карнавал в Мюнхене, 1910 г.
Из мемуаров Валентины Ходасевич "Портреты словами".
мемуаристка на момент действия - шестнадцатилетняя девушка, изучающая в Мюнхене живопись.

Первый день карнавала меня ошеломил. С утра вся жизнь города перенесена на улицы. Древние старики и старухи, дети, грудные младенцы, инвалиды, собаки – все вышли из домов. Все окарнавалены масками, шапочками, балахонами, а многие в костюмах разных времен и народов. На собак без ужаса или смеха нельзя смотреть – у многих приделано по второй голове, а у некоторых – три. Есть собаки, одетые тирольцами: штаны, курточки, шляпочки с перышком и рюкзаки. Есть собаки Коломбины, Пьерро и другие персонажи итальянской комедии дель арте. Некоторые являют собой карикатуры на современных политических деятелей… Многие свободно ходят на задних лапках и показывают «номера». Грандиозны карнавальные колесницы – по-разному разукрашенные грузовые автомобили. На них, на ходу, происходят выступления профессиональных артистов, самодеятельности или дуракаваляние. На некоторых установлены пианино. Художники и студенты выделяются выдумками, весельем и шумом. Все орет, гудит – голосом и при помощи самых разнообразных инструментов, духовых, струнных, просто дудок и трещоток. Многие еще днем пришли в состояние полной невменяемости, охрипли, осипли.
Я не могла и вообразить, что может быть такое количество конфетти и серпантина. Ноги вязнут по щиколотку в конфетти… Трамвайные и фонарные столбы, да и люди, опутаны лентами серпантина.
Хорошо, что меня сопровождал художник-мюнхенец. Когда случались попытки меня втащить на какую-нибудь колесницу или залезть мне рукой, полной конфетти, за пазуху или в рот и нос, он отстаивал меня силой и осыпал покушавшихся баварской бранью. Мы пообедали в ресторане, я слегка очистилась от конфетти – и вновь на улицу. Мне все интересно, и я не жалела, что нет Мориса – он бы мне многое испортил своим сарказмом. Меня заражал этот простодушный праздник, в котором веселились все, включая собак. Собаки посолиднее держались горделиво, а некоторые, облюбовав и обнюхав какую-нибудь «Коломбину» или «Тирольку», пытались за ней поухаживать, на что хозяева говорили: «Пфуй, пфуй, какой стыд!»
К концу первой недели карнавала пансион окончательно зарос конфетти и серпантином.
Опишу один из балов. Он назывался «Античный бал в Афинах».читать дальше Туда я расхрабрилась ехать одна. Устроители – художники, натурщицы и студенты Политехникума. Я придумала себе костюм – смесь Египта с Грецией – и решила, что основой будет шелковая, бирюзового цвета рубашка, на бедрах золотой пояс, распущенные волосы, на голове золотой обруч. Заказала по собственному рисунку сапожнику сандалии из золотой кожи. Он их в один день великолепно выполнил за гроши. Они служили мне в течение нескольких лет – носила их в жаркие дни летом.
Наконец вечер Афинского бала. Я оделась, вернее разделась, в античную рубашку. Сандалии и обруч надену при входе! Взяла такси – бал далеко, в физкультурном зале Политехникума.
Войдя в огромный зал, потрясена увиденным: колонны вокруг бассейна, лестницы, ковры, яркие подушки, горящие светильники, «рабыни» с корзинами фруктов и цветов, странная струнная музыка. Народу полно. Все мало одеты, а много женщин вообще без ничего (это натурщицы, я даже увидела знакомых – позировавших у нас в студии). Я застыла в нерешительности, и у меня мелькнуло: «Может, уйти, пока не поздно?» Но мной руководило любопытство, я была уверена в своей «неприкасаемости», и, сделав вид, что ищу кого-то, на фальшивом спокойствии я пошла по залу, по лестницам… Кто-то приглашал присоединиться к компании возлежавших вокруг сосуда с вином, кто-то предлагал фрукты и розы, кто-то хватал за ноги, за руки… Я вырывалась, ибо мне хотелось осмотреться, а когда начнутся танцы, наверное, меня кто-нибудь пригласит, и я буду танцевать, а надоест – уеду…
Вдруг мне преградил путь быстро вскочивший не очень молодой «грек» – блондин в пенсне, но все же одетый в белую античную рубашечку и сандалии; он как-то просто протянул мне руки, посмотрел ласково в глаза и сказал с английским акцентом по-немецки: «Я вас прошу посидеть со мной… нужно было бы сказать – полежать, но я не хочу обидеть такую молодую девушку. Потом, когда заиграет оркестр, мы потанцуем». Я ему доверилась, тем более что уже устала от неприкаянности. Он ввел меня по ступеням, как в храм, на площадку между двух колонн. Там сидели трое его товарищей. Они при моем появлении вскочили очень по-современному и благовоспитанно. Все оказались из Политехникума: один немец, один итальянец и два американца.
И насмотрелась же я в этом «античном мире» такого, многое из чего поняла только через несколько лет. В бассейне плавали голые «греки» и «гречанки», и мой американский «грек», сказав, что «это уже не для нас», предложил отвезти меня домой. Я была ему очень благодарна.

Я гляжу ей в след, ничего в ней нет. А я всё гляжу, глаз не отвожу (с.)

Советская актриса театра и кино Анастасия Вертинская, 1970 г.

Еще одна, на сей раз - конопляная революция

+2

* Белый дом будет считать любую страну, которая ведёт бизнес с КНДР, пособником ядерной программы Пхеньяна, заявила постоянный представитель США при ООН Никки Хейли.

А президент Соединённых Штатов Дональд Трамп ранее не исключил введения экономических санкций против государств — партнёров КНДР. Под действие ограничительных мер может попасть и Китай — именно на КНР ориентирована большая часть рынка Северной Кореи.

