Выкладка завершена

Название: Вкус вишни
Фандом: ориджинал
Авторы: Darian, Laise
Жанр: слэш, романс
Рейтинг: от R до NC-17
Категория: психологические самокопания, с элементами BDSM, как ни странно, романса, и совсем Хэппи-эндом.
Саммари: Так сложилось, что в этом мире боги однажды пошутили, позволив одним смертным приказывать, а другим - покоряться. Одни всю жизнь опекаемы, другие - опекают. А как быть, если нет желания покоряться, но есть долг, который повелевает смириться?
Дисклаймер: наше и только наше

Мастер, спасибо тебе )))

Действующие лица (само собой, главные)

Ашер Ле Каде – 18 лет
Среднего роста, гибкий, подвижный, физически – хорошо развит, поскольку достаточно времени уделял тренировкам. Великолепный наездник, недурственно обращается со шпагой. Получил неплохое образование, и даже иногда пишет сонеты, когда находится в хорошем расположении духа, любит играть на гитаре. Романтичен, любит жизнь во всех проявлениях, но любовь выявляет очень тихо и мирно. Не чужд флирту и интрижкам.
Привык всё делать сам, все свои проблемы так же решает сам по мере их возникновения.
Категория «друзья» отсутствует. Имеется в наличии категория «приятели». Приятелей у него достаточно много, но ни один и никогда не рассматривался как объект нежности.
Любовь воспевается как нечто нежно-прекрасное, светлое, недосягаемое и… нижнее.
Категорично боится довериться и доверять.

Рене-Лоран де Монтрай. 28 лет.
Высокого роста, гибкий, хорошо сложен. Отличный фехтовальщик и наездник. Красив, держится высокомерно. Несмотря на это, имеет несколько очень близких друзей - но есть и личные враги, само собой. Богат и знатен, отличный жених - но только для мужского брака, поскольку когда его младший брат влюбился до умопомрачения в некую красавицу, Рене уступил ему возможность жениться (которая была по идее его привилегией как старшего брата) и тем самым устранился из линии наследования. Впрочем, пока намерений связать себя узами брака не проявлял. Зато имел много любовников, да и вообще он один из самых блестящих придворных. Мнения о его характере противоречивы - смотря кто их высказывает - но все сходятся на том, что графа всегда держит свое слово.



Бал был в самом разгаре. Все, как обычно. Блистали красотой - и красотой одеяний - еще незамужние юноши и девушки, отчаянно флиртуя направо и налево и показывая, что они нелегкая добыча - и тому, кто хочет снять с них все это великолепие и надеть на них ошейник, придется постараться. Блистали уверенностью и роскошью те, кто уже надел ошейник на кого-то - и светились покорностью взгляды тех, кто этот ошейник уже носил, будь то очаровательные девушки, чья грудь из соображений приличия была все же прикрыта, или нагие до пояса юноши... все как обычно.
Рене улыбнулся, медленно отпивая вино из своего бокала...

Ашер перевёл дух. Всё-таки, поэтическая дуэль – дело нелёгкое, но выдержал он её с честью. Противник – блондин с вызывающей улыбкой, победно улыбался. Ну как же, собрать воедино заданные слова и превратить их в нечто осмысленно-трогательное, с надрывом, и чтоб это нечто не провоцировало, а вызывало сочувствие…
Молодой человек на миг опустил взгляд. Вздохнул, и когда обвёл глазами круг слушателей, в глазах плескалась тоска. Весь фокус даже не в том, чтоб прочесть… Фокус в игре голоса, в изгибе тела, во взгляде, позе, лёгком придыхании. Поэты тоже актёры, и в куда бОльшей мере, чем прочие.

Ты на той стороне. И приставлена шпага к груди.
Ты на той стороне. Я не знаю, что ждёт впереди.
Ты мне враг. И твой взгляд на себе я ловлю.
Ты мой враг… А я жить без тебя не могу!
Ты на той стороне. Без тебя моя жизнь пуста.
Целый миг меня держит твоя красота.
Сделай шаг. Пусть пронзит меня тонкий клинок.
Вряд ли в жизни моей без тебя будет прок.

читать дальшеБлондин склонил голову в знак того, что проиграл этот круг, и отошёл.
Как жаль, что с такой лёгкостью нельзя доказать, что он в состоянии быть один, что не нужны покровители, и уж тем более, не нужен… супруг. Как жаль, что он родился на целый час позже брата. Как жаль, что Марселю позволено обладать, а ему путь лишь один – подчиниться.
В последний круг загадали бой. Не просто бой, фантазию о богах.
Юноша задумался. Так тонка грань между поклонением и святотатством! Воспеть одного – значит преуменьшить заслуги другого. Нельзя, но и пропустить нельзя, когда победа так близка! Хоть бы и в словесной дуэли, иллюзорной, тонкой, но он должен победить, если не может быть победителем в данной ему жизни.

Мой дух сорвался и летит
Сквозь ночь, сквозь дождь и бой.
Мой дух тетивою звенит.
Мой дух идёт с тобой.

С тобою рядом я – клинок,
Я страж, я тень твоя.
Где ты отстанешь – я в рывок
Уйду, щиты творя.

Протянута вперёд рука, чуть подрагивает от внутреннего напряжения, и прыгают уголки губ. Точно незримая тень и вправду летит рядом с возлюбленным, летит, прикрывая от невидимой опасности, собой отражает направленные заклятия… Сражения богов на человеческие не походят, и законы богов отличаются от законов, данных смертным.

На пораженье права нет.
Не повернуть назад.
Меня не станет – лунный свет
Пусть воскрешает вас.

За нами – сила миражей,
И мощь подлунных грёз.
Мой образ в сонме витражей
Не проливает слёз.

Когда до Рене донесся голос юноши, он улыбнулся, пряча улыбку в прикосновении губ к бокалу - прохладный край бокала, терпкое прикосновение вина... слабая замены поцелуя.
Юный Ашер кружил головы слишком легко - красота его была несомненна... перед одной только красотой можно было бы устоять - но вот голос...
- Любуешься? - с понимающей улыбкой спросил его Лионель де Эрро, худой смуглый красавец с темно-каштановыми волосами.
- Ты меня слишком хорошо знаешь, - усмехнулся Рене, - тебе нет смысла врать. Любуюсь, конечно.
- Ты не единственный, - заметил Лионель. - Если бы не мой Жерве, я бы и сам попытался...
Это было шуткой. Лионель обожал золотоволосого Жерве без памяти - и Рене знал об этом получше многих прочих.
Жерве улыбнулся и прильнул к Лионелю. Лионель погладил его шею кончиками пальцев, прочел ими поверх ошейника - интимная ласка, которой они оба совершенно не стеснялись...
Рене снова поднес бокал к губам - но пить не стал. Ему нужно было коснуться прохладного стекла, чтобы хоть немного охладить пылающие губы.
Ашер... Ашер ле Каде... Ашер... Шери... черная сладкая вишня, шелковистая и прохладная, жаркая от потаенной сладости... Шери... какой же у тебя голос... и как он может звучать, когда ты...
Сознаешь ты это или нет - но ты создан для страсти... для того, чтобы отдавать ей всего себя... черная прохлада, упоительная сладость... Шери...
Впрочем, не только Рене приходили в голову подобные мысли - еще никем не завоеванный красавец Ашер был ходячим соблазном... но когда к нему подошел Антуан де Вард, Рене нахмурился... вот уж кого-кого, а Антуана он знал хорошо - и не терпел искренне... Лионель его просто ненавидел, и надо признать, у Лионеля была причина...
Антуан склонился к Ашеру почти интимно.
- Поздравляю, - произнес он. - Вы великолепны, Ашер... боги - как прекрасно вы бы смотрелись в ошейнике!
Да - это был комплимент... но не из тех, которые говорят публично...
Ашер вовремя удержался от того, чтоб не нахмуриться. Ещё одно маленькое НО. Нельзя показывать, насколько ты взволнован. Это тут же расценят как слабость, и не преминут тут же наказать за неё. И потому, юноша сдержанно поклонился с лёгкой полуулыбкой, за которую, будь подошедший его господином, поплатился бы и весьма жестоко.

