- У вас бывает до ужаса скучно, магистр Данариус.
Колдун смерил собеседника надменным взглядом, полным яда.
- Ты начинаешь разочаровывать меня. За последнюю неделю, которая, кстати, еще не успела окончиться, я слышал от тебя слишком много жалоб на скуку.
Ученик чародея неопределенно хмыкнул, поведя плечами. Вино в его бокале всколыхнулось от этого простого движения, закручиваясь в воронку. Неяркий свет от камина рассеивал полумрак богато обставленного кабинета, выхватывая из темноты лица двух магов. Одним из них был Данариус, тевинтерский магистр, известный своей магической силой и крайне изобретательными методами ее приумножения. Часто - жестокими. Второй же был молод, талантлив и обладал суровой, мужской красотой. Орлиный нос выдавал в нем человека упрямого и целеустремленного, янтарные глаза смотрели открыто и внимательно. В полумраке комнаты они, кажется, светились сами по себе.
В комнате был кто-то еще, но его тонкий силуэт терялся в тени от великолепного кресла Данариуса.
- Не могу сидеть без дела. - Произнес желтоглазый, сделав крошечный глоток вина, - если бы эти полгода я нежился в роскоши, то не достиг бы таких высот. И все благодаря вашему покровительству.
- Именно, - плотоядно улыбнулся колдун, - если бы не я, ты и сейчас бы растрачивал свой талант. И на что? На защиту такой грязной, прогнившей сточной канавы, как Киркволл? Проклятый город.
- Тем не менее, вы планируете вернуть его во владение империи Тевинтер.
- Тоже верно. Наш план идеален, и я не сомневаюсь, что все пройдет так, как должно.
- У вас завидные аппетиты, Данариус. И не менее завидные методы их удовлетворения.
- То же я могу сказать и о тебе, Гаррет Хоук.
Бывший Защитник коротко улыбнулся.
- У меня хороший учитель.
- Льстец, - колдун мерзко рассмеялся своим гадливо-скрипучим смехом, от которого многих рабов начинало трясти, - мне нравится твое усердие. И твоя лояльность. Фенрис, налей нам с Гарретом еще вина.
- Да, господин.
Тихо звякнул хрустальный кувшин, встретившись с краем бокала. Эльф не рискнул даже мимолетом взглянуть на своих господ, пока он разливал вино: рабы не имели права отрывать глаз от пола. Это злое, ломающее волю правило Фенрису пришлось вспоминать долго и мучительно, но старый хозяин был неумолим. Его угрозы подкреплялись безжалостными побоями, прилюдными издевательствами и истязаниями. А иногда – самое страшное – наказание исходило от человека, который был дорог Фенрису. Был. Когда-то давно, в прошлой, свободной жизни.
Еще несколько месяцев назад пощечины Хоука были хуже всяких мучений, которые только может вынести слабая физическая оболочка. Они клеймили кровоточащую душу новыми шрамами. Теперь же, по прошествии месяцев… это были просто пощечины. Хлесткие, жгучие, причиняющие физическую боль, но и только.
- Меня греет мысль о будущих свершениях, - скучающим тоном продолжил Гаррет, когда эльф, выполнив приказ, послушно замер подле кресла Данариуса с кувшином в руках, - однако до тех пор мне остается лишь тосковать.
- Возможно, тебя развеселит небольшой прием?
- Прием? – тон Хоука изменился, выдавая заинтересованность, - что ж, это было бы чудесно. Немного разнообразия и беззаботного веселья с теми, кого мы собираемся уничтожить, не повредит, ведь так?
Фенрис кожей ощутил его улыбку. И даже не нужно было в очередной раз нарушать правила, чтобы мазнуть взглядом по некогда любимому лицу. В груди эльфа заклокотала черная, беспросветная тьма.
Изменник.
Он предал его. Вначале приручил, разбудил трепещущее, забитое и запуганное естество Фенриса, влюбил в себя – каким-то мистическим, невообразимым образом, - а потом просто отдал Данариусу. Словно вышвырнул надоевшего пса на улицу: хладнокровно, безжалостно, выторговав при этом возможность стать учеником одного из самых влиятельных магистров Тевинтера. Гадко. Грязно. Эта грязь впиталась, въелась в кожу, смешавшись с оскверненной предательством плотью. Сам Фенрис был осквернен: до самых глубоких закоулков сознания, насквозь, навылет; пропитан скорбью, горечью и ненавистью ко всему живому.
К Хоуку – в первую очередь.
- Что ж, решено, - Данариус довольно откинулся в кресле, наблюдая за тем, как растет улыбка на лице ученика, - устроим пышный бал в конце этой недели. Пусть это будет последняя беззаботная вечеринка Тевинтерской знати.
Гаррет торжественно поднял бокал:
- За Новый Тевинтер. И его нового хозяина.
Который раз за вечер Фенрис услышал гадкий, тошнотворный смех Данариуса. И на этот раз он не смог не поежиться.

***

В бальной зале было нечем дышать. Она была битком набита расфуфыренными франтами, их надушенными шлюхами и замученными тяжелой работой рабами. Фенрису хотелось умереть. В какой-то момент его едва не разобрал нездоровый смех: вот он, по пояс обнаженный, ярко сверкающий лириумными клеймами, прислуживает магистрам и их прихвостням, подносит закуски и вино, а в следующее мгновение падает замертво на сверкающий лакированный пол. Хорошо, если бы кто-то перерезал ему горло. Тогда можно было бы забрызгать кровью чью-то мантию, вызвать приступ тошноты у наиболее избалованных барышень… Да. Было бы славно. Но тогда остальным рабам пришлось бы спешно убирать кровавые разводы. Над ними бы насмехались, пинали и торопили, а в итоге – высекли на глазах у гостей. Просто так, потехи ради.
Умереть захотелось еще больше.
