И. Булыгин
Монастырские крестьяне России в первой четверти XVIII века

Книга прекрасная, ну разве что по повинностям хотелось бы большей выборки.

читать дальшеМонастырское и церковное землевладение и крестьянство
читать дальшеПо переписи 1678 г. за церковными владельцами числилось, по неполным данным, 148 997 крестьянских дворов (16,4% всех крестьянских дворов, примерно 525 000 душ м. п.). Из этого числа за Патриаршим домом было 9 084 двора (6,1%), за 19 архиерейскими домами - 20 301 двор (13,7%), за соборными и приходскими церквями - 3 475 дворов (2,3%), оставшиеся 116 137 дворов (77,9%) принадлежали 395 монастырям.
Из числа архиерейских домов крупнейшим собственником был Ростовский (4 376 дворов), за ним шли Новгородский (2 014), Рязанский (1 636), Суздальский (1 602), Вологодский (1 213), Псковский (1 171), Казанский (1 126), Крутицкий (1 050), Тверской (1 014), Белгородский (888), Смоленский (843), Вятский (755), Тамбовский (675), Коломенский (577), Сибирский (554), Нижегородский (357), Воронежский (196), Холмогорский (130), Устюжский (124).
Монастыри автор, в соответствии с используемой им классификацией, делит на мелких (до 8 дворов = до 30 душ м. п.)*, средних (9 - 27 дворов = 30 - 100 душ м. п.) и крупных (28 и больше дворов = более 100 душ) владельцев.
Из 395 монастырей 69 (17,7%) автор относит к мелким, им принадлежало всего 283 двора (0,2%), 79 (20,3%) к средним, они владели 1 276 дворами (0,8%), оставшиеся 247 монастырей (62%), к крупным владельцам - 114 578 дворов (76,7%).
Большая часть монастырей-владельцев располагалась в центре и на севере страны. На территории будущей Московской губернии имелось 95 монастырей (26%), которым принадлежало 67 267 дворов** (45%), на территории будущей Петербургской губернии размещалось 157 монастырей (более 40%), владевших 29 863 дворами (более 25%). Третьей по численности монастырей и крестьян была будущая Архангельская губерния - 61 и 8 251 соответственно. В остальных губерниях и монастырей и монастырских крестьян было существенно меньше.
Крупнейшим владельцем среди монастырей был Троице-Сергиев (20 131 двор), за ним шли Кирилло-Белозерский (5 250), ярославский Спасский (4 049), костромской Ипатьев (3 684), Чудов (3 026), суздальский Спасо-Ефимьев (2 906), московские Новоспасский (2 638), Симонов (2 439), Новодевичий (2 346), валдайский Иверский (2 313), звенигородский Воскресенский на Истре (2 297), Троицкий Калязин (2 165), московский Вознесенский девичий (2 117), звенигородский Савво-Сторожевский (2 054), ростовский Борисоглебский (2 027), суздальский Покровский девичий (1 983), владимирский Рождественский (1 844), нижегородский Печерский (1 665), московский Донской (1 427), Спасский Хутынский (1 421), Иосифо-Волоцкий (1 409), Пафнутьев-Боровский (1 227), вятский Успенский Трифонов (1 154), свияжский Богородицкий (1 116), псковский Печерский (1 078), переяславский Горицкий (1 005), костромской Богоявленский девичий (1 000). Прочие монастыри имели менее 1 000 дворов.
Большинство из 200 соборных и приходских церквей, владевших крестьянскими дворами были мелкими собственниками. Самыми крупными владельцами были кремлевские - Благовещенский (638 дворов), Архангельский (413), Успенский (269), а также некоторые провинциальные соборы - Суздальский (162), Успенский собор в Рыльске (90), ярославский Богородицкий собор (78), Муромский (75), Владимирский Успенский Богородицкий (72).
К 1700 г. число душ м. п. в церковных владениях, по оценке автора, выросло до 715 000 (по более поздней работе Водарского - 704 000), т. е. примерно на 36%.
По первой ревизии 1719 - 1723 гг. имелось 791 085 душ м. п. монастырских и церковных крестьян (13,8% всего крестьянского населения), т. е . за 20 лет их число выросло примерно на 11%.

* По Водарскому - 3,7 души м. п. на двор.
** Здесь и ниже, по всей стране, а не только на территории соответствующей губернии.

Секуляризация
читать дальше
Полная секуляризация (1701 - 1705 гг.)
В первые годы самостоятельного правления Петра серьезных перемен в правительственной политике по отношению к церкви, по мнению автора, не произошло. В целом выдерживался прежний курс на ограничение роста церковного землевладения и ограничение экономических привилегий церкви. К нововведениям можно отнести разве что указы 1696 и 1697 гг. запрещавшие церковное и монастырское строительство без разрешения властей и требовавшие отчета по денежным и хлебным доходам и расходам монастырей и епархий.
Серьезные перемены начались только после смерти патриарха Адриана в октябре 1700 г. Избрания нового патриарха Петр не допустил, местоблюстителем патриаршего престола 16 декабря 1700 г. был назначен рязанский митрополит Стефан Яворский, недавний выходец из Малороссии, не имевший серьезных связей в русской церковной среде*. При этом Стефану было поручено только духовное управление, хозяйственные дела из его ведения изымались. Одновременно был ликвидирован Патриарший разрядный приказ и местоблюститель лишился еще и судебной власти (судебные дела между мирянами и духовными лицами были переданы приказам ведавшим соответствующими мирянами).
24 января 1701 г. именным указом Петра был вновь создан Монастырский приказ, во главе с боярином И. А. Мусиным-Пушкиным. В его ведение (в административном, финансовом и судебном отношении) были переданы все патриаршие, архиерейские и монастырские вотчины и их население (патриаршие дворяне, монастырские слуги, прочие служители и крестьяне). Таким образом, церковная собственность фактически перешла под полный контроль государства.
На протяжении 1701 г. было издано еще несколько указов, уточняющих полномочия Монастырского приказа.
Указ от 31 января, помимо прочего, предписывал приказу провести перепись церковных вотчин и угодий. Монахам и монахиням, оказавшимся в монастырях на момент переписи, предписывалось жить в них «неисходно», переход в другие монастыри разрешался лишь в исключительных случаях и с письменного разрешения настоятеля. Этим же указом предписывалось изгнать из монастырей всех живших в них мирских людей (дьячков, чтецов, переписчиков и т. п.), а их обязанности возложить на монахов.
Указом от 11 марта 1701 г. предписывалось провести новые торги по всем сданным на оброк (в аренду) церковным владениям (мельницам, рыбным ловлям и т. п.) и (по возможности) передать их откупщикам предложившим более высокую цену. Институт посельских старцев в церковных вотчинах ликвидировался, они заменялись приказчиками. Новое строительство и ремонт в монастырях разрешалось вести только под присмотром представителей Монастырского приказа.
Указ от 7 ноября ограничивал судебные полномочия приказа - рассмотрение исков поданных против духовных лиц передавалось Патриаршему духовному приказу, в ведении Монастырского остались иски духовных лиц к светским.
Наконец, 30 декабря 1701 г. издается важнейший указ, устанавливавший порядок управления монастырскими владениями. Последнее целиком возлагалось на Монастырский приказ. Собранные с монастырских вотчин деньги и хлеб делились на две части - одна часть шла на выдачу монахам соответствующего монастыря точно определенного содержания, другая на помощь другим монастырям и богадельням. Монахам богатых монастырей, чьи доходы превышали расходы, должно было выдаваться на год по 10 руб., 10 четей хлеба и дрова «в довольности». В монастырях где доходов не хватало до раздачи по такой норме следовало давать столько, сколько давалось прежде, т. е. меньше положенного. В совсем бедных монастырях, не имевших возможности кормится за свой счет и ранее получавших государеву ругу, оклад следовало давать по минимальной норме, «без чего... быть невозможно».
Этим же указом предписывалось сократить в монастырях число слуг и служителях до минимальной нормы**.
Управление на местах осуществлялось подчинявшимися Монастырскому приказу стольниками и приказчиками (см. ниже). Вотчинные доходы собирались посланными из приказа сборщиками или теми же стольниками. На практике они собирали не только вотчинные, но и вообще все доходы, в т. ч. деньги ранее шедшие архиереям - церковную дань, разного рода пошлины и т. п. В результате монастыри и архиерейские дома оказались полностью лишены своих доходов и даже сравнительно небольшие суммы (на ремонт и т. п.) вынуждены были запрашивать у Монастырского приказа.
Несмотря на формальное сохранение за церковью права собственности на ее владения светские власти вскоре начали распоряжаться и ими. 27 февраля 1702 г. именным указом Монастырскому приказу было дано право распоряжаться пустошами и пустыми церковными землями и отдавать их в «вечное владение» другим собственникам. Фактически же приказ распоряжался и населенными землями, отдавая их, как и пустоши, в «вечное владение», в «вечное владение» (но с уплатой ежегодного оброка), сдавая на оброк на определенный срок или даже продавая. Помимо этого практиковалась приписка церковных крестьян к различным ведомствам. Так,в феврале 1703 г. 310 дворов слободы Благовещенского монастыря были приписаны к нижегородскому посаду, в августе 1703 г. 1 000 дворов патриарших крестьян к Олонецкой верфи и т. д.
Всего в 1701 - 1704 гг. церковь лишилась ок. 1 800 крестьянских дворов (большей частью - св. 1 500, патриарших) и значительного числа пустошей. Проданные и отданные в вечное владения земли к прежним владельцам уже не вернулись.
Своих оброчных владений церковь лишилась полностью. Первоначально (указ от 11 марта 1701 г., см. выше) их предполагалось заново сдать в аренду, по более высоким ценам, однако ожидаемых результатов это видимо не дало. 6 января 1704 г. все рыбные ловли в государстве (включая церковные) были взяты в казну и переданы в ведение Ижорской канцелярии. 21 января 1704 г. в казну были отписаны и прочие оброчные владения - мельницы, конские площадки, бани, перевозы и проч. Вместе с уже отписанными рыбными ловлями они были переданы в ведение Семеновской приказной палаты.
Патриархия, в частности, лишилась 3 учугов в Астрахани и других рыбных ловель, 7 таможен (сдавались на откуп), 37 мельниц (34 оброчных и 3 «на вере»), 2 торговых бань, мостов, перевозов и сдававшегося на оброк леса. На 1704 г. они приносили доход ок. 12 246 руб. (плюс 166,5 пудов семги и мука с 1450 четей хлеба), в т. ч. астраханские учуги - ок. 9 312 руб., мельницы - ок. 1 025 руб., таможни - ок. 990 руб.
Троице-Сергиев монастырь потерял учуг в Астрахани, другие рыбные ловли, мельницы, мост, перевозы и доходы с московской конной площадки, приносившие на 1703 г. ок. 7 772 руб. (в т. ч. учуг - ок. 4 356 руб. и мельницы - ок. 2 842 руб.) и т. д.
Все отписанные в казну церковные оброчные владения давали в год, в общей сложности, ок. 54 000 руб. дохода. Немалая часть отписанного впоследствии сдавалась на оброк тем же бывшим владельцам.

