"Пнин" чудеснейший и душевный роман в лучших традициях. По-своему - совершенно не набоковский. Очень спокойный и теплый, все напряжения и страхи - такие маленькие и нелепые, не больше, чем страх, что разобьется подаренная сыном ваза. Сам дурацкий Пнин, путешествующий из романа в роман - удивительно и неожиданно приятный спутник.

"Пнин" в моем воображении пролегает по оси где-то между "Подвигом" и старостью автора. В нем есть тепло из "Подвига", совершенно фолкнеровский свет-в-августе, как бы автор не чернил своего американского собрата. Приятнейшее и затягивающее чтение.

"Пнин", еще повторюсь, замечателен тем, что в нем практически нет напряжения. Практически нет интриги, какой-либо особо ощутимой завязки или развязки. Это внешнее наблюдение. Внутреннее же состоит в том, что когда роман кончается, становится обидно - будто закончилась коробка конфет. О жизни неуклюжего русского профессора хочется читать и читать. Помню, был у меня случай, когда я зачиталась, возвращаясь из налоговой в офис, два раза перешла не там, приехала не туда, в недоумении вышла на улицу вместе с толпой, обнаружила себя перед Казанским собором, спустилась в метро опять, приехала не туда, повернула обратно, усилием воли закрыла книгу и торжественно и напряженно доехала таки до места. Вывод: Набоков - плохой автор для метро, он слишком затягивает. Я перестаю слышать станции и вообще осознавать происходящее.

Рассказы меня особо не впечатлили - ни один, пожалуй. В этих рассказах американского периода есть что-то неприятно желчное, едкое и мелочное. В принципе автору не свойственное. Какая-то особо выраженная нелюбовь ко всему - и персонажам, и местам. Порадовала только история о герое, незадачливо потерявшим свою жену, выйдя из поезда во время остановки в магазин. Замечаю, что у Набокова вообще удивительно много дурацких и странных историй связано с регулярными средствами передвижения, ошибками, блужданиями и потерями. Я его вполне понимаю: никогда человек не чувствует себя настолько потерянным, как оказавшись в незнакомом месте и не зная, как из него выбраться.

"Бледное пламя", в отличие от старика-Пнина, потрясает. Картина совершенно эпическая, удивительно *большая* для Набокова. Но он ужасно ловко подходит к делу, воссоздавая ее по кусочкам, как паззл. Это роман-паззл. Примерно до середины читатель может разглядеть здесь и там осколочки чего-то красивого и, возможно, даже величественного, но что в целом изображено на рисунке - не представляет. Отгадка появляется только в комментарии к 600-какой-то строе поэмы (ближе к 700). Я лично догадалась на 345. Правда, не столько гордилась собой, сколько насторожилась, потому что с Набокова станется устроить какой-нибудь дурацкий розыгрыш под конец либо объявить героев сумасшедшими. Второе разочарование: что "волшебная северная страна", прекрасная Зембла, отнюдь не есть Россия. И не тоска это автора по родине, как обязательно заявила бы школьная училка. Но роман прекрасен. И стихи прекрасны, кстати.

[цитата] КИНБОТ. Как сказал Блаженный Августин: "Человек может понять, что не есть Бог, но не способен понят, что Он есть". Думается, я знаю, что Он не есть: Он не есть отчаяние, Он не есть страх, Он не есть земля в хрипящем горле, ни черный гул в наших ушах, сходящий на нет в пустоте. Я знаю также, что так или этак а Разум участвовал в сотворении мира и был главной движущей силой. И пытаясь найти верное имя для этого Вселенского Разума, для Первопричины, или Абсолюта, или Природы, я признаю, что первенство принадлежит имени Божию". В устах антирелигиозного Набокова это, пожалуй, лучшее, что я читала на тему. Я сказала антирелигиозного, а не неверующего, обратите внимание.

