Спок был Спокоен и всегда молчал, как будто нимой...
За окном снова осень. Дожди льют по руслам асфальтовых рек. Серой мглою размазались краски небес, а художник прилег отдохнуть. И не надо ругаться и щурить глаза, он ведь тоже, считай, человек. А пока он прилег, нам с тобой остается вдыхать эту влажную муть. читать дальше Эта осень такая же, как все другие, что были до ней. Тот же лижущий окна холодный туман, тот же горечью пахнущий дым. То же зыбкое чувство трепещет внутри, как попавший в силок соловей. Но сегодня - в знакомую морось ее - мне случилось вернуться... другим.
Что случилось? Сказать бы не смог даже друг наш - художник, а он Меня знает как все двадцать пальцев своих, как свою половинку души. Я сегодня, наверное, чуть не в себе, и, наверно, немножко влюблен. Мне сегодня, наверное, как никогда, так отчаянно хочется - жить.
Сегодня с утра я был как будто здоров, А к вечеру снова как будто смертельно болен. С утра я не чувствовал боли, И просто от этого был хоть плясать готов.
читать дальшеТвержу себе: "Я - это не просто тело. Я - нечто большее, чем эта жалкая плоть." А кто тогда "я"? И кому до "меня" есть дело?
Если есть всемогущий Господь (что сидит в облаках, чешет бороду, рябчиков топчет), Он зол и жесток - это, черт возьми, все объяснит. И "зачем?", и "за что?", и дурацкое "почему я?"...
А может он вправду умер. А может - спит.
Мне двадцать один, я похож на разбитую лодку, А сто лет назад я бы умер еще младенцем. Но вот я живой, пусть и слаб, но с горящим сердцем. Завтра наступит, а значит еще есть шанс.
"Не говори мне sorry, душа моя, Я по-ангельски не говорю"(с)
… и оно не болит, лишь под сердцем слегка покалывает. Где-то там, за горами-лесами, за рельсами-шпалами Затаилось твое Сокровенное. Сидит и поглядывает. Это как новый мир, новый вкус Рождества с колядками.
А Оно все сидит да глядит, да на ушко нашептывает. Обнимает заведомо, словно огонь языками шелковыми. В письмах пишет «люблю» - «не люблю», но с тобой не расстанусь я. Это словно проснуться в начале пути на конечной станции. читать дальше А когда не звонит, ты психуешь, а вдруг приключилось что? Потерялось, поди, у чужих оказалось в немилости. Вдруг обидели. Не пожалели. Назвали дурою. И ушло Оно в лес зимовать у медведя бурого.
Плачет там, небось, лапу сосет, о медведя греется Горемычное твое Счастье в пургу-метелицу. Ну а ты тут сидишь, как дурак, со своей работою Идиот одним словом, штампуешь бумажку сотую.
Ты бросаешь дела и несешься, куда глаза глядят. И жалеешь, что недоглядел, не подумал загодя. Проворонил свое недоласканное, изнеженное, А теперь сломя голову ищешь: «Откликнись! Где же ты?!»
И оно не болит, лишь под сердцем слегка покалывает. И не там, за горами-лесами, за рельсами-шпалами, А сидит у тебя на коленях твое ненаглядное: «Видишь, я молодец! Видишь, как я отлично спряталось?
Я с тобой этот день провело, грело ножки с ручками И игралось в карманах твоих с интересными штучками. А еще я конфетку нашло – не брало. Можно скушаю? Я не буду теряться. Хорошее я, послушное»
Говорят, жизнь, как зебра в полосках – за белым черное. Много мудрых мужей говорят – и психологи и ученые. Ты не слушай, когда добрый люд понапрасну сетует. Счастье вот оно, рядом, сидит и конфету ест.
Девочка моя дорогая, родная девочка, Ты такая светлая, детская и глупая. Укрывают тебя от меня сирени веточки, Я смотрю на тебя и с цветами путаю.
читать дальшеСмотришь в небо ты, в яркое, летнее, Цвет синего и синего от земли до верху. Заполняет меня изнутри, как реки течение, На два неба прикованного сверху донизу.
Где-то слышен колокол, то ли смех, то ли стон, Может сердце так мое бьет по нотам в тон. Или день этот вспомнил, рано... снег и туман, Обернулся уходя на окно... а ты там.