* Рязанским митрополитом он стал только в марте 1700 г., до этого был игуменом малороссийского Никольского монастыря.
** В ноябре 1703 г. последовал новый указ об изгнании светских служителей - «бельцов» из монастырей. Судя по числу повторяющихся указов на эту тему (январь и декабрь 1701 г., ноябрь 1703 г.) практически они не выполнялись.

Частичная секуляризация (1705 - 1720 гг.)
Начиная с 1705 г. правительственная политика в отношении церковной собственности начинает меняться. Убедившись в малой доходности значительной части этой собственности правительство возвращает ее церкви, оставив за собой наиболее доходные земельные владения и отписанные ранее оброчные объекты.
Происходит и постепенное сужение сферы ответственности Монастырского приказа - примерно в 1705 г. из под его юрисдикции выводятся 5 (из 21) епархий - Новгородская, Псковская, Киевская, Астраханская и Сибирская. Это решение объяснялось видимо как политическими, так и чисто хозяйственными соображениями - все епархии были окраинными, Новгородская, Псковская и Киевская к тому же прифронтовыми, в последнем случае добавлялись еще и сложности взаимоотношений с малороссийскими властями и духовенством (епархия перешла под юрисдикцию Русской церкви только в конце XVII в.). При этом доходность значительной части церковных владений в этих епархиях оставляла желать лучшего, а Сибирская и Астраханская епархии вообще субсидировались казной (у последней вообще не было населенных земельных вотчин и ранее она кормилась за счет рыбных ловель, отнятых теперь правительством).
В ведении Монастырского приказа с этого времени оставались 16 епархий: Патриаршая область, Крутицкая, Ростовская, Суздальская, Коломенская, Смоленская, Нижегородская, Белгородская, Вологодская, Тверская, Вятская, Холмогорская, Рязанская, Казанская, Устюжская, Воронежская. С учетом владений патриаршего дома им принадлежал 115 681 крестьянский двор* (в т. ч. 9 084 патриаршему дому), а ежегодный доход составлял 157 505 (25 000) руб. и 34 155 (1 354) четей оброчного хлеба, плюс урожай с 28 380 (1 142) дес. десятинной пашни.
В епархиях (без учета патриаршего дома) имелся также 13 831 монах и 5 873 светских служителя.
Первой во всех отношениях епархией была Патриаршая область - 5 215 монахов и 2 006 служителей, 51 000 крестьянских дворов, 53 236 руб. и 21 232 четверти оброчного хлеба годового дохода (+ 14 064 дес. десятинной пашни)**. Последней - Воронежская епархия: 235 монахов и 48 служителей, 276 крестьянских дворов, 1 315 руб. и 124,5 чети годового дохода (+ 130 дес. десятинной пашни).
В том же 1705 г. оклад содержания монахов богатых монастырей был, «ради Свейской войны», уменьшен вдвое - до 5 рублей и 5 четей хлеба. В монастырях, где до учреждения приказа в расход на монаха выходило меньше 4-5 руб. в год, предписывалось такую же сумму давать и сейчас. Маловотчинные монастыри, не приносящие казне прибытка, вообще получили свои вотчины обратно и вновь стали управлять ими самостоятельно.
Одновременно был начат процесс «определения» монастырей и архиерейских домов. Суть его состояла в следующем - если раньше Монастырский приказ сам собирал все доходы с церковных земель, а затем выдавал из них содержание монастырям и архиерейским домам, то теперь монастырю / дому назначалось определенное содержание (в виде денег, оброчного хлеба и десятинной пашни) и соответствующая часть вотчин (обеспечивавшая это содержание) возвращалась под его непосредственное управление. Эти вотчины назывались «определенными». Оставшаяся часть вотчин по-прежнему управлялась Монастырским приказом, а доходы с них шли в казну. Такие вотчины именовались «заопределенными».
Определение архиерейских домов проходило в 1706 - 1710 гг., монастырей в 1707 - 1710 гг. Всего было определено 11 архиерейских домов (Крутицкий, Ростовский, Суздальский, Коломенский, Смоленский, Нижегородский, Белгородский, Вологодский, Тверской, Вятский и Холмогорский) и 60 монастырей.
В их собственности находилось, в общей сложности, 72 123 крестьянских двора, а доход составлял 90 052 руб. и 13 255 четей оброчного хлеба (+ 15 188 десятин и 1 529 четей десятинной пашни). На содержание домов и монастырей было выделено 41 379 руб., 9 903 чети оброчного хлеба и 10 890 десятин и 1 529 четей десятинной пашни. Остальное - 48 477 руб., 3 352 чети оброчного хлеба и хлеб с 4 249 дес. десятинной пашни, шло в казну. Казна получала, таким образом, 54% денежных доходов, 25% оброчного хлеба и примерно 29% десятинной пашни определенных архиерейских домов и монастырей.
Содержание архиерейских домов в денежной форме составляло от 1 000 до 2 000 руб. в год (чаще всего 1 200 - 1 500 руб.)., у крупнейших монастырей доходило до 2 300 рублей. Архиерейские дома сохранили меньше половины денежных доходов, всю десятинную пашню и весь оброчный хлеб, монастыри - также меньше половины денежных доходов, утратив при этом значительную часть десятинной пашни и оброчного хлеба.
В целом, в результате определения роль денежного оброка в хозяйстве соответствующих домов и монастырей заметно снизилась, а роль барщинного хозяйства и хлебного оброка возросла. Помимо этого фактически пресечено было развитие этих хозяйств по пути товарного производства - теперь они ориентировались в основном на удовлетворение собственных потребностей домов и монастырей.
Владения Патриаршего дома формально не подверглись определению, однако фактически также являлись определенными, находясь под управлением Монастырского приказа и отдавая большую часть доходов казне. Общий денежный доход дома доходил до 25 000 руб. в год, из которых 16 000 руб. составляли церковная дань и разного рода пошлины. Из этой суммы 6 500 руб. тратилось на содержание дома, 800 руб. на богадельни, оставшиеся 17 700 руб. казна тратила по своему усмотрению. С учетом этого, общий доход казны после проведения определения увеличивался до 66 177 руб.
Оставшиеся 4 дома (Рязанский, Казанский, Воронежский и Устюжский) и 238 монастырей были отнесены к неопределенным и получили свои вотчины обратно. Часть из них явно попала в неопределенные по политическим соображениям. Богатый Рязанский дом (1 636 дворов) не определили видимо чтобы не ущемлять интересы местоблюстителя Стефана Яворского (после его смерти в 1723 г. Рязанский дом также попал в число определеных), не менее богатый Казанский (1 126 дворов) возможно ввиду его миссионерской деятельности в Поволжье. Также в список неопределенных попали богатейший Троице-Сергиев монастырь (20 131 двор, вероятно ввиду известных заслуг перед Петром) и богатый Новодевичий (2 346 дворов)***.
Остальные владельцы попали в неопределенные из-за бедности. Воронежский и Устюжский дома имели всего 196 и 124 двора соответственно. Из 236 оставшихся монастырей, 103 (43%) не имели крестьян вообще, а 62 из них вообще не получали никаких доходов. Оставшиеся 133 монастыря сообща владели 14 205 дворами (в среднем по 107 дворов на каждый, в 10 раз меньше чем у определенных монастырей).
В общей сложности за владельцами этой категории числилось 39 761 двора, их общий доход составлял 57 050 руб., 25 950 четей оброчного хлеба + хлеб с 10 061 дес., 5 298 четей и 80 нив десятинной пашни.
Всего в определенных и неопределенных домах и монастырях имелось 111 394 двора, общий доход их составлял 147 102 руб., 39 205 четей оброчного хлеба + хлеб с 28 640 десятин и 80 нив десятинной пашни. Казне из этого доставалось 33% денежных доходов, 9% оброчного хлеба и хлеб с 15% десятинной пашни (48 477 руб., 3 352 чети оброчного хлеба и хлеб с 4 249 дес. десятинной пашни). С учетом патриарших и изъятых ранее оброчных владений казна получало ок. 120 000 руб. в год.
Заопределенные вотчины на практике часто возвращались под непосредственное управление владельцев. Этот процесс начался уже в ходе определения (не позднее 1708 г.), но особенно широкий характер принял после его окончания в 1710 г. Доходы с таких вотчин, тем не менее, продолжали идти в казну.
Светские власти и в этот период продолжали распоряжаться церковными вотчинами по своему усмотрению - отдавать в вечное владение, сдавать на оброк, приписывать и т. д. В общей сложности церковь потеряла таким образом еще 1 683 двора, не считая ненаселенных земель.