Эльф свирепо сжал зубы на нижней губе, прокусывая ее. Рот наполнился солоновато-металлическим привкусом. Кровь. Вот бы залить ее в глотку магистрам; лириумный воин отдал бы всю ее, до последней капли, чтобы утопить в ней Данариуса.
На самом деле Фенрис мог убить его множеством разных способов. Осколком вазы. Полоской ткани. Любым тупым или острым предметом. В любую секунду, даже сейчас. Вон он, стоит на роскошном балконе и ведет светские беседы с такими же как он, монстрами и чудовищами, которые убивают ради удовлетворения своих темных, дьявольских желаний.
Ослепленный бессильной яростью эльф с большим удовольствием убил бы господина голыми руками, если бы Данариус не пригрозил в случае малейшего неповиновения устранить самого Фенриса, его мать и сестру.
Самопожертвование должно было спасти родню Фенриса от кошмарной участи рабов. Но колдун соврал; превратив Фенриса в живое оружие, он не отпустил его родных. Мать эльфа– худая и истощенная – сейчас прислуживала на кухне. Его сестра обучалась магии, чтобы впоследствии стать магистром. Он хотел ненавидеть ее, но не мог. Был не в состоянии заставить себя, потому как в таком случае он остался бы совсем один.
«Все из-за него», - добавил про себя Фенрис, выхватывая из толпы высокую статную фигуру Хоука. Ледяное бешенство отравляющей змеей оплело грудь; элегантный, сшитый по последней моде костюм, новая стрижка, гладко выбритое лицо… Сейчас бывший Защитник Киркволла был магистром. Одним из тех, с кем так легко и непринужденно беседовал. Раньше этот горделивый нос пересекал алый росчерк вражеской крови. Отметина, символ. Знак – то ли благословения, то ли проклятия.
Знак стёрся. Гаррет изменился. Носил шелка и кашемир, пока рабов резали жертвенными клинками, как скот. Гаррет пил вино, арабы лили пот и слезы, прогибаясь под кнутами надсмотрщиков. Гаррет утопал в роскоши, в то время как многие рабы не знали ничего мягче, чем грубый каменный пол. Гаррет, Гаррет, Гаррет… Его слишком много. Везде. Вокруг. Все присутствующие здесь только и говорят о нем.
Талантливый маг. Интересный собеседник. Достойный ученик Данариуса, несомненно, его любимчик. Очаровательный мужчина, совершенно очаровательный… Оглушенный голосами ненавистных знатных магов, Фенрис не сразу понял, что случилось. Застыл, словно натолкнувшись на замковую защитную стену, которая внезапно выросла прямо у Фенриса под носом.
Прямо на него смотрели ярко-янтарные глаза.
Какой-то задней, предательской мыслью эльф подумал о том холоде, который читался в них последние полгода. Холоде, безразличии, даже омерзении. Он и сейчас ожидал чего-то подобного… Но лицо Гаррета не выражало никаких эмоций. Говорили только его глаза.
Никакой ошибки быть не могло. Это точно были ЕГО глаза. Те же теплые, участливые, искренние, в которых всегда светилась поддержка и понимание. Которые грели Фенриса бессонными ночами, вели его сквозь тьму к свободе и свету, и ради которых он с радостью отдал бы жизнь.
Что этот золотистый свет любимых глаз делает здесь, в этом адском месте страданий и жестокости? Где он был, когда Данариус защелкивал оковы на запястьях Фенриса? Что произошло с ним, и почему он вернулся?
Фенрис не мог отвести взгляд от Хоука. Тот словно околдовал его; глядя из толпы, в окружении магистров и слуг, Гаррет смотрел на него так, словно не видел больше никого в этой зале. Словно не было никакого приема, никакого поместья, стоящего на костях замученных невольников, будто не существовало империи Тевинтер, а заговор Данариуса против совета магистров обратился в пыль, что плотным ковром лежал на камнях разрушенных крепостей.
Словно Фенрис был по-прежнему жив. Жив, любим и счастлив.
С трепетом осознав, что темная пустота в его душе съежилась от золотистого света, что он сам готов поверить в реальность этого янтарного тепла, эльф сморгнул, и наваждение исчезло. Золотое свечение ушло.
Гаррет обменивался с престарелой магессой небрежными, ничего не значащими фразами, ослепительно улыбаясь. Он не смотрел на Фенриса. Даже мыски его роскошных туфель не были направлены в его сторону.
Эльф зло укусил себя за кровоточащую губу, мстя за надежду, которую сам же и воскресил в себе. Он предал его. Однажды и навсегда. Золотистый свет уже никогда не вернется, не втечет в легкие вместе с вдыхаемым воздухом и не пошлет по телу сладкое, трепещущее тепло.
Но тот взгляд… Ведь это уже случалось раньше. Всего несколько раз, но случалось. Например, тогда – примерно с месяц назад – когда рано утром они столкнулись у колодца на заднем дворе. Фенрис – до смерти уставший, с кувшином холодной воды для Данариуса, Хоук –сонный, помятый, с несколькими яркими синяками на лице и руках. Он либо всю ночь яростно дрался, либо так же яростно занимался любовью.
На тот момент Фенрис не спал уже два дня, не имея возможности отойти от постели хозяина. С тех пор, как они прибыли из Киркволла, у колдуна стали случаться странные приступы сильнейшей мигрени; его лихорадило и рвало желчью вперемешку с кровью. Ужасное зрелище. Лучшие врачи и маги разводили руками, не в силах понять, что произошло с крепким организмом Данариуса. Это не было болезнью или порчей, вызванной магией. Приступы случались довольно редко, но когда это происходило, Фенрис, бывало, не спал несколько суток, ухаживая за хозяином.
