтобы в нужный момент быть рядом с Раном и не позволить ему захлебнуться в толще ледяной воды.
Здание рушится, складываясь вовнутрь. Части арматуры, огромные куски отделки потолка и стен падают вниз. Каменные плиты пола вздымаются, низвергая нас в темную бездну океанских вод.
Я хватаю Рана за руку и вместе с ним погружаюсь в образовавшийся водоворот…
Мы выныриваем на поверхность в десятках метров от разрушенного маяка, когда воздуха в легких почти не остается. Я онемевшими пальцами сжимаю его кисть, отпуская лишь тогда, когда он с силой дергает рукой. Ран непонимающе смотрит на меня. Его губы посинели и дрожат от холода, да и у меня, думаю, вид сейчас не лучше.
- Можешь плыть? – тихо спрашиваю я, глядя на него. Что-то не так. Что-то изменилось.
Он кивает и направляется к берегу. Я запоздало понимаю, что потерял очки, но видел Абиссинца столь четко и ясно, словно они были при мне.
Я скидываю пиджак и плыву следом за Раном.
Он так вымотан, что, едва выйдя из воды, падает на теплый песок, не в силах устоять на ногах.
Я тяжело дыша опускаюсь рядом. На несколько секунд мое сознание отключается.
С детства вода пугала меня. Эти холодные соленые капли, волны, с диким ревом обрушивающиеся на гасящие их волнорезы.
Я ненавидел море, в которое были влюблены отец и мать. Я боялся его бескрайней глубины, его мощи. Но сегодня, спасая Абиссинца от возможной гибели, я поборол этот страх. Перешагнул через себя, покорив стихию.
- Ты спас меня, - шепотом говорит Ран. - Почему?
Я молчу, просто позволяя себе слушать его голос.
Ледяное лезвие катаны, касается моего горла, заставляя открыть глаза.
- Почему? – Ран серьезно смотрит на меня, усиливая нажим. Я ощущаю, как лезвие проникает глубже, разрезая кожу. Из образовавшегося пореза струится кровь, но мне не страшно. Я улыбаюсь, рассматривая его лицо. В следующую секунду я одним рывком поднимаюсь, опрокидываю его, подминая под себя и выбивая катану из рук. Склоняясь, я почти невесомо целую его.
- Ран, - отстранившись, я легко касаюсь пальцами его щеки, глядя в горящие ненавистью глаза. - Я рад, что ты жив…
Он вздрагивает от прикосновения и с отвращением смотрит на меня.
- Твоя сестра очнулась, ты должен идти к ней, Ран, - я отпускаю его, убедившись, что он питает ко мне лишь ненависть.
Абиссинец поднимается и, пошатываясь, идет в сторону дороги.
Я заставляю себя отвлечься на порез и раненную руку, чтобы не думать о боли, которая наполняет сердце.
Сейчас он уйдет и будет счастлив со своей сестрой. Возможно, это и к лучшему. С этого момента мои видения расходились с реальностью. Заглянув в его глаза. я понял свою ошибку. Этот прекрасный юноша никогда не откроет мне свое сердце, ведь для него я всего лишь враг.
Будущее, которое я видел, было обманом, иллюзией, рассыпавшейся в прах.
Фудзимия уходит не оборачиваясь, мне кажется, что больше я никогда не увижу его.
Я покидаю пустынный пляж. Мне необходимо найти Шульдиха и остальных...
***
- Шульдих, ты очнулся? – телепат пришел в себя на мягком футоне в небольшой комнатке, - Ты был без сознания двое суток.
Я опустился рядом, держа в руках небольшой поднос.
- Фарфарелло и Наги в порядке, - тихо сказал я, пресекая все его вопросы. - Поешь.
Я оставил еду рядом с футоном и направился к двери.
- Брэд, не уходи, останься со мной, - шепотом просит он. - Хотя бы ненадолго.
Я возвращаюсь.
Я буду рядом с тем, кто любит меня, буду защищать его и когда-нибудь забуду свою иллюзорную любовь. Смогу сказать, что люблю Шульдиха. А пока я просто буду держать его за руку и улыбаться в ответ на его улыбку.