* По переписи 1678 г. Всего по стране имелось 148 997 дворов.
**Без учета патриаршего дома.
*** По предположению автора, из-за того что здесь до 1704 г. содержалась царевна Софья, но скорее из-за того, что здесь продолжали жить ее сестры-царевны.

Монастырский приказ
читать дальшеПриказ был (вновь) создан указом от 24 января 1701 г. Организация приказа был стандартной - во главе ведомства стоял судья (изначально боярин Иван Алексеевич Мусин-Пушкин), ему помогало несколько дьяков-«товарищей», помимо этого имелось ок. 100 подьячих, 15-20 приставов и т. д. Судья приказа жалованья не получал, вместо оклада ему было дано в пользование село Образцово, из вотчин суздальского Спасо-Ефимьевского монастыря, дьякам также жалованья не давали, они должны были кормиться за счет «почестей» от монастырей и архиерейских домов.
Изначально в состав приказа входило 16 повытий, ведавших церковными вотчинами по территориальному принципу и Богаделенная контора, ведавшая богадельнями Чудова, Новоспасского, Симонова и Николо-Угрешского монастыря. Помимо этого приказу подчинялся видимо и Патриарший дворцовый приказ, сохранивший за собой управление патриаршими вотчинами.
На местах управление было возложено на местные учреждения (в документах иногда именовались местными монастырскими приказами) во главе с «царедворцами»-стольниками. Численность и размещение последних неизвестны, вероятно стольники со своими «приказами» размещались в центрах епархий, управляя церковными вотчинами в нескольких соседних уездах. Так, ведомство стольника в Суздале ведало, помимо Суздальского, Владимирским, Юрьев-Польским, Шуйскими и Лухским уездами.
Низшей ступенью управления были светские приказчики непосредственно управлявшие вотчинами. Они имелись и раньше (и состав их видимо особых изменений не претерпел) однако подчинялись посельским старцам, институт которых был теперь ликвидирован (см. выше).
В 1710 г., в связи с учреждением губерний, сбор доходов с церковных вотчин на большей части территории подведомственной Монастырскому приказу был передан в руки местной администрации. За Монастырским приказом было оставлено право собирать их только на территории Московской губернии. В связи с этим институт стольников был ликвидирован и подчиненными приказу вотчинами последний руководил непосредственно, через приказчиков и проч. Позднее (1715 - 1718 гг.) приказу пришлось отстаивать свое право на сбор церковных доходов в борьбе с новоявленными начальниками уездного уровня - ландратами. С мая 1716 г. приказ отсылал собираемые им деньги властям Московской губернии, а не в центральные учреждения.
17 августа 1720 г. Монастырский приказ был ликвидирован, еще одним указом (6 октября 1720 г.) заопределенные вотчины были возвращены под управление их прежних владельцев, при условии внесения прежних заопределенных сборов в казну.
После учреждения 14 февраля 1721 г. Синода управление вотчинами, ранее находившимися в ведении Монастырского приказа, было передано ему. Для управления ими в том же году был воссоздан Монастырский приказ, но уже в качестве учреждения подконтрольного Синоду.

Государственные повинности
читать дальше
Государственные налоги в начале XVIII в. делились на окладные, запросные (собирались по мере необходимости и теоретически должны были возмещаться населению позднее, чего, впрочем, почти никогда не делалось) и чрезвычайные и собирались в натуральной и денежной форме.
Государственные повинности автор рассматривает в основном на материалах Пафнутьева-Боровского монастыря.

Натуральные сборы

1 четверик = 1/8 четверти = 1 пуд (после 1679 г.)