- В предположеньях Ваших – истин не ищу.
Как не ищу в огне прохлады зимней.
Но на судьбы проказы вовсе не ропщу,
Ведь поводок в руках удержит самый сильный…

Ещё один поклон, на сей раз раскрытая ладонь прижата к груди. Он ускользнул осторожно, пока не сказали ещё какой комплимент. Пусть сомнительный, пусть на грани дозволенного, но на который придётся ответить куда серьёзнее, и уже не ироничным стихом.
Хорошим поводом был бокал вина. Напряжённое горло требовало немного влаги.
Рене возник перед Ашером в тот самый момент, когда юноша оглядывался в поисках чего-то - а потом увидел то, что искал, слугу с подносом, на котором стояли полные вина бокалы, и направился взять один из них. Рене оказался возле слуги раньше - и первым взял бокал с подноса - и когда Ашер протянул руку к подносу за вином, Рене вложил бокал в эту руку.

- Хмельная ночь в звенящем хрустале,
Пьянящий зов и голоса и взгляда...
Бокал вина томится но столе -
Кому оно достанется в награду?

Голос у Рене был сильный и глубокий, и сейчас он чуть приглушал его сознательно... только голос и улыбка...
Стихи можно было понимать двояко - и как намек на то, что вино достается победителю турнира, и как намек на то, что он сам - это вино, опьяняющее и прекрасное...
Ашер вздрогнул и поднял взгляд на говорившего. А строки вырвались сами, помимо воли, и лишь потом, совсем уж отстранённо подумалось, что вот ЭТО совершенно точно расценят как пощёчину. Или ещё чего похуже. И тогда, как в предыдущем круге, останется только шагнуть на встречу острию шпаги и ни о чём не сожалеть.

- Пустое, право, голос, взгляд и зов.
Вина томленье стоит ли уважить?
И… Я победу признавать готов
За тем, чей разум мной не взбудоражен!

Многовато безразличия в первый двух строках. И слишком много почти что ярости в последней. Так много, что до безумия напоминает страсть.
Будь рядом отец – назвал бы гордецом. А брат бы только ухмыльнулся. Можно лишь смягчить смысл сказанного. О, если бы не предыдущий наглец с намёком!
Ах, Шери... какой же ты гордец... ты и в сотую долю не подозреваешь, как соблазнительна твоя гордость!
Рене засмеялся - коротким чувственным горловым смехом.

- Ты хочешь быть тому послушен,
Чей разум будет равнодушен?
Кто выплеснет в огонь вино
Лишь потому, что все равно,
Хрусталь раздавит каблуком?
Твой выбор плох - но что мне в нём?
Ответ твой мне предельно ясен...
Но я с ним просто не согласен!

Ах, Шери... будь твой выбор и вправду таков, ты бы принял комплимент Антуана - более равнодушной твари себе и вообразить трудно... но я не отдам тебя ему... я тебя никому не отдам!

Юноша выгнул бровь. Не отступится? Странно… До этого момента все, кто отведал дерзкой оповеди от него – уходили. Сложно спорить с тем, кто всё сводит к иронии и тонкой насмешке. Но глубоко внутри заныло. Если этот не отступится, если рискнёт?

- Повелевать – запрет богами освящённый.
Мне б стоило родиться часом раньше,
Чтобы прощать… Но быть всю жизнь прощённым,
Игрушкой яркой… нет, рабом для чьей-то страсти… - Обида плеснула в глазах, и он скрыл её, опустив взгляд, а потом залпом выпил вино.

Игрушка? Раб? Смотря в чьих руках... подчинение может быть разным, Шери...
Рене покачал головой.

- Но скрипка быть обречена немой
Без тонкого смычка в руке умелой -
Мелодия лишь вызвана рукой,
Поет же скрипки страсть, душа и тело.
Рука и скрипка, струны и смычок
Способны петь - но петь лишь только вместе.
Всему на свете свой отмерен срок,
А в общей песни нет урона чести!

Рука повелевает скрипкой - но она не может сама без скрипки создать мелодию - как и скрипка без руки... как же ты можешь звучать, Шери... как ты можешь звучать...

На них поглядывали, их оценивали, к ним прислушивались… Они привлекали внимание, а тихие строки, которыми они обменивались, заставляли многих, очень многих превращаться в слух.
Строки прыгали, строки сбивались, строки не хотели слагаться воедино, и Ашер ничего не мог с этим поделать. Как если бы в самый важный момент ему вдруг отказал голос. А голос и отказал… Голос разума, голос души и голос сердца.
Что ответить? Как ответить? Почему его сравнили со скрипкой? Так уверенно, так сильно, так красиво сравнили? Так, как у него самого не получается! А ведь не получается верный, точный ответ!
- Зачем Вам кто-то, кто покоряться не станет? – сдавшись, выдохнул юноша. Пауза затягивалась, и оставить слова без ответа было по меньшей мере чистым и бесспорным проигрышем.
- Покоряться можно по-разному, - улыбнулся Рене.

Покоряться... что ты знаешь о покорности, Шери? Она бывает разной... такой разной... и добиваются ее по-разному...

- Мне нужна моя скрипка, Ашер... мне нужен тот, кто откликнется моей руке...

Тот, кто будет звучать... ты просто не знаешь себя, Шери...

- Здесь слишком жарко, у вас щеки горят, - произнес Рене, - давайте выйдем на балкон...

Горят - но не от жары...

Не давая юноше опомниться, он повел его на балкон - не обняв за талию, не взяв за руку... он просто шел рядом.
- Вы можете выбрать любого, кого угодно, кто находится в этом зале, каждый готов, только дайте им знак… - Ашер шагал ровно, прямо, не глядя на собеседника. Шёл как на расстрел, будто уже ощущал летящую в сердце пулю, и потому даже не стремился уклониться. – Я не стремлюсь обрести господина. Не жду этого и не надеюсь. Я здесь по долгу. Только потому, что так распорядилась судьба. Во мне своего совершенного инструмента вы не отыщете.
Пустой бокал он оставил на каком-то подоконнике, и юноша глубоко вздохнул, когда лица коснулась ночная прохлада. Да… прийти сюда – самая удачная идея за сегодняшний вечер. По крайней мере, нет ни тяжёлых изучающих взглядов, ни коротких любопытных, ни откровенно-завистливых.
- Думаю, с понятием долга и обязанности вы знакомы. И прекрасно понимаете, что это такое. Мои родители сочли необходимым привезти меня сюда. И я должен хотя бы показать, что уважаю их волю и заботу обо мне.
- Но привезли они вас сюда, чтобы в конце концов пристроить в подходящий выгодный брак, - чуть грустно улыбнулся Рене. - И в один не прекрасный для вас день, они сами выберут для вас господина - если этого не сделаете вы... и ваш долг прикажет вам согласиться... вы не ищете себе господина, Ашер, потому что вы уже нашли его, он у вас есть, это ваш долг... а долг - ревнивый повелитель, он забирает подвластного ему без остатка и ничего не оставляет любви и жизни... и вы исполните то, что он велит... а ваша гордость слишком велика, так что выбор вы, скорее всего, сделаете самый дикий... или полностью положитесь на выбор родителей - а они столицу не знают... но если они согласятся для вас на сватовство Антуана, я его просто убью!

Эта дрянь не действует иначе, как наверняка... и уж если он делал тебе сегодня такие комплименты, то на что-то надеется... и остается молить богов, что не на согласие твоих родителей...