Видение возникает словно порыв летнего ветерка. Я вижу осенние пейзажи Нью-Йорка, могилу бабушки, постаревшего отца, со слезами на глазах встречающего меня у нашего дома в Коцебу и во всех этих отрывках из будущего рядом со мной не Ран, а Шульдих. Именно он держит меня за руку, он целует и засыпает, опустив голову мне на грудь.
Я был слеп и прозрел в тот момент, когда спас Абиссинца от гибели. Я понял, что гнался за недостижимым счастьем. А счастье, предначертанное мне, было совсем рядом.

Время шло. Я все чаще встречал Фудзимию на заданиях. Его образ преследовал меня во снах и видениях. В мыслях я постоянно возвращался к нему. Это было невыносимо. В такие моменты в груди все сжималось, воздуха катастрофически не хватало, я будто погружался в бездну его прекрасных глаз, в этот ледяной фиалковый океан, из которого не было спасения.
- Витаешь в облаках, Брэд, - усмехнулся Шульдих, заметив как я «гипнотизирую» чашку с давно остывшим кофе.
Немец давно научился проникать в мои видения до того, как я успевал сомкнуть прочные щиты.
- Ты влюбился, Брэд, - говорит рыжий, опуская руки мне на плечи.
- Что ты делаешь, Шульдих? – я резко поднимаюсь.
- Мне скучно, Брэд, а ты с своими розовыми, то есть голубыми фантазиями, хоть какое-то развлече… - удар в челюсть заставляет Шульдиха замолчать.
Я выхожу из-за стола, так и не притронувшись к завтраку, и, игнорируя чертыханье и злобное шипение телепата, покидаю столовую.
- Ублюдок, - бросает немец мне вслед, - ты еще пожалеешь.
О том, что Шульдих пробрался в сон Рана и чуть не убил его там, я узнал годы спустя.
Через несколько дней Шульдих сделал то, чего я не предвидел...
- Мистер Такатори, вина за смерть Вашей дочери лежит на Вайсс, - я останавливаю руку Такатори, защищая Шульдиха и Фарфарелло. Я лгу, ставлю под удар дорогого мне человека и все из-за опрометчивого поступка телепата.
- Брэд, ты мой герой, - тем же вечером немец пробирается в мою спальню.
- Что ты здесь делаешь, Шульдих? - я устало поправляю очки. Щека телепата опухла, а на месте удара остался багровый синяк.
- Я пришел поблагодарить, - улыбаясь, говорит он, подходя все ближе.
- Спасибо будет достаточно. А теперь уходи, я устал, - я снимаю непослушный аксессуар, вечно соскальзывающий на кончик носа, и расслабляю галстук.
- Нет, мне этого недостаточно, - телепат подходит ко мне вплотную, от него разит спиртным, а в глазах горит бесовской огонек.
Он толкает меня на кровать и садится сверху.
- Почему он, Брэд? Чем я хуже этого отмороженного япошки, ответь? Почему ты постоянно думаешь о нем?
Он склоняется ко мне, обдавая хмельным дыханием, и целует. Страстно, яростно, совсем отчаянно.
Я смотрю на него, видя лишь расплывчатый силуэт и огненные всполохи волос, переливающиеся всеми оттенками рыжего в свете ночника. В свои двадцать два он стал настоящим дьяволом, властителем людских умов. От прежнего Шульдиха ничего не осталось, тот рыжий бунтарь, желавший получить глоток свободы превратился в умелого манипулятора, привыкшего отнимать свободу у других. Раньше он был озлобленным подростком, в сердце которого, несмотря на испытания и предательства, выпавшие на его долю, жило добро, но сейчас там лишь пустота. Он сам убил в себе все хорошее, желая стать сильнее, идя наперекор организации, жизни, самому себе.
- Почему?! Почему, Брэд? Чем я плох для тебя? Брэд! – он вновь целует меня.
Я сбрасываю его с себя и пытаюсь подняться с кровати, но телепат удерживает меня, хватаясь за ткань рубашки.
- Если ты так этого хочешь… - я медленно развязываю галстук, расстегиваю рубашку, позволяя шелку плавно соскользнуть по телу.
