библейские истории для детей..


и еще.

вот тут мне задавали странных вопросов, а потом внезапно типировали в Габена.
пиф-паф.
ой-ой-ой.

Кандык цветет. И печеночница. Начальство сфотографировало их на телефон и хвастается.

Наверное, это приятно, когда цветут "у тебя" и "твои".
Я считаю своими городские черемухи, и одуванчики, и воробьев, и немного яблони в Коломенском, но подозреваю, что это не так.
Не как Роза у Экзюпери.

Кажется, мое сердце эмигрирует в горло. Странное ощущение.

Снятся стихи без рифмы и словосочетание "вероломство верлибра".

... а еще я научила Вирну и Хоку готовить индейку в апельсиновом соусе по-квадриковски, с ласькиными модификациями, а Хока научила Лору Московскую, и теперь рецепт идет по миру. ))

...Квадрик вчера написала: И.Бр. родился в 1940 году;
и первое, о чем я подумала, прочитав: значит, он года на полтора старше Мартина из "Дома без хозяина". Мартина и Генриха. Которые мальчишками останутся - всегда.

Даже автору не всегда есть до них дело. Автор поделен на всех.

Не то чтобы мне раньше случалось сравнивать людей с персонажами - вот так. Очень остро.

- - - - - - - - - - - - - - - - -

А еще я не верю в победы.

Я верю в историю, в политику, еще больше я верю в людей,
с восьмого класса я учитывалась Ремарком, с десятого - Беллем,
на третьем, кажется, курсе посмотрела "Германию. Год нулевой" сразу вслед за "Ивановым детством",

все мы в одной лодке.

Подлежащие. Сказуемые. И обстоятельства.

Обстоятельства - самое тяжелое. Места, времени, образа действия.

А категория победы - это даже не знаю, что. Совершенный вид глагола рядом с несовершенным? Прошедшее время рядом с настоящим?

Не дай нам Небо таких войн. Никаких.

Мне уже два года некого поздравлять девятого мая.

себе, отражения.

09.05.2012 в 23:13

Пишет  Снежный ЛИСт:

У Ласьки удивительные глаза, их трудно описать, кажется, они смотрят на мир, весь, какой есть вокруг, и чуть-чуть пытаются заглянуть на тот, что вокруг не виден.

урл-урл.

09.05.2012 в 22:05

Пишет  zorro rojo:

В Нору приезжает Ласька. А я не верю в это до последнего момента. То есть даже когда сажусь в автобус - сумка с Дураком, рюкзак с едой, зонт, в руке Сапковский-на-польском - все равно не очень верю. Считаю это обманом реальности, как час назад - номер автобуса: тщательно его рассматривал, а в итоге сел не в тот. Верить начинаю только когда мы подходим к Норе, шлепая по лужам. И радуюсь.
Снежка и Ласька - это громко и хорошо, и когда включается зеркало - весело. Они пекут оладушки, а я сижу посреди кухни, стекаю с табуретки и наблюдаю. Голоса, смех. И ощущение притирания жизней, творения кусочка общей реальности. В это надо вслушиваться. В нащупывание друг друга, в поиск правильного, в балансирование слов, жестов, тем. Интересно и страшно. Страх дернуть слишком сильно, оказаться неловким, разрушить, причинить неудобство.

<...>

Лес входит в силу. Волны проходят сквозь, почти видимы. А Ласька за спиной не ощутима, хотя и слышна - от этого странно. Мы стоим втроем на мосту, снежкины волосы пахнут так, что кружится голова, и мы не отражаемся в воде. Обратно надо бы идти иначе, но по дороге не хочется, по тропинкам с потенциальными клещами тоже.
После леса молчится и слушается. Ласька и Снежка в комнате, темнота за окном. Круг света из окон делит пространство на человеческое и нет. Когда Ласька уходит спать в безвоздушное пространство комнаты, мы со Снежкой ненадолго уходим гулять в ночь.
Утром Ласька рассказывает про худрука-цаплю, щекочет за пятки (две парных и одну саму по себе), а я никак не могу проснуться. Хотя, возможно, это такое состояние спокойствия - на грани сна. Ласька и Снежка идут по автобусу, который уже начал идти - и потому некоторое время остаются на месте. Потом это заканчивается.

урл-урл.

"Еще вчера сегодня было завтра" (с).

несколько фотографий.Кусок гобелена, под которым я сегодня ночью спала и о котором уже рассказала здесь:



Три кадра про девятое мая.

... и еще вот что касается всяческих "наверное, это не мое дело", "кажется, я лезу не в свое дело", и робости, и - как следствие - молчания.
Нет ничего проще, чем прожить друг другу посторонними, из осторожности и как бы уважения;
но ведь если вас что-то трогает, что-то касается, хотя бы чуть не оставляет равнодушным, если вам думается и чувствуется в эту сторону, значит, теперь это немного и ваше дело.

Меру своего в деле в первую очередь определяешь сам.