Теплая ладонь Рене легла на руку Ашера.
- Шери... я говорю это не потому, что ревную к нему - а потому что он сломает тебя... я видел, как это бывает... я знаю его... в нем нет снисходительности или терпения, ему безразлично все, кроме его желания - и он не станет ждать... он просто сломает тебя…

Почему я должен верить вам? Почему вы так обращаетесь ко мне? Словно я уже принадлежу вам? И грозите убить кого-то, уверяете, что не из ревности? И…

Неожиданное «Ты» резануло слух, простое прикосновение руки заставило отшатнуться. А взгляд оказался вовсе уж диким.
- А ВАШ интерес в чём? – губы сжались в ниточку и побелели. – Безразлично, что будет. Мне следовало родиться часом раньше, или не рождаться вовсе. Потому – всё равно, сломают или нет. Сломанному не во что верить, и надеяться не нужно. Потому что не на что. Может, даже к лучшему. И долг выполню, и всё расчудесно.
- Мой интерес? - Рене улыбнулся - не прежней улыбкой, другой, мягкой и завораживающей. - Вы не поймете... или не поверите...
Голос у него стал заметно ниже и медленнее, он тек, как мед... как ночь... черный мед, мерцающий звездами...
- Мой интерес... я хочу видеть тебя свободным, Шери... моим - и свободным... ты ведь еще никогда не был свободен... не был собой... я хочу этого... и потому прошу сначала твоего согласия - а не твоих родителей, и не отступлюсь... я хочу этого - и я не буду принуждать тебя к покорности... я согласен ждать, Шери... ждать, пока ты сам захочешь...
Рене снова положил ладонь на его руку.
- Твое согласие оградит тебя - и я клянусь, что не стану ломать тебя...
- Неужели вы не тронете меня? – усталое недоверие. И вот этого уже не спрятать, даже если опустить взгляд, даже если говорить спокойно и уверенно, или, напротив, истерично, а то и иронично. – Вы готовы ждать полжизни, и ради чего? Вы правы, в такое сложно поверить. Но знаете…
Усталость навалилась на плечи, совсем так же, как он любил сравнивать в стихах. Гранитной плитой. Неповоротливой и неудобной. На ум пришло ещё одно сравнение: как небесный свод, который неудобно натирает исстрадавшиеся плечи и шею.
Ашер ладонью прикрыл глаза и в следующий момент снова рассматривал собеседника с обычной иронией, с полуулыбкой, что непременно сопровождала все его колкие сатиричные куплеты.
- …я вам поверю. Хотя бы потому, что вы своё слово держите всегда. Во всяком случае, так о вас говорят. Негоже верить слухам, но я попробую вам поверить. Вы получили моё согласие, граф. Мои родители вам не откажут.
Устало опущенные плечи, усталый взгляд, усталое движение руки, прикрывающей глаза... боги - сколько усталости! Нет - я не трону тебя без твоего согласия... хотя именно это тебе и нужно, и ты даже не знаешь, насколько... но я буду ждать.
- Я сдержу свое слово.
Рене улыбнулся, взял руку Ашера - ту, которой он прикрывал глаза - и поцеловал запястье.
- Я сегодня же буду говорить с вашими родителями - на балу... или сразу после него, как будет приличнее...

Ты уедешь с этого бала моим нареченным... я не хотел спешить, но уж если Антуан позволяет себе такую развязность, время не терпит...

Рене посмотрел в глаза Ашера и неожиданно снова улыбнулся - какой-то очень ясной улыбкой.
- Шери... мороженого хочешь?
- Благодарю… - юноша кивнул.
И за то, что граф… может быть слово сдержит. И за деликатность. И за откровенность. И за попытку быть искренним и на искренность вызвать. Взгляды будут. Не будет в них больше вызова. Не будет пошлости. Хотя бы за это уже стоило благодарить.
Хотя, как знать, в какую петлю он суёт голову, вручая себя де Монтраю?
Цепляться же за мысль о том, что не тронут… что без согласия… Глупо, но эта мысль его и грела.
- Если здесь подают вишнёвое. Хоть и рискую попрощаться на некоторое время с голосом. Но если вас не смутит сипящее «да» исполненное для моих родителей мной, тогда точно не откажусь.
- Подают, - снова улыбнулся Рене - той же легкой и ясной улыбкой. - Я сейчас принесу.
Просто обещание принести мороженое... и все же в нем было столько нежности... и легкой, чуть уловимой иронии - ведь так полагается тому, кто ухаживает: подать бокал вина, принести мороженое - Рене слегка посмеивался над самим собой - и отчего-то от этого становилось легче - может, потому, что и Ашер был тоже склонен к иронии? Вот только у него она горькая, усталая - а Рене сейчас был легким и солнечным. И губы его, когда они коснулись кисти Ашера, были нежными и теплыми.
Он вернулся с мороженым быстро - Ашер даже задуматься толком не успел.
Обещан. Сам себя вручает, даёт в руки власть над собой, поводок от ошейника, который наденут на него в тот день, когда он скажет «Да» перед алтарём. Впрочем, то «да» будет лишь формальностью. Истинное, настоящее и полное «Да» уже сказано, здесь и сейчас, и слово своё он назад не возьмёт.
Хрустальная вазочка запотела, а розового цвета десерт, украшенный вишенкой чуть подтаял. Ашер с благодарным кивком принял предложенное лакомство.
Вообще-то, на балах он предпочитал ничего не есть. Максимум – что-нибудь потихоньку цедить. Лёгкое вино, сок, а в идеале – травяной чай. Но увы, в столице всё выглядело несколько иначе. Как ни странно, но поглощение пищи он считал почти интимным действом, что касается десертов… Многие из его знакомцев ухитрялись даже насквозь обычное яблоко съесть так, что становилось сложно смотреть на процесс безразлично-отстранённо. Всё равно так и подмывало поймать на кончик пальца прозрачную капельку сока и слизнуть её…
Ложечка была правильная: узкая и неглубокая. Много не зачерпнёшь. Но губам хватало и этого. Прохлады достаточно, чтоб они постепенно немели. В конечном итоге розовая капелька провокационно замерла в уголке, и юноше не осталось ничего, кроме как незаметно облизнуть губы, согревая их и не давая капельке самым наглым образом сбежать.

Шери... ты хоть понимаешь, что ты делаешь и как?

Предлагая юноше мороженое, Рене имел в виду только мороженое - без подтекста. Но что он имел в виду, и что получилось - оказалось совсем не тем же самым...
Никакой дешевой провокации вроде демонстративного облизывания ложечки с сексуальным придыханием.. нет. Узкая ложечка, легкое прикосновение губ... Рене с ума сходил, глядя на движения этих губ... вишневое мороженое... вишневая прохлада желанных губ...

Шери, черная сладкая вишня, прохладная снаружи - и горячая от сладости внутри... да что же ты делаешь... ты хоть понимаешь или нет?
Нет... наверняка нет... судя по тому, как именно ты слизнул капельку в уголке рта - точно нет. Слизнул самым кончиком языка, легким намеком... м-ммм... боги праведные - и как это очаровательное чудовище соблазна дожило до этого дня непросватанным?!

Когда Ашер поставил вазочку на перила балкона, Рене положил руки ему на плечи.
- В честь помолвки, - улыбнулся он и поцеловал юношу. Сначала - почти целомудренно, отогревая его губы своими, касаясь его прохлады своим теплом... потом - ласково проведя кончиком языка по нижней губе Ашера, чуть приоткрыв языком его губы, наслаждаясь их сладостью, их тающей в поцелуе прохладой...
- Шери... я готов ждать тебя... вечность...
Мальчишки в поместье таяли от его поцелуев. Спорили о том, кто придёт к нему следующей ночью. Готовились, каждый по-своему. А теперь за малым не таял он сам.
Не одно и тоже, когда целуешь ты, и когда целуют тебя. Вовсе даже разно.
Ашер изумлённо застыл, позабыв даже дышать, а когда вспомнил, понял, что сам тянется к тёплым губам того, кого отныне, да, именно с этого момента, будет звать не иначе как господином. Способность говорить вернулась спустя несколько мгновений.
- Мы… смертны… мой господин… Вечность же… доступна лишь богам… - юноша тихо вздохнул, переводя дыхание. – Давайте вернёмся в зал… Должно быть, отец меня уже ищет. Мы не думали задерживаться сегодня здесь надолго.

Может быть, мы и смертны... но когда под моими губами прохлада твоих губ, я чувствую себя богом... и когда твой голос произносит "мой господин..." Шери - даже сейчас в нем терпкая тающая горячая сладость... даже сейчас...