Неудивительно, что полный любви взгляд Гаррета стал для измотанного Фенриса полной неожиданностью. Обойдя фонтан и внезапно столкнувшись нос к носу с лириумным воином, Хоук взглянул на него, словно на живого человека, а не на мебель. Стоило ему только с видимым сожалением сощурить глаза, и сломанное сердце Фенриса пропустило удар. Он чуть не захлебнулся в нежном золотистом сиянии, которое взялось невесть откуда и внезапно, сродни летней грозе, затопило весь внутренний двор поместья. Кувшин выскользнул из ослабевших рук и, жалобно звякнув о камни, разбился вдребезги.
Это длилось всего миг. Такой родной, такой любимый Хоук вздохнул, и перед эльфом возник новый Хоук. Холодный, жестокий и неприступный. Именно он ударил Фенриса по лицу в наказание за слишком смелый взгляд на одного из своих господ и за разбитый кувшин.
Было больно. Впервые за долгое время – душевно больно.
- Красивые клейма. Данариус знает, как распоряжаться своими рабами.
Фенриса обожгло пониже спины. Боль и вспыхнувшая ярость выдернули его из раздумий и вернули в бальную залу. Он еле удержал поднос с напитками, инстинктивно разворачиваясь в сторону опасности и готовясь к бою.
- Какой свирепый, - пьяно рассмеялся один из гостей, долговязый маг с жиденькой козлиной бородкой. Фенрис без труда узнал его: где-то с час назад он зажимал в уголке молоденькую кухарку. Это было против правил Данариуса. Его рабы принадлежали только ему. Исключение составляли лишь безымянные наложницы, которых можно было лапать и зажимать по углам. К Фенрису же запрещалось даже прикасаться (это знали все), не говоря уже о том, чтобы отвешивать пошлые шлепки по ягодицам.
Вскипевшая кровь застучала в висках, и Фенрис, не отдавая себе отчета в том, что делает, занес руку для удара.
- Маал! - послышался резкий оклик. Этот голос был знаком Фенрису. - Оставьте в покое рабов моего наставника!
Хоук.
Опустившаяся на бальную залу тишина оглушила Фенриса. Он осознал, что его лириумные клейма горят ослепительно ярко, а он сам, разгромив поднос из зеленого вареного стекла, который стоил, наверное, целое состояние, держит наглого мага за горло, приподняв его над полом. Он хрипел и болтал ногами в воздухе, пытаясь найти носками точку опоры.
- Опусти его, Фенрис, - неожиданно спокойно приказал Гаррет. Его голос прозвучал совсем рядом, так, словно маг стоял за спиной.
Его тон исключал возражения. И эльф повиновался. Разжал пальцы, которые сейчас нестерпимо больно жгла магия, и маг неуклюже плюхнулся на пол. По толпе гостей прошелся тревожный шепоток. Для Фенриса он не значил ничего. Рядом стоял тот, кого он когда-то любил. И которого сейчас ненавидел.
Его горло. Лучше бы он сжал его горло. С упоительным остервенением, до глухого хруста ломающихся позвонков и хрящей.
- Вам недостаточно других удовольствий, которые щедро предложил вам магистр Данариус, пригласив на прием? – сухо спросил Хоук, глядя на гостя сверху вниз.
- Мы все знаем, что самые лучшие удовольствия он приберег для себя, - поднимаясь с пола, Маал пошатнулся на нетвердых ногах, - этого эльфа, например.
- Вы пьяны. Ступайте домой, пока вы не опозорили себя.
- Опозорил?! – закричал маг, захлебываясь своей пьяной отвагой, - Да как ты смеешь указывать мне, грязная ферелденская псина?!
Рука Гаррета поднялась в воздух, и Фенрис подумал, что его сейчас сметет волной гнева. Но вместо этого над головой возмутителя спокойствия возникло темное облако, похожее на грозовую тучу, и под Гарретово «остыньте, Маал» обрушилось на мага ведром воды.
Толпа взорвалась хохотом. Гости смеялись, улюлюкали, громко восторгаясь остроумию Хоука. Осрамленный и до исподнего белья промокший маг собрался было отомстить обидчику, но охранники вышвырнули его вон из поместья под одобрительный вой толпы.
Фенрис бросил быстрый взгляд на великолепный балкон, что возвышался над залой. Данариус не просто не остановил Гаррета. Он с гордостью посмотрел на своего ученика, опершись на лепной позолоченный парапет, и даже едва заметно кивнул ему. Эльф понял, что и на этот раз наглость Гаррета останется безнаказанной. Каким-то образом ферелденец настолько втерся в доверие колдуна, что тот позволял ему вести себя, как магистр. В его доме. С его гостями.
«Хоук здесь на своем месте» - горько подумал Фенрис.
Он был разбит и подавлен. Любимый предал его. Его враг был надежно защищен от любых посягательств. Скованный чувством долга перед семьей, вынужденный молча существовать в этом темном мире, Фенрис не мог решать свою судьбу сам. Он не имел права распоряжаться своей жизнью.
Смерть – вот что осталось у него. Но он не мог оставить мать и сестру одних. Он будет защищать их, как может. И возможно… Однажды… Кровоточащие, вырванные сердца обоих врагов Фенриса остынут на его ладонях.

***

- Славно повеселился?
- Более чем, - улыбнулся Гаррет, когда они с Данариусом после окончания приема снова ушли в его кабинет, чтобы насладиться ночной тишиной, - можно подумать, весь прием был устроен для того, чтобы я мог поплескаться водой в пьяных гостей.
- Я должен был наказать тебя за своеволие, - хмурясь, проговорил Данариус, - ты знаешь, почему я этого не сделал?
- Тот, кто угрожает моему учителю и его имуществу, обрекает себя на незавидную участь, - спокойно отозвался Гаррет, усаживаясь в кресло, - из уважения к вам я не убил его на месте. Маал должен быть благодарен.
Данариус хмыкнул.