Интервью на удивление жутко интересны. Ну, вы представляете себе обычные интервью с авторами: во-1, спасибо моим спонсорам таким-то, а еще читателям таким-то, а еще маме, бабушке и троюродной тетки из Мариуполя. Во-2, я несу свет и добро, не то что иные прочие. В-3, я был необычайно одаренным ребенком. В-4, кланяемся коллегам по перу: от нашего столика вашему. И понеслось, и понеслось тоскливое слово за слово.

Набоков точен, злобен и говорит так же красиво, как и пишет. Выберу просто отдельные цитатки наугад, потому что жутко хочется пересказать все.

О советской России: "И когда я читаю стихи Мандельштама, написанные при мерзостном правлении этих скотов, я испытываю подобие беспомощного стыда за то, что я волен жить, думать, писать и говорить в свободной части мира... Вот те единственные минуты, в которые свобода становится горькой". ППКС. Мы с вами тепличные звери, дорогие мои. Представьте только, как можно написать про сестры-тяжесть-и-нежность и умереть в концлагере.

О наболевшем: "Секс как институт, секс как общее понятие, секс как проблема, секс как общее место - все это кажется мне слишком скучным, чтобы расходоват на него слова. Давайте пропустим секс". Где была эта цитата, когда я писала про свою нелюбовь к NC, я вас спрашиваю, Владимир Владимирович?! Разрешите в знак уважения положить цветок на вашу могилу, раз уж ничего больше не остается, и не надо так ехидно усмехаться - уж что умею.

Оправдание Лолите: "Люди недооценивают силу моего воображения". Спасибо вам за эти слова. "Лолита" всегда была для меня *личной* проблемой и практически личным оскорблением. Потому что я *не могла* понять, как автор Дара и Подвига мог написать эту педофилическую эпопею: Лолита, Волшебник, Камера-обскура ака Смех в темноте. А стоило всего-таки оглянуться на себя, чтобы все понять. Еще к вопросу о том, что нельзя огульно судить о личности автора по его произведениям. Нельзя переносить на автора, как автоматически переносишь иногда на себя.

Ах, да. А еще мне хочется выкопать его и лично дать по морде за то, что он сказал про Достоевского и обожаемого моего Фолкнера. Я понимаю, что с поклонника "Евгения Онегина" взять нечего, но ведь это Набоков, Набоков!

Любите ли вы Набокова так, как люблю его я?))

Я окончательно убедилась: на каждом языке есть два великих поэта. Ладно, пусть не великих. Два поэта, с которыми у меня полный когнитивный ассонанс. На русском это Цветаева и Бродский. На английском - Оден и Элиот. На французском - Превер и ДеЛиль.

На испанском - безусловно, Хименес и Лорка.

Испанская поэзия во всей ее пятисотлетней истории могла бы не напрягаться существовать, если бы были только Хименес и Лорка. Из всего сборника, который начинается чуть ли не с Сервантеса и через Гонгору и Кальдерона к какому-то ужасному агрессивному комуняке Эрнандесу ("Над кострами рассветными распевает Испания, // Украшенная портретами Ленина" - я не шучу, честное слово!) - не запомнился и не запал в душу никто, совершенно никто.

Пожалуй, разве что злобный похмельный циник Унамуно отличился. Унамуно, который поразительно напомнил мне своим царапающим перышком нашего Айхенвальда.

Еще выяснила, что Франсиско де Кеведо, упомянутый Борхесом - это настоящий человек и даже настоящий поэт. А то, признаться, я сомневалась. Знаете, есть у Борхеса, как и у Эко, такая зловредная склонность - выдумывать себе великих предшественников Впрочем, стиш, приведенный Борхесом ("В покойном уголке уединясь...") оказался лучше всего, что есть от Кеведо в сборнике.

Но, пожалуй, единственный, кто приближается к двум "столпам" книшки - Антонио Мачадо. Поэт, которого можно полюбить уже за то, что его существованию обязана пара строк Хименеса:

"Как в зеркало, в дружбу

Глядят наши души.

А на закате стало небо

Еще спокойней и бездонней.

Сегодня вечером повсюду

Тебя я чувствую, Антонио".

