Ареал первоначального распространения термина был очень узким и ограничивался гомосексуальной субкультурой центра Москвы, то есть рамками так называемой «штриховой элиты» – сообщества гомосексуалов, группирующегося в сквере перед Большим театром. В этой среде и следует, как мы полагаем, искать корни слова.

По нашему мнению, первоначальной формой было существительное «голубь» (также как и общеупотребительное значение слова «голубой» (т. е. «имеющий цвет отлива оперения голубя» произошло, по мнению многих этимологов, от слова «голубь» …

Опираясь на московский гомосексуальный фольклор (см. например, мы можем реконструировать такую форму как первичную, по той причине, что впервые она упоминается несколько раньше, чем производный от нее термин «голубой» в значении «гомосексуал». Более того, понятна первичность именно существительного для обозначения гомосексуала как одушевленной категории и вторичность прилагательного «голубой» в значении «гомосексуальный». Таким существительным, по нашему мнению, могло быть только слово «голубь».

Постоянные посетители уже упомянутого скверика у Большого театра часто назывались не только «голубями», но «голубками», «голубарями» и даже «голубцами», а позже и сам скверик (именовавшийся также «Штрихом» (как предполагается, от формы немецкого глагола streichen – ходить, гулять)) получил название «голубятня» или «голубика».

 …

Еще одним аргументом в пользу первичности сленгизма «голубь» могут послужить переиначенные строки популярной советской песни, написанной в 1951 г. поэтом М. Л. Матусовским для кинофильма «Мы за мир» на музыку И. О. Дунаевского – «Летите, голуби», приписываемые другому известному композитору, Никите Богословскому:

Летите, голуби, летите!

Для вас нигде преграды нет.

Хоть всю столицу обосрите.

Вас не обидит Моссовет! 

Здесь первая строка ни что иное, как предупреждение гомосексуалам о приближающейся на них облаве со стороны милиции или КГБ (зафиксированное в лексикографических источниках), что было весьма актуально в советское время. Громкое пение этой песни (разумеется, со словами оригинала и на его мотив) в скверике служило кодовым сигналом для собравшихся в нем гомосексуалов о готовящемся нападении. Заметим, что пик популярности песни «Летите, голуби» приходится на конец 1950-х – начало 1960-х гг. – т. е. на то время, когда о «голубых» еще никто не слышал.

Чем же можно объяснить выбор для названия советских гомосексуалов такого вида птицы, который не более и не менее других видов склонен к гомосексуальному поведению? По нашему мнению, здесь три причины, которые можно условно обозначить как позитивная, нейтральная и негативная.

Прежде всего, если исходить из значения слова «голуби» именно как собирательного самоназвания гомосексуалов, понятно, что его смысл апеллирует к тем качествам, приписываемым голубям, которые в наибольшей степени импонируют самим гомосексуалам: нежности, ласковости, готовности к самопожертвованию, миролюбивости и т. д.

С другой стороны, поставленный примерно в то же самое время (октябрь 1961 г.) здесь, на тогдашней площади Свердлова (ныне – Театральная) внушительный памятник Карлу Марксу стал излюбленным местом скопления столичных голубей, что могло навести на мысль о сходстве с гомосексуалами, также избравшими это место для своих встреч. И третья, самая обидная для завсегдатаев «Штриха» версия заключается в том, что по количеству оставляемых после себя бытовых отходов на месте свиданий, гомосексуалы недалеко ушли от голубей, гадящих примерно в том же месте (вспомним уже цитировавшиеся строки из переиначенной песни).