- Из тебя выйдет прекрасный магистр.
- Предлагаю выпить за это.
Фенрис снова был вынужден разливать вино. Маги долго говорили, удобно устроившись в креслах, в то время как он был обязан неподвижно стоять возле Данариуса, оживая только для того, чтобы наполнить очередной бокал. Была глубокая ночь, Данариус был пьян, Гаррет был пьян, и все равно этого было недостаточно, чтобы отправиться спать. Эльф мог только бессильно злиться, глядя на то, как прекрасно между собой ладят два мага.
Можно было бы избавиться от них обоих. Одним взмахом искрящейся лириумом руки. Но где гарантия, что его не станут искать другие маги, враги Данариуса, знающие о существовании лириумного призрака? Снова бежать и скрываться? Фенрис не мог сбежать один, его недавно обретенная семья намертво связывала руки. Мать не перенесет тягот пути, а сестра быстро сломается.
Он не мог так рисковать.
- Хм, учитель, вы когда-нибудь играли в азартные игры?
Внезапный вопрос Хоука вытолкнул Фенриса из оцепенения. Нарушая все правила, он удивленно уставился прямо на Гаррета, на лице которого плясали красные отсветы пламени. В алом свете камина и с этим лукавым прищуром глаз он казался странно похожим на прежнего Гаррета. Не хватало только алой полоски поперек носа.
- Играл, но без особого интереса.
- Осмелюсь предположить, что ставки были недостаточно… весомыми. Игра становится очень захватывающей, если есть риск потерять что-то дорогое.
Хоук достал из складок костюма хорошо знакомую Фенрису вещь – потрепанную колоду карт. Ту самую, из Киркволла, которую ему подарил Варрик Тетрас.
Фенрис понял его замысел. Совсем скоро Данариус лишится чего-то очень ценного.
Похоже, сам колдун этого еще не понимал, и поэтому рассмеялся так легко и пьяно:
- Предлагаешь сыграть с тобой на деньги? В твою варварскую игру, правил которой я даже не знаю?
- Я научу вас, - ничуть не смутился Гаррет и принялся тасовать колоду, - это очень просто. Тем не менее, наслаждение от этой, как вы сказали, варварской игры, превосходит все ожидания.
- Хорошо, Гаррет. Я позволю тебе потратить мое время на эту глупость. Но если мне не понравится твоя игра, я буду зол.
Тот лишь усмехнулся, ловко раздавая карты. Потрясенный Фенрис узнал в стартовом раскладе карт хорошо известную всем плутам, лжецами прочим Варрикам «Порочную добродетель».
Фенрис не верил своим глазам и ушам. Данариус был настолько пьян? Одурманен? Отравлен? Его явно собирались ободрать самым изуверским способом, а он только заинтересованно изучал карты у себя в руке и слушал пояснения ученика.
«Что ты сделал с ним, Хоук?!» - у себя в мыслях закричал эльф, раздираемый противоречиями. Он трепетал от страха и эйфории одновременно, ему была абсолютно безразлична эта игра, которую начал бывший Защитник, но с другой стороны он не мог не следить за ней, затаив дыхание.
Первые победы Данариуса были легко прогнозируемы. Гаррет давал ему возможность изучить карты, привыкнуть к ним, понять игровую механику, а потом спираль обмана стало неумолимо раскручиваться. Кучки монет и драгоценностей на столе то сдвигались в сторону Хоука, то возвращались к Данариусу, раз за разом становясь все весомее.
Прошло несколько часов. Раскрасневшийся от вина и азарта колдун начал ставить на кон рабов, что привело Фенриса в ужас. Самым страшным было то, что маг без колебаний принимал такие ставки. Эта жестокая забава провоцировала темную жажду крови клокотать у эльфа в горле.
Рабы проигрывались. Рабы возвращались к хозяину – вместе с золотом и драгоценностями. Затем проигрывались снова, утягивая еще большее количество рабов за собой. В какой-то момент накал страстей дошел до того, что Данариус поставил на кон всех своих невольников против половины поместья, которое успел выиграть Гаррет.
Сердце Фенриса, кажется, перестало биться, когда он услышал тихий смех Хоука.
- Всех? – так же тихо переспросил он, насмешливо глядя на своего учителя.
- Всех, - кивнул тот, - думай быстрее! И раздавай!
Фенрис сглотнул. Сестра. Мать. Он сам. Если Гаррет согласится – а он согласится – то вся его дальнейшая жизнь будет зависеть от колоды потрепанных карт.
Ферелденец чуть помедлил, нарочито неспешно тасуя колоду.
- Учитель. Я глубоко уважаю вас. И только поэтому я предложу вам другой вариант. Я могу принять его и только его.
- Слушаю, - Данариус опасно нахмурился. Слишком опасно: лириумный воин ощущал потоки магической энергии, которая волнами накатывала в такт дыханию колдуна и была готова вот-вот вырваться наружу.
- Я ставлю на кон все, что я выиграл у вас в этот вечер: половину поместья, три сотни золотых, пять шкатулок драгоценностей и полсотни невольников. Вы же поставите не всех рабов, а только одного.
- Одного? – недоверчиво прищурился колдун.
Второй раз за вечер страшное осознание громыхнуло над головой Фенриса.
- Его.
Пронзительные ярко-золотые глаза остановились на оцепеневшем эльфе.
Ногти больно впились в ладони. Фенрис почти ощутил вкус горячей крови, которая непременно попадет ему в рот, когда он раздерет горло Хоуку голыми руками. Про себя он ругал его самыми страшными словами, кричал и сыпал проклятиями, не в силах поверить в происходящее, но снаружи он мог только смотреть на Гаррета испепеляющим взором. Этот взор говорил: «только посмей, и я убью тебя».