это просто безумно - невероятно - прекрасно - и эти слова хочется повторять и повторять, пока они не утратят смысла.



Хименес и Лорка все равно вне сравнений, и мне даже сложно сказать, кто из них нравится больше. Пожалуй, все-таки Хименес. В Лорке всегда есть надрыв, нечто за гранью, его красота болезненная и опасная. Немного травяная, если это не будет оскорблением. Послушайте только:

"Любовь моя, цвет зеленый,

Зеленого моря всплески.

Далекий парусник в море,

Далекий конь в перелеске".

Я это вижу, слышу и чувствую. Но это восприятие именно на уровне ощущений. Хименеса воспринимаешь больше сердцем. Он как-то спокойнее и мягче. Пожалуй, это правильное слово.

А еще каждое - буквально каждое - стихотворение обоих можно петь. "Лайма в стиле танго" - если кто помнит такое шоу - это мешанина безжалостно спижженных "поэтами-песенниками" строк из Лорки. А я еще удивлялась, откуда родились эти "кинжалы трефовых лилий" у наших бездарных попсовых "поэтиков".

Зато есть прекрасная Светлана Сурганова, которая поет "Цветы и звезды" Хименеса. Кстати, обнаружила, что у знаменитого перевода Гелескула есть два варианта начала:

1. Уже не вернусь на землю.

Успокоенье ночное

Спустится теплою тенью

Под одинокой луною.

2. Я не вернусь. И в потемках

Теплой и тихой волною

Ночь убаюкает землю

Под одинокой луною.

Впрочем, оба одинаково хороши, по-моему.



А еще я обнаружила, что самые красивые стихи перевел Александр Гелескул. И Хименеса, и Лорку. И Ортегу-и-Гассета тоже местами он переводит, к слову. Еще один переводчик, которого теперь буду покупать специально.

"Бесхребетная Испания" - вещь, потрясающая в первую очередь своей искренностью и горечью. Мы, русские, привыкли слышать о великой трагедии России, миссии русского народа, Васисуалие Лоханкине и трагедии русского либерализма. Но прочитать нечто подобное о другой, далекой и непонятной стране - признаюсь, мне на ум не приходит ничего, кроме этого сочинения Ортеги (циничные и едкие замечания Ницше о немецком характере не в счет - он говорил всего лишь о людях).

Ортега пишет о современной Испании и об истории Испании, пытаясь понять и найти истоки того, что он именует разложением и упадком. К стыду своему, историю испании я представляю очень и очень слабо, и кроме основных вех - Фердинанда и Изабеллы, Филиппа 2, Конкисты, Реконкисты - ничего и не знаю толком, так что вряд ли могу судить. Но понять основную мысль можно и без этого, потому что она лежит в сфере того, что называется скорее философией истории.

Главная трагедия и проблема Испании, по мнению Ортеги - в отсутствие лучших, в том, что страна представляет собой сплошную серую массу тупого крестьянства, которое привыкло давить всех лучших, читай: отличающихся, в зародыше. На какую-то ступень они способны подняться (Сарамаго курит в сторонке и пишет "Поднявшегося с земли" - вот именно на эту). Но создать какие-то великие произведение культуры или совершить великий прорыв - однозначно нет.

"Испания и Россия - два полюса великой европейской оси. При всех различиях их сближает то, что обе страны оказались населены расой-народом, иначе говоря, они всегда испытывали недостаток в выдающихся личностях. Славяне - это могучее народное тело, над которым едва подрагивает крошечная детская головка".

Жестоко, но верно. И если проблема Испании - в отсутствие феодализма, из-за которого аристократия как таковая толком не сформировалась, то наша - в том, что феодализм слишком надолго затянулся. И та же аристократия вконец обленилась и уже перестала претендовать на роль "лучших". Русская революция - классический пример такого "восстания масс": старый строй уничтожили, а что делать дальше, никто не знает, потому что, опять же, не хватает мозгов.

Как и извечная - в обеих странах - нелюбовь к лучшим и отличающимся.

