Cheese!

На примере Эрмитажного комплекса можно проследить, как менялась система отопления. Здание, спроектированное Растрелли, отапливалось печами и каминами. При строительстве Нового Эрмитажа в середине XIX века в помещениях были устроены так называемые амосовские печи воздушного отопления. Такие же печи установили в Зимнем дворце после пожара. Печи располагались в подвалах и конструктивно состояли из двух частей: топки и воздушной камеры. В топке горели дрова. Горячий дым, перед тем как попасть в дымовую трубу и выйти наружу, проходил через систему железных труб, находившуюся в воздушной камере. В эту камеру подавался воздух с улицы, который при контакте с раскалёнными трубами нагревался и по каналам внутри стен здания попадал в помещения, расположенные выше. Амосовское отопление исправно выполняло свою функцию, но наряду с достоинствами имело и существенные недостатки. Подаваемый на этажи воздух был очень сухим, в нём содержалась сажа, при работе печей в залы доносился гул из душников. Кроме того, в отапливаемых помещениях невозможно было поддерживать постоянную температуру, так как во время топки печи давали слишком горячий воздух, а когда их переставали топить, они быстро остывали. Одновременно остывали залы Нового Эрмитажа, и такие колебания температуры и влажности плохо влияли на сохранность экспонатов и интерьеров музея. Да ещё сажа, содержавшаяся в нагретом воздухе, покрывала всё кругом тёмным налётом…

Первым, кто обратил внимание на негативное воздействие амосовского отопления на музей, был Андрей Иванович Сомов, с 1886 года занимавший должность старшего хранителя Картинной галереи Эрмитажа. Именно по его инициативе в 1891 году была создана Комиссия по переустройству отопления, председателем которой стал Эрнест Иванович Жибер, глава петербургского Общества архитекторов. С этого момента началась двадцатилетняя история создания системы отопления, отвечающей нуждам музея.



Подробнее см.: www.nkj.ru/archive/articles/25162/ (Наука и жизнь, Эрмитаж как учебник по истории техники)

nfgraphicscom


читать дальше









Отсюда

vadim_proskurin

Прочитал на "Элементах" интересную и вроде бы общепринятую гипотезу, объясняющую, почему аммониты вымерли вместе с динозаврами, а гораздо более примитивные наутилусы выжили. Дело в том, что аммониты вылуплялись из яиц очень маленькими, порядка 1 мм, это хорошо видно по размеру самых внутренних витков их спиральных раковин:



Молодые аммониты вели образ жизни планктона и только повзрослев, занимали экологические ниши хищников, падальщиков и фильтраторов. Когда по планктону ударило массовое вымирание, аммониты вымерли.

Здесь можно проследить аналогию с динозаврами. Крупные динозавры вылуплялись размером со страусенка и несколько раз в течение жизни меняли экологические ниши. Где-то мне попадалась гипотеза, что некоторые хищные динозавры в раннем детстве порхали, как голуби, на нормальных крыльях и кушали насекомых. Когда динозаврята подрастали, крылья переставали держать их в воздухе, они переходили к охоте на аналогов мышей, потом на мелких динозавров, потом на не очень мелких динозавров и в конце концов получался двуногий пернатый медведь, которому, наверное, иногда снились детские полеты. Эта полубезумная гипотеза, скорее всего, неверна, но менее радикальные смены экологических ниш на протяжении жизни одной особи у динозавров точно были распространены. А когда вид должен занимать сразу несколько экологических ниш, шансы вымереть у такого вида заметно выше, чем у вида, представители которого на протяжении всей жизни занимаются одним и тем же. Кстати, птицам, единственным выжившим динозаврам, смена образа жизни с возрастом совершенно не свойственна. vadim-proskurin.livejournal.com/1106892.html

Пятница-валятница!