И когда засыпаю, день тот вижу теперь, Как берешь ты скамейку, открываешь дверь. Приставляешь к окну на носочки встаешь, У лица две ладошки смыкаешь и ждешь...
***
Смотрю в небо то, яркое, летнее, Цвет синего и синего от земли до верху. На рисунке гвоздем в галерее времени, На два неба прибитого сверху донизу.
Здравствуй, сообщество! (как мне помнится, довольно требовательное). Не виделись давно, да и раньше - мало. И всё же - доброго времени суток!
*** Глаза неутолимые, не спящие, Взгляд пристальный, затянутый в вопрос, Глаза, что разрезают настоящее, Глаза, что плачут временем, без слёз. Глаза, пусть озорные, пусть лучистые, Пусть тёмные, как омут в ноябре – Но в них всегда вопросы – только чистые, Прозрачные, как небо на заре… Глаза, глаза, глаза – неутолённые Всем виденным, невиданным ещё, Глаза всегда внимательно-влюблённые, Чей взгляд насквозь, как лазером, печёт… Глаза, что, закрываясь, видят далее, Туда, куда не вникнет взор иной, Глаза-провидцы, стражи, аномалии, Что сна не знают в темени ночной. Меня ты разбуди, когда засветятся Созвездия над спящими в ночи – Когда по небу ходит лодка месяца И птица безутешная кричит – Меня ты разбуди – в любую непогодь, Лишь выкликни из тени шутовской – И тот же взгляд – волною в частом неводе Откликнется под маскою мирской… … Мы разные, смиренные и вольные, Как все, мы постигаем жизнь с аза, Укрытые условностями рольными. У нас одни – не спящие – глаза.
Мать Тереза совершает смертный грех в чистилище(с)
Название: Компаньон Размер: 815 слов Примечание: фантастика
читать дальше— Даш? Смотрела этот фильм, говорю? — я трогаю её за колено. — А? Да... наверное, не помню, — она рассеянно срывает травинку и берёт её в рот. Мне нравится дашкин выбор места: я знаю, что сейчас редко кто выбирает обычную природу. Все в основном стремятся во всякие фантастические, экзотические места: иные измерения, аляповатые парки аттракционов, кратеры вулканов, эльфийские замки. Всякое... такое. Я видел, потому что она мне показывала, мы вместе смеялись над этим. Я не замечаю, как снова над поляной повисает тишина. — Тебе тут не надоело? — осторожно спрашиваю я, — может быть, хочешь в какой-нибудь замок? Шотландский? Она пожимает плечами и небрежно откидывает с лица светлую прядь. — Да нет, и так нормально... Мы снова молчим. Её молчание меня тревожит. Мне кажется, ей со мной скучно. А это значит, что... Что я ей надоел. Мне становится жутко.
Меня запустили в сеть семьдесят лет назад, задолго до дашкиного рождения. Программа добровольной борьбы с перенаселением планеты. Вы понимаете, что означала добровольность, о которой я говорю, не так ли? У меня просто не было выбора — либо смерть, либо помещение сознания в сеть, в служебные программы. Будь у меня ай-кью пониже, пришлось бы отвечать на звонки в каком-нибудь сервисном центре. А так, можно сказать, мне повезло: виртуальная реальность программы «Компаньон» очень высококачественна. Программа «Компаньон» разработана для нужд молодых людей с особыми коммуникативными требованиями. Проще говоря, для тех, кому по той или иной причине комфортнее общаться в сети. Или для тех, кто не смог в реальности найти компаньона для бесед, игр, споров. Никаких прицелов на реальные отношения — это особенность «Компаньона». Каждый пользователь заключает договор, запрещающий развиртуализацию.