Основным натуральным окладным сбором в первой четверти XVIII в. оставался стрелецкий хлеб. При введении подворного обложения в 1679 г. его оклад для монастырских крестьян составлял по 2,5 четверика ржи и овса со двора. В 1688 г. он был повышен до 3,5 четвериков и в таком размере собирался до 1706 г. В 1707 - 1710 гг. из-за введенного денежного сбора на содержание монастырских драгун (см. ниже) оклад был снижен до 2,5 четвериков. В 1711 г. оклад монастырских крестьян был приравнен к окладу дворцовых и снизился до 1,5 четвериков ржи (и такого же количества овса).
При сборе стрелецкого хлеба крестьяне платили также «житничьи деньги» (должны были тратиться на постройку хлебных магазинов) и «на приказной расход». Житничьи деньги брались в размере 4 денег с «юфти» (четверть ржи + четверть овса), на двор приходилось, с учетом изменения оклада, по 3,5 - 2,5 - 1,5 деньги. Сбор «за приказной расход» появился не позднее 1714 г. и составлял 1 деньгу со двора.
В 1715 г. был введен также окладный сбор «на жалованье ландратам и комиссарам». Его натуральная часть составляла по 0,5 четверика ржи и овса со двора. С 1719 г. он собирался деньгами по местной цене.
Помимо этого, в первой четверти века регулярно собирался запросный хлеб. Фактически он собирался ежегодно и превратился в еще один постоянный сбор. Запросный хлеб брался чаще всего ржаной мукой, а также рожью, крупами, овсом, сухарями. Общий размер сбора ежегодно менялся, между 1701 - 1722 гг. составляя от 1 до 5 четвериков на двор, и в отдельные годы равнялся или даже превосходил оклад стрелецкого хлеба.
В отдельные годы (1704, 1711, 1712, 1715) помимо окладного и запросного проводились еще и дополнительные чрезвычайные сборы хлеба - ржаной мукой, крупами и сухарями, в размере от 1,5 до 3 5/8 четверика на двор.
Кроме хлеба с крестьян собирался фураж. Сборы фуража (чрезвычайные и запросные) также были фактически ежегодными в 1702 - 1723 гг.. Каждый год собиралось сено - от 0,5 - до 30 пудов со двора. Овес собирался в 1708 г. и ежегодно с 1711 г. (возможно сведений за другие годы просто не сохранилось), в размере от 1/4 до 4 четвериков со двора. Иногда собиралась также солома и сечка соломы.
Помимо этого с крестьян собирались лошади (драгунские, артиллерийские, транспортные - «подъемные») - в 1705, 1709, 1711 - 1718 гг. Норма сбора менялась - одна лошадь собиралась с (максимум) 40 до (минимум) 502 дворов.
Аналогичным образом собирались подводы. Сохранились сведения о сборе подвод в 1704, 1712, 1716 - 1723 гг., однако в начале века они вероятно собирались ежегодно. Норма сбора колебалась от 1 подводы с 5, до одной подводы с 81,5 двора.
Наконец, проводились и наборы работных людей (чаще всего «работников», плотников и кузнецов) - на строительство кораблей, петербургов и проч. Сохранились сведения о наборах в 1703 - 1705 и 1710 - 1720 гг., однако возможно они не полны и набор работных людей производился и в другие годы. В некоторые годы набор работников производился неоднократно (в 1716 и 1717 гг., например, по 4 раза). Нормы набора колебались от 1 чел. с 10 до 1 чел. с 3 800 дворов.
Работники обычно набирались на срок от 3-4 месяцев до года, однако иногда переводились и на «вечное житье» в разнообразные петербурги. На проезд (а позднее и на содержание) работников с крестьян собирались деньги, сумма которых зависела от числа работников и числа дворов (могла быть и 1 коп. со двора и 20).
Помимо этого периодически исполнялись и другие натуральные повинности (поставка камня на строительство мостов в Москве, тряпья для изготовления бумаги и т. д.).

Денежные сборы
Основным окладным денежным сбором к началу XVIII в. были ямские и полоняничные деньги. Оклад их был установлен в 1679 г. и не менялся вплоть до введения подушной подати, составляя 10 коп. (3 алтына 2 деньги) со двора.
На протяжении первой четверти века вводится еще 13 окладных налогов. Налоги введенные до 1710 г. именовались также «табельными» (видимо оттого, что попали в табели окладных налогов губерний введенные в этом году), а более поздние - «повсягодными».
В 1701 г. было введено 2 новых окладных сбора - «драгунам на жалованье» и «на корабельное строение». Первый шел на содержание новосозданных драгунских полков и собирался сначала в Золотую палату, а затем в Военный приказ. Оклад его составлял 25 коп. (8 алтын 2 деньги) со двора. «На корабельное строение» в Адмиралтейский приказ собиралось по 12,5 коп. (4 алтына 1 деньга) со двора.
Еще два сбора было введено в 1702 г. На покупку конских кормов в Дворцовую канцелярию, а позднее в приказ Большого дворца собиралось сначала от 4 до 10 коп. в год, а с 1707 г. - 15 коп. (5 алтын) в год со двора. В Александрову слободу, собиралось по 5 коп. со двора, с 1706 г. - по 2,5 коп. Этот сбор изначально шел на содержание великой княжны инокини Марфы (Маргариты) Алексеевны (дочери Алексея Михайловича от первого брака, насильно постриженной после стрелецкого восстания 1698 г.), жившей в Успенском девичьем монастыре в Александровой слободе. После ее смерти в 1707 г. эти деньги собирались «за пустоту» (за пустые дворы) и отсылались в Монастырский приказ.
С 1704 г. «каменщикам и на корм драгунским лошадям» в Монастырский приказ стали собирать по 10 коп. со двора. В 1706 г. после создания из монастырский служителей драгунского полка И. А. Мусина-Пушкина (впоследствии Каргопольского) этот сбор шел на его содержание, вместе с учрежденным в том же 1706 г. сбором «драгунам набора Монастырского приказа» (35 коп.).
В 1705 г. был введен сбор «на дачу рекрутам», шедший в Приказ земских дел (5 коп.). в 1707 г. он был повышен до 6 коп.
В 1706 г. все семь ранее введенных сборов были объединены в один - «рублевые деньги», изначально собиравшийся в размере 1 руб. Уже в 1707 г. он увеличился до 1,06 руб. и в дальнейшем не раз менял свою величину.
С 1707 г. в Ямской приказ собирались деньги на наем подвод - сначала от 6 до 12 коп., с 1712 г. - 6 коп. со двора.
В 1711 г. вводится сбор «на дачу петербургским работникам» - по 35 коп. со двора. В 1712 г. он был снижен до 25 коп.
В 1712 г. были введены два сбора - «на известное жжение» (изготовление извести) - 3,75 коп. (алтын и 1,5 деньги) со двора и «на дело кирпича» (4 коп.). К последнему в 1713 г. был добавлен сбор «на городовое строение» (4 коп.) и с этого времени «на дело кирпича и на городовое строение» собиралось по 8 коп. со двора.
В 1715 г. был введен сбор на жалованье ландратам и комиссарам. Он собирался частью в натуральной (см. выше), а частью в денежной форме (7 коп. со двора). С 1719 г. вместо хлеба стали брать деньги по местной хлебной цене и общая сумма сбора выросла до 18 - 22 коп. со двора.
Наконец, в 1716 г. вводится сбор «на Гошпитальный двор», шедший на покупку лекарств и проч. (1 коп. со двора).
Общая сумма окладных платежей за первую четверть века выросла в 3,5 раза - с 0,5* до 1,75 руб.
Помимо окладных, имелись еще и запросные сборы. Вводиться они стали начиная с 1712 г., в год собиралось от 0,6 до 2,057 (2 руб. 5 алтын 5,5 денег) руб., в среднем, в 1712 - 1723 гг., примерно 1,7 руб.
Часть запросных сборов стала фактически ежегодными. Так, сбор «за санкт-петербургский (генеральный) провиант» взимался в 1712 - 1723 гг. ежегодно, составляя от 0,39 до 1 руб.
Начиная с 1718 г. ежегодно собирался и налог на постройку Ладожского канала, сначала в размере 0,7 руб., а с 1720 г. - в размере 0,2 руб.
С 1721 г. ежегодно взимался сбор на постройку «прешпективной дороги» от Петербурга до р. Волхов и далее, до Москвы, сначала в размере 6 коп., а с 1723 г. - 5 коп.
Остальные запросные сборы (на покупку провианта для рижского гарнизона, на морской провиант и т. д.) не были регулярными и размеры их часто менялись. Среди них был и очень тяжелый сбор «на гаванное строение» в Петербурге, собиравшийся в 1716 - 1717 гг. в размере 1,23 руб., едва ли не единственный запросный сбор зачтенный плательщикам в счет других налогов.
Чрезвычайных сборов в 1701 - 1719 гг. было произведено 26. Пик их пришелся на 1711 - 1715 гг., когда было произведено 18 сборов на общую сумму 3,517 руб. (117 алтын 1,5 деньги), в т. ч. в 1711 г. - 6 сборов (0,99 руб.) и в 1712 г. - 4 сбора (0,9 руб.).

В пересчете на деньги общая сумма налогов в первом десятилетии XVIII в. составляла примерно 2 - 2,5 руб. с двора. С 1710 г. она резко возрастает, достигая 5,5 - 6,3 руб., а в последние годы первой четверти века понижается до 4 руб. с двора. С учетом инфляции, по мнению автора, реальная тяжесть налогообложения на протяжении первой четверти XVIII в. увеличилась на 10-20%.
Натуральные сборы в первое десятилетие XVIII в.находились примерно на одном уровне - 1,5 руб. со двора, в 1710 - 1713 гг. выросли до 2 - 2,5 руб., а с 1714 г. вновь начали сокращаться - до 1,5 руб., а в отдельные годы даже до 0,5 руб. с двора.
Денежные сборы в первое десятилетие века уступали натуральным, однако затем стали быстро расти и с 1711 г. уже были выше натуральных, превосходя их в 2-3 раза и составляя 3-4 руб. с двора.
Средний размер государственных повинностей в 1701 - 1723 гг. составлял 3,86 руб. на двор (минимум - 1, 497 руб. в 1701 г., максимум - 6,315 руб. в 1719 г.). По мнению автора, это вероятно нижняя граница прямого обложения, поскольку нет уверенности, что источники дают его полную картину. Введение подушной подати, заменившей прямые налоги, вероятно облегчило положение крестьян (70 коп. с души, при среднем населении двора 4 души = 2,8 руб.).
Общий размер владельческих повинностей, в пересчете на деньги, составлял в среднем 0,5 руб. (максимум - 3 руб.) с двора, соответственно государственное обложение было примерно в 7-8 раз тяжелее владельческого.