Эльф полагал, что предательство не может быть еще более черным, еще более горьким – но, как оказалось, был слишком наивен. Его бывший любовник собирался выиграть его в карты у хозяина. Пасть ниже было нельзя.
- Идет.– Поколебавшись, сказал магистр, - но карты сдам я.
- Как вам будет угодно.
Они начали партию в абсолютной тишине. Лириумный воин из-за своего положения видел и карты колдуна, и карты Гаррета. Каким-то звериным чутьем эльф понимал, кто именно выиграет, но позволял себе сомневаться в этом.
Он хотел сомневаться.
От Данариуса хотя бы было понятно, чего ожидать, но ожесточившийся Хоук мог сделать с ним все, что угодно, попади эльф к нему в руки.
С нарастающей паникой Фенрис наблюдал, как на столе разыгрывается самая страшная, самая секретная шулерская комбинация Варрика. Именно ей он однажды отыграл Бьянку у другого гнома-разбойника, которую поставил на кон, находясь в полумертвом от опьянения состоянии. Фенрису посчастливилось увидеть ту игру, увидеть и запомнить. На следующий день гном по секрету признался, что такая схема может быть разыграна только пару раз в жизни из-за очень редкого расклада карт и очень большого риска запороть последовательность с самого начала. Нужно внимательно сбрасывать карты, безжалостно отбрасывая самые лучшие из них, и ждать. Может показаться, что все кончено, но в тот момент, когда на руке игрока появится две змеи, исход партии будет предрешен.
С тех пор Фенрис ни разу не видел применения такой стратегии. До сегодняшнего дня.
На стол легла роковая карта – «Ангел смерти» - появление которой останавливало игру. Данариус с победным смехом раскрыл своих трех рыцарей и одного ангела. Гаррет тихо вздохнул и, бросив на учителя испепеляющий взгляд, открыл свои карты.
Четыре змеи. Безоговорочная победа.
- Прошу прощения, магистр Данариус, игра есть игра. - Хоук стал неожиданно серьезным. Сбросил с себя хмель и опьянение, как змей сбрасывает старую кожу. А был ли он вообще пьян? - Теперь ваш телохранитель принадлежит мне.
Во рту Фенриса появился вкус пепла.

- Убей меня.
В надломленном голосе Фенриса звучала боль. Слишком явная, чтобы просто отмахнуться от нее. Гаррет обернулся, обеспокоенно всматриваясь в лицо своего новоприобретенного «невольника». В отблеске свечей оно казалось лицом призрака.
- Убей меня сейчас же, иначе завтра утром ты не проснешься.
- Разве так телохранителю положено говорить со своим хозяином? – бесцветным тоном осведомился Гаррет. Вернее, ему хотелось, чтобы его тон казался бесцветным. Сейчас они находились в его личных покоях: роскошных, просторных комнатах, включающих в себя гостиную, спальню, кабинет и небольшую библиотеку. Несмотря на то, что вокруг было много места, Хоук остановился всего в полушаге от лириумного воина, пронизывая его острым взглядом.
Смотреть прямо на него было слишком больно. Но Гаррет терпел, чувствуя, как лопаются в груди натянутые струны нервов: звенящие, болезненные. Казалось, что следующая, порвавшись, зацепит Фенриса и острой кромкой исполосует ему лицо.
- Я должен был раньше понять, какой ты на самом деле, - проскрежетал эльф. Маг почти почувствовал, как сказанные слова осыпаются битым стеклом на каменный пол, - все маги одинаковые. Хотя нет, Хоук, ты другой. Ты хуже всех.
Уголок губ Гаррета дернулся: неясно, в улыбке или в болезненной гримасе.
- Мне было бы легче, если бы я не помнил. Но ты отговорил Данариуса стирать мне память. Почему? Хотел причинить еще больше страданий?
Маг молчал. Он был поражен небывалой разговорчивостью Фенриса: тот за полгода вряд ли сказал ему и дюжину слов. Даже ни разу не вскрикнул, когда Хоуку приходилось бить его – и бить сильно - а сейчас он, оскалившись, как настоящий волк, принялся рычать и защищаться.
Гаррет молчал, потому что обязан был молчать. Ему нельзя было говорить с эльфом. Категорически. Ради его же блага.
- Подними голову повыше.
Явно ошарашенный неожиданным приказом, пришедшимся невпопад, Фенрис медленно моргнул. Поколебался, но все же сделал, как было велено, и тут же вздрогнул от осторожного прикосновения. Гаррет приложил кончики пальцев к металлическому рабскому ошейнику, который плотно обхватывал шею эльфа и, глубоко вздохнув, прикрыл глаза.
Чужая, сильная магия удерживала замок закрытым. Хоук с горечью осознал, что ему не справиться с этими чарами, подкрепленными магией крови, которую сам люто ненавидел и которой был вынужден пользоваться на глазах у местной знати. Зато можно было попытаться сломать сам механизм защитного заклинания.
- Еще болит? – вдруг услышал он собственный голос. Проклятье! Надо держать себя в руках.
- Да, - помедлив, глухо ответил Фенрис, и вибрация его голоса легким трепетом передалась пальцам мага. Он знал: там, под полоской зачарованного металла, на смуглой коже отпечатался глубокий незаживающий ожог от ошейника. Если Фенрис противился воле хозяина, ошейник начинал жечь сильнее.
- Потерпи, - попросил, а не приказал Хоук, крепче зажмуриваясь и перенаправляя энергию внутри ошейника. Металл под его пальцами быстро теплел. Заклятие сопротивлялось воле чужого для него мага; защищалось, обжигая шею невольника. Разрушать плетение заклинания было трудно. Сквозь завихрения магии и разноцветные всполохи под опущенными веками прорезалось злое шипение: Фенрису было больно. Он намертво вцепился в предплечья Хоука то ли в попытке сохранить равновесие и не упасть, то ли стремясь оторвать его руки от себя. Его ногти больно впивались в кожу, и эта боль отрезвляла и давала неожиданную ясность уму.