Если американцы решатся на такой шаг, последствия будут катастрофическими, считают эксперты. Торговая война между Китаем и США затронет весь мир. читать дальшеrusnext.ru/news/1504588545

* Крупнейший мировой импортер нефти Китай завершает подготовку к запуску на Шанхайской бирже торговли фьючерсами на нефть, номинированными в юанях. Предполагается, что биржевая торговля фьючерсами начнется уже в этом году. Об этом сообщает Reuters.

Это, мягко говоря, важное событие. Биржевая торговля нефтью и деривативами на нефть сейчас ведется на Нью-Йоркской товарной бирже, Лондонской нефтяной бирже и Дубайской товарной бирже. Все 3 биржи принадлежат одной группе — CME group. Плюс есть еще биржа ICE, тоже торгующая фьючерсами на нефть. Думаю, что собственники у ICE и CME одни. Эти торговые площадки манипулируют ценой на нефть как хотят — захотят нефть будет стоить 200 долларов, или наоборот 30 долларов.

Если какая-то страна — экспортер нефти возжелает организовать свою нефтяную биржу, то с ней случится то же что случилось с Ираном. Поэтому больше в мире ни у одной страны нет нефтяной биржи.

Это означает 2 фундаментальные вещи:
1. Теперь появится цена на нефть в юанях и соответственно можно будет заключать контракты на нефть в юанях.
2. Теперь компания продающая нефть или другой товар за юани по долгосрочному контракту сможет одновременно с заключением контракта купить фьючерсы на золото на ту сумму которую она выручит от продажи нефти (или товара). Т. е. получится что юань обеспечен золотом. читать дальшеДо сих пор была только одна страна, которая позволяла таким образом защитить торговую выручку от валютных колебаний — США. Теперь таких стран станет две.

Но у Китая будет преимущество. Дело в том что в Нью-Йорке (Лондоне) невозможно купить физическое золото, только фьючерсы на золото, что вообще говоря не одно и то же. А на Шанхайской бирже можно купить физическое золото. Именно для того чтобы организовать ликвидный рынок физического золота Китай и скупал последние годы золото в конских объемах. Теперь у Китая 20000 тонн золота.
Для сравнения у США — 8000 тонн, у Германии — 3400 тонн. читать дальшеИными словами в ближайшие годы, когда биржевая торговля нефтью и золотом в Шанхае заработают в полную силу, впервые с 1971 года в мире появится валюта, обеспеченная золотом — юань. Юань не будет привязан к золоту (как в своё время доллар), но обеспечен им будет. Т. е. любой торговый партнер Китая сможет на юани приобрести физическое золото по биржевой цене. Так будет выглядеть новый золотой стандарт. Биржевая торговля нефтью в Китае меняет вообще всё. Мир никогда больше не будет прежним.

Экспортеры нефти (газа) получат возможность частично перевести свои золото-валютные резервы в юани. По всей видимости так сделают Россия, Венесуэла, Катар, Ангола. Иран так уже сделал. Саудиты тоже никуда не денутся, если захотят чтобы Китай покупал их нефть. Как мы писали в предыдущем посте Китай жестко принуждает саудитов перевести контракты на нефть в юани. Когда это произойдет (а это произойдет), саудитам не будет никакого смысла менять юани на доллары. Они так и будут складировать их в закрома в виде юаней. Думаю, что в ближайшие 10–15 лет значительная часть мировой торговли будет переведена в юани. Китайцы планируют организовать биржевую торговлю в юанях не только на нефть, но и газ, медь, другие цветные металлы. Номинировать торговые контракты в юанях будет значительно удобнее, нежели в долларах потому что у США слабый торговый баланс, а у Китая крепкий.

Да и вообще у Китая крупнее и диверсифицированнее экономика. Вообще теперь можно забыть не только о долларе США, но и о самих США. Потому что основной статьёй экспорта США являются доллары. Завтра они будут никому не нужны в таком объеме как сегодня и дырка в платежном балансе США схлопнется. Это не приведет к коллапсу экономики, но доллар подешевеет на 25%. Мы подробно писали об этом здесь.

Соответственно, цены на все пром товары в США вырастут на 25% и население не будет в восторге. США уже вступили в многолетний период политической нестабильности и дальше ситуация будет только деградировать. Потеряют ли США возможность печатать доллары? Нет не потеряют, но и печатать не будут. Собственно, они их уже не печатают. Потеряют ли США возможность наращивать государственный долг? Нет, не потеряют, но покупать его (долг) будут уже только резиденты и ФРС.

Иностранцам облигации Минфина США станут не сильно интересны. Мир меняется прямо на наших глазах. Китай (с нашей помощью) заколачивает последний гвоздь в крышку гроба глобальной финансовой системы. Рождается совсем новый мировой порядок. США уступают дорогу новому мировому лидеру, Китаю, точно также как 100 лет назад Великобритания уступила место глобального лидера США. (Сама Великобритания, кстати, переходит в разряд лидеров уже не второго, а третьего плана). США остается поблагодарить за многолетнее глобальное лидерство и проводить на пенсию. У нас остается только один враг — Германия. Но враг этот дряхлый и уже неопасный. (c)rusnext.ru/news/1504593124

работа по металлу


Роман Бутин. Новая жизнь старых монет

читать дальше








































via
(c)

Оригинал взят у в как выглядит минимум потраченной энергии

Межпланетная транспортная сеть (interplanetary transport network, ITN) — система гравитационно определенных сложных орбит в Солнечной системе, которые требуют небольшого количества топлива. Зеленая полоса — один из множества возможных путей, расположенных на поверхности светло-зеленой трубы. Места, где зеленая полоса резко меняет траекторию — точки Лагранжа.

