I. This is Not a Game. II. Here and Now, You are Alive.
5.08.09
И снова я лечу в Питер на самолёте, наигрывающем венские вальсы. Все аэропорты встречают меня привычным сочетанием беспорядочных очередей, неработающей техники, пассажиров, не умеющих ни читать, ни слушать ни на каком языке, и персонала сплошь из небожителей, занятых куда более важными вещами в этой жизни и время от времени к пассажирам снисходящих. Ну скажите, зачем ставить терминалы для автоматический регистрации, если никто не умеет ими пользоваться и служащим всё равно приходится стоять с каждым и тыкать за него в кнопки, а пассажиру всё равно потом стоять ещё в одной очереди, чтобы сдать чемодан? Впрочем, в 4 часа утра после полубессонной ночи меня эти мелочи волнуют мало. Главное, что вперёд меня ни одна тренированная зараза из Восточной Европы не пролезет без очереди, я вам не деликатная британка, и что свой завтрак я съем, даже если придётся сесть на пол перед проходом на секьюрити, потому что ни за что не выброшу свой криминальный и взрывоопасный йогурт с мёдом и грецкими орехами.
Пока я ждала автобус в Кембридже под полной луной, сама с собой мысленно подводила итоги. Получается, что я не могу себе простить ни малейшей оплошности или неточности в организации чего бы то ни было. Даже если просто есть вариант, который мог бы быть чуточку лучше, и того не прощаю. И в начале любого предприятия пребываю в глубоком убеждении, что я дура и всё сделала неправильно. Как ни странно, это отношение не распространяется на глобальные решения в жизни – о прошлом по большому счёту я не жалею никогда. А вот по мелочам – способна довести себя до хорошего приступа депресии, которая у меня обычно и случается в первый день любой поездки.
В Хитроу я дождалась-таки, пока откроется первый парфюмерный дьюти-фри, и пошла нюхать. Почему-то больше нигде этот процесс не доставляет мне такого удовольствия – во всех других магазинах как-то мало места или продавцы сразу кидаются на помощь, а тут броди сколько угодно в мире душистых коробочек и цветного стекла. Конечно, устремилась к любимому Кензо и нанюхала себе нечто, что мне понравилось. Собственно, меня сразу должно было смутить название – Power: пережитки патриархального общества всё-таки ещё сильны. Туалетная вода оказалась мужская. Я обиделась и собралась купить что-то second best, а потом обиделась ещё раз и подумала – а какая мне разница? Я взрослая, уверенная в себе жительница Европы 21 века, что хочу, то и ношу. И купила. И снова села в самолёт пахнущая, как парфюмерная лавка, разным с разных сторон.
Из интересных подробностей путешествия могу ещё рассказать, как носилась с пакетиком сухой лаванды для мамы, как дурень с писаной торбой. «Мамочка, что тебе привезти? – Ничего мне не надо, доченька, привези мне только букетик лаванды из твоего сада.» Не напоминает вам никакую сказку? Добывать лаванду, правда, было не трудно, а вот везти – довольно хитро, хоть и ароматно.
В Вене какой-то мой соотечественник громко и на все лады ругал Европу вообще и венский аэропорт в частности за «тупизм» и «дебилизм» (кажется, его расстроило количество секьюрити-постов), но сам при этом полагал, что находится в «австралийском» аэропорту. Ну и конечно, мне попались чудесные соседи. Скажите, если у тебя девушка «Дольче и Габбана» и зелёная соломенная шляпа с крокодилом «Лакост» (прекрасное сочетание с красными ушами), то неужели не купить себе хороший дезодорант? На шляпу, очевидно, ушли последние копейки.
А ещё я вдруг прилетаю в зелёный Питер, и это оказывается почти таким же сильным шоком, как внезапное попадание в среду, где люди называют друг друг «Петрович».
