Февраль стал таким, каким он мне особенно нравится: теплым и ветреным. К дорогому другу я вчера шла через метель. Возвращалась от него сегодня - по чистой странице. Ветер разровнял снег, мне казалось, что я стала легкой, что не оставляю следов, ну или оставляю какие-то небесные, музыкальные, похожие на нотный стан - но нет, следы мои были неровные и человеческие.

Ошибка думать, что я могу уйти от дорогого друга раньше четырех часов ночи.
Ошибка думать, что зеленый чай не пьянит.

Наушники мои оглохли на левое ухо,
и вот - наполовину песни, наполовину жизнь,
симулируя жизнь, я забываю, что симулирую,
зато, нося в сердце глагол "люблю" и произнося его вслух, я помню, что у каждого человека свое понимание и наполнение этого глагола,
и, самозабвенно предаваясь чему бы то ни было, я не забываю про нулевую точку отсчета в системе координат.

То, что я могу предложить, это понимание (вплоть до такого, что мне будут говорить: "хватит читать мои мысли! а, впрочем, читай..."), и слова, и цитаты, и брокколи вместо сникерса (но в т.ч. со вкусом сникерса), и сомнительные сравнения, и байка про золотую рыбку, ведро, швабру и просветление, и альтернативный взгляд на ситуацию - нет, никаких решений и рецептов. Зато лирические вступления и отступления. И любовь - как я ее понимаю.
Но любви, как ее понимаете вы, может не хватить.

Такие дела.

"Не прячь от Бога глаза, а то как он найдет нас".

...

Увлекаясь земным и играя в земное, не абсолютизируй его.
Думая, что расти - это больно, не принимай каждую боль за рост.
Постарайся не стать мазохистом.
Правильно формулируй запросы.
Не бойся.
Будь свободна и счастлива.
Регулярно делай зарядку, хуже не будет.
Не откладывай "хорошо" на потом. Оглянись. "Хорошо" - уже сейчас.
Регулярно пересматривай свои мечты и цели. Вообще - себя.
Не будь только бережной или только небрежной.
Если что-то ищешь, не пропусти момент, когда найдешь. На всякий случай: может быть, ты все уже нашла. Просто по инерции и привычке остаешься в состоянии поиска.
Смотри глазами.
Слушай ушами.
Не хочешь - не делай.
Измеряй и проверяй все собой. И перепроверяй.
Не подменяй понятия.
Будь честна с собой.
Помни, что быть честной с собой можно только на уровне понимания себя и мира. Этот уровень меняется. Ты меняешься.
Не планируй приобретения и потери.
Мысленно ставя себя на чье-то место, не забывай, что это условность. Что на этом месте - не ты. А другой другой человек. Твои варианты могут не подойти.
То, что не кажется тебе проблемой, кому-то проблема. Не стоит смотреть на это снисходительно.
То, что является твоей проблемой, кому-то не кажется проблемой. Не стоит смертельно обижаться на чужую снисходительность.
Помни, что нет прибора измерить боль, горе, радость, счастье. Этим не меряются.
Читай Пелевина.
Читай не только Пелевина.
Не стесняйся себя и своих пристрастий.
Не стыдись того, чем являешься. Не гордись.
Не защищай себя: ты не крепость, и никто не нападает.
Не защищай себя от перемен, не стремись сохранить себя на паузе, в неподвижном виде.
Не цепляйся за привычки и зависимости. Ты и без них уже не рассыплешься.
Не ставь в центр своего мира другого человека, сколь угодно близкого. Не подчиняй свою жизнь чужим ценностям.
Не подчиняй жизнь другого своим ценностям.
Смешивай, но не взбалтывай.
Говори на разных языках.
Будь Капитаном Очевидность, если тебе угодно.
Пиши всякую фигню в дайричке.
Будь.

...

Отлично посидели ночью с Сашей и Ими.
И отдельно с Ими, с элементами гимнастики и "Парадоксами".
И отдельно с Сашей, и песня "Дубровский" между нами.

