Признанный лидер забега по чужим тарелкам
Сажусь на диету из печенек, надо же как-то лелеять свои несуразности. Ем по одной в полчаса, запиваю колой. Ну чем же вам не частое питание небольшими порциями. А впрочем, завтра будут новые глупости и новые придумки, чтобы была мотивация разлеплять веки по утрам, умываться, что-то там придумывать с одеждой. Сегодня у нас в меню джинсы, майка и клетчатая рубашка. И ни грамма косметики. В метро ехала как голая.
Полгода, ну или год назад, наверное даже ночью, ну, чтобы было многозначительно и высокопарно – конечно ночью, после очередных безмозглых рыданий и истерик, уже иссушенная и выдохшаяся, я молила что-то или кого-то там наверху, ну или внутри, о покое. И чтобы не было больно. Чтобы не терзало, не выпивало меня. И вот мировая душа или барабашка подарили мне спокойствие. Гармонию. Непробиваемость. Отсутствие разрушающих невзаимных чуйств. Все убралось и успокоилось. Отросла шкура, и внутри тихо и бездвижно. Но что же? Я, смешная женщина опять, как всегда, недовольна. У меня, понимаете ли, «надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам». Не больно, не плачу, но все так же пусто. Где была боль - осталась пустота. Где была пустота – без изменений. И вот теперь с протянутой рукой хожу за прежде нелюбимыми, за прежде отвергнутыми, за неинтересными, за не моими. Не потому что хочу тихой гавани, теплых объятий и мятного чая с малинкой. Хотя хочу конечно, что уж там. Но что совсем невыносимо – даже не отсутствие взаимности, этот момент давно и многократно отработан, уже не беда. Невыносимо отсутствие влюбленности. Мы с ней срослись уже до смешного, и она перепрыгивала с одной жертвы на другую, при этом мельчая и видоизменяясь, но на самом деле скорее уж она была влюбленностью в саму влюбленность. И вот она так измельчала, что совсем испарилась. Все, если прочитаешь – ликуй, мне важно не любить и быть счастливой, а найти себе самой грабли побольше да поострее, хорошенько несколько раз (сколько они позволят), на них наступить, а потом кайфовать от шишек, при этом образовавшихся. Все, признала. Теперь оно должно сгинуть. Может быть.
Полгода, ну или год назад, наверное даже ночью, ну, чтобы было многозначительно и высокопарно – конечно ночью, после очередных безмозглых рыданий и истерик, уже иссушенная и выдохшаяся, я молила что-то или кого-то там наверху, ну или внутри, о покое. И чтобы не было больно. Чтобы не терзало, не выпивало меня. И вот мировая душа или барабашка подарили мне спокойствие. Гармонию. Непробиваемость. Отсутствие разрушающих невзаимных чуйств. Все убралось и успокоилось. Отросла шкура, и внутри тихо и бездвижно. Но что же? Я, смешная женщина опять, как всегда, недовольна. У меня, понимаете ли, «надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам». Не больно, не плачу, но все так же пусто. Где была боль - осталась пустота. Где была пустота – без изменений. И вот теперь с протянутой рукой хожу за прежде нелюбимыми, за прежде отвергнутыми, за неинтересными, за не моими. Не потому что хочу тихой гавани, теплых объятий и мятного чая с малинкой. Хотя хочу конечно, что уж там. Но что совсем невыносимо – даже не отсутствие взаимности, этот момент давно и многократно отработан, уже не беда. Невыносимо отсутствие влюбленности. Мы с ней срослись уже до смешного, и она перепрыгивала с одной жертвы на другую, при этом мельчая и видоизменяясь, но на самом деле скорее уж она была влюбленностью в саму влюбленность. И вот она так измельчала, что совсем испарилась. Все, если прочитаешь – ликуй, мне важно не любить и быть счастливой, а найти себе самой грабли побольше да поострее, хорошенько несколько раз (сколько они позволят), на них наступить, а потом кайфовать от шишек, при этом образовавшихся. Все, признала. Теперь оно должно сгинуть. Может быть.