Когда я отдавал свой разум во владение компании, я знал: у меня совсем небольшой шанс на то, что однажды меня выберут компаньоном и вытянут из небытия, в котором пребывали все программные модули до активации. Но этот шанс выпал. Дашка меня выбрала. Я был её компаньоном уже три года. Я жил, только когда она приходила в сеть, это не фигура речи. Всё прочее время сознание модуля выключено. Он включается только по требованию пользователя. Каждый раз, когда Дашка прощается со мной, я думаю, что она может больше не вернуться, и тогда я никогда не проснусь. Но она всегда возвращается. Даже теперь. Раньше нам было хорошо вместе, темы для разговоров казались неисчерпаемыми. У Дашки был живой, пытливый ум и отличное чувство юмора: вместе мы обсудили и обсмеяли, кажется, всё в мире — начиная мультиками, заканчивая современным политическим устройством (в «Компаньоне» нет цензуры, это делает его ещё более модным в глазах молодёжи). Я даже рад, что всё так вышло. Если бы не случилось столетнего кризиса, добровольной борьбы с перенаселением, я бы просто никогда не узнал Дашку. Я был бы девяностолетним стариком с другого конца страны, а в «Компаньон» не пускают людей старше тридцати лет. Компания считает, что после тридцати человек обязан заниматься своей семьёй... А «Компаньон» этому мешает. Иногда я думаю, если бы Дашка знала, что я модуль программы, а не живой человек... Что бы тогда случилось? Как бы она себя повела?
Но для модулей тоже есть правила — не разглашать секрет компании, в том числе. Кроме того, это было бы нечестно по отношению к ней. Я хорошо изучил её. Она стала бы воспринимать меня как обузу, постоянный укор, навязанную ответственность. Этого я не хочу гораздо сильнее, чем того, чтобы она не уходила.
Мы молчим уже очень долго, так что я снова начинаю беспокоиться. Вообще-то, когда-то для нас это было нормально, нам нравилось помолчать вместе и подумать о своём. Но сейчас дашкины мысли слишком далеки отсюда. Я чувствую это. Я тоже срываю травинку и нервно сую её в рот, зеркально повторяя дашкино движение. Она рассеянно смотрит на меня и вынимает свою травинку изо рта.
Месяц назад она предложила мне обмануть программу и встретиться в реальности. Я отшутился, как мог перевёл разговор на другое. Дашка не возвращалась больше к этой теме, но мне показалось, именно тогда произошёл в наших отношениях надлом. Отношения «Компаньона» не длятся всю жизнь. Среднее время их продолжительности — три года. Я это знаю, потому что в самом начале знакомства мы с Дашкой изучали информацию о программе. Ту, что была в свободном доступе, конечно. В то время я почти с болезненной навязчивостью хотел, чтобы она взломала коды и нашла информацию о модулях. Хотел и боялся этого. Но Дашка не была хакером. Она так ничего и не узнала. И не узнает. — Я, наверное, пойду, — говорит она. Я киваю и поднимаюсь с травы. В этом нет никакой нужды — просто наш ритуал. Я мог бы сказать, что она уходит слишком быстро, но не стал. Зачем? В последнее время её визиты планомерно укорачивались. Ясно, к чему всё идёт. — Пока, — говорит Дашка и без улыбки машет мне рукой. Я очень хочу спросить её перед тем, как отключиться, вернётся ли она. Но не буду. Дашка — честный человек, я боюсь услышать от неё то, что и так понимаю. И ещё, я хорошо усвоил за эти годы — иллюзии сильно ск...
Взгляд обратив вовнутрь смотри смотри Гудвин Великий живет у тебя внутри Робкую сферу света очертит твоя свеча Гудвин уже выходит тебя встречать встречать Вы на разных концах дороги из желтого кирпича Я стою за твоим плечом вперед вперед Рок хохочет над нами а может белугой ревет Над дорогой из желтого кирпича (ты видишь?) лицо из снов На дороге из желтого кирпича сомнения тают тают Попроси для себя сердце для меня мозгов Ну а храбрости нам и так с головой хватает
Мать Тереза совершает смертный грех в чистилище(с)
Название: Имбридинг Размер: 957 слов Примечание: Инбри́динг (англ. inbreeding, от in — «внутри» и breeding — «разведение») — значение. В данном тексте правописание термина коверкается умышленно.
Алексей Иваныч мчался по лесу, загнанным лосём продираясь сквозь кустарник, грузно сигая через коварные коряги и ямы. Пот заливал ему глаза и застил путь, утирать его было некогда. За Алексеем Иванычем тянулся рваный след вещей, вывалившихся из рюкзака, который Алексей Иваныч не догадался скинуть с себя в начале погони. Это была именно погоня, потому что за тяжко дышавшим Алексеем Иванычем летел самый тёмный кошмар его детства, порождение рассказчицкого таланта его старшего брата, причина позорного дошкольного энуреза — Баба-Яга в ступе. Настоящей она была или нет, Алексею Иванычу было разбираться недосуг, он бежал так, как не бегал на сдаче нормативов в армии двадцать лет назад. Баба-Яга неотступно летела следом и дула в полицейский, судя по звуку, свисток, чем повергала улепётывающего Алексея Иваныча в ещё большее смятенье духа. «Брошу пить... брошу пить...», – мучительно стучало в его голове в такт с грохотом сердца, шпарящим на износ. – «Брошу пить... ей-бо...»