"Ошибочно думать, будто степень влияния зависит от таланта индивида или его способностей. Чем мудрее и проницательнее писатель, чем шире пропасть между его идеями и идеями масс. И лишь когда массовый читатель поверит в автора, то есть признает его превосходство, он начнет прилагать усилия, чтобы возвыситься до его уровня. В стране, где массы не способны преклоняться перед высшим, весьма велика вероятность, что единственными влиятельными писателями будут заурядные, доступные общему пониманию, иначе говоря, идиоты». Позвольте мне не комментировать эту цитату…

«Бесхребетная Испания» - великолепная книга, потому что заставляет почувствовать проблемы *чужой* родины так, как если бы она была своей. По конкретному сочинению Ортегу можно сравнивать только с Бердяевым – те же проблемы и та же страсть.



«Мысли о романе» - жутко интересное размышление невероятно умного и эрудированного непрофессионала.

1. Интересный вывод из Достоевского: что роман – это больше форма, чем содержание. Не что, а как. Не спорьте со мной, лучше автора это не объяснит никто, а я по прочтении согласилась, хоть это и противоречит всякому «здравому смыслу».

2. «Жизнь ничто иное, как повседневность, и не по ту ее сторону, в невероятном, берет начало особая прелесть романа, а именно по эту, в обыкновенном чуде простого мгновения». Но это доступно только гениям – сделать простое *непростым*, а другим остаются только банальные сказки и фантастические истории.

3. Интересная мысль об эволюции читателя: во-1, если раньше романы жили за счет простой тематической новизны, то теперь читатель куда требовательнее – ему хочется и новой формы, и нового содержания. Во-2, в моде – переход от описания, повествования к действию. Читателю неинтересно, *что* именно герой чувствовал, ему интересно, *как*. Увидеть живого человека, а не просто прочитать слова. Я удивилась, осознав это – вот как раз об этом я говорила ниже, про Коэльо: не верю и все!



«В поисках Гете». К стыду своему, и с биографией, и с жизнью Гете я знакома из рук вон плохо. Но из Ортеги все же вынесла одну важную мысль для его понимания. «Наша жизнь – большая или меньшая, но всегда существенная деформация нашей возможной жизни. Поэтому надо определить, в какой степени человек остался верен собственной уникальной судьбе, своей возможной жизни». Так вот, Гете, по мнению Ортеги, не просто не обладал amor fati – не просто не искал своей судьбы, а прятался от нее, скрывался под вымышленными именами. Просто он был талантлив во всем, и только и благодаря этому смог что-то создать. Но никогда не стремился и тем более не прилагал усилий к одному конкретному занятию.

Есть два рода гениев – одни целиком посвящают себя своему делу и добиваются результата в том числе упорным трудом. А другие, кажется, не стараются ничуть, но все выходит у них легко и по касательной. Одни не хуже других, впрочем.



Любите ли вы Ортегу так, как люблю его я? А я, пожалуй, ставлю его в личном списке любимых философов на второе место, аккурат после Ницше))

читал Коэльо, много думал (с)

Не буду особо распространяться, что такое "философия для бедных". В метро мне было немножко стыдно, правда.

Тема. Житие Ильи-пророка. Впечатляет, а? Мне странно, почему некоторые (большинство) авторов не понимаю, что история еврейского народа вообще и Библия в частности - тема чрезвычайно тонкая. И что не надо со свиным рылом в калашный ряд, это смотрится не просто глупо (как во всех остальных случаях), но еще и несколько унижает сам предмет. Есть вещи, которые не стоит трогать грязными руками и вообще не стоит трогать, если ты не Булгаков и не Сарамаго. Учитывая, кто и как писал на эти темы до тебя, учитывая все традиции житийной литературы.

Впрочем, сомневаюсь, что автор хоть сколько-нибудь в курсе. Повествование не просто поверхностное - оно про any guy, а не про конкретную историческую (?) личность. Из всего колоссального объема материала, с которым, в принципе, нехило бы ознакомиться, если уж осмелился взяться за такую тему - только пара цитат из Библии. Переведенных с ошибками. Зачастую не в тему.