- Безусловно, - улыбнулся Рене. - Вот уж чего не стоит делать, так это откладывать сватовство. Идем, Шери...
На этот раз он взял юношу за руку - так они и вернулись в зал, держась за руки... что вызвало довольно любопытных взглядов, несколько завистливых, много одобрительных, радость на лицах Лионеля и Жерве - и такую откровенную бессильную злобу на физиономии Антуана, какую Рене видел только раз, когда Антуану объявили о вызове на бракоразводный процесс...
Отец Ашера и впрямь искал его - и Рене вместе с юношей направился прямо к нему.
- Сударь, - произнес он, слегка склонив голову, - я имею честь просить у вас руки вашего сына Ашера... - Той самой руки, которая уже была вложена в его руку...
Ансельм Ле Каде в ответ коротко кивнул и перевёл взгляд на сына.
- Если мой сын готов вручить себя вам, то я не смею отказать столь блистательному молодому человеку.
Ашер ощутил, как по спине течёт противный холодный пот. Пришлось приложить массу усилий, чтоб не сжать пальцы графа, и лишь сильнее расслабить кисть.
- Я даю своё согласие, отец. Я согласен признать… - заминка едва заметная, но такая неловкая. Он всегда мечтал сказать совершенно иное, но судьба распорядилась иначе, - …графа де Монтрай своим господином.
- В таком случае, не вижу причин, по которым я стал бы вам препятствовать…
Дату назначили сразу. А сам Ашер попросил только об одном: церемония должна быть скромной, и никаких излишеств, и главное - только самые близкие. Ансельм удивлённо взглянул на сына, но смолчал.
- Я хотел предложить то же самое, - улыбнулся Рене при виде удивления Ансельма. - Скромная церемония в моем замке, венчание в замковой часовне. И только самые близкие. Родственники и несколько самых близких друзей. Больше никто.

Потому что я не хочу, чтобы мне помешали... что неосторожное, а то и злонамеренное слово, сказанное кем-нибудь из гостей, спугнуло мою прекрасную птицу...
Только твои родители, Ашер... твой брат... мой брат с супругой, из моих друзей... пожалуй, только Лионель с Жерве... ну - может, еще пара человек, но это и все...

- Благодарю. – Ашер поклонился отцу, губами коснулся руки Рене. – Мой господин… Позвольте откланяться.
Это хорошо, что теперь он не обязан ходить на балы, что до самого дня бракосочетания не увидится с графом. Это очень хорошо. Потому что всего один поцелуй показал, что на самом деле дна у той пропасти, в которую он соскользнул, нет.
Две недели пролетели слишком быстро. Оглянуться не успел. Не успел привыкнуть к цветам и новому крою одежд. Не успел привыкнуть, что теперь придётся скалывать волосы на затылке, и к бархатной ленте – символу того, что больше он не принадлежит себе – тоже. Бархатка душила. Но каждое утро он снова и снова смотрел на себя в зеркало, запоминая новый образ. Иным ему больше не быть.
Перед самой свадьбой пришло письмо от брата. Марсель рассказывал, что один из юношей в поместье попытался наложить на себя руки. Был отловлен капелланом, выпорот, и водворён под наблюдение леди Марты, матери близнецов.
Ашер письмо сжёг. Сделать он ничего не мог, да и мальчишки прекрасно знали, что ни один из них не будет с ним, Ашером, после того, как тот признает над собой чью-то власть.
В общем, накануне собственной свадьбы юноша пребывал не в самом светлом расположении духа.
Для Рене эти две недели были и вечностью, и одним мгновением. Вечностью - потому что он сгорал от желания снова увидеть Ашера, обнять, прижать к себе, раскрыть поцелуем его губы... если бы ему раньше сказали, что можно терзаться неутоленным желанием и не спать ночами, он бы только иронически приподнял бровь... особенно если учесть, что речь шла о том, кто в назначенный день произнесет свои брачные клятвы, преклонит перед ним колено и коснется губами его руки... но он ничего не мог поделать с этой жаждой. Он даже похудел немного за эти две недели - что сделало его разве что более соблазнительным. И все же две недели пролетели как два мгновения - слишком многое надо было сделать. Подготовить свадьбу - причем именно скромную, интимную, непышную церемонию... оказалось, это труднее, чем организовать роскошные торжества.
А еще оказалось трудным даже не выглянуть в окно, когда Ансельм вечером приехал в карете с Ашером...

Ашер, Шери... я увижу тебя только завтра, во время венчания... только завтра - когда мои руки снимут с твоей шеи ленту помолвленного и наденут венчальный ошейник, а на твою руку - кольцо... только завтра... целая вечность...

Последняя ночь казалась бесконечной. Такой долгой, душной, одинокой, что хотелось выть. Высунуться в окно и выть во весь голос, кричать, ненавидеть весь мир. Но он молчал. Сидел на широком подоконнике, обняв колени, не в силах заставить себя лечь в постель. В чужую холодную постель.
Уснул он там же, ненадолго забылся тяжёлым сном, а когда проснулся, всё тело болело так, будто он верхом преодолел расстояние от столицы до родового поместья без остановок. Он загонял себя. Слишком устал, и усталость неотвратимо гнула его.

Боги… скорее бы конец…

За окном серело. Одна за другой исчезали с небосвода звёзды. Занимался рассвет.
Хорошо, что нынче свадебные клятвы даются не в это время, на рассвете. Раньше рассвет был священен. Все союзы, заключаемые на рассвете были истинно освящены богами. Не то, что теперь. А ведь приди графу в голову идея провести обряд сейчас – никто бы не поспорил.
Ашер неспешно умылся, прекрасно понимая, что уснуть уже не может, расчесал волосы, оделся, и пожалел, что, подобно столичным модникам не использует ни пудры, ни ещё каких ухищрений, чтоб скрыть последствия бессонной ночи – глубокие тени под глазами.
Белоснежная сорочка с глубоким вырезом на груди… пена кружев… узкие брюки, на талии перехваченные чёрным атласным кушаком, мягкие чёрные сапожки с тиснением… и бархатная лента на шее…

Рене, как и подобает по обычаю, был одет в черное. Его всегда забавляли эти ухищрения - он отлично знал, как быть строгим, непреклонным и даже пугающим в любом виде - да вздумай он надеть на себя ошейник и ремни, и все равно никто бы не усомнился в его праве повелевать! - но обычай требует своего...
Черная шелковая рубашка, распахнутая почти до талии. Широкий мягкий кожаный ремень, подчеркивающий силу и стройность этой самой талии. Узкие обтягивающие брюки, заправленные в высокие сапоги на каблуке - словно он и так недостаточно высок... тонкий хлыст с узорной рукоятью, свисающий вдоль левого бедра - символ его нового положения... и рубины - которые Рене не очень любил и носил редко, рубины - камень власти и крови... но сегодня обычай требует...
Когда он увидел Ашера, даже еще издали, сердце его сначала так и забилось - а потом мучительно стиснулось, когда он увидел темные круги вокруг глаз на осунувшемся бледном лице юноши...
К алтарю его, как и подобает, вёл отец. Вёл за руку.
Ашер же украдкой оглядел зал. Но брата так и не увидел. Марсель сдержал слово. Было бы невыносимо видеть здесь брата. Брата, который будет повелевать.
Ашер никогда не завидовал. Разве можно завидовать по сути, себе же? А с Марселем они были похожи, как две капли воды. По-настоящему их начали различать годам к тринадцати, когда один проявил таланты в военном деле, а другой начал слагать стихи. И всё же, быть тяжело…
Перед богами и людьми, он уже дал слово. И этот обряд уже ничего не изменяет, а только ещё раз подтверждает… Ещё раз, а потом снова и снова… вот этот самый хлыст, что покорным ужиком свернулся на бедре графа.
Маркиз Ле Каде поравнялся с графом, взял его руку и вложил в неё руку Ашера, а затем отступил назад, признавая право молодого человека решать дальше, достоин ли.
Ашер глубоко вздохнул. Всё… назад пути нет.
Рука, вложенная в его руку Ансельмом де Каде, была ледяной. Лицо Ашера - бледным и усталым. И снова та же безнадежность во взгляде... Ашер... Шери... моя вишня... неужели я так страшен тебе? Или ты боишься, что я нарушу клятву?
Как и полагается, Рене молчал, когда снимал с Ашера рубашку. А вот когда развязывал ленту - все же заговорил, хоть и шепотом.
- Я не нарушу слова, - прошептал он, и его шепот дразнящей волной растекся по коже юноши.
А вслед за шепотом Рене поцеловал его в основание шеи - обнаженной на тот краткий миг, когда лента уже снята, а ошейник еще не надет.
Ошейник он выбирал долго. Ему претили металлические изукрашенные камнями обручи, широкие ремни, не позволяющие опустить голову - и уж тем более ошейники с шипами. То, что он выбрал, выглядело иначе. Ошейник состоял из двух сходящихся к центру мягких кожаных лепестков, узких и длинных. Они чуть расширялись изящной линией - и вновь сужались к центру, что делало ошейник удобным. И красивым. А еще - два лепестка... напоминание о том, что для песни нужны двое - и что они равны... пусть Ашер этого пока и не понимает - но равны...
Теплые нежные губы ласкали обнаженную шею. А потом Рене застегнул ошейник и положил руку на обнаженное плечо юноши - напоминая, что ему осталось преклонить колено в завершение обряда перед тем, как они обменяются кольцами.
Ашер прикрыл глаза, глубоко и размеренно дыша. Единственный способ побороть тошноту и слабость, подступившие так нежданно. Его мутило от паники. Всё внутри переворачивалось и вопило, а он стоял и молчал. И когда Рене снял с него рубашку, и когда развязал ленту. Глаза широко распахнулись, стоило мягким чувственным губам коснуться шеи. Смысл сказанного не сразу дошёл до помутившегося сознания.
Зато смысл прикосновений уловило тело. И снова, как тогда, на балу, потянулось вперёд, умоляя продолжения, пока разум не возобладал над инстинктами. И потому, юноша почти с облегчением преклонил колено, повторяя слова затверженной клятвы. Понимал ли он формулу? Слышал ли собственные слова?
Он чувствовал только непривычную шероховатость на шее и тяжесть руки на плече. А потом ещё и тяжесть взгляда. Марсель!
Ашер мимолётно коснулся протянутой ему руки, и замер, ожидая приказа. С момента произнесения клятвы и до момента, когда на его руке окажется кольцо – он должен исполнить первый приказ. Вот только что это будет за приказ, и что увидит в этот момент его брат?..