В какой-то момент Хоук и сам зарычал: защитное заклинание истончилось и стало ломким, как подтаявший лед, но чем больше он давил на этот лед, тем большей болью отзывалась в кончиках пальцев и висках его собственная магия.
Ошейник попытается убить их обоих – так работало заклятье Данариуса, на слушай, если кто-то попытается освободить Фенриса без его ведома. Нужно быть готовым к этому.
Только Гаррет успел сосредоточиться на этой мысли и поставить ментальную защиту, как раздался громкий хруст и шипение; ошейник сверкнул россыпью магических искр. Гаррет инстинктивно одернул руки, а обессилевший эльф, лишившись опоры, рухнул на колени. Он тяжело привалился к ногам Хоука и почти не дышал.
- Фенрис! – слишком громко воскликнул Гаррет и в одно мгновение очутился на полу рядом с ним, придерживая за плечи, - Фенрис?!
Он не отвечал. Только неестественно длинные ресницы чуть подрагивали – эльф потерял сознание.
- …демон тебя раздери, - выругался Гаррет, подхватывая ослабевшего воина на руки. Фенрис всегда был легким, как подобает эльфам, но сейчас его тело словно состояло из плотного тумана, было таким же невесомым, призрачным. Только сейчас Хоук заметил, как сильно Фенрис истощал за последние полгода, и ощутил укол вины. Он был слишком поглощен новой обстановкой, острой необходимостью привыкнуть к ней как можно скорее, лишь изредка позволяя себе останавливать взгляд на некогда грозном воине, сейчас больше напоминавшем сломанную куклу.
Но он не сломался. Гаррет надеялся, что нет.
Кровать тихо скрипнула, когда Хоук уложил эльфа на мягкую перину. Захотелось немедленно завалиться рядом и отключиться – настолько внушительным был упадок сил. Борьба с чужой магией всегда изматывала, но с физической слабостью Гаррет мог справиться. У него еще были дела сегодня.
Дыхание Фенриса было прерывистым и редким. Достаточно редким, чтобы начать серьезно беспокоиться. Замок ошейника так и не открылся, но это было не так уж важно, ведь охранное заклятие, наказывающее раба за неповиновение, было обезврежено. Хотя бы это стоило затраченных усилий и головной боли.
- …собрался меня изнасиловать? – прохрипел Фенрис через полчаса, придя в себя, но так и не открыв глаза. Именно потому, что эльф не видел сейчас его лица, маг позволил себе улыбнуться. Широко, искренне; ладони, лежащие на тонкой шее Фенриса, покалывало от лечащей магии.
Он плохо умел лечить. Стихийные заклинания Гаррет творил с легкостью: стоило ему только подумать о треске колдовского пламени или жгучем холоде, как покорная стихия тут же отзывалась на призыв. С целительством было сложнее. Приходилось сосредотачиваться на каждой гематоме, каждом маленьком порезе, пыхтя от натуги, усилием воли заставляя края раны стягиваться. Полностью залечить магический ожог от ошейника Хоук не мог, зато унять боль и ускорить процессы регенерации тканей – вполне.
- Чтобы меня задушить, нужно сжать сильнее.
Гаррет скрипнул зубами, поерзав на кровати. Сдержался, чтобы не сказать что-то грубое, только скомкано шепнул:
- Спи.
В противовес полуприказу-полупросьбе веки Фенриса приподнялись. Темные зеленые глаза, замутненные болью, зло блеснули. Лириумные клейма незамедлительно откликнулись на гнев эльфа и окрасили комнату в бледно-голубые цвета.
Гаррет не сомневался, что если бы Фенрис мог двигаться, то давно бы припечатал врага к стене и выдрал не только сердце. Он бы выпотрошил его, как рыбешку: внимательно, методично, забрызгивая кровью великолепные ковры.
- Что ты сделал со мной?
Гаррет медлил с ответом, подбирая слова.
Что ему сказать? Что Фенрис потерял сознание из-за чересчур сильного всплеска энергии? Что магия крови, которой был заговорен ошейник, попыталась убить эльфа, но Хоуку удалось рассеять большую ее часть? Или он спрашивал не про ошейник, а … в целом?
На такой общий вопрос можно было дать множество ответов, разных, развернутых, и он думал, что можно озвучить вслух, а что нельзя. Желание выложить все и сразу беспокойной змеей шевелилось в груди, поэтому лучшим вариантом оставалось молчание.
- Хоук?
- Хозяин. - Машинально поправил Гаррет, не отнимая лечащие руки от израненной шеи Фенриса, и только после того, как осознал, что именно ляпнул, поморщился. Эти полгода так или иначе изменили его, и не в лучшую сторону.
- Вот кем ты всегда хотел быть. Хозяином.
Лицо эльфа перекосила гримаса отвращения. Не найдя в себе силы смотреть на него, ферелденец перевел взгляд на постепенно бледнеющий ожог, края которого выглядывали из-под ошейника:
- Пока ты называешь меня хозяином, никто не сможет сделать тебе больно. Даже Данариус.
- Зато ТЫ делаешь мне больно прямо сейчас. Все это время ты де…
- Ш-ш-ш.
Кровать под Хоуком скрипнула, когда он, убрав одну руку с шеи Фенриса, твердо накрыл ею рот эльфа. Недосказанная фраза обратилась в глухое рычание.
- Спи, - повторил Гаррет как можно тверже, и все равно услышал предательски слабые нотки в своем голосе, - теперь ты будешь спать здесь, со мной.
Фенрис протестующе замычал в ладонь мага, явно пытаясь поднять непослушные руки и начать отбиваться, но быстро затих. Волны успокаивающего тепла, которыми Гаррет укутал лириумного воина, делали свое дело. Его веки тяжелели, длинные ресницы задрожали, и через минуту Фенрис уже спал, тепло и влажно выдыхая Хоуку в ладонь.