Адельфопоэзис (ἀδελφοποίησις, от. греч. ἀδελφός — брат и ποιέω — делаю, творю) — буквально «братотворение» — обряд, исторически совершавшийся в некоторых христианских традициях для объединения двух людей одного пола (обычно мужчин) в благословлённый церковью дружественный союз. Схожие ритуалы побратимства практиковались и другими культурами, в том числе американскими индейцами, жителями древнего Китая, а также германскими и скандинавскими народами. читать дальшеПо свидетельствам византийских рукописей IX—XV в.в. молитвенные тексты провозглашали участников обряда «духовными братьями» и содержали упоминания пар, причисленных к лику святых, среди которых наиболее почитаемые святые Сергий и Вакх, прославленные своей дружбой. В конце XX века исчезнувшая христианская традиция получила известность, оказавшись в центре полемики среди сторонников и оппонентов светской и религиозной легализации гомосексуальных отношений на Западе.
По мнению протоиерея Константина Никольского, этот обряд возник на почве стремления людей наладить крепкую дружбу, отличающуюся готовностью взаимно помогать друг другу вплоть до самопожертвования, какая бывает между родными братьями. Это стремление было ещё более сильным между христианами, исполняющими заповедь о любви к ближнему. Для укрепления единства прибегали к помощи Церкви. В связи с этим выработался чин братотворения.

Главным образом адельфопоэзис был распространен в православном христианстве, в Греции, в славянских землях: в Киевской и Московской Руси. Чин появился в Византии ранее IX века. Древнейший сохранившийся текст находится в Евхологионе Гоара. Затем он перешёл в славянские страны: он встречается в глаголическом Евхологионе XI века, а затем в рукописных Требниках XIV-XV веков и позднейших, а также в печатных Потребниках 1625, 1633, 1636 и 1651 гг. и других. Чин существовал в православной церкви вплоть до запрета правилом Номоканона.

На Руси чин братотворения был положительно воспринят в соответствии с народным духом, так как русские высоко ценили братство (что отразилось в пословицах и таких словах, как «братчина», «братина») и побратимство (существовал обряд обмена нательными крестами). Чин братотворения заочно совершил митрополит Иона над Казимиром IV и Василием II.

Обряд братотворения был внешне очень сходен с совершением таинства брака — и то, и другое происходило в церкви перед алтарём. Желающие оба мужчины вступить в союз ставились перед аналоем, на котором лежали крест и Евангелие. В руки им давались свечи, священник соединял их руки, читались молитвы, Священное Писание. Священник водил их вокруг аналоя с пением церковных песен, причащал Преждеосвящёнными Дарами. Мужчины, желающие стать братьями, обменивались поцелуями, целовали священника и шли на трапезу (агапу).
Вследствие распространённого в народе суеверия считалось, что церковный чин братотворения имел такое же значение как и таинство брака, в частности, лица, вступившие в духовное братство при посредстве церкви, считались состоящими в близком родстве, служившем препятствием к браку между их родственниками и предоставлявшем право наследовать без завещания. Кстати, это же следовало и из 53-го правила Трулльского собора (691—692 г.), по которому духовное родство приравнивалось к кровному, «…ибо сродство по духу важнее союза по телу…».
...Босуэлл отмечал отсутствие какого-либо эквивалента западной латинской обрядовой традиции Римской католической церкви, но британский историк Алан Брэй в своей книге «Друг» (The Friend) представил латинский текст и перевод латинского католического обряда из Словении под названием «Ordo ad fratres faciendum», буквальнно «Последование к творению братьев». Аллан Тульчин, «Однополые пары ведущие домашнее хозяйство во Франции Старого порядка: применение Affrèrement» в журнале истории нового времени: сентябрь 2007, утверждал, что церемония affrèrement во Франции объединяла неродственные однополые пары в пожизненные союзы, которые затем могли сформировать семью, совместно владеть имуществом и являлись во всех отношениях тем же, что и брачный союз или были равноценными ему в условиях законных и социальных обычаев, на что указывают приходские записи. Однако они не соприкасались с ранней восточной традицией и не описаны в сексуальном плане в параллели с современными концепциями сексуальной идентичности.