* Так у автора.

Владельческие повинности
читать дальшеВо владениях определенных монастырей в разных сочетаниях существовали все формы ренты - отработочная, денежная и натуральная, ведущую роль играли первые две. Денежная рента существовала у всех владельцев этого типа (71 дом и монастырь), в 4 монастырях она была единственной формой ренты, у 40 владельцев сочеталась с барщиной, у 5 с хлебным оброком, у оставшихся 22 с барщиной и хлебным оброком. В заопределенных вотчинах, доход с которых шел в казну, преобладал денежный оброк.
Крестьянские повинности определенного владельца автор рассматривает на примере Пафнутьева-Боровского монастыря. Вотчины монастыря находились в 16 уездах центра страны.
К 1701 г. в вотчинах монастыря существовали и барщина и денежный оброк, сочетавшиеся с небольшими натуральными сборами. На барщине было примерно 62% крестьян монастыря. Норма ее была невысокой - на двор приходилось в среднем 0,35 дес. в одном поле (от 0,3 до 0,5 дес. в разных вотчинах), на душу (при среднем населении двора в 4,2 души м. п.), в среднем, всего 0,08 дес.
Для сравнения, средняя норма барщины у монастырских крестьян центральных районов к концу XVII в. составляла (по Горской) 0,44 - 0,46 дес. на двор и 0,11 - 0,14 дес. на душу, а у частновладельческих (по Тихонову) - 0,9 дес. на двор и 0,2 дес. на душу.
Помимо обработки пашни крестьяне косили на монастырь сено - в среднем 4 копны на двор (от 1,6 до 10 в разных вотчинах, вероятно в зависимости от богатства сенокосов).
Натуральные сборы сводились к поставке монастырю столового запаса и некоторых припасов. Часть их была уже переведена на деньги - в среднем 29,6 коп. со двора (от 16 до 50 коп. по разным вотчинам), а часть вносилась натурой - яйца (в среднем 14 со двора), сметана (по 0,7 некой «меры»), «конюшенные припасы» (вожжи, гужи и т. п., по 3,3 шт. со двора), доски (11,2 шт. со двора), дрова, в некоторых случаях хмель и коровье масло и т. д.
Примерно 38% крестьян монастыря находились на денежном оброке. Средний размер оброка был очень низким - всего 0,59 руб. на двор (от 0,12 до 3 руб.) и 0,14 руб. на душу. Основная масса крестьян платила от 0,5 - 0,55 руб. на двор. В других монастырях центра оброк составлял на это время (по Горской) 1 - 1,5 руб. на двор и 0,27 - 0,38 на душу. Частновладельческие крестьяне (по Тихонову) платили до 2,5 руб. на двор и до 0,46 руб. на душу. Помимо оброка оброчные крестьяне Пафнутьева -Боровского монастыря несли и некоторые натуральные повинности.
И оброчные и барщинные крестьяне платили еще и приказчичий доход, шедший на содержание монастырских приказчиков. Последние назначались из числа монастырских слуг и менялись ежегодно. Сменившийся с должности приказчик, не получивший нового назначения, должен был следующий год жить за счет собранного ранее на должности оклада. Не получившим назначения и на третий год монастырь назначал оклад (3 руб., по 6 четвериков ржи и овса и на лошадь - сенные покосы, 1 четверик чистого и 2 четверика невеяного овса).
На должности оклад приказчика равнялся 60-70 осьмакам тягла. С 1 осьмака ему полагалось 0,12 руб., по четверику ржи и овса, по курёнку, по поярку и по кувшину пива, по воскресеньям и большим праздникам - по хлебу и по пирогу. Помимо этого на приказчика пахалась десятина ярового хлеба и собирались сборы со свадеб (по 10 коп., хлебу и пирогу), с продажи «хоромины» (по 1 коп. с угла), за драку до крови (по 13 коп. «смотреного») и т. п. В целом, на крестьянский двор приказчичьего дохода выходило (без учета скота и птицы) по 7 копеек и 1,2 четверика ржи и овса.
После перехода вотчин монастыря под контроль государства в его хозяйстве произошли изменения. Начиная с 1702 г. планировалось существенно (в 2,5 раза) увеличить денежные сборы с крестьян, за счет перевода значительной части земледельцев (примерно 17%) с барщины на оброк, существенного увеличения (в 2,2 раза) среднего размера оброка, перевода на деньги столового запаса, прочих натуральных сборов и приказчичьего дохода.
На практике, судя по всему, реализовать эту программу полностью не удалось. Между 1710 (время определения монастыря) и 1718 г. на барщине оставалось 56% его крестьян, т. е. общая их доля снизилась всего на 6%, причем отчасти за счет отнятых у монастыря вотчин. Норма барщины увеличилась примерно на четверть, в среднем, до 0,42 дес. (от 0,33 до 0,7 дес.) и 5 копен сена на двор. Столовый запас, приказчичий доход и почти все натуральные сборы были переведены на деньги, в среднем, по 63 коп. со двора - номинально на 70% больше чем в 1701 г. Помимо этого, натурой по-прежнему собирались дрова (0,63 сажени со двора) и конюшенные припасы (3,3 шт. со двора).
Доля оброчных крестьян увеличилась до 44%, средний размер оброка номинально вырос до 0,74 руб. на двор (от 0,5 до 2,35 руб.), однако фактически, из-за обесценивания денег, даже сократился. Основная масса оброчных крестьян по-прежнему платила по 0,5 - 0,55 руб. со двора. Натуральные сборы с оброчных крестьян (снетки, рыба) увеличились.
В целом, таким образом, несмотря на некоторое увеличение денежных сборов, радикального их наращивания казне добиться не удалось.
Отдельно автор останавливается на вопросе крестьянской аренды земли. Принципиальных отличий от картины описываемой Горской тут нет. Большая часть монастырских крестьян (59%) арендовала землю - индивидуально, коллективно или общиной (преобладали первые две формы). Крестьяне Пафнутьева-Боровского монастыря арендовали главным образом сенокосы, причем резервы свободной земли у обители видимо были уже на исходе - большая часть участков находилась на неудобных землях - у дорог, оврагов и т. п.
Широкое распространение получает отходничество, по сохранившимся материалам, большинство крестьян занятых на работах в Москве и Петербурге составляли крестьяне монастырские (на московских ткацких мануфактурах, например, св. 50%).

В вотчинах неопределенных монастырей также существовали все три формы ренты, но наибольшее распространение получила барщина. В 45 монастырях она была единственной формой ренты, у 61 владельца сочеталась с денежным и хлебным оброком. Денежный оброк в качестве единственной формы ренты присутствовал у 25 владельцев, а у 75 сочетался барщиной и натуральным оброком. Натуральная рента единственной повинностью являлась в 14 монастырях, с барщиной и оброком сочетаясь у 15 монастырей.
Крестьянские повинности неопределенного монастыря автор рассматривает на примере вологодского Спасо-Прилуцкого. Подавляющее большинство вотчин монастыря располагалось на территории Вологодского уезда.
Примерно 86,5% крестьян монастыря находились на барщине. Норма ее на 1702 г. составляла 1,6 - 1,7 дес. в трех полях (0,53 - 0,57 дес. в одном) на двор. Денежный оброк составлял в среднем примерно 1 руб. со двора, натуральный (менее 1% дворов) - 1 четверик ржи и 2 четверика овса со двора. Помимо этого крестьяне платили приказчичий доход - 12 коп., по осьмине ржи и овса, 40 снопов льна и 2 фунта шерсти с выти (здесь, примерно 12 четей земли в одном поле). На приказчика засевалась также полуосьмина ячменя и два «загона» льна, ему же шли разные мелкие доходы (пошлины со свадеб и т. п.).
В 1715 - 1720 гг. норма барщины на землях монастыря увеличилась до 3,5 дес. в трех полях (1,17 в одном) на двор, т. е. примерно в 2 раза. Денежный оброк увеличился до 1,5 руб. на двор (т. е. с учетом инфляции даже снизился).
В целом, как видно, монастыри в первой четверти XVIII в. увеличивали барщину и фактически сокращали оброк, что было вызвано резким ростом государственных повинностей, особенно в денежной форме.