Много понимания и ясности.
Чайные реки, никаких берегов.

И мы с Сашей - это как добрый и злой полицейский. Даже так: добрый лежачий полицейский (я) и злой лежачий полицейский (Саша).
Ну, или, пользуясь старыми метафорами, терапевт и хирург.

Лежачие полицейские лежат в сторону мечты.

И сегодня я даже не чувствую себя чудовищно невыспанной. Я бодра, и мне хорошо. Я как пистолет, который собрали, почистили от нагара, смазали, собрали.
Ни одной лишней детали и запах оружейного масла.

Это так удивительно и легко:
обнаруживать, что ты уже не хочешь то, чего мучительно хотела, - или просто получила это, и незачем больше хотеть (по крайней мере, незачем больше делать что-то мучительно),
что ты давно уже не компенсируешь нехватку, а живешь и дышишь,
что счастлива, что действительно счастлива - и помнишь это, потому что счастлива,
что небо держится на тебе,
ну, то есть не на внешних факторах и конкретных предметах, а прямо на тебе,
что твое "могу" давно уже перешло в стадию "умею, практикую",
что все просто (как take it easy),
что все сложно (как complicated),
что тебе не нужны поводы, чтобы любить, чтобы знать про себя, чтобы быть честной ("правду говорить легко и приятно", да),

а главное - что ты считала себя покрытой шрамами, перемотанной в местах переломов синей изолентой, и соответственно берегла,
а тут вдруг смотришь - опа, многие шрамы сошли, осталась ровная кожа, и под изолентой - только фрагменты клея, никаких трещин, следов надлома-разлома-перелома. Удивительно. Ты думала, так не бывает.
И можно снять изоленту. Беспечно и облегченно ржать. И пока не думать, что здесь еще будет болеть. После падений, например. Или ныть на погоду. Будет, конечно. Совсем такое не проходит.
Но шрамов нет, и даже не то что снаружи их не видно - ты сама не сразу находишь место, где они когда-то были.
И не понимаешь, чему теперь изумляешься больше: тому, что это прошло, сгладилось, исчезло из числа видимого и явно ощутимого - или тому, что это вообще случилось с тобой.

Нашла нулевую точку отсчета - и уже не помнишь, как было без нее.

Привыкла к максиме "тяжело менять кожу" - и как-то забыла, что, кроме процесса, есть результат. Что в какой-то момент ты действительно останешься снаружи старой отжившей шкурки. Возродишься в слепящей чешуе.

Никого этому не научить. Ни с кем так не сделать. Только с собой.

Бесценный опыт.

Глупо, глупо было полагать, девочка, что эти шрамы и переломы и есть ты, что ты без них невозможна, что ты состоишь из своих привычек, из узора на стекле, глупо было беречь это, охранять и лелеять, цепляться за малейшую память, стараться сохранить опыт в том виде, в котором он был получен.
Ты - это свет, девочка.
Не забывай мыть стекло.

И можешь сменить подпись под аватаркой, почему нет. ))

- - -

Саша, Ими, спасибо.

Ошибка думать, что слова конечны.
Ошибка думать, что слова бесконечны.

Мукомольный завод на Челюскинцев сносят. Жалко. ((

- - -

Меж тем, время политической прозы истекает, наступает время политических стихов, жж-лента ими полна. Есть хорошие. Есть просто годные. Есть остальные. Ну, как обычно.

- - -

Еще подумала: "Ветер крепчает" попал в меня, в общем-то, туда же, куда и "Книжный вор".
Над темой ожидания я задумалась чуть раньше, чем это озвучил Н.С.;
и терапевтическое, написанное после "Книжного вора", с тем же успехом (и, в общем, с теми же или очень похожими образами) могло появиться и после Миядзаки.