Википедия

Полагаю, именно об этом обряде упоминал начитанный Конрад.

Опись, протокол, отпечатки пальцев. Что может быть проще, понятней и обыденней дактилоскопии? Авторы детективов давным-давно не поминают всуе этот раздел криминалистики. Всем известно – найденные на месте происшествия «пальчики», как ласково называют эту разновидность следов почти все любители и профессионалы детективного жанра, однозначно укажут лицо (экий анатомический выверт, однако), совершившее преступление или хотя бы там, на месте, побывавшее. Банально, Хоботов!

Начиная свои записки, я тоже не собирался касаться дактилоскопической экспертизы, однако, время от времени приходится читать очередные сенсационные разоблачения из серии: «Последние исследования британских ученых доказали: криминалистические методы идентификации не имеют под собой научной основы!». Да и у вполне здравомыслящих людей часто встречаются искаженные большим экраном представления об этой дисциплине. Поэтому я всё-таки решил, по возможности без лишнего занудства, буквально «на пальцах», рассказать про основы.

Первую конкретную информацию я почерпнул в повести Юрия Сотника «Машка Самбо и Заноза», по ходу которой детектив любитель Петя из седьмого «Б», расследует дело об испорченном электрополотёре, и прибегает к снятию отпечатков пальцев:

«Еще в самом начале своей сыскной деятельности Петя обзавелся большой лупой, а в конце сентября сделал очень ценное приобретение. Ему давно было известно, что отпечатки пальцев на различных предметах проявляются магнитной кисточкой. Потом он узнал, что для магнитной кисточки простые железные опилки не годятся, а нужен какой-то особый порошок, именуемый восстановленным железом. Где его взять, Петя не знал. И вдруг однажды, покупая в аптеке пирамидон для мамы, он увидел под стеклом на прилавке коробку с этикеткой: "Восстановленное железо. 20 порошков". Стоила она всего пятнадцать копеек. Купив коробку, Петя примчался домой, разломал электромоторчик, вынул из него маленький постоянный магнит и ткнул один из концов магнитика в порошок. Порошок повис на магнитике темно-серой кисточкой. Петя прижал большой палец к чистому листу бумаги, потом стал водить по этому месту магнитной кисточкой. Через несколько секунд проявился серый отпечаток пальца с отчетливым рисунком папиллярных линий. Петя, конечно, притащил магнитную кисточку в школу. Нечего и говорить, какое впечатление произвела она на шестиклассников. Что там шестиклассники! Однажды Петю остановил в коридоре высокий толстый учитель физики Митрофан Фомич. Он сказал своим гудящим басом:

– А ты у нас, оказывается, вроде восходящего светила на поприще криминалистики. Мне в девятом "В" о твоих чудесах рассказывали.»

( Читать дальше... )

советскость 2.0
...Как пуля в полете раскрывает свои качества, – пусть бы она и пролежала до этого на складе много лет, – так и советский человек раскрылся полностью лишь в постсоветское время. Причем именно тогда, когда стало казаться, что «все закончилось» – спустя десятилетия. Речь, конечно, не о внешних атрибутах лояльности, вроде веры в победу коммунизма, – они осыпались. Зато советское проявилось в глубинных установках, привычках, реакциях, моделях поведения. Это глубинно советское вне советского проекта предстало сегодня словно бы в экспериментальной чистоте, в стерильном, выпаренном виде. Будем называть эту советскую сущность, чтобы избежать путаницы, советскостью.

Советскость проявила себя прежде всего в языке, в особой манере высказывания. Это своеобразный феномен – язык-насилие, он словно бы стремится лишить вас достоинства, индивидуальности, осадить или, выражаясь по-шукшински, «срезать». При этом он, в отличие от советских времен, экспрессивен, ситуативен, реактивен – он не ищет опоры на авторитеты, а складывается по ходу высказывания, подзаряжается от собственных слов – в своем роде это автономный источник энергии.