Ладно, оставим рассуждения о религиозном и историческом подтексте. Ниасилил, в чем никто и не сомневался. Пусть будет просто художественный текст.

Знаете такой анекдот про поддельные елочные игрушки, которые со всех сторон как настоящие, только радости от них никакой? Вот и Коэльо на первый взгляд - со всех сторон как настоящий, только ему не веришь ни на грош. Например, автор пишет: "в любви к женщине узрел я любовь ко всему сущему". А ты читаешь слова и не понимаешь их смысла, не чувствует. Не пронимает ни в коей мере. Просто - набор слов. Не знаю, насколько адекватно я могу это сформулировать, но такое впечатление, что пишет, и сам не верит и не понимает. Вот сравните хотя бы: "она несла отвратительные желтые цветы". Это - прекрасно, это можно понять и прочувствовать. А громкие эпитеты у Коэльо не скрывают за собой ничего. Это просто пустышка, words-words-words.

Вообще временами у меня складывалось впечатление, что я читаю Великую Багиню, чес-слово. То же нагромождение восторженностей - не в плане стиля, а в плане попытки заменить смысл громкими словами. Афтар пишет: "в нем не осталось ни любви, ни ненависти, ни верю". А ты читаешь и думаешь: боже мой, какая пошлось. Такое впечатление, что кто-то умный рассказал автору, что любовь, вера и ненависть - это круто. Но он сам не представляет себе, что это такое, и не может описать иначе, кроме как называя понятия.

Мне все больше кажется, что любовь к громким словам и общим понятиям - это главный признак авторского бессилия. Помимо всего прочего, потому что жизненные ситуации, которые достойны описания, обычно выходят за рамки этих понятий. Я не знаю, как назвать "Евангелие от Иисуса" - книга это о вере или неверии, скажем. Потому что она намного больше. И описание пыльных дорог и бедных городков в "Свете в августе" вызывает такую гамму ощущений - тепла, света и покоя - с которой не сравнятся никакие отвлеченные рассуждения о покое и счастье.



Мне кажется, Коэльо в этом плане подходит только для детского чтения. Безусловно - по уровню. Но еще больше - потому что дети как раз не знают значения этих понятий, как раз учатся тому, "что такое хорошо и что такое плохо". Но для людей, которые и так более ли менее себе представляют, что значат все эти слова, лишнее их повторение не дает ничего ни уму, ни сердцу.

Я большая дура, что раньше избегала читать Даля: он почему-то ассоциировался у меня с Ричардом Бахом (видимо, дело в профессии, странно, что по этому основанию я не не люблю Экзюпери). Но тут добралась и в полнейшем восторге.

Даль - это ОГенри нашего времени. С легкой примесью Дю Морье, если вы можете это вообразить. Жизненные ситуации, казусы - вполне в духе ОГенри, но все это дополняется еще и необычайным цинизмом и мизантропией. Плюс опять же есть некоторый мистический оттенок (чего нет у ОГенри, но в избытке у Дафны), впрочем, он носит исключительно подчиненный характер и роли как таковой не играет.

Основное содержание далевских рассказов - как раскрываются обычные люди в различных ситуациях, стандартных и не очень. Изумительно точные и язвительные рассказы о мелочах: Даль смотрит и видит. Если говорить еще о близких авторах, можно вспомнить Каттнера (я имею в виду прежде всего демоническую и гномью серию, а не Хогбенов).

И что самое забавное: всю дорогу у меня было стойкое ощущение дежа вю. Я определенно видела экранизацию "Пари", а из остального тоже что-то где-то читала, не подозревая, что это Даль. Еще забавнее - что Даль оказался автором "Гремлинов". В общем, можете себе представить *масштабы того литературного дарования*, как любят писать в критических очерках.

Из сборника мне не понравилась только "Собака Клода" - в отличие от остальных рассказов, там нет единого сюжета, а эффект каждого отдельного казуса из жизни одних и тех же персонажей весьма невелик.