Несмотря на то, что ITN позволяет совершать межпланетные перелеты с небольшими затратами энергии, длительность полетов в десятки и сотни раз больше, чем у классических перелетов по орбитам Гомана — Ветчинкина, и неприемлемы для пилотируемой космонавтики.

via

Н. А. Аблова ПЕРЕДАЧА НЕМЕЦКИХ ПРОЗВИЩ НА РУССКИЙ ЯЗЫК
(Образование и культура России в изменяющемся мире. - Новосибирск, 2007. - С. 81-84)

Существенные особенности языка и тем более культуры вскрываются при сравнительном изучении языков и культур. Если языковой барьер абсолютно очевиден, то барьер культур становится явным только при столкновении (сопоставлении) родной культуры с чужими, отличными от нее. В рамках собственной культуры создается прочная иллюзия своего видения мира, образа жизни, менталитета как единственно возможного и, главное, единственно приемлемого. Странно, но подавляющее большинство людей не осознает себя в качестве продукта своей культуры даже в тех случаях, когда они понимают, что поведение представителей других культур определяется их иной культурой. Только выйдя за рамки своей культуры, т. е. столкнувшись с иным мировоззрением, мироощущением, можно понять специфику своего общего сознания, увидеть различие или конфликт культур.
Целью данной статьи как раз и является попытка выявить специфику немецкого и русского языкового сознания на примере передачи немецких прозвищ на русский язык.Начнем с того, что прозвища занимают промежуточное положение между именем собственным и именем нарицательным. Целью имени собственного (ИС) является идентификация. ИС нужны для того, чтобы выделять отдельные случаи и отдельных индивидов из массы окружающих нас явлений и индивидов. Поэтому ИС, как правило, не переводятся, а транслитерируются или транскрибируются. читать дальшеЦелью имен нарицательных (ИН) является характеризация, поэтому перевод в раскрытии их содержания на другой язык играет очень важную роль.Некоторые переводчики и оригинальные авторы прибегают к двойной форме перевода прозвищ: сохранение иноязычной единицы с параллельным семантическим переводом или комментарием или применение транскрипции с параллельным комментарием. Еще они прибегают к такому приему перевода, как калькирование, в сочетании с транскрипцией и описательным переводом. Последний обычно дается в сноске из-за своей громоздкости.Все проанализированные нами прозвища, на наш взгляд, можно разделить на те, которые легко передаются на другой язык без каких-либо комментариев, и на те, которые нуждаются в лингвокультурологическом комментарии.
Первую группу образуют прозвища, в основе которых лежит один и тот же имплицитный признак. Они основываются на общей межнациональной ассоциативной базе. Это прозвища, образованные от имен нарицательных,: Puppi (куколка), Engelchen (ангелочек), Stern (звезда), Prinz (принц), Riese (великан), Röschen (розочка), Cloun (клоун), Poet (поэт) и т.д. Для перевода такого рода прозвищ достаточно семантического перевода. Сюда можно было бы отнести и прозвища, образованные от коннотативных онимов (Einstein, Pavarotti, Judas, Herkules). Они являются частью мировой культуры, поэтому бытуют во многих языках, вызывая одинаковые ассоциации. В последнее время американская киноиндустрия оказывает влияние на многие языки, в том числе на немецкий и русский. Поэтому перевод таких немецких прозвищ, как Cinderella, Rockefeller, Dumbo, Rambo не вызывают затруднений, так как они имеют в русском языке те же узуальные (т. е. устойчивые, постоянно употребляющиеся) эквиваленты.Однако не все известные немецкой и русской культуре онимы имеют одинаковые коннотации. Под коннотацией имеются в виду те дополнительные ассоциации, которые слово вызывает в сознании носителей данного языка. Коннотацию, видимо, не следует считать в собственном смысле компонентом семантической структуры слова (т. е. частью его значения); тем не менее ее роль в эмоционально окрашенной речи весьма велика. Слова с одним и тем же референциальным значением нередко имеют неодинаковую коннотацию в разных языках, т. е. вызывают у членов разных языковых коллективов различные ассоциации (или не вызывают никаких). Например, прозвище, образованное от коннотативного онима "Münchausen". Мюнхаузен в русском восприятии - путешественник, романтик, добрый шутник, фантазер, а для немца - это враль и обманщик. То же самое можно было бы сказать и про прозвища, образованные от имен нарицательных (например, перевод немецкого прозвища Lerchenstenge (жаворонок + фамилия Stenge) без соответствующего комментария (человек, носитель этого прозвища, напоминал жаворонка из-за его подчеркнуто длинных голеней) может вызвать в русской культуре ассоциацию человека, имеющего привычку рано вставать.
При совпадении референциального значения двух языков имеют место отклонения в прагматическом значении. С проблемой передачи прагматических значений тесно связан вопрос о передаче при переводе метафорических и метонимических значений слов. Как известно, эти значения часто возникают в результате метафорического или метонимического переноса названия с одного предмета на другой, основанного на эмоционально-оценочной характеристике данного слова. Исходным пунктом метафорического переноса нередко служат эмоционально окрашенные сравнительные обороты - узуальные: mager wie eine Hering (селедка), dick, frech, ulrig wie eine Nudel (лапша) и окказиональные: naschen wie eine Katze, brummen wie ein Bär и т. д. Такого рода обороты возникают на основе свойственного всем народам приписывания животным и неодушевленным предметам человеческих черт и качеств, которые затем как бы "обратно" переносятся на человека. Следует, однако, иметь в виду, что не у всех народов одним и тем же животным и неодушевленным предметам приписываются одинаковые качества; в этой связи "внутренняя форма" такого рода сравнений в разных языках может быть различной. Так, немецкое Mops помимо его прямого значения означает еще "ворчун, брюзга", Affe - дурак, эти же существительные в русском языке имеют другие метафорические значения. Мопсом называют любую маленькую собачку, обезьяной - человека глупо и бестолково переимчивого, охотника дергаться, корчиться, ломаться, кривляться. Так, немецкое "Maus" означает "душка, милочка, любушка", русское же "мышь" метафорически не употребляется. Кроме того, что немецкое "Käfer" и русское "жук" имеют различные метафорические значения (ср.: русское "жук" означает нечестного человека, жулика, немецкое - молодую хорошенькую девушку), они еще ассоциируются с различным полом. Но такие прозвища не представляют сложностей для перевода, так как их переносное значение закреплено словарем.Большие трудности вызывают так называемые "окказиональные прозвища", например, композиты, в составе которых есть эти метафоры (например, Zollmops - прозвище таможенника, Kabelaffe - прозвище солдата-связиста, Moosbüffel (мох + буйвол, невежа грубиян, дурак) - прозвище жителя Верхнего Пфальца или индивидуальные прозвища Brummbär (ворчун, брюзга), Naschkatze (лакомка), Crazy nudel (чокнутая). Такие дериваты от "Maus" как "Mausilein", "Mäusken", "Mäusekind", "Mäuschen", "Mausi", "Mäuserich" для немца наверняка отличаются различными оттенками, на русский же язык они переводятся одним - "душка, милочка, любушка".Другую сторону проблемы метафоры представляет собой различие эмоционально-оценочных ассоциаций, связанных с тем или иным образом предмета, явления, живого существа, традиционно употребляемым как основа метафоры или метафорического сравнения. Например, мы отмечаем специфику метафорического употребления прозвища Puttfarcken (состоит из двух нижненемецких слов (Pfütze (лужа) + Ferkel (поросенок)). В немецком языке этот образ, как правило, связан с положительными оценками типа "молодой человек, охочий до приключений, бродящий целый день по улице и не боящийся замараться". В русской традиции "поросенок" ассоциируется с "толстым, грязным или подлым человеком".