По форме это советская риторика, но обогащенная более древними конструктами – вариант советско-имперского или советско-клерикального языка. Подобные лингво-смысловые гибриды зарождались еще в 1980-е, накануне краха идеологии. Тогда советский человек в поисках опоры примерял все имеющиеся в распоряжении маски политического. Однако никакого реального альтернативного опыта, кроме мистической, спиритической связи с досоветским прошлым, у него быть не могло, это в любом случае были лишь проекции. Обожествление царского времени, национального или религиозного чувства было лишь оболочкой, но советский генеральный принцип насилия при этом сохранялся в виде неприятия конкурентов, выбора, полемики, вообще Другого.

читать дальшеВажно понять: не путинский проект создал эти гибриды, но он их концептуализировал.

Ноу-хау путинского режима в том, что он ничего не создавал заново – ни идеологии, ни речи, ни принципов. Он лишь дал этой советскости проявиться в полную силу. Дал ей выход, дал раскрыться подлинному, подпольному, если угодно, советскому человеку Достоевского.

Именно этой энергией «излета советской пули» до сих пор и пользуется Кремль, но любой полет конечен. В новелле, в народе называемой «Мартин Алексеевич», из романа «Норма» – дебютного произведения Владимира Сорокина, написанного на излете советской власти, в 1983 году, – описана, как только сейчас стало понятно, эта самая советскость, ее зарождение и распад. Советский человек закончится вместе с речью; но прежде он должен выговориться до конца – до буквы, до звука. Что, собственно, сегодня мы и наблюдаем: тотальный процесс выговаривания из себя советского. Этот «мартин алексеевич» и есть сама советскость, язык насилия, который направлен на других, но уничтожает в итоге самого себя.

Советская идеология апеллировала к универсальным концептам: свобода, равенство, дружба народов. Путинский человек – как бы локальный, камерный в отличие от рассчитанного на большие залы советского человека. Он перестал «жить миром», оказался оторван от универсалистских корней, связывающих его с человечеством. Парадокс – это произошло тогда, когда, казалось бы, связей с миром стало в тысячи раз больше.

Кухня и двор

«Представитель российской власти высмеял такого-то» (оппонента) – теперь частое клише в российских СМИ. Язык пропаганды более всего напоминает язык кухни, причем коммунальной. На коммунальной кухне, выражаясь языком Негри и Харта, нет истории, а есть только событие – оно теперь и определяет мировоззрение. Язык коммунальной кухни – это способ с помощью языка, превентивно оградить себя от возможного посягательства; он не доверяет никому и во всяком видит угрозу, поэтому он всегда на взводе. Отсюда эта странная смесь сарказма и злорадства, которые также играют роль своеобразной защиты от Другого.

Другое важное в этой вселенной слово – «двор». Константин Гаазе ввел его в широкий политологический оборот, имея в виду двор царский. Но слово универсальное, тут речь идет о принципах советской дворовой культуры.

Кухня и двор – точки сборки советскости.

Ведущий научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН Дмитрий Громов отмечал, что мощный социально-возрастной слой дворовых подростков сложился в СССР в 1950–1980-е годы. В середине 1970-х в СССР фиксируют возникновение нового феномена, отчасти напоминавшего дореволюционный: появление крупных хулиганских банд, поделивших советские города на районы, враждующие между собой. Враг обычно назначается по простому территориальному принципу – например, заводские против городских. Но и это – условность; смертельно враждовать могут два района, которые ничем не отличаются друг от друга. Эта схема воспроизводится один в один почти во всех советских республиках, краях и областях.

Почему пик низовой агрессии пришелся на времена относительно вегетарианские, на 1970-е? Это можно объяснить парадоксальной компенсацией: по мере ослабления внешней тоталитарной системы снизу возникает доморощенная, собственная квазитоталитарная система. Своими силами создается еще одна несвобода – внутри уже имеющейся общей. Парадокс, но советский двор и «район», несмотря на их «незаконность», ничуть не противоречат советской системе – они как бы подтверждают ее в радикальном виде или передразнивают.