А дома всё как-то совсем странно. Я устраиваю себе гнездо в своей старой комнате, где я жила с 16 до 25 лет и где теперь, впервые с моего отъезда, есть и нормальный ремонт, и нормальный несоветский диван. А вот письменный стол по-прежнему мой, из крашеной в чёрный цвет ДСП – меня в 17 лет пленил, конечно, именно цвет. И здесь же сиамский Будда, облезлый и красно-золотистый, живущий в этой квартире дольше всех нас, оставшийся от каких-то дореволюционных хозяев, и я сажаю его на подоконник, как делала раньше, и глажу его пупырчатую причёску. Не хватает только бумажной луны на форточке и букетов сушёных роз и крымского перекати-поля по шкафам. И вид во двор-колодец не сильно изменился – хоть и красили стены триста раз, но так халтурно, что всё возвращается на круги своя, к исходному узору из трещин и пятен. Местами стеклопакеты в окнах, ослепительно-серебряная водосточная труба и несколько кадок с цветами – вот и все перемены. Сидеть на подоконнике открытого окна с Буддой и кошкой и смотреть в этот двор, смотреть, как загораются окна – это какая-то забытая часть меня.
Пока в комнате делали ремонт, мама собрала мои безделушки в несколько обувных коробок. Я снова расставляю их по полкам и дивлюсь собственной непрактичности – хоть бы что-нибудь можно было сдвинуть с места! Но нет: стеклянные звери с Невского, античные черепки с раскопа, сахарно-белые кораллы с побережья Мексиканского залива. Можно разве что переселить в Англию коллекцию керамических кисок, которой позавидует любой благотворительный магазин, – какая же барышня в 16 лет не собирает кисок? А потом я нахожу вазочку, где хранятся уж совсем невероятные сокровища: иностранные монеты, стреляные гильзы, подвеска в виде сердечка, два кружочка цветного стекла, крохотная брошка в виде собачки, у которой, насколько я помню, всегда была утрачена застёжка, облезлая сферическая пуговица, янтарно-жёлтый стеклянный шарик и камешек с дыркой. И ещё крохотный черепок от краснофигурной вазы на верёвочке - знак «посвящения в археологи» в 1994 году, и собственноручной работы нитяная фенечка с приплетёнными по краю монетками. В монетках специально были сделаны дырочки, а фенечку я плела на лекциях в универе. Как она звенела! Целая жизнь в одной маленькой вазочке.
И снова я лечу в Питер на самолёте, наигрывающем венские вальсы. Все аэропорты встречают меня привычным сочетанием беспорядочных очередей, неработающей техники, пассажиров, не умеющих ни читать, ни слушать ни на каком языке, и персонала сплошь из небожителей, занятых куда более важными вещами в этой жизни и время от времени к пассажирам снисходящих. Ну скажите, зачем ставить терминалы для автоматический регистрации, если никто не умеет ими пользоваться и служащим всё равно приходится стоять с каждым и тыкать за него в кнопки, а пассажиру всё равно потом стоять ещё в одной очереди, чтобы сдать чемодан? Впрочем, в 4 часа утра после полубессонной ночи меня эти мелочи волнуют мало. Главное, что вперёд меня ни одна тренированная зараза из Восточной Европы не пролезет без очереди, я вам не деликатная британка, и что свой завтрак я съем, даже если придётся сесть на пол перед проходом на секьюрити, потому что ни за что не выброшу свой криминальный и взрывоопасный йогурт с мёдом и грецкими орехами.
Пока я ждала автобус в Кембридже под полной луной, сама с собой мысленно подводила итоги. Получается, что я не могу себе простить ни малейшей оплошности или неточности в организации чего бы то ни было. Даже если просто есть вариант, который мог бы быть чуточку лучше, и того не прощаю. И в начале любого предприятия пребываю в глубоком убеждении, что я дура и всё сделала неправильно. Как ни странно, это отношение не распространяется на глобальные решения в жизни – о прошлом по большому счёту я не жалею никогда. А вот по мелочам – способна довести себя до хорошего приступа депресии, которая у меня обычно и случается в первый день любой поездки.