читать дальшеМысль не додумалась, потому что земля и небо внезапно поменялись местами и Алексей Иваныч, нелепо взмахнув руками, обнаружил, что висит вниз головой, удерживаемый верёвочной петлёй за лодыжку. Алексей Иваныч успел ещё заметить довольного светловолосого сопляка лет десяти в косоворотке. Сопляк держал в руке верёвку и сидел верхом на тощем волке. Алексей Иваныч, прокляв тот день, когда решил пойти в турпоход, потерял сознание.
В себя Алексей Иваныч пришёл от мягкой тряски и негромкого разговора. Открыв один глаз, он обнаружил, что надёжно привязан уже за обе ноги к, о ужас, той самой ступе с Ягой. Ступа медленно летела вперёд, в чащу, совсем низко над землёй. Кроме того, Алексея Иваныча, судя по ощущениям, кто-то крепко держал за рюкзак, не давая голове волочиться по лесным кочкам. Алексей Иваныч закрыл глаза и попытался вторично упасть в обморок. Его попыткам мешал разговор между Бабой-Ягой и, очевидно, тем самым сопляком в косоворотке. – Ууууу, шерсть на лесу, грибы в носу, – скрипела Яга, гэкая по-одесски, – Вань, аль он царевич, шо такой жырнай, ступа усё сопло стёрла яво переть. – Не, бабуль, судя по паспорту, он гражданин эрэф, – сообщил детский голос и добавил, – москвич. Алексей Иваныч похолодел и лапнул карман на жилетке, в котором хранились документы. Карман был пуст. Алексей Иваныч утроил усилия по впадению в обморок, так что мог бы уже впасть и в кому силой воли. Бабка звучно харкнула. – Масквич! В лоб кирпич! Когда масквич работать умел, я в девках бегала, цвяты нюхала. – Ничего, бабуля, – бодро ответствовал голосок, – будет плохо работать, мы его съедим. На этих словах попытки Алексея Иваныча увенчались успехом.
Когда он пришёл в себя во второй раз, то некоторое время лежал без движения, прикидываясь мёртвым, и прислушивался. Звуки кругом ничего не сказали Алексею Иванычу, так что пришлось ему приоткрыть глаза. Замутнённому пережитым ужасом взору его открылась просторная поляна. В центре поляны стояла большая изба на странных, гнутых сваях. У крыльца избы, спиной к поляне, возилась согбенная бабка с клюкой, а по поляне был рассеян десяток потрёпанных личностей разного возраста, в каждой из которых угадывался бывший турист или туристка. И все эти мрачные, грязные, замученные люди занимались чем-то загадочным со странными подвижными коробками из-под обуви. Алексей Иваныч открыл глаза шире и даже привстал. Рядом с ним заросший щетиной мужик меланхолично пихал в коробку живых червей. Коробка оказалась не совсем коробкой — это был небольшой деревянный ящик на тощих цыплячьих ногах, покрытый соломенной крышей. В ящике были прорезаны дверь и окна. В дверь-то червей и пихали. Однако, судя по всему, в ящике кто-то сидел — черви летели обратно в мужика. Алексей Иваныч огляделся. У каждого человека было по одному-два подобных ящика. Разница была в том, что у некоторых ящиков было по четыре цыплячьих ноги, а не по две, у некоторых имелся крокодилий хвост, а некоторые ящики сидели гроздью по три, как будто росли из одного корня в виде курьих лап. Алексей Иваныч начал остервенело тереть глаза.