Двор – микромодель советского мира. Это прежде всего неприятие мира модерна, мира открытого. Открытость – враг двора. Его закрытость – сакральная ценность. «Сходство (дворовых подростков по всему СССР. – А.А.) обнаруживается в социальном составе, распределении ролей, выборе мест для тусовок и драк, мотивации проведения драк, закономерностей раскручивания конфликтов…» — пишет Дмитрий Громов.

Двор враждует не потому, что существует кто-то чужой. Двор сам производит чужого, перефразируя Сартра. Это и есть его важнейшая функция. Советский двор производит Чужесть. Жить в ситуации неизбежного конфликта и создавать конфликт самому – это разные вещи.

Прославляемый сегодня как «школа мужества» советский двор – это пространство архаизации, тупиковых коммуникаций и уничтожения смысла. Он создает конфликт из любого подручного материала (национальность, имущественное неравенство, месторасположение). Но это всегда – средство; единственная цель – производство конфликта буквально из ничего, на пустом месте. Это простейший способ подростковой отрицательной самоидентификации, но впоследствии он становится единственным способом обретения идентичности. И соответственно – комфортным состоянием.

Советские кухня и двор – это места добычи, выработки, производства конфликта.

Можно сказать, что нынешняя российская пропаганда занимается тем же – она производит конфликт, часто уже ради него самого. Это и есть философия кухни и двора, перенесенная сегодня в публичное пространство с помощью пропаганды: важно не то, что говорится, – важно как. Она в первую очередь безвозмездно делится с вами насилием, ненавистью и презрением к любым универсалиям.

Мир к началу 1990-х уже был виртуальным и вовсю производил символический продукт – вместо чугуна и стали. Россия поздно влилась в эту символическую экономику, и ей приходилось искать собственный эксклюзив. В качестве такого эксклюзива ситуативно сложилась торговля конфликтом – сначала, в «лихие девяностые», буквально физически, на внутреннем рынке; затем в 2000–2010-е насилие перешло на символический уровень, преобразовавшись в специфический язык ненависти, язык пропаганды. Это и есть наш вклад в мировой аматериальный труд, по Негри и Харту. Затем советский человек попытался это ноу-хау – умение производить конфликт – капитализировать, поставляя его на мировой рынок.

Советская жизнь приучила людей бескорыстно ненавидеть, компенсировать несвободу внешнюю внутренним насилием по отношению друг к другу. У нас хорошо получается ссориться, ругаться, ненавидеть; мы не умеем договариваться и даже презираем это как проявление слабости; мы умеем производить конфликт буквально из воздуха, из ничего. Накоплены неограниченные запасы насилия, а также навыки его производства. Мы производим то, чему нас научила советская власть, – недоверие и агрессию. Мы майним конфликт, выражаясь современным языком.

Радио- и телепропагандисты, фабрика троллей или пранкеры, спикеры министерств – это все производители конфликта, и надо признать, в большинстве своем они производят его бескорыстно, потому что только этим умением и обладают. Фабрика троллей майнит конфликт уже в мировом масштабе. Тролли работают не столько в пользу одного из кандидатов, сколько ради желания «подпитать атмосферу враждебности и хаоса».

Человек катастрофы

Другим ноу-хау советского человека 2.0 является производство катастрофы.

Короткий пост певицы Елены Ваенги в связи с акцией Pussy Riot в 2012 году обессмертил ее: формула «попробовали бы они это…» за последующие годы превратилась в универсальную. Недавний пример – реакция в сети на выступление школьника Николая Десятниченко в Бундестаге: «Попробовал бы он это в Кнессете» (имеется в виду – выступить с той же речью).

Братом-близнецом этой фразы является знаменитое «можем повторить».

Оба этих выражения помогают понять суть того, что называется катастрофическим мышлением – психологической особенностью путинского человека.

