Действительно, очень яркий роман. Даже с учетом того, что Памук в принципе неторопливый писатель, склонный на полстраницы перечислять, что было нарисовано на картинках в одной книге или какие ткани были в узле у торговки. Этот текст какой-то неожиданно яркий, живой и агрессивный, как в плане сюжета, так и ритма повествования. В нем много секса, убийств и насилия, много банального страха - за героев, причем Памук так ловко поворачивает текст, что начинаешь бояться за всех участников одного конфликта - как бы они друг друга не...
Сюжетно роман представляет собой развитие трех основных тем, или линий. Первая - проблемы развития искусства исламской книжной миниатюры в 16 веке в Турции. Да, вы не ослышались, именно книжной и именно исламской. И если эта тема заранее кажется занудной до сведенных челюстей, лучше книгу не открывать. С другой стороны, Памук очень изящно и очень близко к жизни подает ее, так что начинаешь не только понимать, а даже несколько проникаться - хотя собственное мнение на этот счет мне так и не удалось составить, из-за отчаянного невежества в предмете. Дело в том, что большая часть персонажей романа - придворные художники, которые потихоньку плетут интриги, с одной стороны пытаясь отстоять старые традиции vs новые веянья, а с другой - упрочить свое положение в сообществе и перед лицом власти. Собственно, с глобальной точки зрения интрига как раз разворачивается вокруг манеры рисования и художественной школы, хотя и не прямо "в лоб".
Другая линия - это уже почти детектив. Роман открывается появлением трупа, и заканчивается наказанием убийцы, что несколько роднит его с "Преступлением и наказанием")) Впрочем, убийца у нас - второстепенный, хотя и важный персонаж. Несмотря на то, что убийца является одним из репортеров, его личность не раскрывается до последнего, и герои всю дорогу гадают, с какой же стороны им ждать подвоха. Детективная сторона - нечто вроде побочной линии, которая придает остроты основным.
И наконец, главная в плане места в романе и движения сюжета - разумеется, любовная линия. Некий юноша, Кара, возвращается после длительного отсутствия, и обнаруживает, что любовь его юности овдовела и наконец ее можно добиваться. Что он и делает весь текст, довольно мучительно и с переменным успехом. С другой стороны, именно переменный успех придает истории реалистичность. В ней нет ничего псевдо-исторического, ничего притчевого. Несмотря на то, что реалии Турции 16 века не имеют с нашими практически ничего общего, точно так же, как нравы и проблемы, они описаны настолько детально и четко, что происходящее совершенно не ощущается как "дела давно минувших дней". Напротив, логика персонажей и их действий полностью ясна, все события прекрасно укладываются в общую картину мира, что создает ощущение не просто очень реалистичного, а еще и очень близкого современности по духу романа. В целом я всегда считала, что это правильный подход. Население других эпох могло вести себя, как угодно, подчиняясь общепринятым социальным нормам. Но думают люди с тех пор, как вышли из пещеры, все-таки одинаково. А поскольку текст подается от лица разных репортеров, мы видим именно то, что они думают, и уже через призму этого - их поведение. При этом ни у одного из персонажей жизнь не стоит на месте, нет репортеров, которые тихо сидели бы в обозе и слышали далекий шум битвы - битва идет вокруг каждого из них. Что придает тексту интерес и *событийность*, каких я не видела в других романах Памука. Увы, живость "любовной" линией несколько портится ее общей скукой - наши влюбленные хоть и не самые плохие люди, но и не Ромео и Джульетта. Особенно когда детективная линия и линия искусства начинают подходить к точке катарсиса, навязчиво топчущаяся на переднем плане любовная линия все больше раздражает.
А впрочем, это не особо портит роман - главное правильный настрой. Возможно, он слегка затянут, но в целом мне понравилось и было интересно. Пойти посмотреть на пресловутую миниатюру, что ли))

"Петербургские сновидения в стихах и прозе" - странная вещь, без четкой структуры и какого-либо определенного - пусть не сюжета, но хотя бы логического развития некой темы. Скорее это нечто вроде отвлеченной болтовни фельетониста в приступе прокрастинации, который готов нести чушь на любую тему, лишь бы не работать. Темы известные и не неожиданные - с одной стороны, треп о коллегах по перу и работе вообще, с другой, любимые Достоевским "мальчики-попрошайки, шейка тоненькая и замотана каким-то тряпьем, голосочек нежненький, будто стеснительный", с третьей стороны, любимые Достоевским "жители углов", мелькает прообраз миллионера Корейкина, мелькают неизменные грязные кухни. По большому счету - поток сознания как есть, пусть и оформленный более ли менее с соблюдением правил пунктуации (в отличие от общепризнанных классиков этого жанра). Есть пара внезапных и очень точных характеристик, подмеченных деталей для отдельных персонажей, но в целом - просто треп ни о чем.