Сопляк в косоворотке восседал на бочке, обложившись толстыми книгами. Рядом с бочкой сидел тощий облезлый волчара. – Бабусь! – закричал пацан, – Я нашёл, откуда избушата! Это межвидовое скрещивание, ибр... ирб... имбридинг! – Вумбилдинг, – отозвалась Яга, – ты паспорты не потерял ихние? Люди на лужайке напряглись. – Не, – сопляк значительно похлопал себя по боку, где, видимо, у него хранились все паспорта. И Алексей Иваныч тёр глаза и никак не мог поверить в то, что всё происходит наяву. Слева от него изнурённая девчонка старалась приладить на крышу одного из «избушат» клок соломы, пока её второй — трёхящичный – подопечный пинал собрата куриными лапами с острыми когтями. – Помнишь, Горыныч-то прилетал, ну вот, – продолжал Ванька. – Сделал нашей Нюрке... имбридинг. – Мимбриндинг, – ворчала Баба-Яга, – нахватался словей, хоть режь, хоть шей. Я тебе так скажу: ежели я ещё этого гада тут увижу, я яво ушибу насмерть! Она ловко пнула избу, и, к ужасу Алексея Иваныча, та распрямила согнутые сваи, которые оказались огромными куриными лапами, и с шумом почесала ушибленное место. Волк и Ванька-сопляк тем временем шустро ринулись под избу и выскочили раньше, чем та уселась на место — в руках у Ваньки и в пасти у волка было десятка два крупных зеленоватых яиц. – Имбридинг, – продолжала ворчать Яга, – греховодство одно, вот што, никакой приличный зверь полукровок не признаёт, наплодили тут, ядрёна-матрёна. Волк и мальчик скучающе смотрели на бабку, которая придирчиво перебирала яйца. – Баааа, а кто мой папа? – протянул Ванька. Волк странно хыкнул. – Нет у тебя папки, – завопила Яга, – я у тебя и мамка, и папка, ты сам у меня в капусте народился, бабке пригодился. Пацан открыл было рот, чтобы что-то возразить, но его прервал гул самолётных турбин. Алексей Иваныч с надеждой посмотрел в небо: спасатели? Раздался дикий боевой визг, а следом за ним в небо взвилась Баба-Яга в ступе: – Ырооооод! – орала она. – Горыныч, цуцкин сыыыыын! Я те покажу избы портиииииить! – Слева заходи, слева!... Справа, справа, он на левую башку кривой, – подсказывал с земли Ванька. Они с волком, задрав головы, с интересом наблюдали за сражением, помахивая страшно похожими пушистыми волчьими хвостами. Алексей Иваныч решил, что паспорт ему ни к чему, тихо поднялся, пользуясь тем, что лежал далеко в стороне от остальных пленных, скинул с себя рюкзак и дал дёру.
Смешно, но Алена всегда боялась летать на самолетах. Нет, даже не так, боялась взлетов, потому что ей всегда казалось, что самолеты взлетают над огромной пропастью и, если двигатель откажет, они упадут.
Сейчас ей тридцать лет, она работает борт-проводницей и отлично знает, что никакой пропасти не было и не будет, лишь взлетная полоса, неприятное ощущение в животе и уши, которые закладывает от давления. Но страх остался, далекое новогоднее воспоминание из детства.
Вы никогда не поверите, кто ей рассказал про эту пропасть. Уже вижу ваши нахмуренные брови и надменные усмешки. Ну что же, это случилось тридцать первого декабря. Все блестело перед глазами от мишуры и снега, на ней было белое платье в крупный красный горох и бантики, Аленке было четыре года. Косте было пятнадцать, ему тогда подарили очередной самолет. У него была огромная коллекция, все полки в их с братом комнате были заставлены игрушечными летательными аппаратами. Самый большой аэродром в мире, так когда-то решила Алена, и бывало, повзрослев , прилетала в новый аэропорт, провожала равнодушным взглядом ряды самолетов, качала головой и думала про себя «А у Кости аэродром был больше». читать дальше Костя был на седьмом небе от счастья в ту ночь, он всегда чрезвычайно радовался новым самолетом, бегал с ним по маленькой двухкомнатной хрущевке, сложив губы трубочкой, пытаясь повторить гул турбин «ЧШУУУУУ! Идем на посадку!». Ему подпевали гости Голубого Огонька с экрана телевизора. Его младший брат Толик (ему было около пяти) и Алена смеялись вовсю, а взрослые натянуто улыбались. Как сказать…знаете, посмеивались. Мама Алены тогда наблюдала за Костей и крепко-крепко обнимала свою дочурку, наверно, думала, как же ей повезло, что ее девочка здоровая. А позже дети играли в летчиков, ведь это была самая большая Костина мечта – управлять самолетом. Он надеялся, что когда он станет, действительно, взрослым, то родители подарят ему настоящий самолет. Да, в их детских играх Костя всегда был пилотом, Алена была то пассажиром, то стюардессой, Толик был вторым пилотом, пассажиром или, вообще, отказывался летать. Он больше любил ковбоев и машинки. И вот для Кости самым ответственным моментом был взлет, потому что его игрушечные самолеты всегда-всегда взлетали в воздух с самого края огромного деревянного стола, или не взлетали….падали на пол. «Ба-бах!» Кричал тогда Костя так пугающе, что Алена тут же закрывала себе глаза ладошками.