Пытаясь понять, где корни этих выражений, вспоминается и другая загадочная фраза: «Сталина на вас нет», – сохраняющая популярность вот уже лет шестьдесят. Это угроза насилием, хотя и неосуществимым. Таким образом обозначается крайняя точка, худшее, что может случиться. Эта угроза амбивалентна, поскольку несет опасность в том числе и для самого говорящего. Другое дело, что он не всегда это осознает.

Российский сумрачный гений в последнее десятилетие вывел формулу «символического краха»: довести ситуацию до предела, поставить мир в тупик, обессмыслить любое начинание. При этом угрозу в принципе реализовать невозможно, и говорящему это прекрасно известно. Это всегда угроза словом – гипотетическая, мысленное доведение ситуации до катастрофы, до крайности; любую плохую ситуацию превратить в абсолютно плохую, из которой нет выхода, заглянуть за край.

Говорящий одновременно как бы и желает этого, и ужасается возможным последствиям – сам себя пугает? – нельзя никогда понять, какова его цель на самом деле. Получается, что он вольно или невольно желает катастрофы, в том числе и самому себе, видя в этом своеобразную сатисфакцию.

Одновременно катастрофа стала синонимом настоящего, искренности и душевного комфорта. И даже синонимом своеобразной веры.

В сущности, пропаганда является сегодня таким постоянным заглядыванием за край. Заглядыванием в ад. Конечно же, чтобы спасти «настоящие ценности» и компенсировать потерю смысла.

Откуда в советском человеке 2.0 скрытая тяга к катастрофе? Это болезненная компенсация за крах советского проекта. Человеку советскому обещали, что крах капитализма и победа коммунизма неизбежны. Вместо этого крах постиг сам коммунизм. Катастрофа – это как бы обратная сторона обещанного коммунизма. Его изнанка. Раз катастрофа случилось с нами, пускай она случится и со всеми остальными, иначе несправедливо. Советское мышление оперировало десубъективизированными категориями (массы, буржуазия, классы); нынешнее мыслит в похожих категориях неназванных «темных сил», «мирового правительства», «Запада».

Советский человек продолжает инстинктивно, в качестве самозащиты искать все те же обещанные Марксом «закономерности развития истории», которые как раз и предполагали катастрофу капитализма. Тут мы наблюдаем удивительный синтез коммунистической идеи и эсхатологии: обе живут ожиданием Конца, и вера в его приближение парадоксальным образом становится последней Надеждой. Недавний конфликт в Каталонии, например, оценивался кремлевскими комментаторами как «аналог распада СССР» и ставший уже штампом «крах Евросоюза». По форме похоже, но по сути нет: Евросоюз не тоталитарная империя, а экономический союз; даже с выходом каких-то стран (Британии, например) конструкция не обвалится.

Мышление в рамках катастрофы искажает картину мира, лишает доверия, способности к диалогу и в конечном счете лишает веры в человека. Советское сознание не может привыкнуть к тому, что решает всегда индивидуум, а не массы. Что у мира нет «заокеанского хозяина» и решения принимает свобода в лице человека.

carnegie.ru/commentary/75408

Человек и его винтовка

Месть "старика" Джека Хинсона

До начала гражданской войны в США потомственный ирландец Джек Хинсон был плантатором в Теннесси, но несмотря на свой статус, он не воспринял радостно сепаратизм Конфедератов, а с началом конфликта лично для себя избрал позицию нейтралитета.
По сути ему было всё равно под чьим флагом его штат: старик просто любил свой образ жизни и свою работу, а всё что отвлекало его от работы его слабо интересовало. Несмотря на то, что у него в хозяйстве применялся рабский труд, принципиально он ничего не имел против северян, которые в перспективе могли его лишить рабов. Но тем не менее, война не миновала его дом и двое из десяти его сыновей ушли воевать по разные стороны фронта.