"Хозяйка" - очень странный для Достоевского текст. На самом деле, фабула довольно классичная для ФМ - некий одинокий, скромный, тихий вьюнош внезапно встречает на улице красивую молодую женщину в компании неприятного старика - и пропадает. Сказать, что он влюбился, было бы недооценить Достоевского - там такая буря эмоций в стакане, что назвать это просто любовью значило бы преуменшить. Правильнее будет, что и так не слишком уравновешенный человек слегка спятил, иначе объяснить его последующие поступки не получается. Как-то странно выходит, что в итоге он нанимает у этой странной парочки комнату - и начинается самое интересное. Представьте себе классические русские сказки, ну там, серый волк, темный лес, "ой ты гой еси, добрый молодец" - положенные на сюжеты Достоевского, которые сплошь состоят из того, кто на кого как посмотрел или не посмотрел. Девица, хозяйка, между делом рассказывает вьюношу "всю свою жизнь" именно в таком, очень сказочном стиле, и непонятно, то ли это было на самом деле, то ли это плод чьего-то больного воображения. Потому что по всему выходит натуральная мистика, и в придачу к сказкам является еще неясный злобный старик, которые просто олицетворяет собой мировое зло, при этом неизвестно, кем приходится девице. И весь странный кошмар продолжается некоторое время, пока не наступает эмоциональный (но не сюжетный) пик, а потом сходит на нет.
"Ползунков" - напротив, весьма типичная история "про чиновников", которые ходят "в должность" и носят шинели)) Из серии "кто кого переподличает". Сначала одни персонаж, который вроде бы и неплохой, но какой-то весь верткий и, что называется, без стержня, не сдержавшись, решает сделать ближнему гадость, чтобы получить выгоду. Потом раскаивается, как принято у ФМ, с обильными слезами и клятвами вечной любви, подпускает ближнего поближе и получает в ответ такую же гадость. Очень жизненно, что тут скажешь. При этом забавно, без тени трагедии, скорее дурацкая комедийная история.
"Мальчик у Христа на ёлке" - рассказик - просто квинтессенция Достоевского. Бедный замерзающий и умирающий от голода ребеночек из темного угла, который ходит по Невскому и с восторгом (даже без зависти) рассматривает красивые рождественские елки в витринах. Потом, разумеется, у Господа становится одним ангелочком больше. В целом очень характеризует мораль ФМ как она есть и взгляд на мир - судя по воспоминаниям, так и в жизни относился. Анна Григорьевна мягко троллила мужа за то, что когда и у них самих особо не было денег, ФМ подавал всем нищим, сама с детьми одевалась в тряпки и выходила на паперть.
А рассказ - очень мягкий и хороший, без "грязи" во всех проявлениях, которой обычно у ФМ предостаточно.
"Сон смешного человека" - морализаторская вещь формата чуть ли не Льюиса Стейплза. По уровню морализаторства, в смысле. С другой стороны, у ФМ идеи грехопадения и идеального общества до него гораздо органичнее воспринимаются, будучи дважды смягчены - с одной стороны, сном, а с другой, самой забавной персоной рассказчика. Впрочем, любое размышление о потерянном рае, как его ни смягчай, уже сто лет как набило оскомину. Поэтому хорошо все, что не входит в описание самого сна - самопрезентация "смешного человека", момент с мокрой девочкой. А вот то, как описывается "рай", все эти пять страниц деталей, читаются как "бла-бла", да и грехопадение по большому счету не лучше. Лучше б написал, чем там все с девочкой закончилось.

Хроники Ехо. История № 6, рассказанная Мелифаро.
После долгого перерыва наконец-то добралась до очередного томика их цикла про Ехо. Откровенно говоря, из всего, что я читала у Фрая, Ехо был не просто самым лучшим, а единственным читабельным. И при этом всегда доставлял такое же удовольствие, которое доставляет привычная, но любимая еда. Его даже сложно комментировать как-то, потому что по большому счету ничего нового ни в стиле, ни в сюжете, ни в повествовании нет. Ничего такого, что отличало бы этот том от всех предыдущих - и это совершенно не в укор ему, скорее наоборот.
Правда, чем дальше в лес, тем больше меня бесит предыстория - все это бесконечное размазывание соплей про Тишу и Франка. Настолько *женский* текст, что даже я не достаточно женщина, чтобы меня от него не воротило. Как-то он слишком материален для волшебного мира, в героях слишком много... вещизма, не знаю, как это назвать. Любви ко всяким мелочам, еде, предметам, - все это отдает жутким мещанством, на самом деле. Притом, что в самих текстах про приключения героев в Ехо ничего подобного, слава богу, и в помине нет. В который раз уже, читая "Хроники", через начало продираюсь просто с боем.