В некоторых случаях при переводе метафоры следует иметь в виду расхождение в традиционных ассоциациях, связанных с тем или иным представлением. Например, в большинстве случаев немецкий эпитет "rot", употребляемый в метафорическом смысле, может переводиться дословно, поскольку соответствует русской традиции. Однако в ряде ситуаций метафорические функции эпитета в русском и немецком языках расходятся, и тогда требуется образная замена: rotschopf - рыжеволосое создание; die rote Heidi - рыжеволосая Хайди.Что касается метонимии, то здесь тоже наблюдается расхождение в ассоциациях. Возьмем такое прозвище, как Feng Kraft (Pfennig + фамилия Kraft). Это прозвище было дано человеку за то, что он был скуп и гонялся за каждым пфеннингом. Или прозвище Lockerhosens (Свободные штаны) Ludwig. Так называют человека, который легко расстается с деньгами, особенно в баре, и не очень надежен в работе. Мало того, что у русского человека данные прозвища не вызовут никаких ассоциаций или, скорее всего, совсем другие, здесь еще используется такой стилистический прием, как синектоха, который в русском языке не так распространен, как в немецком. Напротив, в немецком языке синекдоха столь же естественна, сколь естественна метафора.Еще наибольшую сложность для перевода представляют такой случай метафорического переноса, как антономасия. Такое прозвище как Lilo должно обязательно сопровождаться лингвокультурологическим пояснением (дано человеку за внешнее сходство с немецким актером Лило Вандерс (Lilo Wanders)), иначе оно будет восприниматься как совершенно чуждое русской традиции имя, неся на себе отпечаток экзотичности.Восприятие прозвищ в окказиональном употреблении вдвойне может быть затруднено из-за того, что ассоциативные отношения, организующие национально-культурную картину мира переплетены с субъективным национально-индивидуальным восприятием объекта. Например, прозвища Direx, Hood кроме линвострановедческого комментария нуждаются еще в комментарии автора: Hood - дано учителю, который своими прогрессивными взглядами внес новую струю в школьную жизнь, чем и сыскал уважение школьников и неодобрение учителей (аналогия с Робин Гудом); Direx был важным человеком в школе, имел симпатию учеников (так звали шерифа из Ноттингама из мультфильма "Аустерикс").
Фразеологизмы, или связанные, устойчивые словосочетания, иногда даже целые предложения, как правило, обладают либо полностью, либо частично переносным значением. Основной их особенностью, по мнению многих современных исследователей, является несоответствие плана содержания плану выражения, что определяет специфику фразеологической единицы, придает глубину и гибкость ее значению. Эти возможности коренятся, по-видимому, в самой природе фразеологизма - замкнутом микроконтексте, в котором реализуются не только формальные связи между планом выражения и планом содержания такого знака, но и ассоциативно-семантические, причем не обязательно логически выводимые из самого микроконтекста. Именно эта невыводимость и позволяет фразеологизму обозначать сложнейшие явления и отношения действительности в емкой и выразительной форме. Наиболее убедительным доказательством богатых возможностей фразеологических единиц является то, что их охотно употребляют в качестве прозвищ. Например, прозвища Der alte(olle) Fritz (русское тяжелое орудие) или индивидуальные прозвища Mad jellyfish (по-немецки die Miese Qualle (отвратительная медуза)), Master of Maths, Monopoly Man. Прозвище Mad jellyfish человек получил за то, что пытался проводить напряженную агрессивную игру, выигрывал только благодаря хорошо подготовленной медленной игре. Master of Maths (магистр математических наук) дано человеку за аналитическую игру. Monopoly Man - носитель этого прозвища в игре всегда получал слишком много жетонов.При переводе теряется значительная часть информационной насыщенности исходной фразеологической единицы, в первую очередь достоверность культурно-исторических ассоциаций, связанных с ней, что можно было бы восполнить лингвокультурологическим комментарием.Другим аспектом этой проблемы является сходство фразеологизмов, имеющих разные, даже противоположные значения. Например, немецкий фразеологизм "weisse Rabe" (белая ворона) имеет позитивное значение "умный, одаренный человек", в то время, как русский фразеологизм - негативное значение "непохожий на других". Переводчика такое внешнее сходство нередко подводит, поэтому нужно быть внимательным к деталям фразеологического выражения, поскольку соответствия могут очень далеко отстоять друг от друга по форме. Одним из наиболее сложных для перевода видов фразеологических единиц являются основанные на современных реалиях. Одни из них быстро становятся известными и получают широкое распространение, проникая в международные словари современной культуры; такие фразеологизмы сравнительно легко распознаются в контексте и переводятся, как правило, посредством калькирования: Hell's Angels - Ангелы Ада, Ein fliegender Hollender - летучий голландец.
Другие остаются преимущественно внутрикультурными, но, будучи весьма популярными в рамках исходной культуры, проникают в большое количество текстов и, следовательно, подлежат в каком-то виде переводу.Наконец, говоря о фразеологизмах, следует отметить и устойчивые парафразы, употребляемые как фактические замены того или иного прямого именования предмета, явления или понятия. Немалые проблемы, в основном культурологического характера, представляют собой парафразы к названиям стран, городов, известных деятелей и т. п. Например, для немецкой культуры шутливое "Grosser Heinrich" безусловно, ассоциируется с Северным морем. Только дословный перевод здесь не возможен, так как он мало что скажет другой культуре. Переводчику на русский язык также придется привести культурно-исторический комментарий для такого парафраза-фразеологизма, как "das nasse Dreieck" (мокрый треугольник). Носителю языка он напоминает о Первой мировой войне, когда о. Гельголанд был морской крепостью - передовым пунктом треугольника германских крепостей: Wilhelmshaven, Guxhaven, Helholand в Северном море, а во Время второй мировой войны - опорным пунктом германского флота на этом море.Большие трудности в переводе вызывают прозвища-каламбуры. Каламбур - это шутка, основанная на смысловом объединении в одном контексте либо разных значений одного слова, либо разных слов/словосочетаний, тождественных или сходных по звучанию. Проанализируем следующие этнические прозвища, построенные на игре слов: die Schweizer (швейцарцы) - прозвище Schwitzer (от schwitzen - потеть) или Die Iren (ирландцы) - прозвище Die Irrеn (от Irren - ошибаться, заблуждаться), Die Slaven (словаки) - Die Schlaffen (сони), die Sklaven (рабы). Мало того что при переводе теряется игра слов, теряется еще и ассоциативная связь образования прозвища.В заключение хотелось бы сказать, что не все прозвища передаются на русский язык одинаково. Нами выявлены следующие способы передачи прозвищ: транскрипция, транслитерация, калькирование и описательный перевод. Прагматическая цель любого языкового знака - стать понятным. От этого зависит и выбор соответствующего способа перевода.
Источник: www.philology.ru