Читать дальшеВ феврале 1862 года в Теннесси прибыл со своей армией генерал США Уллис Грант. Поскольку край был в целом был враждебный северянам, плантация семьи Хинсонов Бабблинг Спринс по всем показателям оказалась лучшим местом для резиденции и штаба. В ней Грант пребывал до тех пор, пока его войска не овладели стратегически важным фортом Генри и фортом Донельсон, что утвердило власть севера в Кентукки-Теннесси. Когда главная задача была выполнена, Грант уехал, но щедро вознаградил Хинсона за кров и гостеприимство.

Джек Хинсон (1807–1874)

Между тем, по понятным причинам не все местные плантаторы разделяли позицию Хинсона и в силу враждебности местного населения вскоре после ухода основных сил Гранта в штате вспыхнула партизанская война. Поскольку гарнизонным частям северян не нравилось нести потери от огня в спину в своём же тылу, для борьбы с партизанами они не церемонились с методами и порой от их акций устрашения страдали ни в чем не повинные люди. Такие как 22-летний Джордж и 17-летний Джек Хинсоны.

Гуляя по округе по своим делам, им не повезло встретить патруль северян во главе с нерадивым лейтенантом. Увидев на своём пути двух здоровых рослых парней, тот заподозрил в них тех самых смутьянов, которые на днях вырезали армейский обоз, и без суда и следствия приказал расстрелять.

"Федералы" во время отдыха, штат Теннесси.

Тела он решил взять с собой в город и выставить на центральной площади на широкое обозрение, после чего решил их обезглавить.
Он было хотел арестовать и самого отца семейства, но вскоре узнал о благосклонности самого генерала Гранта к последнему и отказался от своих намерений, удовлетворившись уже совершенным зверством. Это стало его второй фатальной ошибкой за день.

Похоронив сыновей, разбитый горем старик (а отцу семейства Джеку Хинсону было 57) распорядился жене, оставшимся сыновьям и рабам забрать всё ценное и уехать к родственникам в соседний штат, после чего взял свой стреляющий на 2000 ярдов Витворт и ушёл на тропу войны. Своей собственной...
Бросив ферму, ранее миролюбивый Хинсон обосновался в пещере над рекой Теннесси и стал одним из партизан.

Естественно, первой его целью стал лейтенант, лишивший его сыновей. Его Хинсон снял выстрелом в голову, когда тот шёл во главе патруля. Затем он устроил в округе настоящую охоту и массовый отстрел северян, причём цели определял избирательно, стараясь убивать исключительно офицеров.

Однажды он устроил засаду на целый корабль, плывший по реке, но после первых метких попаданий капитан судна решил, что атакован крупными силами конфедератов и вывесил белый флаг, собираясь сдаться в плен. Хинсону, естественно, одному было нечего делать с толпой пленных, поэтому он просто ушёл, пощадив таким образом тех, кто был на борту, хотя при желании ему бы не составило труда убить их всех, патронов хватало.

Поскольку Хинсон лучше любого северянина знал свою малую родину, все несколько лет войны он оставался для них неуловимым. В 1864 году его знание местности и таланты охотника помогли генералу Натану Форресту провести в тылах янки несколько дерзких операций. Так, в ноябре кавалеристы Форреста по наводке Хинсона уничтожили крупный логистический центр северян и скрылись по секретным маршрутам.

Форрест в битве при Околоне, 22 февраля 1864 года.

К концу войны Хинсон имел 36 зарубок на своём стволе, что даже по сегодняшним меркам огромное достижение для снайпера. Северяне же приписали неуловимому стрелку 130 убийств, хотя вероятно, на него одного списали все потери от местных партизан. По всем канонам дикого запада, за его голову предлагали большую награду, но несмотря на уйму желающих её заполучить, Хинсон воевал успешно до самого конца

И всё же война успела принести семье Хинсона ещё немало горя. Оба его сына, воевавшие во враждебных друг другу армиях, сложили головы, а ещё двое умерли от болезней. Сам же старик, чьи зарубки на стволе война всё таки списала, остаток своих дней провёл на своей плантации и умер естественной смертью в 1874 году.