Зато сама история, хоть и не бог весть какая необычная, очень приятна и динамична. Мне кажется, это большое достоинство Фрая - то, что все герои-повествователи в Хрониках говорят своим голосом, у каждого есть свой стиль, манера изложения, скорость донесения событий до читателя и тд. В истории Мелифаро очень чувствуется сам Мелифаро - взбалмошный холерик, несколько страдающий манией величия, но не настолько серьезный, чтобы от нее начали страдать другие. Его повествование читать очень приятно и как-то быстро - отчасти потому, что сюжет движется очень быстро, да еще и центр внимания постоянно смещается с одной линии на другую. Моей любимой историей все равно останется Кофина, но это тоже было очень неплохо. И, на удивление, во время чтения я несколько раз пристально заглядывала в себя, но отчаянного желания немедленно пожрать не нашла. Так и неясно, то ли это у меня сила воли выросла, то ли леди Фрай сдала
В целом сюжет довольно беспорядочный, не в последнюю очередь, наверное, из-за рассказчика. Но проследить логику никогда не было тут главной задачей. А так - текст, который доставляет удовольствие и при этом не требует ни малейшего напряжения при чтении. Легко усваиваемая пища для уставших желудков) Как Макс Фрай, в общем.

Это нечто вроде биографии, с некоторой попыткой разбора произведений Ницше. Не слишком подробная, такая, очень популистского толка, с рисуночками на полях, обозначающими "общество и эпоху", "детство", "врагов" и прочие биографические блоки. Откровенно говоря, если бы я заглянула внутрь этой книжки, прежде чем купить ее и начать читать, я бы никогда ее не купила и читать не стала Но раз уж мой вызов предусматривает чтение того, что есть дома, надо держаться, говорила я себе всю дорогу, Господь терпел и нам велел итд.
Вообще пичалька, что это уже третья провальная попытка прочитать *нормальную* биографию Ницше. Под нормальной я имею в виду такую, которая не вызывала бы рвотного рефлекса и не создавала тотальный дисбелиф между нарисованным биографом образом и человеком, который написал "Веселую науку". Образ, созданный Галеви - классическая иллюстрация выражения "обнять и плакать". Он ТАК СТРАДАЛ, бедняжка, так страдал, чувствуется, что у автора у самого глаза на мокром месте, когда он живописует эту "безгоную собаченьку", а читатель рискует получить ревматизм от сырости. Снять эффект помогает только чтение позднего Ницше, у которого в каждом предложении чайная ложка яда))
Попытка Цвейга еще более странна - в данном случае герой вызывает не сочувствие, а некоторую неприязнь и брезгливость. Как вызывают брезгливость все люди с фатально неудавшейся жизнью, прозябающие на пенсию по инвалидности в раздолбанных квартирах и временами от скуки бродящие по метро и пытающиеся общаться с пассажирами, с нестриженными волосами и в растянутых кофтах. В голове у них вместо мозгов всегда манная каша, и у Цвейговского Ницше тоже, что, мягко скажем, не соответствует действительности.
Нельзя сказать, чтобы Гомес совершил ошибки двух предыдущих биографов. Он придумал свои собственные, на этот раз склоняясь в сторону популизма и вылавливания из биографии наиболее "пикантных" фактов. Которых в биографии Ницше раз, два, и обчелся, в общем. Не забыта ни Лу Саломе, ни Матильда Трампедах, ни сифилис, ни сентенции Вагнера об онанизме. Все это подано в тоне не то чтобы совсем желтой прессы, но по крайней мере разговора в очереди, из серии, "а вы знаете, что этот ваш Ницше..." Знаем, знаем. При этом фактаж довольно поверхностен, биографического анализа толком нету. Не скажу, чтобы вычитала из книжки что-то такое, чего не знала раньше.
Отдельный фэйспалм - главы, где афтар пытается "своими словами" и "на пальцах" пересказать произведения Ницше и объяснить его философию. Получается настолько чудовищно, что хочется убежать с криками; дайте мне развидеть это, в общем.
Звучит это примерно как призывы Свидетелей Иеговы по домофону: "задумывались ли вы об этой жизни?" "Знаете ли вы, что пора отказаться от старых моральных устоев и быть свободными?"
Вообще философию как никакую другую науку уничтожает и дискредитирует попытка стороннего пересказа и упрощения, а тексты Ницше при отсутствии единой концепции и множестве различных идей так вообще не поддаются нормальному пересказу. В конце концов автор это, видимо, осознает и начинает тупо цитировать. Текст Ницше на фоне убожества книги выглядит феерично
Все больше склоняюсь к тому, что надо перестать жабиться и купить Хайдеггера. Или загадать на какой-нибудь праздник (хотя вряд ли кто догадается подарить мне его на день-всех-влюбленных, а жаль )

Несмотря на то, что роман необычен, интересен и очарователен в своей идее, не могу назвать его безупречным и разделить всеобщих восторгов. На протяжении трех четвертей текста у меня было стойкое впечатление, что мы с автором ходим кругами по одним и тем же забавным, но уже изрядно опостылевшим лабиринтам истории, мистики и словесности. Бывают такие тексты (очень редко), в которых вроде бы ничего судьбоносного не происходит, но от них не оторваться и в плавном потоке интересного повествования хочется плыть бесконечно, пусть не будет у них никакого логического финала, никакого сведения в одно сюжетных нитей. Пример из классики - скажем, "Трое в лодке", где конец как таковой не имеет особого значения, и текст доставил бы всем еще больше удовольствия, если бы продлился еще немного. Пример из современной русскоязычной литературы - "Дом, в котором".