Шульдих с интересом наблюдает за мной, я не вижу, но чувствую его взгляд на своей коже.
- Раздевайся, - сухо бросаю я, заставляя телепата вздрогнуть.
Пока он возится с одеждой, я поднимаюсь с кровати и направляюсь в ванную.
- Так я у тебя не первый, - усмехается немец, глядя на тюбик крема в моей руке.
Я оставляю его вопрос без ответа, стягиваю брюки вместе с бельем и опускаюсь на край кровати.
Шульдих стазу же обнимает меня, обвивая руками шею, его длинные волосы и горячее дыхание щекочут кожу. Но прикосновения телепата не делают меня счастливым.
Его губы смыкаются на моей плоти, лаская ее, язык скользит по головке, задевая крайнюю плоть еще неэрегированного члена. Я не хочу Шульдиха, не хочу секса с ним, не хочу заниматься этим ни с кем, кроме…
- Не смей думать о нем! - шипит немец, зализывая прихваченную зубами чувствительную кожу.
- Заставь меня, - злобно усмехаюсь я, запуская руки в его волосы, дергая за них, заставляя рыжего упорнее работать ртом, наказывая его за то, что он причинил мне боль.
- Довольно, - я останавливаю его, - ложись.
Он послушно следует указаниям, опускаясь на живот и подкладывая подушку себе под бедра. Я быстро подготавливаю себя и его, пользуясь принесенным кремом. Входя в его тело, я двигаюсь чуть резче, чем надо, заставляя его стонать от раздирающей боли, словно желая отомстить телепату за все.
Когда немца накрывает волна оргазма, я выскальзываю из его тела и ухожу в ванную комнату.
Я встаю под горячий душ и, помогая себе рукой, довожу дело до разрядки. Вода смывает сперму, унося тысячи потенциальных Кроуфордов в канализацию.
Я смеюсь, громко, взахлеб.
- Гордись, что ты Кроуфорд, бабушка?! Чем гордиться? – шум воды заглушает мою истерику. Я прислоняюсь спиной к холодному кафелю и сползаю вниз, пытаясь прийти в себя.
Успокоившись, я выхожу из душа с влажным полотенцем в руках. Шульдих расслабленно лежит на кровати. Но когда я пытаюсь коснуться его, рыжий шарахается от меня, словно испуганный котенок.
- Не надо этой заботы, Брэд, я сейчас уйду, - тихо произносит телепат. Его губы сжимаются в тонкую линию, совсем, как в детстве, когда он пытался не заплакать, сдерживая слезы.
- Шульдих, - я все же осторожно провожу влажной тканью по его коже. Стирая остатки спермы с живота.
Подушку придется заменить, но это мелочи, сейчас главное - это Шульдих. Телепаты – ранимые натуры, а я был груб с ним.
- Все в порядке, Брэд. Мне…мне было хорошо, - запинаясь произносит рыжий и медленно поднимается с кровати, - Благословляю вас.
Шульдих улыбается, но улыбка выходит смазанной, он собирает разбросанную по полу одежду и, не одеваясь, покидает комнату...
***
Я никогда не забуду дождливый вечер, чуть не перевернувший всю мою жизнь. Видение предупредило меня в последний момент. Если бы я не убедил Такатори поехать объездным путем, Ран был бы уже мертв.
Во время его боя с Фарфарелло, я беспокоился, что этот прекрасный диковинный цветок, этот хрупкий юноша не выстоит против Берсерка.
Я не вмешивался, ожидая подходящего момента.
Прижимая катану к горлу Рана, я уже знал, что его спасут. Наши взгляды встретились.
Ярость, гнев и немое бессилие – невероятный коктейль из внутренних переживаний, который стал бы лакомством для любого телепата, заставил мое сердце биться сильнее. Мне не надо было погружаться в его мысли, достаточно лишь заглянуть в глаза нежного глициниевого цвета.
Я отталкиваю его. Уводя из-под удара. Машина Персии подбирает его, потрепанного, раненого, но живого. Фарфарелло хочет броситься в погоню, но я останавливаю его.
- Мы сделали свое дело, - улыбаясь, говорю я.