Их матери дружили, Алена приходила в гости к Толику и Косте на все праздники, выходные, иногда даже будни. Детям нравилось проводить время вместе, тем более, что жили они в соседних домах. Алене и Толику вскоре надоели самолеты, они играли в денди, перепрыгивали с кровати на кровать, представляя себе, что это пропасти. Потом увлеклись рисованием, пением, танцами, обещали друг другу, что когда вырастут, то обязательно поженятся. А росли они, как и все дети, очень быстро. Только Костя не рос, он, конечно же, изменялся, вытянулся, как каланча, стал отращивать усы, потолстел, но Алена и Толик уже научились читать и считать в столбик, а Костя все никак не мог этого сделать, он мог считать только до десяти, загибая свои пальцы. Он очень обижался, что дети больше не ходят играть с ним в летчиков. «Костя такой глупый! Представляешь, он даже не знает столицу России!» - за ужином как-то воскликнула Алена и получила свой первый в жизни подзатыльник. -Чтобы я никогда больше от тебя такого не слышала! Костя – больной ребенок! -Нет, он здоровый, у него нет температуры, - глотая от обиды слезы настаивала Алена. -Он болеет с самого рождения, он умственно отсталый. Да, Костя отставал с каждым годом все больше и больше от Толика и Алены. Дети пошли в школу, с разноцветными ранцами за спиной подбрасывали в воздух целых ворох осенних листьев. Костя в школу не пошел, его мама давала ему в это время какие-то таблетки, а позже он должен был спать во время сон-часа. Да его и не интересовала школа, там же не было самолетов.
Алена и Толик были в разных классах, они стали видеться не так часто, у девочки появились подружки, а во втором классе она влюбилась в мальчике, сидевшего за соседней партой. Позвонила Толику и честно призналась в том, что, наверно, выйдет замуж за другого, когда вырастет. Толик обиделся, на этом их детская дружба закончилась. А про Костю она и вовсе забыла. До того момента, пока в классе седьмом не стала встречать его каждый день по пути из школы. Он гулял с маленькой собачкой с приплюснутой мордочкой. Взрослый мужчина с усами и бородой, а глаза все те же, добрые и светлые. -Алена! Привет! – голос у него так и не сломался, остался мальчишеским, высоким и звонким, - познакомься, это Яша. Как твое здоровье? – Костя всегда был очень вежливым. -Нормально, - Алена косо взглянула на проходивших мимо одноклассников, не подумали бы они чего-нибудь лишнего. -Яшу нам бабушка подарила! А знаешь, я летал к бабушке на самолете в Анапу, самолет делал так «ВШУУУ!» Она тогда с кислым лицом слушала его несвязную историю, стыдясь того, что ее могут заметить рядом с ним, а Яша вертелся вокруг нее, виляя хвостом, туда-сюда и ноги потом запутались в шлейке от поводка. На следующий день она уже возвращалась из школы другим, более долгим путем.
Она, все равно, часто видела Костю, когда ходила в магазин, или вечерами, втихаря, курила на балконе свои первые в жизни сигареты, или когда заносила маминой подруге какие-то вещи. Костя очень часто гулял с Яшей, одинокий и потерянный. Он смотрел себе под ноги и искал потерянные монетки, каждая копейка была для него счастьем. -Я коплю на самолет, - говорил он и лучезарно улыбался. В его комнате была целая банка найденных монеток. Толик иногда брал оттуда мелочь на проезд.