Увы, "Орфография" в данном случае ни рыба, ни мясо. Ей слегка не хватает не то чтобы действия, но логичности и неотвратимости этого действия для того, чтобы стать романом, построенным на сюжете. Герои не сидят на месте, да, с ними все время что-то происходит, они куда-то бегут и едут, но это такое броуновское движение, которое ни в коей мере не предопределяет финальной точки, в которую они попадут. С другой же стороны, для чисто "настроенческого" текста, в котором сюжет не главное, не хватает как раз *правильного* настроения. Текст оставляет ощущение слегка болезненной тревоги и предвкушения, какое бывает ранней весной, когда еще снег, грязь и вообще мерзко, но что-то такое уже в воздухе чувствуется... Именно на таких эмоциях он написан, во всяком случае, мне так читается - и нет в нем ни Питера, ни Крыма (основные места действия), а есть некое подвешенное состояние, неопределенное место и время.
Вероятно, в том числе потому, что в романе нет одной темы или проблемы. Действие происходит в 18-19 годах в Петербурге, главный герой работает журналистом в одном из местных изданий. Разумеется, Внимание-Орфография - точнее, произведенная большевиками реформа русской орфографии - не тема романа, а только повод. Тем по большому счету две: любовь и революция. Но ни одну из них нельзя назвать главной, напротив, они обе происходят как-то на фоне всей остальной окружающей белиберды - писательской коммуны и ее склок, жизни петербургской интеллигенции в то время, мистических событий в жизни героев, шатаний, размышлений, откровенно странных вещей. Именно все эти "внетемные", не главные вещи и занимают основное пространство романа. В этом мне видится даже какой-то специальный шаг автора, сближение своего текста по архитектонике с личностью своего персонажа. Главный герой подписывается псевдонимом "Ять" и утверждает, что больше всего любит ненужные, необязательные вещи, без которых можно обойтись - как без буквы "ъ" в алфавите, к примеру. С точки зрения любовной истории героя и революции - основных тем - большая часть текста романа (описание дурацкой первомайской демонстрации, случайно встреченного героем ребенка, трагической любви пожилого писателя и юной роковой красавицы) - являются совершенно ненужными и необязательными. Мне искренне интересно, специально Быков так сделал или у него это вышло по наитию.
Другое дело, что все эти милые, ненужные и необязательные вещи, эпизоды, люди в целом создают настроение, атмосферу, но совершенно не создают сюжета. А любовь и революция прописаны не как основные темы, но даже слабее ненужных и необязательных, и сами по себе они на сюжет никак не потянут. Вот и получается, что оболочка прекрасна, но что-то неладно во внутренней конструкции, и неизбежное "что нам хотел сказать автор этим произведением" (давайте не будем вспоминать про "когда автор был жив..." и прочие неприличные подробности) не находит никакого ответа. Ощущение напряжения, ожидания, предвкушения, создаваемое текстом, так ни во что внятное и не вылилось, и революция таки состоялась без помех, и он уехал, а она осталась (а перед этим она уехала, а он остался), и вообще все пошло своим чередом. Невольно наводит на мысли: и раньше, и раньше шло своим чередом, а дело просто в своеобразном взгляде автора, через очки с цветными стеклами и искажающими линзами, и не было ничего, а даже если бы было, все было проще и страшнее, чем вам показалось.

По меркам Ле Гуин, это скорее более проходной роман, чем "программный". Более того, я была искренне удивлена, когда текст взял и закончился: я-то думала, что все повествование - не более, чем вступление к некоему глобальному сюжету, а оказалось, что оно и есть сюжет. Осталось ощущение, что сюжета очень не хватает именно на роман, это скорее большой рассказ, и по ощущениям, и по формальным признакам. Может, это из-за не слишком удачной архитектоники: есть некая точка в настоящем, из которой главный герой очень пространно описывает свое прошлое, доходит до этой точки в настоящем, потом происходит очень небольшое действие - и все. Создается впечатление затянувшегося пролога или вбоквелла к какой-то другой истории, но другой истории в этих же координатах нет.
Идея, впрочем, очень красива и необычна: есть некое племя горцев, которые живут, как феодалы в древности - каждый со своим "домом и дружиной", с четко поделенными границами между отдельными семьями. И у каждой семьи есть некий фамильный дар, по сути - магические способности - призывать животных, скажем, или определенным образом убивать противников. Роман представляет собой историю мальчика, выросшего в семье, обладающей таким даром. При всей формальной жесткости и даже жестокости, с которой герой - мальчик и его подружка - сталкиваются, роман все равно оставляет стойкое впечатление "литературы для детей и подростков". Я не могу даже толком объяснить, почему, но у всей хорошей подростковой литературы есть нечто общее - то ли очень тщательное и любовное описание окружающего мира (вещей, людей, природы, всего), то ли очень тонко, но сильно выведенная линия героя, его развития, взросления, метаний, решений и тд. Текст с одной стороны очень насыщенный деталями, а с другой стороны - очень медлительный в плане происходящего. Как в классических романах воспитания, до конца не происходит практически ничего такого, чего и так нельзя было бы предсказать логически - мальчик растет, у его семьи возникают трения с соседней семьей, он гуляет, общается с подружкой, пытается учиться пользоваться своим даром.