И еще: Даль очень хорош для экранизаций, безусловно. Кто видел "Удивительные истории" Спилберга, кажется: вот, это типично далевский стиль, не удивлюсь, что и он там есть. Пожалуй, в экранизациях Даль был бы даже лучше, чем в бумажном варианте, потому что *глубины* в нем нет, но он бесконечно забавен.

Давайте поговорим о цели и предназначении искусства. В моем понимании, главная цель искусства - это нести красоту и раскрывать ее. В том числе: красоту малого, хрупкого, повседневного - wabi-sabi. И еще: красоту сильных эмоций, какими бы они ни были.

Теперь давайте поговорим о теме сумасшествия в литературе; или даже точнее - о повествованиях от лица сумасшедшего, потому что без хоть каких-нибудь сдвигов по фазе не обходится ни один мало-мальски приличный роман, но всякие идефиксы, навязчивые состояния, истерия - это несерьезно. Короче, Лужин со свое защитой не в кассу.

Классический пример из моих любимых авторов - "Шум и ярость". Мысли сумасшедшего, безупречно переданные в тексте. Мысли, как рябь волн под порывами ветра с разных сторон - столь же мелкие и хаотичные. Пусть кто-то только попробует сказать, что это не красиво - просто с точки зрения музыки текста. Разумеется, есть еще и содержание, два брата нормальные, третий дурак, совершенно сказочный сюжет и такая же сказочная мораль. Я считаю фолкнеровский вариант изображения настоящего сумасшествия самым удачным в литературе.

Другой вариант - сумасшествие в социуме. Все мы, граждане, в одном большом дурдоме, и самый опасный псих из нас - это лечащий врач, доктор лектер/смит, в общем, неважно. Маленькая такая, локальная картина мира, вырваться из искусственных рамок которого - очень тяжело, но все-таки можно. Сейчас мне почему-то кажется, что у "Полета над гнездом кукушки" и "Матрицы" довольно много общего в плане именно главной идеи. Основная мысль вполне понятна и само состояние, настроение романа, и побег из него - вызывают потрясающие впечатления. Катарсис в лучшем виде, я в свое время была в шоке, когда дочитывала.



Теперь Бэнкс. Основное впечатление, которое возникло у меня на второй странице и оставалось до предпоследней, - это чувство брезгливости и отвращения. Знаете, такой обычной житейской брезгливости, которую испытываешь, если мусор случайно рассыпается на пол и приходится его собирать, или когда моешь унитаз, или убиваешь тараканов. После каждого абзаца этой книжки хочется пойти и хорошо помыть руки.

Нет, я ничего не имею против эмоций. Наоборот, сильные эмоции, как я уже говорила выше - вполне достойная цель для литературы. Но *не такого плана*. Кого автор хотел поразить и удивить нелицеприятными подробностями? Явно не людей, которые смотрят новости в нашей стране: вот зверски замучили очередного солдата, вот детдомовских детей продают на органы за границы, вот (каждый день, утром на работу, вечером с работы, на одних и тех же станциях метро, как по часам) - бесконечные инвалиды-попрошайки. Возможно, для более избалованного жизнью западного читателя откровения Бэнкса и были бы шоком - но у русских, думаю, способны вызвать только вот такую усталую брезгливость. Жареные собаки, младенцы со съеденным мухами мозгом, гениталии в банке - боже мой, какая дешевка.

Вот, собственно, основное впечатление от текста. Зачем оно писалось и что хотел донести автор - мне лично непонятно. В этой грязи, "говнолитературе", как выражается Lita R., невозможно найти ни красоты, ни смысла. Только лишний раз убедиться, что *и так бывает* - а то мы не знали.