Казалось, ошейник душит, теплая ладонь гнет его к земле...

Шери - неужели я так страшен тебе? И почудилась ли мне легкая ответная дрожь в твоем теле, когда я целовал тебя? Устоишь ли ты на ногах, когда поднимешься, чтобы надеть кольцо?

- Обопрись на мою руку, - велел Рене, и сильная ладонь сомкнулась вокруг ледяной руки - поддерживая, поднимая.
Обопрись на мою руку, Шери - и сейчас, и всегда...
Юноша неловко качнулся, но устоял на ногах, во многом благодаря уверенной руке господина. Такие тёплые пальцы. Очень красивой формы. Очень правильные и изящные.
- Я в воле моего господина… - Да, в твоей воле. Что ты сделаешь со мной? Как долго сможешь ждать? Смогу ли я сам сказать тебе, или мне придётся?
Марсель действительно пришёл. Он стоял у самого входа, и, без сомнения, видел и слышал и то, как Ашер клялся, и приказ Рене. И то, как приказ был выполнен. Стыд заливал лицо предательским багрянцем, почти рассветным. Его с колен подняли. Ему приказали опираться о руку… Почудилась ли ему в глазах брата ирония? Желавший повелевать – покоряется…
Боль резанула душу. Но он стоически принял на руку кольцо, и надел на руку господина собственное, как знак того, что окончательно признаёт Рене своим лордом.

Ты и в самом деле на ногах не держишься, Шери... как же тебе страшно и больно... и это не те страх и боль, которые становятся наслаждением...

- Я принимаю тебя в свою волю... - ответные слова, и кольцо скользит на ледяной палец Ашера. Такие холодные напряженные руки... бедный ты мой...
Рене сбросил с плеч короткий свадебный плащ и укрыл им обнаженные плечи Ашера. Всё. Обряд исполнен. Осталось последнее...
Он обнял юношу, властно и бережно, притянул к себе и посмотрел в глаза. В усталые печальные глаза, от которых сердце разрывалось на части. Нежно коснулся их губами. А потом притянул Ашера к себе сильнее и поцеловал в губы - такие холодные... нет - не как на балконе после мороженого, совсем не такие... холодные и несчастные...
В клятве говорится – быть честным. Быть искренним и доверять. Он может быть честным. Быть искренним. Но доверять?.. Можно верить. Каждому слову верить. Но доверять – это совсем иное. И доверять куда как сложнее.
Объятия согревали, как и дыхание, как и поцелуй. Но Ашер боялся одного: что не справится с собой, запнётся о порог, вцепится в руку Рене, или, что ещё хуже, не сможет, не сумеет заставить себя отпустить его сейчас. И отнюдь не потому, что кружится голова.
Губы дрогнули, отзываясь на поцелуй.
И что дальше? Обед в кругу семьи, поздравления и пожелания? Когда больше всего на свете хочется лечь и лежать. Несмотря на тёплую погоду – завернуться в тёплый уютный плед и уснуть. Или представить, хоть на минутку, что всё происходящее только сон.
Губы подрагивали, даже вот так, бессловесно умоляя: давай закончим с этим, прошу!
Даже если бы не эта безмолвная просьба, Рене сделал бы именно то, о чем молила его дрожь губ и измученный взгляд.
- Надеюсь, вы извините нас, - произнес он, обернувшись к гостям, - но мы не будем присутствовать на свадебном обеде.

Собственно, ради этого и затевалась скромная домашняя свадьба вместо пышного торжества, где мы были бы обязаны присутствовать до окончания пиршества. Для того они и затеваются, эти домашние венчания среди своих...

Рука Рене обвила талию Ашера - явно лаская и тайно поддерживая.
- Прошу вас, маркиз, занять почетное место за столом в наше отсутствие...
- Спасибо… - шепнул юноша, едва только они отошли на достаточное расстояние от гостей. – По правде сказать, я несколько переволновался, простите… Не мог всю ночь уснуть.
Почти двое суток на ногах. И всего четыре часа сна. Ашер чувствовал, что ещё чуть – и попросту свалился, прямо здесь, посреди коридора. Но не сказать о том не мог. Лгать нельзя. Тем более, начинать, пусть с маленькой, вполне невинной, но лжи, совместную жизнь.
Если бы он только знал, куда следовало идти, шёл бы увереннее. Во всяком случае, он тешил себя надеждой на то, что смог бы. Но он добрался бы только до той комнаты, из которой, не далее чем час назад, его вывел отец.
- У тебя был тяжелый день, - так же тихо ответил ему Рене. - Потерпи еще совсем немного, мы сейчас придем, и ты сможешь лечь и отдохнуть...
До спальни было и в самом деле недалеко - хоть и пришлось подняться по лестнице, но Рене вел супруга аккуратно, не просто поддерживая его на случай, если тот споткнется или пошатнется, а не давая ему спотыкаться.
Спальня было хорошо проветрена и нагрета солнцем. Тяжелая массивная постель с высокими крепкими столбиками, на которых покоился балдахин, была сейчас открыта взгляду - потому что балдахин был поднят.
Первым дело Рене расстегнул на Ашере ошейник и бросил кожаную полоску на стол, туда же отправился хлыст с его пояса. Потом Рене поднял любимого на руки, бережно уложил его на постель, помогая ему опереться спиной о подушки, накинул легкий и теплый плед на обнаженные, белые от внутреннего холода плечи, и сел рядом.
- Воды со льдом, горячего вина или ароматического уксуса на виски? - спросил он.
- Боги… Простите меня, я и так доставляю вам хлопот… - Ашер запнулся. – Тебе…
Глаза слипались. Спать хотелось просто безумно, и юноша покачал головой. Не хотелось вообще ничего. Сказать ещё одно спасибо? Многовато для одного дня. Да и за что? За заботу не так благодарят. А Рене проявлял просто таки чудеса выдержки и терпения. Долго ли он сможет продержаться?
Ничего дурного. Даже намёка, даже попытки близости. А ведь он слаб, как котёнок, и вряд ли сейчас оказал бы достойное сопротивление. Но граф просто сидит рядом. И смотрит на него так тепло, так… участливо… Что верить хочется. Безоговорочно верить.
- Я… не хотел бы задерживать тебя…
Вид монументальной постели почему-то не смущал, равно как и его присутствие в этой постели. Немного коробил тот факт, что первый же день, и, скорее всего, ночь, он проведёт в этой постели почти в беспамятстве.
- Задерживать? - улыбнулся Рене. - А я куда-то тороплюсь?
Его рука ласково погладила черные волосы, вынула из них заколку, освобождая их от прически.
- Отдыхай, Шери. Отдыхай и не беспокойся ни о чем. Еду нам принесут сюда - когда я велю. А больше нас никто не побеспокоит. Отдыхай...
Легкий поцелуй, и еще один - в усталые глаза. Просто закрыть их поцелуями...
- Спи, родной мой...
…Снова Марсель. Всегда Марсель. Сначала – дразнившийся мальчишка, потом – насмешливо улыбающийся юноша. И всегда больно, так больно, отвечать на жестокие слова тонкой усмешкой, и в ответ – бить словами же….
Во сне он уже не оправдывался. Во сне он уже не мог говорить. Просто стоял и молчал. И чувствовал, на плече тёплую тяжесть руки.
Ашер из сна отстранённо размышлял, и никак не мог понять одного: зачем? Зачем Рене поступает так? Зачем готов мучить сам себя? Из человеколюбия? Верится как-то с трудом…
Сон не принёс желанного отдыха. Но, по крайней мере, перестала кружиться голова, да и в глазах уже не троилось. Но ощущение присутствия, ощущение руки на плече – никуда не исчезло. А ещё было тепло, и уютно.
Юноша открыл глаза. Солнце почти село, и в комнате царил мягкий полумрак.
Первым делом – пальцы ощупали шею. Ошейника нет… сон? Нет, чужая, не знакомая обстановка. Не сон, просто обрывок реальности, который помнится уж очень смутно. Совсем как во сне.
- Не сон…
Рене поднял взгляд в ответ на этот тихий голос и улыбнулся.
- Ты отдохнул, Шери? Ужинать будешь?
Он нагнулся к юноше и поцеловал его в висок.
Все это время он просидел на краю постели в задумчивости, глядя на спящего юношу. Он не мог бы сказать - "любуясь" - слишком много усталости, слишком много страдания было на этом прекрасном лице во сне... казалось, пробуждение даже облегчило это страдание.