Алена закончила школу и уехала учиться в другой город. Плохо сдала сессию и вылетела с бюджета, нужно было срочно искать работу. Подруга предложила попробовать поступить в авиа-колледж, так, по приколу, вдруг возьмут. И взяли. И отучились. И стали летать на самолетах.
Недавно Алена летала рейсом в родной город. Прилетели утром, а следующий рейс был только вечером. Женщина решила заехать домой, навестить пожилых родителей. Взяла такси из аэропорта, прислонилась к стеклу, провожала взглядом мелькающие городские огни. Давно ее здесь не было, многое изменилось, здания стали низкими и обшарпанными, люди незнакомыми и неродными, и нигде нет ее следов. Как будто бы не было никогда в этом городе девочки по имени Алена.
Машина заехала во двор, проезжая мимо такой знакомый соседний дом, на четвертом этаже горел свет. Наверно, мама Толика и Кости готовила ужин (а жива ли она?). А у подъезда стоял толстенький мужчина, маленький хромающий пес медленно обнюхивал сугробы. Мужчина смотрел на небо и улыбался. Алена вышла из машины и машинально тоже посмотрела на небо. Вечер. Звезды. Голые ветви деревьев. Крупные хлопья снега. И там, вдалеке, мерцающая точка … самолет пролетел.
В моих словах и в моих руках загорается новый стих, он огнем горит, и осень в нем отцветает и говорит,отцветает и говорит, что в ответе мы за клочок небес, за белесый безлунный лес. Что в ответе мы за очаг и сталь бесполезных церковных месс. Мне печаль нести, отпечаток тьмы, и в обычный погожий день ты откроешь дверь и возьмешь на миг тяжесть встреч и улыбок плен. Я держу ответ за твою судьбу, золотую сплетая нить, и прошу тебя не сдаваться нет, я прошу тебя просто быть. Мне хромою Смертью дан шанс на раз, победить и убить ее. Только каждый раз и на каждый час, понимаю мое – твое. Не любовь связала нас, не семья, и не кровь привязала здесь. Наша жизнь похожа на дважды два, наша связь – по-иному, месть. С головой ныряю в голубую гладь, разгоняя галлоны льда. И на дне реки, замечаю я, догорает твоя звезда. Если я достану ее, спасу, разгоню сонмы слез и тьмы. И поверь мне, друг, эти чувства здесь посильнее любой любви. Что для нас любовь, отголоски фраз, пыль фантазий и просто – пыль. Если я дарую тебе дорогу, ты меня провожаешь в быль. Мы пройдем сквозь Мир, сквозь осколки слез, только руку мою держи. От тебя руками гоняю Смерть, ты меня обращаешь в жизнь. Неизменно все, сколько б жизней нам не даровать Судьбе. Ты хранишь от зла, ну а я тебя побеждаю всегда в стрельбе. Ты бежишь от пуль, закрываешь дверь, для меня пули не страшны. Ночью я одна, беззащитна здесь, защищаешь мои ты сны. Я твой щит от пуль, ты моя стрела от кошмаров в ночной тиши. Если вдруг темно, если сил уж нет, я прошу лишь одно – пиши... Нет в молитве сил, и замолкли вновь все набаты церковных месс. Мы с тобой одни, и лишь для двоих открывается темный лес. И в душе моей осень вновь поет, зацветает и говорит, что рассвет встает, и читаешь ты по губам мой последний стих.
читать дальшеГде ты, моя сестра, где ты меня не ждешь, Где ты меня не ищешь, в своих облаках витая, Не хранишь больше наши немые песни, смешные тайны, Зная, что никогда меня не найдешь, Зная, что я никогда с тобой не останусь?
У нас разные отцы и разные матери, Но, пожалуйста, слушай, слушай меня внимательно: Если не я, то кто будет обнимать тебя?
Где ты, сестра, где ты меня не знаешь, Где обо мне не думаешь, не вспоминаешь, Не ведаешь, что же со мной случится, Не звонишь мне в разлуке ночью? Я теперь не глажу твои ключицы - Мы с тобой волчицы, Ходим поодиночке.
Нет ничего нежнее, чем поцелуй в затылок, Я рождена, чтоб стоять за твоей спиной, защищая с тыла, Ты уйдешь - я уйду, ты остынешь - и я остыну.