Тема бумажных самолетиков неизменно задевает меня.
Перед фильмом - еще ничего не зная о нем - выданный в "Мегаполисе" флаер я сложила в пикирующий бомбардировщик, которому в детстве научил меня папа, и запустила с четвертого этажа, едва покинув эскалатор.
Это рифмы. Случайные, бездумные рифмы.

В список "перечитать в ближайшее время" сразу за "1984" встает "Южный почтовый".

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Сэйджев кальвадос пахнет подгнивающими яблоками и сентябрем,
Стасов виски - метро, дегтем и вечностью.

В АШАНе продаются шоколадки с фиалочковой начинкой.

Больше ничего рассказать пока не успеваю, убегаю.

Хэхэй! Добрые люди Екатеринбурга, а вот кто может одолжить мне на первое число марта однотонную-околонародную рубашку с длинным рукавом? Мне под корсаж и юбку, чтобы вместе получилось что-то типа этого. Обещаю не потерять и не сломать, быть нежной и постирать по финалу.
Размер 46-48, плюс-минус. Нет гарантии, что влезу в 44, но в 50 не совсем уж, наверное, утону. Если кружева, то вообще ок.

На бал по 16 веку иду. Не танцевать, разумеется, а помогать в буфете. )) Но все равно надо прикид. Корсажем и юбкой спасает Искорка, а вот рубашка нужна. ))

АПД. Спасибо, дорогие мои отзывчивые други.
Горшочек, не вари.

себе.Читаю посты Лаэ и Тари из Киева.
Думаю: спасибо.

Очень много разного в моих лентах.
Здравого, раздумчивого, скептического, печального, немного требовательного, тоскливого, страшного. Разного.
Всегда - человеческого.
Всегда - встречающего среди меня понимание. В той или иной степени.

Но тут - много принятия.

Если бы я была там, я была бы, как Лаэ. Или как Тари.
Нет.
Сослагательное наклонение - плохо.
Очень плохо.
Но. Я хотела бы быть - так.
Так воспринимать.
Думать.
Делать.

Я пишу это сейчас - для себя.
Низачем.
Честно.

Ничего себе не объясняя, не расшифровывая.

Интуитивно.

В этой записи достаточно было бы двух первых предложений. Но я - как всегда.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Пишет  Аттик Флавий:

Lloegr
Оказывается, Англия по-валлийски называется Ллоэгр (Lloegyr или LLoegr). И значит это - "потерянная земля".
Прочитано у Нормана Дэвиса, проверено по Википедии.
Как это прекрасно.

- Три страшных напасти, постигших остров Британия?
- Желтая зараза, опустошившая остров при короле Мэлгоне, сыне Касваллона, нашествие саранчи, сожравшей все королевские припасы при Ллуде, сыне Бели, и англо-саксы, которые не покинули остров до сих пор.

В точности об этом. "Потерянная" - в смысле отнятая у бриттов англосаксами.
Так объясняет Дэвис, а уж кому и верить, как не ему.

урл-урл.

Стойка бара "ХХХХ" - лучшее место, где я когда-либо читала.
Не считая, разумеется, гаража.

Еще там был коктейль "Умберто".
Открытки на столах.
Черный чай, который заказал Витя.
Чабрец, который добавила в чай я.
Запах сигарет, которым одежда и волосы пропитались насквозь.
Порционные аплодисменты, как будто упакованные в такие же пакетики, как сахар.
Люди.
Лысый Паша Бабушкин.
Изящная девушка в черном и ее песни.
Десятиминутка плагиата.
Строка "за добрыми странниками ходят птицы".
И главное - персонажи "Книжного вора", о которых я волновалась больше, чем о себе.

А у Вити волосы подергиваются серебром по краям. Затягиваются инеем.
Витя утверждает, что лысеет и что время над ним все-таки властно.
Что он нашел себе психоаналилика и купил унитаз и стиральную машинку.

Первое, что делаю я, когда мы встречаемся, это дарю Вите коробку шоколадных ложек.
Первое, что делает Витя - спрашивает меня, не Макс ли я Горький.
Ему Макс Горький интересен как Гамлету.