Оригинал взят у в "Моэм-моэм , чисто- чисто!!"

Британский писатель и джентльмен Сомерсет Моэм (William Somerset Maugham( 25 января 1874, Париж — 16 декабря 1965, Ницца) оставил в своем дневнике престранные и любопытные записки о русских. Имеется ли здесь "клюква"? Несомненно-Да. Как и во всяком пристрастном взгляде иностранца на Нас. Ко всему и замечательного писателя.Если уже было тут на этих "багровых страницах"-снесу нафиг!!!




«ЗАПИСНАЯ КНИЖКА»

СОМЕРСЕТ МОЭМ

1917. В этом году меня послали с секретной миссией в Россию. Так родились эти записки
...Русский патриотизм — это нечто уникальное; в нем бездна зазнайства, русские считают, что они не похожи ни на один народ, и тем кичатся;...читать дальше

...они с гордостью разглагольствуют о темноте русских крестьян; похваляются своей загадочностью и непостижимостью; твердят, что одной стороной обращены на запад, другой — на восток; гордятся своими недостатками, наподобие хама, который оповещает вас, что таким уж его сотворил Господь, и самодовольно признают, что они пьяницы и невежи, не знают сами, чего хотят, и кидаются из крайности в крайность, но им недостает того — весьма сложного — чувства патриотизма, которое присуще другим народам. Я попытался проанализировать, из чего складывается мой патриотизм. Для меня много значат сами очертания Англии на карте, они вызывают в моей памяти множество впечатлений... Из этих и многих подобных им ощущений и соткано чувство, благодаря которому жертвовать собой не в тягость, оно состоит из гордости, тоски и любви, однако смирения в нем больше, чем высокомерия, и юмор ему не противопоказан. Допускаю, что Россия слишком велика для таких сокровенных чувств, в ее прошлом нет ни рыцарства, ни возвышенной романтики, в характере нет определенности, а литература слишком бедна и поэтому воображению не под силу охватить страну с ее историей и культурой в едином порыве чувства. Русские сообщат вам, что крестьянин любит свою деревню. Но за ее пределами его ничто не волнует. Читая о русской истории, поражаешься, как мало значит национальное чувство из века в век. Случаи, когда патриотизм вздымался волной и сметал захватчика, составляют исключения. Как правило, те, кого захват непосредственно не ущемлял, относились к нему с полным равнодушием. Не случайно Святая Русь так долго и покорно терпела татарское иго. Мысль о том, что Германия с Австро-Венгрией могут отхватить часть русских земель, не вызывает гнева; русские только пожимают плечами и роняют: «С нас не убудет, Россия большая».