Вчера говорю УрукХаю: концерт Канцлера 25-го мая, приходи. А он морщится. Говорит - все же спрашивать будут. Что случилось, что у тебя с волосами и прочее. Никакого такта же у наших нет, тем более у ролевиков. Я: ой-ой-ой, кто бы говорил про отсутствие такта! УрукХай: э, от моей бестактности еще никому вреда не было, сплошная польза!
В каждой шутке есть доля шутки, конечно;
и не исключаю, что бестакность я переняла от УрукХая в 2оо4-ом.
Бестактность как следствие неравнодушия.
Бестактность как форму свободы жизни и отношений.

Мера своего в деле - это мера близости к человеку, конечно.
На уровне "чужой - не чужой" плюс все градации.

... Венди, спасибо, что позвонила.

Если я однажды научусь писать прямым текстом, или соберусь формулировать заповеди,
то там будет такое:
- не ходи мимо ближнего своего.
- радуйся жизни.
- будь счастлив.

Особенность человека такая. Ему нельзя сказать один раз. Написать когда-то там и успокоиться.
Нет.
Надо все время, постоянно, и разными словами. Писать. И актуализировать.

Я дерьмовый теоретик, простите.

И мне больно, когда я вижу, как проходят мимо меня.

Папу разбинтовали и отпустили ночевать домой. Это хорошо. Ему невыносимо тоскливо вдали от родного туалета и родной же кровати, он мается и растерян. Мир полон речей; папа не может книги, ноут не может тоже, телевизор ему фон. Завтра рано вставать и опять складываться в больницу. Правая рука все еще отекшая, и не слушается, и выглядит непрезентабельно. Однако уже не чудовищно. То есть чувствуется, что теперь будет все лучше и лучше.

Я иду покупать джинсы в "Дирижабль", мир, подкидывающий мне мелкие совпадения, смеется - над городским прудом белый живой дирижабль. Плывет, как рыба, качается, как колыбель. Высоко. Мимикрирует под бело-серое небо. На набережной клочкастая мертвая перчатка, и некому похоронить,
я еду в метро, и, когда проезжаю Чкаловскую (притушенный свет и общее ощущение нахождения за_Аркой), в наушниках звучит Умкина "Станция Пиздец". Смешно и немного печально.
А выхожу под "Каникулы Гегеля":

"Что мы в паровозе, что мы не в вагоне
Сегодня я понял, мне кажется, понял!"

Ясно и расправленно. И выгуливаю пальто.
Джинсы купила в первом же магазине, сразу две пары, чтобы в следующий раз технично избежать шоппинга.

И не могу не думать, что скоро в Коломенском зацветут яблони. У нас на Ленина груши вот уже начинают. Я не угадала, конечно; но что ни делается, все к лучшему.
Вот, зарплату дали, опять же. Универскую.
Было на что купить лаваша, колбасы и сока, чтобы с ними завалиться в гости к одинокому УрукХаю,
в пространство вещей, тесноты и цветистой устной,
и да, снова: теперь взрослые - это мы.

Мне нравится слушать УрукХая. Я не очень попадаю в тон, разучилась, а в конце концов - у нас нет прошлого. Есть Щербаков в плеере. И парабеллум, чтобы его трогать, и "Чемоданный роман", чтобы читать. И черный юмор. Теперь-то, говорит УрукХай, я имею на него право.
И рассказывает всякое про жизнь, и цитирует Охлобыстина, и хвастается оружиями и касками, и показывает клипы, как встарь.

- Ты, - говорю, - сейчас на Розенбаума похож.
- На отечного и похмельного, не иначе.

И кормит меня роллом.
И - хороший.

И так печально.
Скрещаю за него пальцы. За него тоже. За всех нас и всех наших, кому сейчас это нужно.

Как это ни удивительно, спать-и-выспаться водится и в Екатеринбурге. Особенно в такую погоду, когда плюс семь, сумрачно и серо, и каменный лес стоит, как неживой (а кто не заметил здесь скрытую цитату из Галича, тот баклан себе сам).
Н.С. смеется, что спящая я похожа на бодрствующего флегматика. Это он в смысле активности. Сегодня от моей активности окончательно порвалась простыня. И, видимо, именно в дырку прилезли ко мне странные - и даже местами ужасные - сны. Пока я снаружи с безмятежным лицом обнимала розового слона, внутри Ст. выкладывал в жж стихотворение про коллайдер, а я знакомилась с мамой Н.С. (чего наяву счастливо избегаем уже восемь лет, не спрашивайте), и мой смех был серебристым. Брр. Мне срочно нужна новая простыня, и желательно не черно-белая, а цветная. А еще новые джинсы и вот сандалии. Глядишь, на сандалии и лето приманится.
Утром как раз пришла смс-ка про распродажи в "Монро".