Хорошо.
Маг улыбнулся сам себе. Он знал, что поступил правильно, но последствия…
Это был чудовищный риск, на который он не имел права решиться. И еще более чудовищным было то, что Гаррет необдуманно откусил немалую часть пирога, который олицетворял величие Данариуса. Теперь нужно было жевать. Он не сомневался, что его безрассудный поступок аукнется ему, и очень скоро. Наверняка уже завтра, когда магистр протрезвеет.
Золото, драгоценности и уж тем более поместье Гаррету были неинтересны. Но Фенрис… Права на него он был намерен отстаивать до последнего, вплоть до магической дуэли.
«Вот будет скандал, когда я размажу его по стенке» - зло подумал Хоук, распахивая окно и потуже затягивая завязки черного плаща. Непослушные пальцы едва гнулись. Еще бы. Эта ночь почти полностью истощила силы мага. Сумасшествие приема, пустая болтовня, напряжение игры и гневные, полные неприкрытой ненависти взгляды Фенриса слились в одно большое смазанное потрясение. Если бы Хоук был до конца честен с собой, то признал бы: он был до жути, до крайности измотан этими месяцами в Тевинтере.
Измотан. Зол. Разочарован. Отравлен жестокостью магистров и истерзан той колючей правдой, которую должен был прятать глубоко внутри себя. Рано или поздно все кончится. Но чем дальше, тем сложнее было сдерживаться и сохранять маску жестокости и безразличия.
Задув свечи и прихватив свой посох, Гаррет на секунду задержался у окна, чтобы бросить быстрый взгляд на эльфа. Тот мирно спал, укрытый покрывалами, расшитыми жемчугом; его лириумные метки потухли и сейчас только мягко поблескивали в лунном свете.
Медленно светало. Через несколько часов должно было встать солнце, и у Хоука оставалось совсем мало времени. Стало быть, нужно спешить.

***

- Ты выиграл его в карты?! Совсем больной?
Голос, исходящий из заколдованного камня, выражал одновременно и ярость, и ужас, и восхищение. Оправдываться было глупо, и он только выдохнул:
- Я не мог больше смотреть на это.
- Ты. Выиграл. Его. В карты. В «порочную добродетель», розовые трусики Андрасте! Моей комбинацией!
- Не могу понять – тебя это радует или злит?
- Меня-то это все радует и дает отличный повод начать новую книгу, но…
- Ты понимаешь, что своими необдуманными действиями поставил многолетний план под угрозу?!! – этот новый голос принадлежал другому человеку. В нем звенела сталь.
- Он почти сломался! Я должен был его защитить хоть каким-то образом. После того, что я сделал с ним…
- Хоук, ты треклятый кретин!!!
- Говори что хочешь, Справедливость, - утомленно нахмурился Гаррет, сильнее сжимая камень связи в кулаке, - Я устал терпеть то, что он касается его своими грязными лапами.
- Устал терпеть? Ты вообще когда-нибудь терпел? Каждый раз, когда Данариусу хотелось потрогать твоего дорогого эльфа, у него вдруг совершенно внезапно начинался приступ мигрени, на имение нападали Черные капюшоны или на весь город обрушивалась страшная буря, которая валила деревья и била окна!
Андерс (или Справедливость, кто разберет), как всегда, не скрывал своей ревности. В другой раз Хоук пропустил бы его слова мимо ушей, но эта ночь выдалась слишком тяжелой, и маг был на взводе:
- Хватит меня провоцировать, иначе я пойду и убью его прямо сейчас, пьяного и спящего.
- О, чудный план! Иди, убей Данариуса, разрушь в одночасье все, ради чего столетиями умирали рабы!
Фоном послышалось шипение и сдавленная ругань. Гаррет не видел, что происходит в той комнате, где сейчас собрались друзья, чтобы выйти с ним на связь, но живо представлял всю картину: Справедливость сверкает горящими глазами, Андерс пытается с ним справиться, а остальные гневно шикают на обоих.
Как он соскучился по ним.
- Нам нужно начинать как можно скорее.
- Нет! Слишком рискованно, нужно закончить все приготовления, - Мерриль журчала, как ручеек, тараторя быстро и неразборчиво, - Изабелла переправит груз лириума и партию оружия первым же кораблем, но не раньше, чем через неделю. Дай нам больше времени.
- У нас нет больше времени. Иначе я сорвусь и сделаю какую-нибудь глупость, - выдохнул Гаррет, кутаясь в плащ и внимательно следя за тишиной вокруг. В предрассветный час внутри зеленого лабиринта, образованного зарослями декоративных кустов, было совершенно безлюдно. Идеальное место для связи с остальными заговорщиками.
Камень вздохнул голосом Варрика.
- Хоук. Если кому-то и под силу пройти через это безумие, то только тебе. Представь, какая замечательная история получится!
Гаррет помолчал, переваривая сказанное и внутренне соглашаясь с гномом. Удивительно, но именно сейчас Варрик был голосом разума, который подбадривал его.
- С магическими боями, искрометным юмором и похабщиной?
- И-и-именно, - довольно протянул Тетрас, - все, как всегда.
На этот раз вздохнул Гаррет.
- Он не простит меня.
- Уже простил.
Таких слов от Андерса Защитник ждал меньше всего. Почему именно от Андерса, а не от духа Справедливости, который, по словам целителя, слился с ним в одно целое? Гаррет не мог сказать. Он просто… знал.
- Когда до него дойдет смысл того, что ты делаешь, он придет в ярость. Даже, возможно, попытается тебя убить. Но, увидев, как горит Минратос, все поймет.
«Спасибо, Андерс». Он так и не заставил себя сказать это вслух.