В целом - это роман из тех, которые доставляют удовольствие максимум как процесс, но не из тех, когда сюжет захватывает и ты с замиранием сердца следишь за его поворотами и перипетиями судьбы героев и боишься перевернуть страницу, потому что, кажется, уже и так все на грани. "Дар" в эмоциональном плане очень ровный текст, в нем почти нет никаких резких подъемов и спусков, никакого нагнетания, никаких неожиданностей. И читается он так же легко и ровно - в своем роде неплох, но не более того, потому что дальше развития изначальной идеи даров автор не идет. У Ле Гуин есть много вещей гораздо более сложных и интересных, но в данном случае текст сразу открывается весь "как есть", и понравится или нет - уже вопрос настроения и вкусов.

Забавно, обычно Стейнбек своей мягкой объективностью, своим ненавязчивым и неприкрытым изложением просто-событий производит на меня сильное впечатление. Исподволь, но все равно сильное. В том числе по той причине, что у него действия героев, причинно-следственные связи, логика характеров и тд. очень хорошо прописаны, и поэтому случившееся и содеянное кажется, действительно, необходимым. Сочувствуешь героям в том числе потому, что осознаешь, что и сам в такой же ситуации действовал бы примерно так же, или во всяком случае - что такой герой с таким характером не мог действовать иначе.
Но с этим романом вышел какой-то прокол - у меня осталось ощущение, что это слишком сырой текст, слишком еще поверхностный, что ли. В отдельных моментах, деталях, уже чувствуется взрослый и прекрасный Стейнбек, который душу выворачивает самыми простыми и банальными вещами. Но на цельное впечатление его не хватает.
Весь роман, собственно, посвящен истории одной забастовки сборщиков яблок где-то на юге Америки. Тема, позже великолепно и страшно развитая в "Гроздьях гнева". Но если в "Гроздьях гнева" помимо этой злосчастной идеи бастующих рабочих было еще много чего - семья, отношения в ней, смерть и рождение, то в "И проиграли бой" ничего этого нет. Герои романа возникают из ниоткуда, у них нет никаких социальных связей, выходящих за пределы картины повествования. Собственнно, и внури картины тоже нет. Объединяются два парня - один "матерый" забастовщик, "красный" (складывается впечатление, что употребляя это слово, герои не совсем точно понимают, что оно значит), и второй - начинающий, его помощник.
Отлично прописаны всякие бытовые моменты, детали с этой злосчастной забастовкой - отношения отдельных случайных людей, второстепенные характеры, какие-то не слишком значительные, но красочные события (вроде удавшихся и неудавшихся "вылазок", принятия родов у случайной девушки, упертого старика-лесоруба). Но за всеми этими деревьями не видно леса, и в целом Стейбек потерпел ту же неудачу, что и его герои - и они хотели "объединить всех работяг", но у них толком ничего не вышло, потому и забастовка была обречена. У Стейнбека не получилось какой-то цельной картины, какой-то общей идеи, общей беды, которая связывала бы героев. Слишком разными все оказались, а идея "выступить всем миром против хозяев" - слишком простой и глупой. Согласна, что это только отчасти вина Стейбека, а отчасти - издержки самой темы, избитой донельзя и изображаемой обычно очень плоско и поверхностно, именно что по-глупому. Имхо, забастовка Стейнбека провалилась именно потому, что он не сумел по-глупому, со всякими "взвейся да развейся", он слишком честно отвлекается на детали и судьбы отдельных людей. Завершение - а по сути, обрыв - романа, привязанный к судьбе одного из героев (а вовсе не к тому мероприятию, которому, казалось, роман посвящен) - лишнее тому доказательство. Притом, что в таком движении романа нет особо логики, нет изящества, но зато это по-стейбековски очень жизненно и натурально, из всей литературы на тему рабочих восстаний, что я читала, пожалуй, одна из самых адекватных вещей.

Так и не решила, как относиться к этому роману - в смысле, то ли всерьез, то ли как к затянувшейся шутке. С одной стороны, какие-то неуловимые детали, язык, сама идея наводят на мысль, что это ну ни может быть серьезно. Лунная колония, поднявшая восстание против власти злобных эксплуататоров с Земли, лунари-патриоты, сверхумный компьютер со странным чувством юмора и тд. - уже смешно, в общем. С другой стороны, сюжет романа, собственно, описывает ход этой революции от начала до относительно благополучного завершения. А из истории у меня сложилось твердое ощущение, что революция не может быть забавной по определению; даже война может быть забавной (см. Война мышей и лягушек), но революция - нечто страшное и кровавое. И, в общем, у Хайнлайна тоже люди гибнут прекрасно и вполне достоверно, правда, главные герои, разумеется, выходят живыми и невредимыми, но на то они и главные герои.