Что тебе снилось, любимый? Отчего столько страдания в твоем лице? Складка в уголке губ - такая горькая? Излом бровей - такой мучительный?

- Мне кажется, я могу проспать неделю… - Ашер покачал головой. Есть ему не хотелось. Хотелось спать, спать, спать… и не просыпаться. Вот только, мутные сны не давали отдыха, не успокаивали, и настоятельно выталкивали в реальный мир.
Нежность… вот что удивило, даже сквозь сон. Рене нежен. И даже желание обладать им не было всепоглощающим, как у всех, кого удалось оттолкнуть колючим жестким словом, или совсем уж злой иронией. Даже если и было, он слишком хорошо контролировал собственные желания.
И снова, как на балу, как на церемонии, он почти потянулся на встречу невинной ласке.
И удержался, вместо ответного касания задал мучавший его всё это время вопрос:
- Что теперь, Рене?
От этих слов или от тона, которым они были произнесены, так ноет сердце?

Шери, любимый... как же ты измучен и испуган... и как истерзана твоя ломкая гордость!

Рене улыбнулся и обнял Ашера за плечи.
- А чего бы ты больше хотел прямо сейчас? - ласково спросил он. - Целоваться, ужинать или посмотреть на свой свадебный подарок? Ты ведь еще его не видел...

Не видел... похоже, тебе и в голову не пришло, что он и вообще ожидает тебя... Ашер, мой родной... какой же долгий путь нам предстоит...

Ты даёшь мне право выбора?.. Но ведь выбор на самом деле за тобой…

Удивление самым краешком коснулось его замешательства. Всё от начала и до конца не так, не правильно, не то, к чему он сам себя подспудно готовил. Тем горше будет разочарование? Или?.. разочарования не последует. Но ведь всему хорошему рано или поздно приходит конец.
Может, от удивления и ласка вышла неловкой? Поцелуй, в самый уголок губ, вместо ответа, произнести который не заставили бы даже клещи палача. Он привык целовать. Раскрывать поцелуем чуть обветренные губы, срывать стоны. Но сейчас это казалось совершенно неуместным. Потому что Жано и Анри – принадлежали ему… А Рене… это Рене и с ним просто всё должно быть иначе.

И всё-таки ты держишь слово… пусть это будет моей благодарностью тебе…

Он не мог обнять в ответ, мешал плед, и ещё… так не хотелось разрывать кольцо рук. А это значит – сильнее прижаться к губам, углубить поцелуй и забыть хоть на миг о сомнениях.

...а-а-аааххх...
Прикосновение губ - в уголок рта - такое... робкое? нерешительное? растерянное? Такое восхитительно неловкое, что в глазах темнеет от неистового желания и ответной нежности...
Рене прижал юношу к себе - еще теснее, еще нежнее - кончик языка приоткрыл губы Ашера, упоительно медленно и ласково, мучительно неторопливо, лаская, дразня, убеждая, проникая все глубже, да, Шери - вот так, еще... кончики пальцев нежно очертили скулу, погладили шею, словно отмечая путь для будущих поцелуев... Рене был безупречно нетороплив и нежен - и разве что его быстрое тяжелое дыхание выдавало, какое неистовое желание течет под этой нежностью...

Поцелуй захватывал, поцелуй увлекал, поцелуй подталкивал к бездне, и от коварства поцелуя мир пустился в пляс. Не хватает воздуха, и вздох оказывается стоном, а перед глазами всё плывёт, и совсем не от усталости.

Ты же хочешь меня… Я знаю, что такое желание… Я знаю, что такое страсть… Только такую страсть мне никто не дарил, потому что никому не позволено было так касаться меня… Ты станешь первым, и будешь единственным…

По телу разливается жар. Тяжёлый жар, заставляющий бешено пульсировать жилку на шее… или… это биение разгоняет огонь в крови? Может, потому он дрожит, и тянется, тянется к ласкающей руке всем своим естеством?
Дрожь - такая жаркая... и ответно податливая нежность губ… и истома во взгляде...

Шери, если бы ты знал... с первого взгляда, любимый - случайного, ты вряд ли помнишь, что я проезжал тогда мимо... с первого взгляда... а сейчас ты дрожишь и таешь в моих объятиях... откинуть плед и припасть губами к твоей стройной шее, ловить ими биение твоего сердца - такое безумное... такое же безумное, как и мое...

Это просто, так просто, целовать в ответ, пропускать сквозь пальцы прядки волос, позволять ласкать себя, как никому и никогда не позволял. Да, это сущее безумие, но оно-то как раз и кажется самым правильным и самым естественным в мире.
А так – неудобно… Просто неудобно, и всё тут. А тело знает, и знает куда лучше, как изогнуться, и как расслабиться, где потянуться а где повернуться.
Ашер поймал себя на том, что ногой обвивает ноги Рене. И слишком поздно поймал, когда отстраняться не было уже ни сил, ни, что самое важное, желания. Очень нежные руки, очень настойчивые и сильные. Такие нежные…
Целовать, задыхаясь от нежности и страсти... упругие теплые губы, шею, стройные плечи, горячую грудь, все ниже и ниже, развязывая пояс, медленно сдвигая вниз брюки - медленно, покрывая поцелуями каждый освободившийся сантиметр кожи, не оставляя ничего неисцелованным, неизласканным... и заодно избавиться и от своих брюк, да и рубашка тут тоже лишняя - вот так, тело к телу, ближе, еще ближе, в жаркой дрожи, в трепете желания, какие у тебя чудесные руки, Шери, мои губы так хотят их, ласкать, чувствовать, вот эти узкие запястья, и вот здесь, где на сгибе локтя такая нежная кожа...
Ноги юноши уже сплетались с ногами Рене, тело выгнулось в ожидании - а теперь скользнуть гладким от ароматического масла пальцем туда, вглубь - и на миг замереть, сорвав удивленный и восторженный стон... и продолжить - медленно, настойчиво, ласково растягивая, вот так, не бойся - я не сделаю тебе больно, радость моя... Шери... мой Шери... нет - пока еще не мой - потому что еще пока даже не свой собственный... мой нежный гордый мальчик, заблудившийся в себе самом... ну прижмись же ко мне теснее, вот так, слышишь, как у меня сердце колотится?
- Шери...
Ашер тихо рассмеялся, и не узнал в этом низком хриплом смехе собственный. Этот голос вообще не принадлежал ему, чужой, тёмный, вызывающий.
- Это теперь называется… целоваться, госпонинннммм… - с вопросом не сложилось. С иронией в голосе, впрочем, тоже. Тело отзывалось. Оно всегда отзывалось, достаточно намёка на нежность, лёгкой, мимолётной ласки. А голос, часть его, не мог не реагировать на малейшие касания рук… совсем как… скрипка…
- Это... называется... любить... Шери... радость моя...