Слышишь, сестра, во мне дребезжит тоска, Нервное время держит меня в тисках. Белые пальцы кровью разлили вино на скатерть - Помнишь, я обещала не отпускать их? Где ты, сестра? Я так устала тебя искать.
Я еще не живу, но уже, так и быть, пытаюсь, Лечит не время, а хлопоты и усталость. Скажи мне, сестра, зачем я одна осталась?..
Мать Тереза совершает смертный грех в чистилище(с)
Название: Багиня Автор: Федя Сумкин для fandom Tales 2013 Бета: анонимный доброжелатель Размер: 525 слов Жанр: притча Краткое содержание: Айфоны, сыроедение и поэзию она любила по средам, стразы Сваровски, музыку кантри и лютеранство предпочитала по субботам. Примечание/Предупреждения: абсурдная концовка
читать дальшеВ недавние-пренедавние времена жила-была принцесса, и любила она до смерти всякие новомодные веяния и девайсы. Надо заметить, для ясности повествования, что принцесса эта дурой была невероятной. Увлечений у неё были тысячи тысяч и, как правило, друг другу сильно противоречили. Принцессу это, впрочем, не смущало. Айфоны, сыроедение и поэзию она любила по средам, стразы Сваровски, музыку кантри и лютеранство предпочитала по субботам. В другие дни недели тоже находилось всякого модного: то жж заведёт, то игуану барбадосскую, то девушку-алеутку. Утром в понедельник она шла на слёт чайлд-фри на центральной площади, вечером — на пикет за отмену абортов и права эмбрионов в центральном парке. Днём во вторник она худела по методу мясоедения, а ночью объявляла, что питается только сырыми не проросшими зёрнами проса. К большому счастью королевства, реальной властью принцесса не обладала, иначе королевству очень скоро настал бы конец и огонь, ведь как мы с вами помним, дурой принцесса была страшной. Её папик-король относился к причудам дочки крайне снисходительно: «Она у меня разносторонне развитая личность» — говорил он и умильно стирал набегающую на отеческий глаз слезу. Мало ли, много ли времени принцесса увлекалась подводным дайвингом и помощью детям-инвалидам, но вот пришла пора ей ударится и крепко в астральные дела. Дела эти обычным людям не понятны, а понятны только принцессам при условии, что они дуры полные. Да не на день она ударилась и не на два, а аж на целый месяц, изучала труды по инопланетному происхождению пирамид, проникалась мудростью по поводу трёх стадий помутнения ауры, завела себе по это дело бложик и давай там эзотерическим опытом делиться. Тут уж даже король приуныл и вспотел. Бложик-то принцессин всякому здравому смыслу и магической науке противоречил. А тут начали настоящие маги читать, а потом ещё и драконы. Короче, после недели этакого позора колдуны и ведьмы, похохатывая, навсегда вычеркнули её из списка потенциально проклятых принцесс. А всем известно, что быть проклятой принцессой — самый верный способ отхватить себе самого геройского принца. Драконы тоже в долгу не остались и на форуме у себя разместили ссылку на её блог с пометкой: «не красть». Короче, ещё одну статью удачного замужества убавили. А для сказочных, да и для реальных принцесс, чтоб вы знали, замужество не столько дань традициям и кость в зубы причитающим родственникам, сколько самая что ни на есть основа политической стабильности. Одним словом, даже король-отец признал, что принцесса дура дурой. Но принцессе на это было целиком и полностью положить без прибора. Драконов, ведьм и замуж она со своими астральными делами на башне вертела. Набрала она целый воз библиотечных книг по астралу и практиковалась ночи на пролёт, пока однажды возьми да и не вылети прочь из своей истории в астральные коридоры. Тут в королевстве все её с факелами под кочками болотными искать кинулись. А принцесса тем временем покрутилась в астрале, испытала там неизведанное и непознанное, набралась мудрости нечеловеческой, стала три метра ростом и со звездой во лбу горящей, восьми рук и синей полосы на носу. И вылезла обмудренная и преображённая принцесса прямо к автору. На автора посмотрела глазом астральным, рассекретила его три ауры, во всех местах дырявые, плюнула на него сгустком света истины и говорит басом: «Сам ты, автор, дурак и насикомое, а я — багиня», хлопнула дверью и пошла дальше астрал покорять. Автор утёрся, но мнения своего не поменял.