Это смешно, но все революционные лозунги лунарей сильно напоминают революционные лозунги большевиков и иже с ними. Подозреваю, что дело в том, что революции в принципе происходят все по похожему сценарию и причинам: некоторая часть народонаселения начитает считать, что ее недокармливают, ей недоплачивают, и вообще "давайте все возьмем и поделим". В силу исторических причин все это вызывает у меня лично сильнейшую идиосинкразию, хотя по идее, конечно, не должны бы. Нет, я согласна, что подобные лозунги могут быть оправданы, но все равно раздражает.
Хайнлайн, конечно, тот еще читер. Нашему протетариату, чтобы удалась революция, понадобилось только некоторое количество булыжников, а он не обошелся без deus ex machina и того, чтобы нагнуть законы природы. Впрочем, разумный компьютер, который всем управлял и, собственно, взял на себя основную работу - пожалуй, самый симпатичный герой романа. Несмотря на в общем довольно избитый прием, у Хайнлайна он вышел очень хорошо. Такая, гм, удивительно милая личность получилась. Вообще, мне кажется, есть в романах Хайнлайна какая-то необычайная плюшевость, что ли. Не романтичность, а именно плюшевость, когда в конце все живут долго и счастливо, и по мере действия одни хорошие люди дружат с другими хорошими людьми. С одной стороны, из-за этого тексты становятся более легкими и симпатичными, а с другой - снижается воздействие на читателя самого сюжета - чего волноваться за героев, когда сразу становится понятно, что "все будет хорошо". Это было мило, но скучновато.

Признаться, не знаю, от чего я получила больше удовольствия - от самого романа или от того, что я его таки наконец асилила Учитывая, что после первой трети аккурат у меня сдохла электронная книга, и пришлось сделать перерыв на пару месяцев, пока не обзавелась новой, вообще осталось чувство, что я читала его сто лет. Ну месяц - точно. С учетом мартинского размаха это, конечно, терпимо, хотя изрядно поднадоело. Зато обрела интересный экспириенс прочтения Мартина в оригинале, в связи с чем имею два разных мнения про форму и содержание.
Про содержание - увы - впечатление таково, что Мартину не удалось удержать четкий, жесткий натиск сюжета, какой был в первых книгах. Это особенно видно, если сравнивать построение сюжета в четырех книгах и в пятой. В четырех - было единое четкое поле событий - Вестерос - и все линии разных героев, от Джейме до Джона Сноу, не просто развивались, но взаимодействовали и взаимовлияли. Именно по этой причине было так интересно читать текст от лица разных репортеров и смотреть с разных точек зрения на одну и ту же ситуацию. Только Дейенерис болталась где-то там себе на юге отдельно от всех и вся, и ее линию я всегда рассматривала как досадный перерыв в изложении той истории, которая меня интересовала.
Сейчас же, в пятой книге, герои разбрелись кто куда, и общее поле персонажей хорошо иллюстрирует теорию о разбегающихся вселенных - чем дальше развивается сюжет, тем дальше (и географически, и логически) герои оказываются друг от друга, и тем меньше отдельные герои становятся друг с другом связаны. Старки воевали с Ланнистерами, Станнис и Ренли боролись за трон Вестероса - и было ясно, кто они друг для друга и, грубо говоря, можно было выбрать, на кого ставить. А вот как теперь связаны Тирион, Дени и Арья - вопрос из вопросов. И как Мартин потом будет (и будет ли вообще) сводить воедино все эти сюжетные линии. Имхо, плохо даже не в том, что линий много и что они не соединены - просто по отдельности, вне взаимодействия, герои не представляют особого интереса. Раньше можно было посмотреть на сложную ситуацию с разных сторон - теперь герой-репортер со всех сторон окружен только не-репортерами, которые действуют на его фоне, как мобы в игре, выполняют свою функцию, но не более. И нет, не говорите про Кивана при Серсее и Семли при Дени, ну это же несерьезно.
Отдаляясь от Вестероса и основного конфликта - борьбы за трон и вокруг него - линии разных персонажей становятся более скучными и как-то мельчают, что ли. Признаться, мне уже неинтересно, что случится с Тирионом - он был интересен, когда был сыном всесильного Тайвина и мужем Сансы, но не рабом и не недоучастником free company; Арья была интересна как дочь "врага народа" в Королевской Гавани, но не как Cat или Nobody. Верю, конечно, что они могут вернуться на сцену и всем еще показать... но могут и не вернуться. Взять того же Квентина Мартелла, которого мне, к слову, единственного в этой книге по-настоящему жалко - был такой неловкий плюшевый Frog, да и закончился, к чему появилась его линия и на что повлияла его смерть - неясно. Да, в жизни, разумеется, именно так и бывает - тьма народу гибнет почем зря и хоть бы кто заметил, но если всем посвящать эфирное время, эта музыка точно будет вечной. Принц Таргариен появиться появился, но тридцать вторым в пятнадцатом ряду и на пару секунд, совершенно непонятно, зачем вообще, учитывая, что с ним ничего не произошло. Ну кроме того, что до читателей тактично донесли идею о его существовании.