Любить... любить тебя, мой нежный гордый мальчик, моя черная вишня, моя терпкая сладость... любить тебя - это же так естественно... любить, ласкать... вот здесь, эту стройную округлость колена - и нежную кожу на сгибе, и сильный изгиб бедра, и еще вот здесь, вдоль груди, и прихватить губами сосок, губами и слегка зубами, а потом обвести его языком, выпивая, впитывая стон, и вздохи, и хриплый смех, полный страсти...

Глаза расширяются, неверяще, непонимающе.
Так не бывает. Такого не может быть! Нельзя полюбить, единожды увидев. Не познав, не разобравшись в том, что же за человек тот, к кому устремляется сердце. Нельзя любить не… не доверяя…
Стоило Рене ещё раз поцеловать, и все мысли разом выдуло из головы. Нет там ни единой завалящей мыслишки, будто не учился, не взрослел Ашер… Ашер де Монтран. Не Ашер это, извивается, точно угорь на сковородке. Это кто-то иной, бесстыдный, развратный до кончиков пальцев. Не его руки скользят по ягодицам супруга, оставляют лёгкие отметины на спине и плечах, и не следы его неистовых поцелуев наливаются алым на шее Рене…

Да - о да, Шери, бейся, выгибайся, сжимай руки сильнее, целуй крепче - и не думай ни о чем, не думай, забудь, забудь себя прежнего, забудь все, кроме своей жажды, кроме мольбы, которую я вижу в твоем взгляде, когда убираю руку - и смешанного с ужасом восторга, когда я вхожу в твое открытое для меня тело, медленно, один резкий толчок - и замереть... нет - не двигайся... ты хочешь, я знаю, и все равно - не двигайся сейчас, пока томление и жажда не взорвутся в тебе хриплым стоном забытья, вот так, радость моя... а теперь тебе нравится? Нравится - вот так, мучительно медленно, томительно сладко, до крика желанно? Медленный, завораживающе медленный ритм, сводящий с ума, забудь обо всем, забудь того, кем ты был - пусть останется только жгучее желание быть моим... быть своим... быть собой... настоящим собой, которого ты еще не знаешь - свободным, страстным... быть той мелодией, которая сейчас изгибает тебя, рвется стонами с губ, колотится в сердце... да, о да - Шери, да, еще!... тебе нравится, радость моя?

- Рене… пожалуйста, Рене… прошу… Рене… о боги… Рене…
Из-под ресниц скатывается на щеку слезинка. Лихорадочный шёпот срывался с губ, полуосознанный, то и дело срывающийся на стоны. Он бы кричал, будь у него силы. Всхлип и судорожный вздох, и снова шёпот:
- Рене… только не останавливайся…
Нет страха, есть острое желание. Острое, почти болезненное, умереть в этих руках, отдать всё, до последнего вздоха, себя вручить ещё раз, и ещё.
Рене наклонился, медленно слизнул кончиком языка эту слезу и поцеловал уголок глаза - да, вот так... боги - какие у тебя глаза, Шери, какой голос, если бы ты видел, если бы слышал себя, звезды мерцают в твоих глазах, ночное небо течет в твоем голосе и молит хрипло - "Рене... пожалуйста..." - и от этого черного мерцания можно сойти с ума, я и сошел уже, Шери, так вот ты какой - настоящий... вот какой... я всегда знал, что ты прекрасен, знал, угадывал... но не знал, что - настолько... и мы оба рушимся в звездное небо, и уже нет нужды медлить - мы срываемся в бешеный ритм, оба, не сговариваясь, мой, мой, еще, Шери, да, еще, моя радость, еще... пить ночь из твоего голоса... еще... твой ломкий шепот, стон, мольбы - и торжество, дикое торжество, когда ты наконец выгибаешься, свободный, яростный в своем желании отдаться, когда наслаждение пронизывает и сотрясает тебя - и ты обмякаешь в моих руках, а мигом позже уже я содрогаюсь в твоих объятиях - и прижимаю тебя к себе, и мои губы прижимаются к твоему виску...
- Шери... любимый...
Падение замедлилось. А потом и вовсе прекратилось, и он завис, между небом и землёй, в конце огня, на самом кончике, на острие безумия. И когда, наконец, вернулась способность мыслить и ощущать что-то помимо горячечных поцелуев и прикосновений, и напряжённой плоти внутри, он снова услышал немного усталый, но такой счастливый шёпот.

Любимый?..

Густые, чуть влажные пряди щекотали шею и грудь. Ашер на секунду приподнял голову, собрал волосы, скрутил в тугой жгут и уложил на подушку. Прохладный ночной воздух чуть охладил пылающую кожу.

Я отдал тебе своё тело… Ты взамен отдал душу… Не самый равноценный обмен… А если я не сумею понять тебя? Не сумею полюбить?.. Не смогу довериться так, как доверяешься сейчас ты?..

Взгляд упал на сочный след от поцелуя, и юноша покраснел, а потом провёл кончиками пальцев по отметине, очертив ровный круг.
- Прости… Кажется, я немного… перестарался…
- Это тебе только кажется, - засмеялся Рене.
Он откровенно наслаждался - и видом скрученных в жгут черных волос на своей подушке, и растерянным смущением Ашера, и его прикосновением...
- Если кто здесь немного перестарался, то это я... но просить прощения не стану... наоборот - перестараюсь еще раз при первой же возможности... - Рене обнял юношу за плечи, притянул к себе, так что голова любимого оказалась у него на плече. - Когда ты отдохнешь... и поешь... вот только не говори, что ел ты за эти дни больше, чем спал - не поверю...
Он снова тихо засмеялся и поцеловал возлюбленного в висок.
- Шери... знаешь, когда я тебя в первый раз увидел? Вы только-только приехали в столицу... во всяком случае, еще за два дня до того дом стоял пустой... я ехал мимо, возвращался с охоты... а ты сидел на подоконнике и читал... тебя, наверное, позвал кто-то из комнаты, ты обернулся, сказал "Да - сейчас иду..." и закрыл книгу... я и сейчас помню, как у тебя прядь на щеку спадала... ты положил книгу на подоконник, встал и ушел... а я целую неделю уговаривал себя, что не влюбился с первого взгляда, с первого звука голоса... представляешь - целую неделю морочил себе голову - до первого же бала, на котором увидел тебя...

- Сонеты «Песни страсти земной» Диаса Гардиана. Когда меня позвали я остановился на тридцать втором. Никогда бы не подумал, что ты такой впечатлительный…
Ашер поудобнее устроился под боком любовника… Любовник. Так непривычно. Вообще-то, законный супруг и господин. Но нет, господин тот, кто причиняет боль. А тот, кто дарит наслаждение – любовник.

- …Целуй меня! Целуй сильнее, крепче!
Целуй, чтобы на сердце стало легче!
Целуй… не размыкай своих объятий,
Целуй! Да не коснутся нас проклятья!..