Нюхательные соли

Состав, в который непременно входил нашатырный спирт или углекислый аммоний — словом, что-нибудь порезче, — всегда носили с собой во флакончике. Этот буквально захватывающий дух состав когда-то был невероятно актуален: когда женщины и даже мужчины постоянно носят корсет, малейшее учащение пульса может свалить их в глубокий обморок. Во времена королевы Виктории даже английские констебли носили с собой контейнер нюхательных солей размером со свисток — так называемый Lady Revival — чтобы приводить в себя женщин, лишившихся чувств на улице.
читать дальше
Источник: knife.media/

Нюхательная соль была изобретена в XVII веке во Франции. В оригинале это углеаммониевая соль, смоченная нашатырем, либо уксусно-калиевая соль, смоченная ледяной уксусной кислотой. Также к составу добавлялись летучие ароматические вещества (терпентинное, скипидарное, лавандовое, эвкалиптовое и т.п. масла). Предназначение такой соли медицинское - она задумана как лекарство, воздействующее через вдыхаемые пары полезных веществ; по сути, это своеобразный прообраз современной ароматерапии. Нюхательные соли не только приводили в себя слабых и впечатлительных дам, укрепляли силы, но и в определенном составе помогали при заболеваниях носоглотки, использовались для защиты от инфекций, для спасения от неприятных запахов... Особенную популярность соли обрели в Викторианскую эпоху. До изобретения нюхательной соли для подобных целей использовали пропитанную уксусом губку, которую помещали в декоративную шкатулку с перфорированной крышкой. Эти шкатулки назывались уксусницами, и пузырьки для нюхательных солей также называют уксусницами (vinaigrette) – очевидно, "по старой памяти".

Внешний вид уксусниц отличался большой прихотливостью. Многие по богатству убранства не уступали флаконам для дорогих духов, другие – и вовсе не походили на емкости. Некоторые уксусницы предназначались для хранения на туалетном столике в будуаре. Они могли выглядеть как настоящие маленькие статуэточки. В кожаных футлярах уксусницы обычно носили при себе мужчины, которые реже, чем женщины, но все же использовали подобные предметы. Нередко уксусницы прятали не только в дамских сумочках, но и на себе в буквальном смысле слова - в кольцах, подвесках и браслетах. Обычные, "стандартные" уксусницы делались в викторианскую эпоху из прозрачного или цветного стекла. Как правило - красного, зеленого или синего. Нередко пузырьки делались двойными - комбинация уксусницы и флакончика с духами. Пузырек в форме рога - еще одна весьма популярная форма в викторианскую эпоху.

Источник: www.livemaster.ru/

И о законе Яровой
В то время, как в России свирепствует Роскомнадзор, в Европе тоже есть кому попортить нервы геймерам. Недавно Советом Европейского союза и Европейской комиссией были установлены новые правила по обработке персональных данных. Из-за этих действий издательство Gravity Interactive, известное по таким играм, как Ragnarok Online, Ragnarok Online 2, Record of Lodoss War Online и другим, прекратит действие своей платформы WarpPortal на территории Европы. К счастью, Россия и другие страны СНГ не попадут в “чёрный список” компании.

Разработчики планируют возместить потраченные с 1 февраля 2018 года средства всем пользователям своих проектов и заблокировать доступ к самому WarpPortal и к учетным записям. Также было обновлено Пользовательское соглашение и Политика конфиденциальности, чтобы отразить все нынешние изменения.

(С)пёрто

Скоро выпускные, запасаемся попкорном

Балабановы, Барабашины и Балакиревы
Наверное, нет народа, который бы любил излишне говорливых людей или го­во­рящих слишком быстро. Так, прозвище «балабан» (от прозвищ обыч­но и про­исходила фамилия) — это уничи­жительное обозначение человека, гово­ря­щего много и попусту. Но этим словом могли на­звать и шутника или остря­­­­ка. Фамилия Балабанов также может происхо­дить и от названия одной из по­род соко­ла — балабана, с кото­рым любили охотиться на зайца (в те вре­ме­на, когда формировались фамилии, охота на зай­цев в Рос­сии была повсеме­стным делом). Владельцы однокоренной фамилии Балабош­ки­ны, судя по сни­женной форме, все-таки могли быть пустоме­лями, но даже в этом слу­чае, если опи­раться на диалект­ные значения, усмотренные Далем, фамилия вполне могла образоваться и от на­звания вида оладий — балабошек.

В фамилиях Барабашин и Барбашов слышна ономатопея 

«барбар»: древние греки имен­но так, «барбарами», или «варварами», называли людей, не говоря­щих по-гречески (подобным образом появи­лись, напри­мер, такие фамилии, как Тарарашкины, Тарараевы, Тараруевы и Тара­рыкины: «тарара» — это оно­ма­топея, означающая громкую и неумолч­ную болтовню).

Фамилия Балакирев могла быть связана со словом «балакать», то есть «гово­рить», но есть роды с этой фамилией, происходящей от слова «бала­кирь», что значит «гли­няный кувшин»: это могло отражать внешние данные ее вла­дель­­ца — полноватого невысокого человека.

Дураковы
Русских фамилий от корня «дур» очень много: это Дураковы, Дураковские, Дура­совы (дворянский род, в честь которого назван Дурасовский переулок в Москве), Дура­шенко, Дурашины, Дурашкины, Дурашовы, Дуриновы, Дурневы, Дурнины, Дурновы, Дурновцевы, Дуровы, Дурыги, Дурыгины, Дурылины, Дурындины, Дурышкины, Сенько-Дуры, Придурины, При­дуркины и другие.

читать дальшеПрозвище с таким корнем известно как минимум с XV века. Так, крестьянин Яжолобицкого погоста Корнилко Дурак упоми­нается в источниках 1495 года, а московский дьяк Дурак Мишурин — 1535-го. Есть деревни Дураковы и река Дуракова в Республике Коми. Но слово «дура» фиксируется только в 1704 го­ду: в Cлавяно-греческо-латинском словаре ему соответствуют «stulta», «stupida», «fatua», «morosa» («глупая», «тупо­ум­ная», «придурочная», «упрямая»).

Возможно, корень по происхождению имеет отношение к древнерусскому «дуровати» («безум­ствовать, блажить») — отсюда и «дурь», «дурной», «дуреть». Но, вероятнее всего, фамилия от этого корня происходит от мирского мужско­го имени Дур, Дурас, что значит «некрасивый», «глупый»: такое имя давали как отпуги­ваю­щее злых духов, защиту от них — с надеждой на то, что мальчик станет красив и здоров (таким же образом, например, стали фамилиями и дру­гие имена-обереги — Злобин, Некрасов, Безобразов, Неверов, Невзоров, Нежданов, Бессонов, Докукин, Плаксин).

Жадновы
«Жадный» означает свойство натуры человека ненасытного, слишком падкого на что-либо, не умеющего поделиться, жадничающего, и фамилии этого ряда — Жаденов, Жадинов, Жаданов, Жадобин, Жадный, Жеданов, Жаднин — воспринимаются как несущие отрицательную оценку, критикующие.

Но в древнерусском языке, с XI века, словá «жадьнъ», «жадьный» значили «испы­тывающий жажду», «жаждущий», «нуждающийся». В «Слове о полку Игореве» это слово употребляется со значением «сильно желающий» 

. Позже в диалектах появляется значение, отмеченное Далем как «быть нескромным в желаниях своих», «страстно и ненасытно хотеть приобрести что-либо». Когда образовывались прозвища, ставшие основой фамилии, сказать трудно, так что фамилии с этим корнем могли содержать разные оценки.

Жуликовы
Эта фамилия, вероятнее всего, появилась в XIX веке, а прозвище ее основа­теля — «жулик» — могло указывать на род его деятельности: вор, мошенник. Но это не первоначальное значение слова.

В 1820 году был составлен список слов «офенского наречия» — условного язы­ка, употреблявшегося офенями, странствую­щими галантерейщиками. Эти торговцы словом «жулик» называли ножик. «Жулить» — то есть резать; «жуль» — нож; «жульницы» — ножницы. В первом томе словаря Даля находим именно это значение слова «жулик», там же «жуль» — нож в тверском диа­лекте, а «жулиться» — «ёжиться», «корчиться». Этимологически слово неясное, но понятно, что Жуликовы, Жульниковы, Жулины, Жулёвы ведут свой род, скорее всего, не от воров.