Мы спасли Рана и наше будущее. Но эту мысль я предпочитаю не озвучивать.

Каждый день, проведенный рядом с Наоэ, убеждал меня, что этому малышу нельзя попасть в Розенкройц. Я старался отсрочить дату отъезда, сообщая в рапортах, что Наги слаб и еще не оправился от психологической травмы. Я не лгал, воспоминания об убийстве собственной матери навсегда стерлись из детского сознания. Наги был замкнут, молчалив и боялся всего вокруг. Его нельзя было отдавать на растерзание инструкторов Розенкройц.
Я в очередной раз собирался навестить его, захватив с собой немного сладостей, которые он, как выяснилось, очень любил.
- Шульдих? Как ты… - звонок встревоженного телепата, неизвестно как узнавшего мой номер и каким-то чудом добравшегося до телефона, застал меня врасплох.
- Брэд, Брэд, мне страшно. Возвращайся, Брэд, пожалуйста… - я, сжав трубку в руке, вслушивался в испуганный шепот немца, прерывавшийся тихими всхлипываниями.
- Что случилось, Шульдих? – я пытался вытянуть из него объяснения, но все мои усилия были тщетны.
- Ааа, нет, не подходите, Брэд, спаси меня, Брэд! – связь обрывалась, а мое сердце замерло, забыв сделать очередной удар.
Я бросил все и, плюнув на приказы, поехал в аэропорт.
Методы обучения в «школе» были суровыми, но иногда жестокость и произвол инструкторов переходили все границы. Мне повезло избежать этого, ведь герр Шульц всегда защищал меня от подобных нападок.
Когда я вернулся в Розенкройц, то нашел Шульдиха в лазарете. Вид моего подопечного вызвал во мне волну ненависти и гнева.
- Шульдих, что произошло? Кто это сделал? – рыжие волосы были коротко острижены, синяки и ссадины покрывали все тело, а голубые глаза затравленно смотрели на меня.
- Наказание за нарушение устава… - хрипло произнес телепат, закашливаясь. Ему было больно говорить.
- Шульдих… - я присел на край жесткой больничной кровати. - Прости, что нарушил обещание, я должен был вернуться раньше. Я не уберег тебя.
- Ничего. Ты же вернулся, - немец попытался улыбнуться, но разбитые губы лишь сжались в неровную линию, чуть дрожа, а глаза наполнились слезами. Он вновь плакал. Но теперь это были горькие слезы. Слезы боли и отчаяния.
Я сидел рядом, легко сжимая его руку, пока он не заснул. А потом долго смотрел на измученное мальчишеское лицо. Шульдих был мне словно брат, о котором я, как старший, должен был заботиться.
Я не смог защитить его в этот раз, но впредь подобного не произойдет. Никогда! Решив так, я быстро зашагал по длинному коридору, ведущему в главное крыло Розенкройц. Я ворвался в кабинет Хоффмана и набросился на него, схватив старого телепата за лацканы серого форменного пиджака.
- Что ты себе позволяешь, Кроуфорд?! – Хоффман был уверен, что имеет надо мной власть. Как же он ошибался.
- А что Вы позволяете себе, герр директор?! Почему мой подопечный сейчас в лазарете? Кто позволил Вам ставить под удар будущее нашей организации!? – я сильно встряхнул его, давая понять, что настроен решительно. - Шульдих - один из ключей к успеху ритуала, герр директор. А избиение и унижение не являются педагогическими методами воздействия! Я сообщу обо всех Ваших действиях и бездействии в отношении моего подопечного в Совет!
Выпустив его из захвата, я направился к двери.
- Нет! Ты этого не сделаешь Кроуфорд! – привычное хладнокровие изменило Хоффману.
- Сделаю, - ухмыляясь, но не забывая, что в Розенкройц даже у стен есть уши, я мысленно сообщил ему условия, на которых готов закрыть глаза на происшедшее с Шульдихом.
На следующий день, герр директор отдал распоряжение откомандировать меня и Шульдиха в Токио, в составе «Шварц» - новообразованной команды, которая должна была обеспечивать интересы Эсцет и Розенкройц в Японии.