Вообще как-то печально, что из всех персонажей, которые были мне симпатичны и интересны, в этом томе осталась одна Серсея, и той чуть. Про остальных интересно читать ровно для "общей информации", но не то чтобы я всерьез за кого-то болела. Ну разве что линия Станнис-Сноу более интересна, прежде всего тем, что это редкое пересечение двух, скажем так, сюжетообразующих персонажей на всем огромном поле романа. Джейме появился как-то совершенно несуразно и не к делу, Доран Мартелл - так же. Зато очень много Дейенерис, которую я терпеть не могу с первых томов, и ладно бы еще она и драконы, но бесконечный "восточный колорит", непроизносимые фамилии и окружающие ее вояки, в кличках которых я запуталась. Короче, читать этот том per se было гораздо менее интересно, чем все предыдущие, увы.
Зато что очень приятно впечатлило - у Мартина очень хороший язык и реально огромнейший словарь! Долго вчитывалась, периодически даже лезла в словарь, зато получила в итоге кучу удовольствия от самого процесса чтения, чего совершенно не ожидала. Нет, русский перевод тоже хороший, конечно, но тут как кто-то умный сказал, удовольствие получаешь не от книги, а от самого себя, что асилил ее В общем, с точки зрения английского языка всячески рекомендую - плотный, насыщенный текст, хорош сам по себе, вне сюжета.

Этот текст - совершенно внезапное прозрения. Раньше философия К. казалась мне интересной и поэтичной, но не более того; а его теология вообще была от меня чрезвычайно далека. И вдруг "Болезнь к смерти" внезапно попала в резонанс! Читала и думала про каждый довод и пример, что не просто даже логично и правильно (местами пусть и правильно, но не логично), но как-то очень истинно и отчетливо, как-то очень ко мне лично применимо. Видимо, я таки рефлексирующий пиздострадалец с претензиями тоже
Первая часть работы - "Смертельная болезнь и отчаяние" - не просто лучшее, что я читала у К., а одно из лучших, что я читала по философии в принципе (в этой части теологии еще особо нету). Блестяще и очень "прозрительно" точно. К. со своим понятием "отчаяния", которое является центром книги и употребляется как некая данность, но нигде не объясняется толком, что это такое. По тому принципу, что очевидно и каждый знает по себе, видимо. Не скажу за каждого, конечно, но в моем случае, в вариации К., оно не нуждается в пояснениях. Вся эта часть работы построена на классификации отчаяния и степени осознания оного.
Происхождение названия, собственно, тоже завязано на тематику отчаяния. К. цитирует притчу про Лазаря, про которого Христос (до воскрешения Лазаря) говорит, что "это не есть болезнь к смерти" - потому что, несмотря на болезнь и на смерть, таки воспоследовало воскрешение. К. развивает библейскую мысль в том плане, что "для христианина сама смерть есть переход к жизни [в смысле, к вечной жизни]. В этом смысле ни один физический недуг не представляет для него "смертельную болезнь"... Но "смертельная болезнь" в строгом смысле означает недуг, который приводит к смерти, причем за нею уже больше не следует ничего. Именно таково отчаяние". Итак, именно отчаяние и есть наша загадочная "болезнь к смерти" для христианина. Дальше логина К. развивается еще интереснее, потому что он говорит, что "отчаяние - это безнадежность, состоящая в невозможности даже умереть". От болезней умирают, от неясной тоски не умирал еще никто.
Почему же именно отчаяние настолько фатально? Ответ К., по-моему, очень хорош с точки зрения не столько философии, сколько психологии: потому что "отчаиваясь в чем-то, в глубине души отчаиваешься в себе". А ведь "невыносимо то, что человек не может избавиться от своего Я". Я (с большой буквы) и степень его осознания - второе понятие, на котором построена эта работа (третьим будет грех). Самое трагичное и фатальное в отчаянии состоит, во-1, в том, что человек, отчаиваясь, не может изменить свое Я (которое является глубинной причиной отчаяния, а внешние события - лишь поводом), а во-2, никто не свободен от отчаяния, оно имеет всеобщий характер, и вопрос лишь в степени его осознания - равномерная, скучная и "сытая" (К. говорит об этом как о потере своего Я) жизнь ничуть не гарантирует покоя в этом плане, скорее наоборот - потому что осознание болезни - уже шаг к исцелению.
Однако диагностируя болезнь, К. сразу приводит и универсальное лекарство от нее, заключенное в формуле "для Бога все возможно" - ведь отчаяние есть по сути ни что иное, как отсутствие возможности. "Детерминист и фаталист суть отчаявшиеся, которые потеряли свое Я, поскольку для них более ничего нет, кроме необходимости" - это если говорить о тех, кто обладает некоторым даром рефлексии. С обывателями все так же, но по другому принципу - . Исход один: "Бог - это чистая возможность, отсутствие необходимости" (абстрагируясь от предмета разговора и от К. вообще, это одно из лучших определений). "Слово это является решающим только для человека, дошедшего до края, когда для него не остается никакой иной человеческой возможности... Но разве это не формула, ведущая к потере разума? Потерять его, чтобы обрести Бога, - это как раз акт веры". Такова странная и прекрасная логика К., и с точки зрения логических аргументов с ней можно спорить, но смутный внутренний инстинкт подсказывает мне, что он, скорее, прав.