Крысины
Согласно первой версии происхождения, фамилия образована от личного про­звища, то есть по называнию человека животным — крысой. На рус­ской рав­нине серая крыса появилась не ранее XVII века, а в Сибири — в начале XX века. Происхождение самого слова «крыса», скорее всего, иностранное и также относится к XVII веку: в украин­ском это животное называют «пацюк», «щур»; в белорусском —«пацук»; в сербохорват­ском — «пацов»; в польском — «szczur».

Какой набор характеристик могло включать это прозвище? Возможно, в лице человека было что-то крысиное, например крупные выдающиеся зубы, или его поведение вызывало такую ассоциацию. Если в современной рус­ской культуре это прозвище носит отрицательную эмоциональную окраску, включая значе­ния «тайна» и «жадность» («крысятничать» — «красть у своих»), «бюрократ» (канцелярская крыса), «ум», «любо­пытство», «агрессив­ность», то каким было восприятие свойств образа крысы в старину — неясно.

Вторая версия — это прозвище, данное по профессии: нам известно слово «кре­сало» (кремень для высекания огня), а глагол «кресить» в диалектах, как указы­вает Даль, значил «высекать огонь», «крошить». Тогда основателем рода Кры­си­ных мог быть мастер, сильный и ловкий человек.

Третья версия — основа этой фамилии не русская, а польская, и произошла от уменьши­тельной формы имени Кристина (Krystyna) — Крыся (Krysia).

Мерзяевы
В фильме Эльдара Рязанова «О бедном гусаре замолвите слово» граф Мерз­ляев — чиновник по особым поручениям (в исполнении Олега Басилашвили) — превращается в Мерзяева: «…как-то сама собой из моей старинной дворянской фамилии Мерзляев вдруг исчезла буква „л“». Так что и он сам, и его потомки стали именоваться в народе Мерзяевыми.

Действительно, корень фамилии при выпадении «л» не изменился: «мразь» («нич­тожный, презренный человек») и «мерзкий» («вызываю­щий сильное отвра­щение») — это однокоренные слова к «мерзнуть», «мороз». И тут уже все становится не так обидно: в русских фамилиях разнообразно отражается то, что люди мерзли, боялись холода и страдали в зимнюю пору. В деловых актах упоминаются вологодский крестьянин Гридя Озяблой Мартиянов сын (1554), олонецкий крестьянин Федор Мерзляк (1564), арзамасец Яков Михайлович Патрикеев Мерзлый (1596), слонимский житель Ивашко Холодной (1609), посол в Киев с королевским листом Евким Зябка (1623). Если прибавить к это­му образно-ассоциативные ряды метеофеноменов холодной поры года, то спи­сок фамилий, несущих семы, связанные с непогодой, будет очень длинен: Непогодин, Зима, Зимин, Зимний, Холодов, Метелицын, Мерзлюк, Мерзлюков, Мерзляков, Ненастьев, Снегов, Снежин, Тучин, Чичеров («чичер» — в некото­рых диалектах «холодный ветер с дождем, со снегом»), Дождёв, Завьялов («завьять» — «занести снегом»), Вьюжин, Вьюгин, Буранов, Гололедин, Гололёдов и т. д.

Мымрины
Среди фамилий, образовавшихся от прозвищ, есть большая группа, отражаю­щая дефекты речи: мямлить, бурчать, шепелявить, заикаться, сипеть, бормо­тать, ворчать, лепетать, лопотать, бубнить, гундосить, гнусавить или карта­вить. Невнятность раздражала, обращала на себя внимание и закрепилась в фа­ми­лиях типа Заикин, Мямлин, Шепелёв, Шепелин, Шепелкин, Шептунов, Бур­чалов, Гнусавин, Мымрин и Мымриков.

«Мымра» — слово угро-финское, на языке коми это «угрюмый». Так оно с этим основным значением и существует в русском. В других диалектах мымрой называли угрюмого или худого, некрасивого или скучного человека. Есть глагол «мымреть» — в северных диалектах это «говорить невнятно»; а в словаре Даля «мымрить» — «безвылазно сидеть дома». В Толковом словаре Ефремовой «мымра» — это «угрюмая, неприятная женщина».

Но, кроме того, «мымра» — это народное название личинки бабочки-подёнки и стрекоз на Алтае, очень хорошей наживки для рыбной ловли.

Неустроевы, Неудачины и Нехорошевы
Эти фамилии, скорее всего, произошли от имен-оберегов вроде Неустрой, Некрас, Нехорош, Неёла, которые должны были отвадить от детей, которых так назвали, злых духов и дурные, завистливые взгляды.

Возможно также, что Неустроев — это видоизмененное Невструев (и его вари­анты Нево­струев и Неструев), где основа произошла от домашнего имени Неу­строй, с превращением гласного «у» в согласный «в». Неудачин тоже имеет вари­анты, Невдачин и Невдахин, — так бывает во многих случаях, когда диф­тонг (сочетание двух гласных в одном слоге) заменяется на более удобное сочетание гласного и согласного. Фами­лия Неёлов, скорее всего, произошла от слова с похожим значением: «неёла» значит «неудача». Так что такие фамилии, как Нехоро́шев или Нéхо­ро­шев, Нехорошин, Нехорошкин, Нехорош­ков, Некрасов, Некрасочкин, всего-навсего призваны охранять свои роды.

Крысины
Согласно первой версии происхождения, фамилия образована от личного про­звища, то есть по называнию человека животным — крысой. На рус­ской рав­нине серая крыса появилась не ранее XVII века, а в Сибири — в начале XX века. Происхождение самого слова «крыса», скорее всего, иностранное и также относится к XVII веку: в украин­ском это животное называют «пацюк», «щур»; в белорусском —«пацук»; в сербохорват­ском — «пацов»; в польском — «szczur».

Какой набор характеристик могло включать это прозвище? Возможно, в лице человека было что-то крысиное, например крупные выдающиеся зубы, или его поведение вызывало такую ассоциацию. Если в современной рус­ской культуре это прозвище носит отрицательную эмоциональную окраску, включая значе­ния «тайна» и «жадность» («крысятничать» — «красть у своих»), «бюрократ» (канцелярская крыса), «ум», «любо­пытство», «агрессив­ность», то каким было восприятие свойств образа крысы в старину — неясно.

Вторая версия — это прозвище, данное по профессии: нам известно слово «кре­сало» (кремень для высекания огня), а глагол «кресить» в диалектах, как указы­вает Даль, значил «высекать огонь», «крошить». Тогда основателем рода Кры­си­ных мог быть мастер, сильный и ловкий человек.

Третья версия — основа этой фамилии не русская, а польская, и произошла от уменьши­тельной формы имени Кристина (Krystyna) — Крыся (Krysia).

Мерзяевы
В фильме Эльдара Рязанова «О бедном гусаре замолвите слово» граф Мерз­ляев — чиновник по особым поручениям (в исполнении Олега Басилашвили) — превращается в Мерзяева: «…как-то сама собой из моей старинной дворянской фамилии Мерзляев вдруг исчезла буква „л“». Так что и он сам, и его потомки стали именоваться в народе Мерзяевыми.

Действительно, корень фамилии при выпадении «л» не изменился: «мразь» («нич­тожный, презренный человек») и «мерзкий» («вызываю­щий сильное отвра­щение») — это однокоренные слова к «мерзнуть», «мороз». И тут уже все становится не так обидно: в русских фамилиях разнообразно отражается то, что люди мерзли, боялись холода и страдали в зимнюю пору. В деловых актах упоминаются вологодский крестьянин Гридя Озяблой Мартиянов сын (1554), олонецкий крестьянин Федор Мерзляк (1564), арзамасец Яков Михайлович Патрикеев Мерзлый (1596), слонимский житель Ивашко Холодной (1609), посол в Киев с королевским листом Евким Зябка (1623). Если прибавить к это­му образно-ассоциативные ряды метеофеноменов холодной поры года, то спи­сок фамилий, несущих семы, связанные с непогодой, будет очень длинен: Непогодин, Зима, Зимин, Зимний, Холодов, Метелицын, Мерзлюк, Мерзлюков, Мерзляков, Ненастьев, Снегов, Снежин, Тучин, Чичеров («чичер» — в некото­рых диалектах «холодный ветер с дождем, со снегом»), Дождёв, Завьялов («завьять» — «занести снегом»), Вьюжин, Вьюгин, Буранов, Гололедин, Гололёдов и т. д.