Именно потому, что у их литературы такая короткая история, русские знают ее досконально. Всякий, кто имеет привычку читать, прочитал все и так часто перечитывает, что знает эти произведения назубок, как мы версию Библии короля Иакова I 10. А так так русскую литературу в основном составляют романы, словесность в России в жизни людей просвещенных играет куда большую роль, чем в других странах.
«Ревизор» в России пользуется невероятной славой. Он один заключает в себе всю русскую классическую драматургию. Точно так же, как у нас все без исключения читали «Гамлета», так и каждый русский школьник читает «Ревизора»; его играют по праздникам и на каникулы так же, как «Сида» 11 в «Комеди Франсез». Для русских в этой одной-единственной банальной пьеске заключены Шекспир и елизаветинцы, Голдсмит 12 и «Школа злословия» 13. Имена ее персонажей стали нарицательными, сотни ее строк вошли в пословицы. Эта пьеса примерно такого же уровня, что «Ночь ошибок». Интрига не несет никакой нагрузки, персонажи ее — не характеры, а карикатуры. При всем желании в них нельзя поверить. Гоголю меж тем достало здравого смысла не вывести в пьесе ни одного умного и порядочного человека, чтобы не исказить созданной картины. Появись в этом сборище плутов и олухов человек честный или путный, это нарушило бы художественную цельность пьесы.
Каждый, кто совершает экскурсы в русскую жизнь или русскую литературу, не может не заметить, какое большое место занимает в них глубокое чувство греховности. Русский не только постоянно твердит, что он грешен, но, судя по всему, ощущает свою греховность и глубоко страдает от угрызений совести. Черта любопытная, и я пытался найти ей объяснение. Разумеется, в церкви мы признаем, что мы жалкие грешники, отнюдь в это не веря; здравый смысл нам подсказывает, что никакие мы не грешники: у всех у нас были ошибки, все мы совершали поступки, о которых сожалеем, но мы прекрасно знаем, что не делали ничего такого, чтобы бить себя в грудь или скрежетать зубами. В большинстве своем мы — люди довольно приличные и стараемся вести себя как можно лучше в том положении, в которое попали по воле случая; и если и верим в Страшный суд, то понимаем, что у Бога достанет мудрости и здравого смысла не беспокоиться из-за проступков, которые и мы-то, смертные, без особого труда прощаем нашим близким. Не то чтобы мы были так уж довольны собой: в общем и целом, у нас вполне хватает смирения, но мы заняты непосредственными делами и не слишком заботимся о наших душах. Русские, как мне кажется, не похожи на нас. Они более склонны к самоанализу, чем мы, чувство греховности у них обострено. Оно и в самом деле переполняет их, и они готовы, облачившись в рубище и посыпав главу пеплом, рыдая и вопия, каяться в прегрешениях, которые никоим образом не смутили бы нашу менее чувствительную совесть. Дмитрий Карамазов считает себя великим грешником, и Достоевский видит в нем человека необузданных страстей, чьей душой овладел Диавол; но, если взглянуть на него более трезво, он предстанет не таким уж закоснелым грешником: он играл в карты, пил без удержу, а напившись, бушевал и буянил; его обуревали плотские страсти, он был вспыльчив и не всегда владел собой; был порывист и опрометчив; но вот, пожалуй, и все его грехи. Кстати, русские не такие уж большие грешники. Они ленивы, несобраны, слишком словоохотливы; плохо владеют собой, и поэтому чувства свои выражают более пылко, чем они того заслуживают; но, как правило, они незлобивы, добродушны и не злопамятны; щедры, терпимы к чужим недостаткам; плотские страсти, пожалуй, не захватывают их с такой силой, как испанцев или французов; они общительны, вспыльчивы, но отходчивы. И если русских угнетает сознание своей греховности, то не потому, что они виновны в бездействии или злодействе (кстати говоря, они по преимуществу склонны упрекать себя в первом), а из-за некой физиологической особенности. Почти все, кому довелось побывать на русских вечеринках, не могли не заметить, как уныло они пьют. А напившись, рыдают. Напиваются часто. Вся нация мучается с похмелья. То-то была бы потеха, если бы водку запретили и русские в одночасье потеряли те свойства характера, которые так занимают умы склонных к сентиментальности западных европейцев.


У русских есть явное преимущество перед нами: они не так подчиняются условностям, как мы. Русскому никогда не придет в голову, что он должен делать что-то, чего не хочет, только потому, что так положено. Почему он веками так покорно переносил гнет (а он явно переносил его покорно, ведь нельзя представить, чтобы целый народ мог долго терпеть тиранию, если она его тяготила), а потому, что, невзирая на политический гнет, он лично был свободен. А в личном плане русский куда более свободен, чем англичанин. Для него не существует никаких правил. Он ест, что ему нравится и когда заблагорассудится, одевается, как вздумается, невзирая на общепринятую моду (художник ничтоже сумняшеся может надеть котелок и крахмальный воротничок, а адвокат — сомбреро); свои повадки он считает настолько само собой разумеющимися, что и окружающие так их воспринимают; и хотя нередко он разглагольствует из желания покрасоваться, он никогда не надевает личины, лишь склонен чуточку прихвастнуть; его не возмущают взгляды, которых он не разделяет; он приемлет все и в высшей степени терпим к чужим чудачествам как в образе мыслей, так и в одежде.

