Кровь железу, крылья рукам, сердцу хмель и горечь губам
Одинокая птица над полем кружит, Догоревшее солнце уходит с небес. Если шкура сера и клыки что ножи, Не чести меня волком, стремящимся в лес.
Лопоухий щенок любит вкус молока, А не крови, бегущей из порванных жил. Если вздыблена шерсть, если страшен оскал, Расспроси-ка сначала меня, как я жил.
Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул, Забывая, каков над землей небосвод. Там я собственной крови с избытком хлебнул До чужой лишь потом докатился черед.
Я сидел на цепи и в капкан попадал, Но к ярму привыкать не хотел и не мог. И ошейника нет, чтобы я не сломал, И цепи, чтобы мой задержала рывок.
Не бывает на свете тропы без конца И следов, что навеки ушли в темноту. И еще не бывает, чтоб я стервеца Не настиг на тропе и не взял на лету.
Я бояться отвык голубого клинка И стрелы с тетивы за четыре шага. Я боюсь одного - умереть до прыжка, Не услышав, как лопнет хребет у врага.
Вот бы где-нибудь в доме светил огонек, Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке... Я бы спрятал клыки и улегся у ног. Я б тихонько притронулся к детской щеке.
Я бы верно служил, и хранил, и берег - Просто так, за любовь - улыбнувшихся мне.. ..Но не ждут, и по-прежнему путь одинок, И охота завыть, вскинув морду к луне.
Кровь железу, крылья рукам, сердцу хмель и горечь губам
"Судьба любит сильных. Она сука, стерва, тварь, но она все-таки женщина. Ей безумно нравятся нахалы и наглецы, не боящиеся смотреть прямо в ее прекрасные глаза, не отводящие взгляды, даже когда она сердита и расстроена, когда она спит или равнодушно поглядывает в окно. Ей нравятся те кто не ждет ее милости, а приходит в ее дом, садится у ее ног и рассказывает о своей любви к ней, без страха и лести, честно, открыто, прямо, называя вещи своими именами. Грубо, дерзко, но так пламенно и заразительно. Она стерва и сука, но отдается таким без оглядки вся". (С. Лукьяненко)