Дом без папы разваливается. Краны, когда закрываешь, и чтобы не подтекали, надо крутить, как верньеры. "Сладкие муки тонкой настройки", блин.
А если еще точнее, то это когда я уезжаю, случается всякое и становится бесприютно. Папин инфаркт пришелся на мой прошлый летний отпуск, русско-украинский. Возвращаюсь, а там лисы свили гнездо в моем очаге. А картины от скуки друг с другом разговаривают. И мама не ест почти ничего уже неделю. Помните, как было у Белля, в "Доме без хозяина"? Когда все держалось на хрупком полузаброшенном мальчике? Так вот. Я в очередной раз чувствую себя им. Мартином.
Без папы дом разваливается, то есть, физически, а без меня как будто бы метафизически.

На столе снова появилась роза. Темно-красная, традиционно. Желтая, подаренная Сильтар, мирно скончалась, пока я была в Москве, и была неторжественно захоронена. А вчера мокрый Н.С. пришел из-под дождя и принес мокрую розу, в капельках. Минималистическую и милую.
Мне, говорит, мокрая роза нравится чисто эстетически.
Ага.
Мне тоже.

Пора менять стиль, а не очень получается.

Искушение: рвануть простыню, и пополам, и свою жизнь, как простыню, тоже.

... у папы на щеках серебристая щетина, это непривычно, трогательно-беспомощно и страшно. Сегодня Димка обещал сбрить, они на МРТ поедут (в 41-ую из 7-ой). Папа отчетливо паникует перед любым контактом с людьми - что у него не получится объясниться. Даже перед моим приходом, мама говорит, паниковал. А сама я видела, как паниковал перед перевязкой у хирурга. Пошел меня провожать, а на пятом встретилась строгая Эльвира Игоревна и призвала, и папа растерянно оглянулся и стал, заикаясь, что-то пытаться сказать, и я мгновенно угадала: маму позвать? Позвать, облегченно кивнул он. Мама осталась на седьмом, разговаривала с его соседом по палате о жизни и ее перипетиях. Больницы к этому располагают.
Два часа я там была, пока вначале разброд и шатания, а потом капельница. А после еще немного разброда. А больше не получится, выгоняют, и пустили-то по личной договоренности, у них в больнице карантин. Вслух говорят, по гриппу, а судя по объявлениям на стенах, еще и по острым кишечным. Слова "юдоль скорби" папа произносит безошибочно.
Я рассказываю ему про Москву, где-то между сентиментальной повестью и анекдотом, и со всякими подробностями, и учусь угадывать с полуслова,
всякий раз, когда он пытается заговорить, и не может, и силится, и потом машет рукой, у меня тянет сердце.
Жесты и мимика его приобрели особую выразительность, причем мимика живая, а в жестах - насквозь - безнадежность.
И много в этом еще психологического барьера. Он заранее уверен, что у него не получится. А когда забывает, увлекаясь моим рассказом, отвечает быстро и чисто. Аплодирует сам себе, смеется - и речь снова выходит из повиновения.
Правая рука забинтована.
Обнимать его неловко, потому что нет такой традиции. Привычки. И прецедентов очень мало.
Когда капельница заканчивается, я выхожу с ним на курительную лестницу, за окном зелено, холодно и ветрено,
а когда еще капельница, он полусловами и жестами просит меня - и удивительно, как я ловлю. Что? Когда ты лежал в сороковой, стихи? Это Юрий Смирнов. А, нет? Бродского? "Письма римскому другу"? Ой. Я не помню их сама. Но давай обрывками.
И вспоминаю отдельные куски, и читаю ему вслух, и он улыбается и тоже вспоминает. Видно, что вспоминает. Где-то даже произносит отдельные слова, и я читаю ему те строфы. И подсказывает.
Выучу. Честное слово, выучу.
Он улыбается и, кажется, испытывает облегчение. Это главное. Мне удалось его взбодрить, даже развеселить местами.
И понимаю его лучше, чем ожидала.
И когда он говорит мне спасибо, мне хочется кричать.
... когда в палату заходит медсестра, мы с мамой ждем в коридоре, я - прислонившись лбом к обшарпанной оконной раме. Не плачь, говорит мама жестко. Дело житейское.
... и почему я не настояла в тот вечер? Любой ценой. Не устроила истерику? Закрыли тему, говорит мама, иначе плакать буду я, опять. Хватит. Пап, ты меня простишь? Он прикрывает веки, смеется. Конечно.
Мне бы себя простить, э.
Юле - спасибо огромное. Просто огромное.

А осенью, значит, пойду в автошколу.
Совершенно ясно.
Мама говорит: поменяем машину. На с автоматической коробкой передач. Под тебя чтобы.

Боюсь, что не получится.
Но бояться мне сейчас почти нельзя.

Когда Торрар уезжал в Питер, меня в очередной раз пронзило: теперь взрослые - это мы.
Как же так?

... и я снова ощущаю Ст. за левым плечом. Как мне этого не хватало. Как не хватало.

Игры, эйфории, катарсисы. Слова. А время все-таки помогает отделять настоящее от ненастоящего. И - чужие тексты. Которые прецедентные. И сны. Сны мне тоже фильтр пшениц-от-плевелов.

И вот я вчера весь вечер слушала его музыку, и она мне почти моя.
Хорошая все-таки штука вконтакт, зря я фыркаю.
(и вот Десколада фотографии Дени выложила, опять же).