В русских глубоко укоренено такое свойство, как мазохизм. Захер-Мазох 14, славянин по происхождению, первый привлек внимание к этому недугу в сборнике рассказов, ничем прочим не примечательных. Судя по воспоминаниям его жены, он и сам был подвержен извращению, о котором писал. Вкратце речь идет вот о чем: мужчина жаждет, чтобы любимая женщина подвергала его унижениям, как телесным, так и духовным. К примеру, Захер-Мазох настоял, чтобы его жена уехала путешествовать с любовником, а сам, переодевшись лакеем, прислуживал им, терзаясь ревностью. В своих произведениях Захер-Мазох неизменно выводит женщин крупных, сильных, энергичных, дерзких и жестоких. Мужчин они всячески унижают. Русская литература изобилует подобными персонажами. Героини Достоевского принадлежат к этому же типу повелительниц; мужчин, их любящих, не привлекают ни нежность, ни кротость, ни мягкость, ни обаяние; напротив, надругательства, которые они претерпевают, доставляют им чудовищное наслаждение. Они жаждут, чтобы их топтали. Тургеневские героини обладают умом, живым характером, энергией и предприимчивостью, герои же его — слабовольные мечтатели, неспособные ни к каким действиям. И так во всей русской литературе, что, как мне представляется, соотносится с глубоко укорененными свойствами русского характера. Каждого, кто жил среди русских, поражает, как женщины помыкают мужчинами. Они, похоже, получают чуть ли не плотское наслаждение, унижая мужчин на людях; манера разговаривать у них сварливая и грубая; мужчины терпят от них такое обращение, какое стерпел бы мало кто из англичан; видишь, как лица мужчин наливаются кровью от женских колкостей, но ответить на оскорбления они даже не пытаются; они по-женски пассивны, слезливы.
В жизни русских большую роль играет самоуничижение, оно им легко дается; они смиряются с унижением, потому что, унижаясь, получают ни с чем не сравнимое чувственное наслаждение.
Юмор — вот что помогает уловить отличия в бесконечном разнообразии людских типов, и уж не потому ли русские романы так небогаты типами, что им поразительно недостает юмора. В русской словесности напрасно будешь искать острот или колких реплик, игривой болтовни, кинжального удара сарказма, интеллектуально освежающей эпиграммы или беззаботной шутки. Ирония в ней груба и прямолинейна. Если русский смеется, он смеется над людьми, а не вместе с ними; он издевается над причудами истерических женщин, немыслимыми нарядами провинциалов, выходками пьяных. Смеяться вместе с ним невозможно: его смех отдает невоспитанностью. Юмор Достоевского — это юмор трактирного завсегдатая, привязывающего чайник к собачьему хвосту.
Не припомню русского романа, в котором хоть один из персонажей посетил бы картинную галерею.
Откровение, которое русские преподнесли миру, на мой взгляд, не отличается большой сложностью: тайну вселенной они видят в любви. Ее противоположностью они считают своеволие, соперничающую, но злую силу; русские романисты без устали показывают, к каким бедствиям оно приводит тех, кто не в силах с ним совладать; его власть над ними так же безгранична, как власть Дон-Жуана над женщинами, при всем при том сатанинская мощь своеволия вызывает у них ужас. Но, противопоставляя любовь и своеволие, Россия всего лишь противопоставляет два романтических вымысла. Оба они мнимость, и их принимают за нечто другое лишь потому, что они невероятно обостряют наше восприятие жизни. Впрочем, у русских все начинается и кончается чувством. Любовь, если она деятельная, перенимает некоторые свойства своеволия, а раз так, ее никоим образом нельзя противопоставлять своеволию в качестве взаимоисключающего ответа на загадку бытия; однако именно пассивная сторона любви, ее жертвенность и смирение притягательны для русских, в них они обретают искомый ответ на мучающую их тайну. Очевидно, что к мысли это не имеет никакого касательства; здесь имеет место капитуляция мысли перед чувством; когда русские говорят, что загадка вселенной в любви, они признают, что перестали искать ее разгадку. Поразительно, что русские, которых так занимает человеческая судьба и смысл жизни, решительно неспособны к метафизическим рассуждениям. У них не появилось ни одного философа хотя бы второго разряда. Они, похоже, не могут четко и глубоко мыслить. В умственном отношении все они заражены обломовщиной. Интересно задаться вопросом, почему это русское откровение имело такой успех в Европе. Идея главенства любви обеспечила ему прессу. Самые разные писатели пленились им, и сознательно или нет, но подпали под его влияние. Откровение это явилось как нельзя более кстати. Мир разочаровался в науке. Франция, где рождается большинство интеллектуальных течений, увлекающих западный мир, испытывала усталость после пережитого унижения. Натуралистическая школа выдохлась и заштамповалась. Шопенгауэр и Ницше утратили прелесть новизны. Появился обширный класс людей образованных, интересующихся метафизическими вопросами, которым, однако, недостало как образования, так и терпения, чтобы изучить труды метафизиков; мистицизм витал в воздухе; и когда этим людям внушали, что любовь способна разрешить все их сомнения, они куда как охотно поверили в это. Они, как им думалось, понимают, что это значит: ведь любовь — слово многозначное, и каждый мог выбрать то значение, которое не противоречит его опыту; а мысль, что в этом знакомом чувстве каким-то образом заключается ответ на роковые вопросы, так их обрадовала, что они с готовностью увидели в любви объяснение всему. Они и не подозревали, что судят о бараньей ноге по меркам, приложимым к цилиндру. У одних это откровение совпадало с верой, от которой они никогда не отрешались, у других оно восстанавливало веру, от которой они отказались головой, но не сердцем. Нельзя забывать и о том, что любовь — благодарная тема для краснобайства.