И - финальный аккорд - ахнутг, спойлер!мальчик оказался девочкой! На этом месте меня разобрал такой истерический смех, что я слегка напугала тетку рядом на эскалаторе. С некоторой натяжкой, пожалуй, готова согласиться, что это единственный стоящий момент за всю книгу: автор пошутил, по-черному, но все равно удачно. Пошутил над собой, но в первую очередь над читателями. Именно с таким финтом ушами книга приобретает смысл - именно за счет того, что чаша жуткого и невероятного наконец переполняется. Гротеск окончательно победил. И теперь уже нельзя быть уверенными, что все предыдущее повествование - правда, а не какие-нибудь наркотические фантазии их папеньки. Эффект отвращения полностью "снимается", читателю остается только с ухмылкой покачать головой: О как! У меня одной осталось такое впечатление, интересно?



Да, кстати. Великолепный-безупречный перевод, Гузману - решпект.

Я поражена, потрясена и раздавлена. Можно сказать, "читал Коэльо, много думал". В общем, чего и следовало ожидать, конечно - Шопенгауэр оказался великолепен до визга, странно было бы, если бы Ницше любил что-нибудь другое. Но в общем даже не применительно к личности трудновоспитуемого он не просто хорош - он шокирует.

Удивительно и забавно, что в романтический и идиллический век Просвещения родился такой циник и мизантроп - вот редкий случай, когда человек не просто не вписывается в свою эпоху, а целиком противостоит ей - по духу.

Две основные характеристики Шопенгауэра: здравомыслие и пессимизм.

1. Здравомыслие воистину удивительно, учитывая, опять же, эпоху романтических заблуждений относительно природы человека, химии, физиологии и т.д. Мелочи, конечно, могут казаться наивными (как неистребимо наивно и "в духе эпохи" сопоставление возрастов и планет, кажется, он сам это понимает). Но в целом - удивительно тонкое знание людей, удивительно точные замечание. Кажущиеся циничными только потому, что об этом не принято говорить до сих пор, а не потому, что они неверны и являются только мизантропическим самолюбованием.

"Мы будто бы редко имеем друзей в нужде? Напротив! Едва заведешь с кем-нибудь дружбу, как он уже очутился в нужде и просить дать ему взаймы".

2. Пессимизм Шопенгауэра настолько переходит границы обычного и разумного, что склоняется к фатализму. Но именно это и делает философа философом, а не полезные для жизни в обществе рассуждения. По моему глубокому убеждению, философия и не должна быть полезной, равно как ей совсем не обязательно быть *чрезмерно* обоснованной и очевидной. В каждом взгляде должна быть изрядная доля безумия, которая и отличает истинную философию от "кухонной". Именно в этом он философ и за это достоин своего теплого местечка в истории.

Отрицательность счастья и положительность страданий - пожалуй, самое сомнительное место в идеально выверенных "Афоризмах". Но и самое сильное и запоминающееся, пожалуй. Можно повторять это на сто рядов, но очевидного и непреложного доказательства я так и не увидела. Как и вся хорошая философия - вопрос веры, а не доказывания, really.

Еще один удивительный момент - сочетание стиля и содержание. Ницше гремит и мечет молнии, Шопенгауэр же увещевает, как добрый дедушка - юных внуков. Умудряется преподнести самые шокирующие откровения столь мягко и исподволь, что сначала начинаешь соглашаться, а уже потом понимаешь, о чем речь. Это настоящее искусство, и Шопенгауэр - просто змей-искусситель.



Пожалуй, мне хотелось бы увидеть поколение, воспитанное Шопенгауэром. Неудивительное, что один из самых прилежных учеников стал столь знаменит - хотя и он не ушел так далеко, как учитель. Ницше верит в человека - сверх там или не сверх, а Шопенгауэр, судя по всему, не верит даже в себя самого. И не пытается с собой заигрывать.

Шопенгауэровская этика внешнего конформизма и внутреннего пессимизма была бы крайне интересна. Жаль, что почти ни у кого априори не хватит смелости в это сыграть - ведь поверить надо во все сразу, а если честно и целиком поверить Шопенгауэру, то и жить не хочется.

"Когда человек стар, для него остается только смерть, а когда молод, перед ним жизнь, и еще вопрос, что из двух страшнее".

(пожалуй, пойду читать программное произведение)