Безусловно, со временем значение слова претерпело определенную трансформацию, связанную с его постепенным распространением во времени и в пространстве. Например, в тюремном жаргоне оно приобрело коннотацию – «пассивный или молодой гомосексуалист» (см. например. В более просвещенных, интеллигентских кругах, голубой цвет стал считаться вариацией «небесного» цвета, восходящего к имени Афродиты Урании, как покровительнице небесной (т. е. гомосексуальной) любви (о чем мы уже упоминали).  …

По видимому, ласкательные обращения к мужчине «голубь», «голубок» и «голубчик» также оказали косвенное влияние на появление эвфемизма, но так как они выражали, прежде всего, наличие у объекта обращения уже упомянутых положительных черт характера, якобы присущих голубям, и явно устарели к 1960-м гг., они не могли трансформироваться сами по себе в слово «голубой» с гомосексуальной коннотацией.

Радикальное расширение границ узуса слова произошло в годы перестройки и демократизации в СССР – конце 1980-х – начале 1990-х. Именно перестройка и гласность положили начало триумфальному шествию некогда малоупотребительного социолектного эвфемизма, ограниченного к тому же узким географическим ареалом словоупотребления, по всей стране.

Американская исследовательница Соня Франета, проинтервьюировавшая в 1990-х гг. множество сибирских геев и лесбиянок, задавала им также вопросы о бытующих среди них самоназваниях [13]. Ответы на вопросы интервью показывают, что слово «голубой» с гомосексуальной коннотацией известно ее собеседникам примерно с начала или середины 1980-х гг., что подтверждает нашу версию о постепенном распространении термина в среде геев, живущих вдалеке от столицы. Например,

«Игорь [Красноярск]: …Сам я узнал эти слова [«голубой» и «гей»] в 85-м или 86-м году, уже во времена перестройки»; «Миша [Новосибирск]: Еще в советские времена получил распространение термин «голубой». Я его услышал в студенческие [1977–1983] годы».

Кроме всего прочего, широкое распространение термина привело к тому, что ранее нейтрально воспринимающиеся словосочетания, в состав которых входило прилагательное «голубой» (особенно в значениях «идеализированный», «идеальный», «приукрашенный», «связанный с мечтами» и т. д.) стали восприниматься исключительно с гомосексуальной окраской. Например, «Голубой щенок» (название мультфильма), «Голубой вагон» (популярная детская песенка), «Голубая дивизия» (название подразделения румынской армии во время II-й мировой войны), «Голубой огонек» (некогда популярная телепередача) и т. д. Позитивного в этом явлении мало, но упрекать гомосексуалов в широком распространении эвфемизма конечно же нельзя. Это сделали не они, а вполне гетеросексуальные носители языка, которые избегая произносить и писать слово «гомосексуал(ист)», а в последнее время малопонятное им «гей», в значительной мере способствовали их повсеместной замене на эвфемистическое «голубой». Постепенное расширение сферы распространения эвфемизма привело к появлению в лексике гей-сообщества параэвфемизмов «синий» и «светло-синий», выступающих в речи уже как эвфемизмы слова «голубой».

 ….

Еще один пример можно привести, если обратиться к производному сленгизму «голубоватый» – в значении «гомосексуальный в незначительной степени», «бисексуальный». Явное созвучие со словом «гееватый» (от англ. gay и русского уменьшительного суффикса -еват) с синонимичным значением, привело к тому, что для выяснения степени гомосексуальности потенциального партнера гомосексуалы стали использовать выражение «Песнь о Гайавате?», объединяя таким образом оба слова в один фразеологизм, стилистически усиливаемый аллюзией на известное произведение Г. У. Лонгфелло.

В заключение отметим также, что в настоящее время термин goluboy (в английской транскрипции) приобрел неожиданную популярность в Австралии (особенно в Сиднее), что связано с наличием одновременно и крупной русскоязычной общины в стране и городе, и довольно значительного гей-сообщества. Австралийцы воспринимают русский термин goluboy как искаженное английское gal-boy – «мальчик-девочка» (здесь простонародное gal = girl), т. е. «женоподобный гомосексуал» и применяют его в этом значении.

Так об этом пишет  М. Пашков (г. Челябинск) «Об этимологии слова «голубой» в гомосексуальной коннотации, или почему российских геев называют «голубыми»?»