Мымрины
Среди фамилий, образовавшихся от прозвищ, есть большая группа, отражаю­щая дефекты речи: мямлить, бурчать, шепелявить, заикаться, сипеть, бормо­тать, ворчать, лепетать, лопотать, бубнить, гундосить, гнусавить или карта­вить. Невнятность раздражала, обращала на себя внимание и закрепилась в фа­ми­лиях типа Заикин, Мямлин, Шепелёв, Шепелин, Шепелкин, Шептунов, Бур­чалов, Гнусавин, Мымрин и Мымриков.

«Мымра» — слово угро-финское, на языке коми это «угрюмый». Так оно с этим основным значением и существует в русском. В других диалектах мымрой называли угрюмого или худого, некрасивого или скучного человека. Есть глагол «мымреть» — в северных диалектах это «говорить невнятно»; а в словаре Даля «мымрить» — «безвылазно сидеть дома». В Толковом словаре Ефремовой «мымра» — это «угрюмая, неприятная женщина».

Но, кроме того, «мымра» — это народное название личинки бабочки-подёнки и стрекоз на Алтае, очень хорошей наживки для рыбной ловли.

Неустроевы, Неудачины и Нехорошевы
Эти фамилии, скорее всего, произошли от имен-оберегов вроде Неустрой, Некрас, Нехорош, Неёла, которые должны были отвадить от детей, которых так назвали, злых духов и дурные, завистливые взгляды.

Возможно также, что Неустроев — это видоизмененное Невструев (и его вари­анты Нево­струев и Неструев), где основа произошла от домашнего имени Неу­строй, с превращением гласного «у» в согласный «в». Неудачин тоже имеет вари­анты, Невдачин и Невдахин, — так бывает во многих случаях, когда диф­тонг (сочетание двух гласных в одном слоге) заменяется на более удобное сочетание гласного и согласного. Фами­лия Неёлов, скорее всего, произошла от слова с похожим значением: «неёла» значит «неудача». Так что такие фамилии, как Нехоро́шев или Нéхо­ро­шев, Нехорошин, Нехорошкин, Нехорош­ков, Некрасов, Некрасочкин, всего-навсего призваны охранять свои роды.

Пискуновы
Древнерусские прозвища Гром, Звонко, Крик, Писк, Рык, Рыкун, Рычко, Рева, Ревун, Ревяко породили множество фамилий. Однако фамилия, например, Громов может происходить не от прозвища, которое давалось в дополнение к имени, а от мирского имени Гром — данного ребенку по погоде в день рожде­ния или для оберега от злых духов, а Ревин — от домаш­ней формы христиан­ско­го имени Ревокат, одного из карфагенских мучеников II–III веков н. э.

Так и Пискуном могли прозвать плаксивого ребенка, но, скорее всего, это охра­ни­тельное имя, которое давали для того, чтобы у ребенка был крепкий сон, чтобы он не пугался. Такое прозвище могли дать и взрослому — по вы­соте голоса. Есть и еще одна, более простая версия происхождения фами­лии — по названию деревни Пискуново, где жили ее носители.

Пупкины
Вася Пупкин — так обычно называют ничем не примечательного человека, имя которого мы забыли или оно нам не важно, или известного, но мы нарочно не на­­зы­ваем его настоящую фамилию, чтобы показать его незначимость. Такие имена называются экземплификантами, так как они как бы дают кон­кретный пример — в английском, например, есть Джон или Джейн Доу.

Одно из первых упоминаний фамилии Пупкин в художественной литературе — это детская приключен­ческая повесть «Республика ШКИД» 1926 года:

«Во всех классах висели небольшие плакатики, написанные от руки акварельными красками:
ВНИМАНИЕ!!!
в пятницу в 8 часов
в белом зале
СОСТОИТСЯ ПРОСМОТР ФИЛЬМЫ
„ПУПКИН У РАЗБОЙНИКОВ“
1-я серия из цикла
„Приключения Антона Пупкина“
ПЕРВАЯ ПОСТАНОВКА ФИРМЫ
ШКИДКИНО
ВХОД БЕСПЛАТНЫЙ
Шкидцы недоумевали. Никто не знал, чья это выдумка, что это за „Шкидкино“, все непонимающе переспрашивали:
— Шкидкино? Что за черт? Ты не знаешь?
— Не знаю. Витя, наверно, аппарат где-нибудь выкопал.
— Волшебный фонарь, должно быть.
— Не… Это юнкомцы туманные картины — анатомию всякую — показывать будут.
— Анатомию! Дурак! При чем же Пупкин и анатомия?
— Пупкин? Пупок…
— Ну и еще раз дурак!
— А я так думаю — все это для бузы сделано, издевается кто-нибудь, вот и все…
— Посмотрим».

Корень русской фамилии — «пуп», «пупок» (то есть рубец, остающийся после рождения на месте отпадения пуповины) — зафиксиро­ван с XI века (в гово­рах — в значении «почка», и, возможно, это старшее значение на славянской почве). Так что фамилии Пупов, Пупков, Пупкин, Пупочкин, Пупынин, Пупышев, Пупырев, Пупченков идут от вполне лестного прозвища — это «пуп земли» и вообще место, важное для человека.

Трусовы
Слова «трус», «трусиха» сейчас означают психологическое свойство человека, который легко и зачастую без серьезных оснований поддается страху. В других славянских языках слова с такой основой в похожем значении отсутствуют: в украинском есть «боягуз», «страхополох»; в болгарском — «страхливец».

В русском языке понятие формируется в XVI веке, а в 1731 году слова «трусли­вый» и «трусить» фиксируются в словаре Вейсманна «Немецко-латинский и русский лексикон купно с первыми началами русскаго языка…». Слово «трус» в значении «трусливый человек» появляется в словаре позже, в 1771 году. Одна­ко древнерус­ское «трусъ», от кото­рого, скорее всего, и произошло прозвище, а затем фамилия, означало «трясение», «земле­трясение» или «трепет».

Чебурашкины
Когда Эдуард Успенский придумывал имя Чебурашке (в первоначальном вари­анте это «неуклюжее уродливое существо с маленькими ушами и коричневой шерстью, ходящее на задних лапах»), он сделал это устами директора магазина, в который Чебурашка попал вместе с ящиком апельсинов:

«Он сидел, сидел, смотрел по сторонам, а потом взял да и чебурахнулся со стола на стул. Но и на стуле он долго не усидел — чебурахнулся снова. На пол.
— Фу ты, Чебурашка какой! — сказал про него директор магазина. — Со­всем не может сидеть на месте!­»

Действительно, в словарях русского языка «чебурахнуться», «чебурахаться» означает «упасть; удариться, стукнуться с силой». Основа «чубуро́к», «чапуро́к» или «чебура́х» значит «деревянный шар на конце бурлацкой бечевы». Таким образом, Чебурашкин — фамилия от профессионального прозвища того, кто делал бурлацкие лямки и чебурашки, то есть шарики из дерева и поплавки для рыболовных сетей. 


Источники
Веселовский С. Б. Ономастикон. Древнерусские имена, прозвища и фамилии. М., 1974.
Никонов В. А. Словарь русских фамилий. М., 1993.
Унбегаун Б. О. Русские фамилии. М., 1989.
Федосюк Ю. А. Русские фамилии. Популярный этимологический словарь. М., 1992.

arzamas.academy/materials/1566?utm_referrer=htt...

Новый министр МВД Италии и заместитель премьер-министра Италии Матео Сальвини
Мелочь, а приятно



И ещё фоточек от Колонеля

Понедельничные котики и няши

Ну чо, някнем?

Давайте я вам расскажу, что такое мимическая маска, и почему это имеет отношение и к классическим картинам, и к нашей реальной жизни. Вот сто лет пройдет, и искусствоведы, специалисты по фотографиям, увидев какую-нибудь фотографию из нынешнего инстаграмма, с легкостью по выражению лица смогут определить: "ба! да это около 2015 года!"


(Продолжаем разговор о том, в чем разница между женщинами, которые просто надевают старинные платья и теми, кто реально пытается сыграть в женщин со старинных портретов).
( Читать дальше... )

Знай наших
Последняя свая забита на ЖД части Керченского моста
Круто