И я сначала не верю, что Витя Гамлет, только головой качаю.
А потом думаю: интересно. Вот как мне с Л.Л. или, например, с Ст. - можно же сказать, что с Витей мне наоборот. Если сравнивать по плоскостям - где-то зеркально.

А еще потом я показываю Вите "Йозефа Кнехта". Лавку, которая склоняется по варианту одушевленного существительного.

К "Книжному вору" с разных сторон квадрата присоединяются:
1) название рассказа Брэдбери "Смерть и дева". только название.
2) Бёлль и Ремарк, которых я люблю больше всего остального.
3) некоторые песни Марка Мермана.
4) фильм "Германия. Год нулевой" - только не такой, каким его смотришь после "Иванова детства" Тарковского, а сам по себе.

"Сердце мое разрывается на куски".

На стойку бара "ХХХХ" я поднимаюсь по деревянной лестнице, выкрашенной в темно-зеленый.
На мне серый свитер с капюшоном и черные джинсы.
Черная сумка через плечо.
Я немного волнуюсь.
Но на самом деле на две трети я - в кабинете школы, где Руди Штайнера только что раздели донага и оценивают.

Витя потом говорит.
Ласька, знаешь. Не обижайся. Но твои стихи надо читать без пафоса, как мне кажется. Просто. Это я компенсирую пафосом недостатки ритма, рифмы. Тебе не надо ничего компенсировать. Тебе не нужен пафос.
Или как-то так.

А я просто не умею читать.
Учусь.

Я не слышу себя. Я оглушающе не слышу себя. И такой хороший микрофон. И такая тишина. Я стою на стойке бара "ХХХХ" и думаю, что выбрала неправильные три текста. Но уже поздно. Еще я не уверена, что я себя контролирую. Одной рукой я держу айпад, второй взмахиваю невпопад.
Я думаю об Афине и о том, как она когда-то читала про "блаженного циника, долбаного идиота".
Потом - о куске набережной, где разворачивается действие "птицы Алены".
Потом - об игрушечном паровозике из третьего стихотворения, что он синий с желтым.
Но вообще-то я ни о чем не думаю.

Дальше я спрыгиваю со стойки, минуя лестницу. Паша Бабушкин подает мне руку.

Дурацкая дурацкая я.

И еще на автомате приняла слова вежливости за надежду. Пока не встряхнулась.

Витя обнял меня, прижался колючей щекой к моей, извинился и убежал - успевать на Сортировку.
Я дождалась близкого финала.
Пожала руку конферансье - человека с надписью "85" на футболке.
Попрощалась с Пашей Бабушкиным.
Неторопливо вышла под четко очерченное морозное небо.
И положила в рот гранатовый леденец.
Без сахара.
Без всего.

Розовый, круглый, маленький.

А если по-настоящему, то ничего, кроме пожаренных мамой сырников и "Книжного вора", со мной сегодня не происходило.
И даже в баре "ХХХХ" большую часть времени я была - там.
И сейчас.
Мне осталось еще почти девяносто страниц.
Прекрасных.
Пронзительных.
Страниц.

И я знаю, что на завтрашнюю тренировку я должна прийти, уже прочитав.
Опустошенная.
В состоянии "после".
Как после долгого сна. Долгого изнурительного перехода. Долгого секса.

Через меня пролегла Химмель-штрассе со всеми ее домами.
Через меня течет река Ампер.

Я читаю эту книгу по-македонски. То с бумаги, то с экрана.
У меня давно.
Очень давно.
Не так давно, как Внутренняя Греция.
Но.
Есть Внутренняя Германия.

И я мысленно обнимаю Реду.
Которая принесла мне "Книжного вора".
И Ими, которой важно, что я его читаю.
И почему-то Синт.
И небо. Четко очерченное морозное небо Екатеринбурга.

"Заголовок или лид".
"Заголовок и Лилит".