В Хитроу я дождалась-таки, пока откроется первый парфюмерный дьюти-фри, и пошла нюхать. Почему-то больше нигде этот процесс не доставляет мне такого удовольствия – во всех других магазинах как-то мало места или продавцы сразу кидаются на помощь, а тут броди сколько угодно в мире душистых коробочек и цветного стекла. Конечно, устремилась к любимому Кензо и нанюхала себе нечто, что мне понравилось. Собственно, меня сразу должно было смутить название – Power: пережитки патриархального общества всё-таки ещё сильны. Туалетная вода оказалась мужская. Я обиделась и собралась купить что-то second best, а потом обиделась ещё раз и подумала – а какая мне разница? Я взрослая, уверенная в себе жительница Европы 21 века, что хочу, то и ношу. И купила. И снова села в самолёт пахнущая, как парфюмерная лавка, разным с разных сторон.
Из интересных подробностей путешествия могу ещё рассказать, как носилась с пакетиком сухой лаванды для мамы, как дурень с писаной торбой. «Мамочка, что тебе привезти? – Ничего мне не надо, доченька, привези мне только букетик лаванды из твоего сада.» Не напоминает вам никакую сказку? Добывать лаванду, правда, было не трудно, а вот везти – довольно хитро, хоть и ароматно.
В Вене какой-то мой соотечественник громко и на все лады ругал Европу вообще и венский аэропорт в частности за «тупизм» и «дебилизм» (кажется, его расстроило количество секьюрити-постов), но сам при этом полагал, что находится в «австралийском» аэропорту. Ну и конечно, мне попались чудесные соседи. Скажите, если у тебя девушка «Дольче и Габбана» и зелёная соломенная шляпа с крокодилом «Лакост» (прекрасное сочетание с красными ушами), то неужели не купить себе хороший дезодорант? На шляпу, очевидно, ушли последние копейки.
А ещё я вдруг прилетаю в зелёный Питер, и это оказывается почти таким же сильным шоком, как внезапное попадание в среду, где люди называют друг друг «Петрович».
А дома всё как-то совсем странно. Я устраиваю себе гнездо в своей старой комнате, где я жила с 16 до 25 лет и где теперь, впервые с моего отъезда, есть и нормальный ремонт, и нормальный несоветский диван. А вот письменный стол по-прежнему мой, из крашеной в чёрный цвет ДСП – меня в 17 лет пленил, конечно, именно цвет. И здесь же сиамский Будда, облезлый и красно-золотистый, живущий в этой квартире дольше всех нас, оставшийся от каких-то дореволюционных хозяев, и я сажаю его на подоконник, как делала раньше, и глажу его пупырчатую причёску. Не хватает только бумажной луны на форточке и букетов сушёных роз и крымского перекати-поля по шкафам. И вид во двор-колодец не сильно изменился – хоть и красили стены триста раз, но так халтурно, что всё возвращается на круги своя, к исходному узору из трещин и пятен. Местами стеклопакеты в окнах, ослепительно-серебряная водосточная труба и несколько кадок с цветами – вот и все перемены. Сидеть на подоконнике открытого окна с Буддой и кошкой и смотреть в этот двор, смотреть, как загораются окна – это какая-то забытая часть меня.
Пока в комнате делали ремонт, мама собрала мои безделушки в несколько обувных коробок. Я снова расставляю их по полкам и дивлюсь собственной непрактичности – хоть бы что-нибудь можно было сдвинуть с места! Но нет: стеклянные звери с Невского, античные черепки с раскопа, сахарно-белые кораллы с побережья Мексиканского залива. Можно разве что переселить в Англию коллекцию керамических кисок, которой позавидует любой благотворительный магазин, – какая же барышня в 16 лет не собирает кисок? А потом я нахожу вазочку, где хранятся уж совсем невероятные сокровища: иностранные монеты, стреляные гильзы, подвеска в виде сердечка, два кружочка цветного стекла, крохотная брошка в виде собачки, у которой, насколько я помню, всегда была утрачена застёжка, облезлая сферическая пуговица, янтарно-жёлтый стеклянный шарик и камешек с дыркой. И ещё крохотный черепок от краснофигурной вазы на верёвочке - знак «посвящения в археологи» в 1994 году, и собственноручной работы нитяная фенечка с приплетёнными по краю монетками. В монетках специально были сделаны дырочки, а фенечку я плела на лекциях в универе. Как она звенела! Целая жизнь в одной маленькой вазочке.