К. разделяет отчаяние по критериям его осознания, уровню саморефлексии: 1 - отчаяние, которое не осознается Я (самый простой, скучный и распространенный вариант, скучные люди, которые думают, что у них все хорошо). 2 - отчаяние, которое осознается Я, при этом Я, отчаиваясь, не желает быть собой, то есть желает быть кем-то другим. Это - отчаяние-слабость, поскольку от своего Я все равно не деться, и остается либо жить с отчаянием и мучаться, либо научиться качественно обманывать себя, что ты вовсе не желаешь перемен (и обычно с возрастом это удается). 3 - Отчаяние, осознаваемое Я, при котором желают оставаться собой, то есть отчаяние-вызов. Тот вид отчаяние, когда громко признают себя as is, а внутренние бури пытаются выплеснуть наружу в той или иной форме. Это отчаяние даже отдает неким презрительным превосходством, именно при нем отрекаются от возможности спасения и милосердия. Помните, как Новалис, "надо бы гордиться болью, всякая боль есть память о нашем высоком предназначении" - отличная цитата для иллюстрации этой категории у К., имхо.

Вторая часть - "Отчаяние и грех" - посвящена более теологическим вопросам, прежде всего отношению отчаяния с понятием греха и вообще понятию греха в христианстве. Прежде всего, К. исходит из того, что "грех - это либо слабость, либо вызов, доведенные до высшей мощи, стало быть, грех - это сгущение отчаяния". К. смотрит в этой части на свое неизменное "отчаяние" с новой стороны - с точки зрения того, что отчаяние не является "идеальным, сферическим и в вакууме", но так или иначе предстоит "перед Богом", и индивид (если он не доисторический человек и не язычник) это "перед Богом" осознает, в той или иной степени. Бог же вызывает своеобразный эффект: то, что есть "перед ним", будто умножается на бесконечность, с учетом величия Бога, - и вот уже отчаяние становится грехом. При этом противоположностью греха, говорит К., является вовсе не добродетель, но *вера*. Что вполне укладывается в его концепцию: лекарство от отчаяния - возможность - для Бога возможно все - лекарство от отчаяние есть вера - отчаяние есть грех.
Далее К. разбирает определение греха по Сократу - как незнание. Это забавно, как он констатирует, что "эллинизму не хватало мужества, он избегал этого, говоря: когда некто творит неправое, он не понял правого". Между тем у христиан уже нет этой отмазки, потому что содержание основных заповедей и принципов известно всем, и никак нельзя признать, что христианин может *не знать* правого.
С другой стороны, такой именно подход позволяет с неожиданной стороны посмотреть на отчаяния и его градации. Тут К. опять выводит три вида отчаяния, с точки зрения "перед Богом" уже рассматриваемые не как отчаяние, а как грех. 1) Грех отчаяния в собственном грехе (это просто и наиболее распространено, ах, я такой плохой, нет мне прощения. А с чего ты взял, дорогой, что ты сам можешь себя прощать и вообще тебе решать этот вопрос? Не узурпируй-ка божественные функции - богохульство, по сути). 2) Грех отчаяния относительно возобновления грехов - для моего понимания самый сложный вариант, построенный на возмущении против Бога и его способности к всепрощению. С другой стороны, именно это качество отличает христианство от других религий - за счет наличия богочеловека недоверующие то перетягивают на себя (других, толпу) божественные функции, то отрицают догмат о сыне Божьем, в общем, наглеют и перевирают, "ходит и пишет". 3) Грех отрицания христианства - самый распространенный из тех, что есть сейчас. Христианство в целом признается опиумом для народа, ложью, а заодно - и все идеи о спасении, прощении и тд. Этот грех уже не пассивен, он есть прямое нападение, причем, конечно, именно из сути христианства, принципа свободы воли он и проистекает.
К. выводит несколько форм этого последнего греха неверия: A) Низшая форма возмущения - когда воздерживаются от суждения, агностицизм, по сути. Это грех потому, что "главный долг всех состоит в том, чтобы иметь об этом [христианстве] некоторое мнение". Яволь, я даже соглашусь, что в безразличие нет ничего хорошего, вне зависимости от идей греховности. Б) Вторая, негативная форма - страдание. Ему посвящен в книге всего один абзац, но я как прочитала, так и присела. Полнейший эффект "вы находитесь тут".
"Человек, несомненно, чувствует для себя невозможность игнорировать Христа... однако он все так же остается неспособным верить, спотыкаясь всегда в одной и той же точке - парадоксе". Не видела раньше, чтобы кто-то так это формулировал, однако мое личное отношение к религии это описывает наиболее точно. В) Последняя форма просто рассматривает христианство как ложь и отрицает Христа, простой атеизм, без изысков. Вообще это едва ли не лучшая классификация и объяснение отношения к религии неверующих с точки зрения самой религии, что мне доводилось видеть.
В общем, "Болезнь к смерти", даже несмотря на склонность К. к гегелевской диалектике, совершенно шикарна.