Узнав об этом разговоре, Шульдих радовался, как ребенок. Выйдя из лазарета, он собрал немногочисленные пожитки и прибежал ко мне.
- Шульдих, тебе пока нельзя бегать и носить тяжести, - я неодобрительно качаю головой. - Твой организм еще не полностью восстановился.
- Нет! Это неважно! Лучше загнуться на свободе, чем еще хоть день пробыть в Розенкройц, Брэд! – фыркает телепат, заставляя меня улыбнуться.
- Хорошо, идем, - я забираю его багаж и направляюсь к выходу, в последний раз проходя по безликим коридорам школы. Мой рыжий подопечный не отстает от меня, стараясь держаться как можно ближе.
- Герр Инструктор, - тихо и неуверенно позвал Шульдих, остановившись в паре шагов от больших ворот, отделявших Розенкройц от внешнего мира. - Мы больше не вернемся?
Я отрицательно качаю головой и, когда тяжелая дверь открывается, делаю первый шаг к тому будущему, к которому стремлюсь…

Через пять дней после переезда в Японию я забрал Наги из приюта. Шульдих сперва фыркал на нового члена команды, но постепенно начал привязываться к нему. Наги же с первого дня знакомства старался найти с «необычным» подростком общий язык, тянулся к нему и старался всегда быть рядом.
- Сюридиху-сан, - Наги несмело позвал телепата, печатавшего отчет для Розенкройц. В руках у него была книга Гёте "Страдания юного Вертера" из моей библиотеки. Оригинал.
- Наги, сколько раз повторять, меня зовут Шульдих! – немец сердито сверкнул глазами, заставив маленького телекинетика попятиться.
- Ладно, зови меня Шу, - мягко сказал он, сменив гнев на милость и улыбнувшись мальчику. - Ты хочешь почитать это?
Телепат заметил книгу, которую Наги держал в руках.
- Да, - Наоэ кивнул, вновь подойдя ближе, - Только я не понимаю, что здесь написано.
- Это же немецкий, неудивительно, - Шульдих прочитал название и пожал плечами. - Прости, но я занят, мелкий. Брэд, то есть герр инструктор, свалил на меня отчет для старикашек, - немец фыркнул.
- Я подожду, - Наги устроился в кресле, наблюдая за телепатом и постепенно заснул под мерный стук клавиш.
Войдя в комнату, я накрыл Наоэ теплым пледом, не перенося в кровать, не желая его будить.
- Фух, ну и задачку ты мне задал, герр инструктор. - Шульдих отправил отчет о проделанной работе в Совет и теперь с улыбкой наблюдал за спящим телекинетиком.
Мы постепенно становились настоящей сплоченной командой...

В конце сентября меня вызвали в Розенкройц. Мне пришлось покинуть Японию и мою команду, оставив Наги на попечение Шульдиха. Причиной для отъезда послужила смерть моего бывшего наставника. Вальтер Шульц умер во сне, сердце пророка остановилось в четыре утра 28 сентября - в день рождения моей матери. После его похорон я впервые в жизни закурил, чтобы заглушить щемящее ощущение, возникшее в груди.
Я думал, что больше не вернусь в «школу», но судьба распорядилась иначе. Все меняется, и то будущее, к которому я стремлюсь, может измениться. Все может пойти крахом из-за какой-то мелочи или упущенной детали. Возможно, все мои усилия напрасны…
- Кроуфорд, - я обернулся на голос.
- Герр Шмидт, – я поприветствовал инструктора легким кивком головы.
- Вальтер не был создан для этой жизни. Он был слишком мягким и миролюбивым, - Людвиг положил руку мне на плечо. - Я рад, что ты не похож на него, ведь для того, чтобы что-то изменить нужно быть сильным и жестким.
- Герр Шмидт? – я удивленно посмотрел на инструктора, понимая, что он пьян.
- Ты сможешь, Брэд, сможешь. Не сомневайся, - он улыбается. - Ты ведь Кроуфорд.
Его слова прогоняют неуверенность, зародившуюся внутри. Я сам сотворю то будущее, которое видел и никто мне не помешает.
Я возвращаюсь в Японию, страну, которая на шесть долгих лет станет моим домом.