Ферелденец уже набрал воздуха в легкие, чтобы спросить про новости от Авелин, но не смог. Услышал какой-то странный звук неподалеку, похожий на судорожный вздох – то ли потрясения, то ли ужаса. Гаррет чертыхнулся и, прервав связь, спрятал камень в складках плаща.
Найти того, кто шпионил за ним, было несложно. И этот кто-то не мог далеко убежать босиком по острым разноцветным камням, которые застилали землю внутри лабиринта.
- Нисса?!
Хоук схватил за руку одну из рабынь-наложниц Данариуса, тоненькую эльфийку с длинными, заплетенными в косы, волосами. Женщин для плотских утех никогда не называли по именам, поддерживая неоправданно жестокую традицию, и неясно, что именно напугало Ниссу больше всего: то, что ее полузабытое имя произнесли вслух или то, что ее поймали за подслушиванием.
- Мессир Хоук, прошу вас, не убивайте меня! - плача, горячо зашептала она.
Гаррет ощутил, как внутри все похолодело. Только не опять.
- Что ты здесь делаешь? – ледяным тоном произнес он.
- Мессир… - всхлипнула она, сотрясаясь в рыданиях, - мессир, я не хотела шпионить за вами! Я ждала…
Снова всхлип. Ей явно было трудно говорить; страх сковал ей голос, и наложница, будто парализованная, отчаянно цеплялась за руки мага:
- …ждала здесь своего возлюбленного. Нам… нельзя видеться на людях.
«У наложниц есть возлюбленные?» - про себя удивился Гаррет и тут же обругал себя последними словами. Ну конечно есть. Они тоже любят, тоже страдают, тоже живут и чувствуют. Но почему она решила встретиться со своим избранником именно сегодня, именно здесь, именно сейчас? Почему дала поймать себя за руку?
- Я знаю, что вы собираетесь делать, я никому не скажу, клянусь вам!
Темное осознание проснулось в Гаррете. Он не мог, не имел права оставлять свидетелей. Данариус был способен выжать правду из кого угодно, не спасут ни ложь, ни клятвы. Именно поэтому на руках Хоука была кровь двух рабов, которые стали случайными свидетелями его действий.
Он помнил их бледные лица, перекошенные от ужаса. Смерть пришла к ним быстро и безболезненно, но это не имело никакого значения. Ниссу должна была постигнуть та же участь. Наложница, судя по всему, прочла это по лицу Гаррета и забилась в истерике еще сильнее.
Ни в ту секунду, ни много дней позже, Хоук так и не понял, что заставило его изменить свое решение. Может, острое чувство вины, которое он испытывал по отношению к рабам, ведь это он по собственной неосторожности позволил им увидеть и услышать то, что должно было оставаться сокрытым в тени тайны. А может, он увидел в тонкой женской фигурке, скрючившейся у его ног, призрак погибшей сестры. Так или иначе, Гаррет схватил Ниссу за плечи и потряс:
- Сейчас ты уйдешь в поместье и навсегда забудешь о том, что видела. Ты поняла меня?
Наложница несколько раз всхлипнула и, посмотрев на Гаррета своими огромными, полными слез глазами, кивнула.
«Возможно, я сделал ошибку», - сказал он сам себе, когда силуэт эльфийки скрылся за поворотом лабиринта. Могла ли она быть тайной шпионкой Данариуса? Да. Могла ли вправду оказаться несчастной рабыней, которая страдает от гнета жестокосердного хозяина? Да. Вполне. Но даже если и так, теперь тайна Гаррета не была в безопасности.
Хорошо, что об этом не знает Андерс. Иначе он бы устроил ему такую словесную выволочку, что Защитник еще долгое время приходил бы в себя, по кусочкам собирая собственное сознание.
Сразу после произошедшего нельзя было возвращаться в поместье. Нужно было привести мысли в порядок, проветрить голову. И – самое важное – придумать, как убедить протрезвевшего Данариуса передать Фенриса новому хозяину, то есть ему. Хоук ужаснулся тому, как плохо это прозвучало даже не на словах, а в его собственной голове, и отправился скитаться по улицам Минратоса, которые все еще были прогружены в сонное оцепенение.
Захваченный своими мыслями, он случайно налетел на прохожего.
- Прошу прощения, - пробормотал Гаррет, спеша дальше, но ощутил, как его руку перехватывает чужая, нетвердая ладонь.
- Хоук?
Он знал этот голос.
- Маал, - ферелденец опасно сощурил янтарные глаза. Только не сейчас, только не он.
- Гуляете в столь поздний час, а? Или сказать… Ранний? – пролепетал маг, обдавая Защитника крепким запахом алкоголя. Он все еще не отошел от опьянения и едва стоял на ногах.
- Да. Возвращаюсь к себе в поместье и собираюсь спать. До встречи.
Гаррет сбросил руку Маала и, резко крутанувшись на каблуках, направился в обратную сторону. Он чувствовал себя не слишком уравновешенно, чтобы адекватно отреагировать на этого типа, и поэтому спешил скрыться в утренних сумерках.
- Давай, вшивая псина, проваливай! Беги обратно к своему хозяину! –донесся до него пьяный выкрик, и Хоук против воли встал, как вкопанный.
Проклятье.
Веко ферелденца нервно дернулось, а мгновением позже он понял, что совершенно потерял над собой контроль. Чаша гнева переполнилась, и в него словно ударила молния. Острая, разящая, разбивающая сознание на тысячи осколков, что нельзя было собрать вместе. Только перековать, сплавить в огне, который сам рвался с кончиков пальцев Гаррета, просил выпустить его на волю.
Вокруг с оглушительным ревом забушевало пламя, окрашивая каменную мостовую в ярко-кровавые цвета, и Хоук какой-то задней, едва мелькнувшей пред глазами мыслью понял, что сорвался.