Юноша вытянулся на смятой постели, обнял Рене за талию и коснулся губами его груди. И он ждал почти месяц… Полтора, если считать тот самый первый день, появление его в столице. Странный человек достался ему в мужья.
Рене едва не застонал... ах, Шери, чертенок, ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Понимаешь, как от одного твоего прикосновения закипает кровь... как мне хочется - не потом, а прямо сейчас...
Нет уж, Рене - потом... иначе ты и вправду перестараешься, и не по-хорошему...
- Не коснутся... - прошептал Рене и поцеловал Ашера в губы - а когда тот бессознательно потянулся навстречу, отстранился и ласково погладил его губы кончиками пальцев.
- Нет, радость моя - после мороженого... мне нравится греть твои губы - не лишай меня этого удовольствия... - Похоже, сейчас это единственный способ тебя накормить... - И я не впечатлительный... ты даже не представляешь, насколько трудно произвести на меня впечатление... до тебя этого никому не удалось... Шери... - Случайные интрижки, мимолетные любовники, давние привязанности... и только увидев тебя, я остановился, пронзенный насквозь этой сладостной болью...
- Хорошо… - Ашер потянулся и сел, потянув за собой тонкую ткань простыни. – Разве что совсем немного. Вишнёвого.
В маленьком хаосе тёмной, пропитанной страстью комнаты, Рене казался божеством, спустившимся к смертным, чтоб повелевать. Но почему-то вместо этого – расслабленно возлежит на смятой постели, с лёгкой полуулыбкой наблюдая за ним. Юноша и сам не знал, отчего зрелище обнажённого мужчины его пугало. Но и притягивало тоже. С не меньшей силой, а то и с куда большей.
Хотелось провести рукой по груди, исследовать губами впадинку у основания шеи, ладонями очертить уверенный изгиб бёдер. И теперь он охотно верил всем рассказам о графе. Более того, некоторые мифы уже успели подтвердиться, став истиной-правдой. Но этим секретом он делиться не намерен ни с кем.
- Конечно, вишневого, - засмеялся граф.
Он набросил на Ашера легкое шелковое покрывало, укрыв его полностью, сам небрежно прикрылся до пояса и потянул за шнур звонка, вызывая слугу.
Когда тот явился, юноше пришлось несколько удивиться. Во-первых, слуга явился не с пустыми руками, а с подносом. Во-вторых, на подносе было много всевозможных вкусностей. А в-третьих, хрустальная вазочка-креманка с мороженым там тоже была. С вишневым.
- Мой лорд намерен закормить меня? Не думаю, что зрелище пуза и пухлых щёк может быть возбуждающим… - количество снеди впечатляло и пугало. – Или мой лорд решил меня запугать, и мне надлежит проявить мужество и стойкость в борьбе с едой?
Ашер скрестил ноги и подпёр голову кулаком, рассматривая принесенное. Следовало трезво оценить собственные силы. Борьба заведомо неравная. Он попросту это всё не осилит. Не сейчас. Не тогда, когда внизу живота всё ещё сладко тянет.
- Ну, пуза и пухлых щек у тебя нипочем не будет, - снова засмеялся Рене. - При таких физических усилиях, которые предстоят нам обоим - какое уж там пузо...
Глаза его откровенно смеялись - но в этом смехе не было ничего обидного, напротив - в нем было столько любви и нежности... и желания - того самого, на которое Рене только что намекнул - желания, которое разгоралось в нем при одном взгляде на Ашера, при одном звуке его голоса...
- И это вовсе не предполагается съесть всё, тем более сразу. Просто я еще не успел узнать, что тебе больше нравится - ну, за исключением мороженого, само собой. И к тому же нам все равно не полагается выходить отсюда до утра, пока гости не разъедутся... так что вполне возможно, до утра ты еще и добавки попросишь...
Рене налил вина в два бокала - немного, меньше половины - себе и Ашеру.
- На самом деле я непривередлив. И всеяден. Практически. Терпеть не могу жирную пищу. А из десертов признаю только мороженное и фрукты. – Юноша с удовольствием пригубил вина. – Просто не часто могу его себе позволить. Ведь это значит подвергать испытаниям голос…
И всё же, невзирая на озвученную опасность – придвинул к себе креманку и принялся есть. Осторожно, черпая понемногу тающую сладость, подолгу задерживал во рту.
- Не смотри на меня так… Я привык есть в одиночестве…
- О нет, часто и не будет, - улыбнулся Рене. - Твой голос мне слишком дорог, чтобы позволить тебе повредить ему...
Он обнял Ашера за талию.
- И мне нравится смотреть, как ты ешь... ты даже не представляешь себе, КАК это выглядит... и чего мне стоило удержаться там, на балконе, когда ты принялся за свое мороженое...
Голос был жаркий, обжигающий, тот самый черный мерцающий мед... а потом молодой человек понял, как он выглядит, когда ест - потому что Рене взял из вазочки вишню и медленно, как и он сам, положил ее в рот... редко когда доводилось видеть что-то более чувственное...
- Ты прекрасен... Шери...
- Ты обещал, Рене… - Обещал, а я решил тебе поверить…
Юноша всё-таки не выдержал. Это оказалось выше его сил, выше грани терпения, отведенной ему богами. Губы мужчины имели вкус спелых чёрных вишен, и отрываться от них так не хотелось.
- Обещал. - Шепот Рене коснулся пальцев юноши. - И слово сдержу. Ничего того, чего не захочешь ты сам, Шери. Я ни к чему не стану тебя принуждать...
Взгляд потемнел а дыхание снова сбилось. И ещё один миф – граф - ходячий соблазн. Чистая незамутнённая правда.
- А я верю тебе… - ещё одна чёрная вишенка темнела в тонких пальцах, и Ашер приложил её к губам Рене.
И - улыбка, шальная, жаркая:
- Но вот не соблазнять тебя я не обещал, любимый...
Кончиком языка Рене покатал вишню по ладони су и только тогда взял ягоду в рот, коснувшись ладони губами... и не отпуская ее. Ну разве что на миг - чтобы избавиться от косточки... а потом губы и язык Рене завладели этой ладонью всецело. Целовать, ласкать, дразнить, ладонь, кончики пальцев, так, чтобы до сердца пронизывало... целовать, ласкать, прочерчивать кончиком языка линии жизни, разума, судьбы - совсем другой жизни, разума, другой судьбы... и линию любви...
- Ты самое совратительное существо из всех, что обретаются в нашем грешном мире…
Ашер млел, Ашер таял, Ашер покачивался на волнах этой неги, и ничего не хотел больше, только чтоб эти ласковые сильные руки не отпускали его, а губы продолжали целовать. Чтоб взгляд, полный желания, не тускнел, и никогда не отрывался от него…
Кажется, он даже об этом сообщил. Кажется, даже вполне внятно, но за последнее поручиться не мог, потому что в какой-то момент просто поплыл. Растворился в поцелуях и ласках.
- Верно… не обещал… Ну и пусть… так даже лучше… да… боги… да…

Да, Шери... тысячу раз - да!

Дальнейшее Ашер вряд ли помнил - все для него завертелось и понеслось в бешеном ритме... он прижимался к Рене, пил вино из его губ, замирал, дрожал, сам впивался в него жаркими поцелуями, выгибался, молил, плакал, кричал торжествующе... в себя он пришел уже в теплой ароматной воде, и Рене сидел в ванне рядом с ним и обнимал его за плечи.
- Пожалуй, мне и в самом деле надо пореже смотреть, как ты ешь свое мороженое, - хриплым от страсти и нежности голосом сказал Рене и улыбнулся. - Иначе я просто не дам тебе отдохнуть, радость моя...

Ты одержим мной.
Иные одержимы демонами, а ты одержим мной, как сумасбродной идеей, от которой ты не в силах отказаться, которую не можешь исторгнуть, позабыть. И меня это пугает. Я думал, это будет хорошо… славно, когда кто-то любит настолько, что прочее отступает на задний план и становится абсолютно несущественным…
Но ты одержим мной. Как же ты жил до меня?.. И как ты будешь жить теперь? Мне остаётся только надеяться, что одержимость рассеется, и ты станешь собой. Таким собой, которого я ещё не знаю…
Но ты даже сейчас желаешь меня… даже сейчас, испытав восторг обладания моим телом, ты всё равно не можешь отпустить меня, и продолжаешь касаться…
А у меня голова кругом. Что ж… вынужден признать, мне нравится, всё, что ты со мной творишь. И я готов повторять это снова и снова… снова и снова отдаваться тебе.

запись создана: 30.06.2008 в 20:26