...Невский проспект. Бонд-стрит, узкая и извилистая, подобно средневековой улице, напоминает о городе, куда в сезон съезжались знатные дамы; именно здесь, на Бонд-стрит, последняя герцогиня Ливлендская отодрала за уши своего лакея. Рю де ля Пэ присущ блеск Второй империи: она — широкая, красивая, холодно величавая и, невзирая ни на что, веселая — можно подумать, что тени Торы Перл 15 и Гортензии Шнайдер 16 все еще радостно улыбаются, созерцая подаренные им драгоценности. На Пятой авеню тоже царит веселье, но веселье совсем иного рода, это веселье от хорошего настроения; Пятая авеню великолепна безмерным, бесхитростным весельем юности в ее самую жизнерадостную пору. Хотя каждая улица имеет свой характер и неотъемлема от своего города, эти прославленные улицы роднит одно — их роскошь носит цивилизованный характер; они достойно представляют стабильное, уверенное в себе общество. Но из всех них наиболее ярко выраженный характер имеет Невский проспект. Это грязный, унылый, запущенный проспект. Очень широкий и очень прямой. По обеим его сторонам невысокие однообразные дома, краска на них пожухла, в архитектурном отношении они мало интересны. Можно подумать, Невский проспект застраивали, как бог на душу положит, вид у него, — хоть мы и знаем, что строители строго следовали плану, — какой-то незавершенный: он напоминает улицу где-нибудь на западе Америки, наспех построенную в разгар бума и захиревшую, когда бум прошел. Витрины магазинов забиты жалкими изделиями. Нераспроданные товары разорившихся пригородных лавчонок Вены или Берлина — вот, что они напоминают. Густой людской поток беспрерывно течет взад-вперед. Пожалуй, именно толпа определяет характер Невского. Если на других улицах в толпе встречаются по преимуществу люди одного слоя общества, то здесь — самых разных; разгуливая по Невскому, кого только ни увидишь — и солдат, и моряков, и студентов, и рабочих, и предпринимателей, и крестьян; они безумолку разговаривают, образуют толчею вокруг газетчиков, продающих свежий выпуск. Толпа производит впечатление добродушной, покладистой и покорной; не могу представить, чтобы она была способна наподобие пылких парижан вмиг перейти к бесчинствам и насилию; также не могу поверить, чтобы они вели себя, как толпа во время французской революции. Кажется, что для этих мирных людей, которым хочется развлечься и покуролесить, житейские события — не более чем приятная тема для разговора. К дверям мясных и булочных в эти дни тянутся длиннейшие очереди: повязанные платками женщины, мальчишки и девчонки, седобородые старики и изможденные юнцы ждут час за часом, безропотно ждут.
Больше всего меня удивляет в здешней толпе разнообразие людских типов; в них нет внешней схожести, как правило, свойственной толпе других стран; уж не тем ли это объясняется, что здесь на лицах более откровенно отражаются обуревающие людей страсти; здесь лицо — не маска, а опознавательный знак, так что, когда гуляешь по Невскому, перед тобой проходит галерея персонажей великих русских романов, и можно назвать их одного за другим. Тут встретишь губастого, толстомордого торговца с окладистой бородой, плотоядного, громогласного, грубого; бледного мечтателя с ввалившимися щеками и землистым цветом лица; коренастую простолюдинку с лицом, начисто лишенным выражения — ни дать ни взять инструмент, на котором может сыграть любой, кому заблагорассудится, и тебе вдруг открывается, какую жестокость таит женская нежность. Похоть разгуливает в открытую, как олицетворенный порок из средневековых моралите, о бок с добродетелью, гневом, кротостью, обжорством. Но русские вечно твердят, что миру точно так же не дано понять их, как им самих себя. Они слегка кичатся своей загадочностью и постоянно разглагольствуют о ней. Не берусь объяснить вещи, объявленные множеством людей необъяснимыми, однако задаюсь вопросом: а что если отгадка скорее проста, нежели сложна. Есть нечто примитивное в том, как безраздельно властвуют над русскими чувства. У англичан, к примеру, характер — это прочная основа, чувства влияют на нее, но и она в свою очередь оказывает на них воздействие; похоже, что русских любое чувство захватывает всецело, они полностью подчиняются ему. Их можно уподобить эоловым арфам, на которых какие только ветра не наигрывают какие только мелодии — вот откуда впечатление, будто это инструмент немыслимой сложности.
...С революцией началось движение за отказ от чаевых. Лакеи в ресторанах, коридорные в гостиницах вместо чаевых требовали определенный процент от суммы счета. Им мнилось, что чаевые унижают их человеческое достоинство. По привычке им продолжали давать чаевые, но они неизменно от них отказывались. Со мной приключился случай, несколько ошарашивший меня. Я попросил коридорного о какой-то услуге, несколько выходящей за рамки его обязанностей, и дал ему за это пять рублей. Он отказался, и, как я ни уговаривал его взять деньги, он — ни в какую. Так вот, будь на его месте официант в ресторане, которого могли бы увидеть товарищи, это меня бы ничуть не удивило, но мы были с ним в номере одни, и никто никогда не узнал бы, что коридорный, представитель расы корыстолюбцев, взял чаевые. Отрицать не приходится, переворот в сознании свершился: эти люди, придавленные веками жестокого гнета, вдруг, неведомо какими путями, обрели человеческое достоинство. Глупо было бы порицать их за то, что они подпали под влияние демагогов; подобные поступки, на их взгляд, предвещают новую жизнь. Я справился у официанта, за чей столик обычно садился, выгодна ли ему эта перемена. «Нет, — сказал он. — Мы зарабатывали больше, когда брали чаевые». — «Значит, вы были бы не прочь возвратить старые порядки?» — «Нет, — сказал он. — Нынешние лучше». Достойный хвалы ответ.
К сожалению, по общим наблюдениям, обслуга стала довольно хамоватой. Прислуживают дурно и небрежно. Напрашивается обескураживающий вывод: человек — существо грубое, прислуживать себе подобным ему неприятно, и он будет любезен лишь в том случае, если ему за это платят.

Автор перевода и примечаний Лариса БЕСПАЛОВА