Спорт / йумор
#post-id: 6648-08-15
#original-date: 8.10.2018 Mon
#original-time: 8:15 AM
#original-day:  6648
#original-host: WinXP Home SP3 (Build 2600)

Аналогичный случай был в двухтысячном году на гран-при Японии. Тогда во время подиума кто-то что-то крикнул про маму Шумахера, его страну и Иисуса Христа, ну тот схватил монтировку и нырнул в толпу. Началась потасовка, подключились немецкие болельщики. В замесе кто-то стукнул по голове пришедшего вторым Мику Хаккинена. В итоге вмешалась полиция, и всех развели по боксам. Шумахер тогда настойчиво требовал вручить ему кубок, что позже и сделали. Но его можно было понять: всё это время он был спокоен на пресс-конференциях и только после победы эмоционально взорвался, тем более что его по телефону поздравил Шрёдер.

Сенаторское
ЗВ-канон долгое время как-то не мог определиться - входит сектор Мандалора в Республику или нет. как я понимаю, по "Войне Клонов", которая мультсериал, таки входит. И, судя по тому же источнику, место в Сенате фракции Новых предоставили. Не трогаем то, что идея пацифистов с Мандалора меня все равно озадачивает, но это ладно.
Так вот, если есть место в Сенате - то есть и сенатор от Мандалора. И его я пока никак не могу найти, самое близкое - это Тал Меррик от Калевалы и я не совсем уверен, что он представлял весь сектор. Если только в мультсериале это не сказано напрямую.

Искренне, "сенатор от Мандалора" мне упорно представляется кем-то вроде Г'Кара образца 2+ сезона. То есть - в принципе вроде как дипломат, но с железобетонной собственной линией блага своего сектора и способный моментально вломить любому оппоненту, если дело уйдет от дебатов.

на Землю вернули пылевой фильтр с "Союза"
Вернувшийся с Международной космической станции экипаж корабля "Союз МС-08" привез на землю пылевой фильтр с космического корабля "Союз МС-09", в котором ранее было обнаружено отверстие, чтобы среди пыли попытаться найти металлическую стружку, сообщил РИА Новости источник в ракетно-космической отрасли.

"Среди возвращенных кораблем "Союз МС-08" грузов наибольший интерес вызывает позиция номер 111. Это пылефильтр из корабля "Союз МС-09" и пробы мазков из отверстия и вокруг него", — рассказал собеседник агентства.

Среди пыли попытаются найти следы алюминия, из которого сделан герметичный бытовой отсек. Если следы алюминия будут найдены, это будет говорить о том, что отверстие было сделано в условиях орбитального полета, пояснил источник.

Дело Марии Лафарг, или Триумф токсикологии

Дело двадцатилетней француженки Марии Лафарг (1840 г.) мало кого оставило равнодушным. Речь шла об убийстве Шарля Лафарга — мужа обвиняемой. Супруг, не оправдавший надежд, был отравлен мышьяком. Вдова вполне правдоподобно разыгрывала безутешную скорбь. Но вывод токсикологов был однозначен: Шарль скончался от дозы мышьяка, которой бы хватило на двадцатерых…

читать дальшеМария Лафарг, несмотря на молодость и привлекательность, вовсе не была любящей супругой. Да и сам брак Шарля и Мари был сплошной авантюрой — причем обоюдной. Шарль Лафарг, простоватый тридцатилетний сын литейщика, унаследовал от отца небольшое состояние. Но для расширения дела отцовских денег не хватало, и к моменту встречи с Мари он уже один раз был женат — на дочери зажиточного человека, господина де Бофора. Приданое первой мадам Лафарг позволило ему немного поправить дела в мастерской, но затем жена умерла, а на Шарля набросились кредиторы.

Портрет Мари Лафарг (1841)

Работа мастерской остановилась, и Лафарг решил прибегнуть к испытанному средству: снова жениться на богатой невесте. Чтобы заинтересовать потенциальную супругу, он пошел на обман: выдал себя за промышленника и владельца замка в провинции. Брачные агентства перебирали десятки вариантов, пытаясь подыскать Шарлю жену. И в 1839 году их старания наконец увенчались успехом.

Марию Фортюнэ Капель трудно было назвать по-настоящему богатой. Она была дочерью бедного, но честолюбивого полковника, служившего при Наполеоне, а после смерти отца воспитывалась у родственников — парижских буржуа, которые не жалели средств на воспитание девушки. Она училась в лучших школах Парижа, общалась с дочерьми аристократов и. проклинала свою судьбу: у Мари, некрасивой и бедной, было очень мало шансов найти богатого мужа.

Свое первое преступление она совершила незадолго до знакомства с Шарлем Лафаргом. Одна из школьных подруг Мари попросила сопровождать ее в замок виконта де Лото, своего жениха. Во время их пребывания в замке у невесты исчезли драгоценности, и виконт попросил шефа Сюртэ, Аллара, провести расследование. Аллар готов был поручиться, что драгоценности взяла Мария Капель, но виконт воспрепятствовал аресту — слишком невероятным казался поступок подруги невесты. Благополучно вернувшись в Париж, Мария узнала о существовании Шарля Лафарга.

При личной встрече она была разочарована: жених показался ей отвратительным. Но он был богат, имел свой замок — и Мария решила, что наконец-то сможет достойно принимать подруг у себя. Да и гардероб не мешало бы обновить. Девушка согласилась на предложение Шарля, свадьбу сыграли почти мгновенно, и супруги поехали в Легландье.

Каково же было ее возмущение, когда вместо замка супруг привел ее к руинам монастыря, а вместо ожидаемого богатства она нашла в новом доме только долговые обязательства!
В первую же ночь новобрачная заперлась в одной из спален монастыря и написала мужу письмо, требуя немедленного развода. В случае его отказа Мари угрожала выпить мышьяк. Лафарг не хотел развода. Он на коленях умолял Марию остаться с ним, обещал купить для нее новый дом, верховую лошадь, нанять слуг. Надо ли говорить, что эти обещания были просто попыткой тянуть время?

Родственники и подруги, впрочем, ничего не узнали, во всяком случае от самой Марии Лафарг. В своих письмах к ним она рисовала радужную картину: любящий муж, счастливая и богатая жизнь. Лафарг тоже был уверен, что самый трудный период их жизни позади. Жена пошла на уступки: неожиданно перевела на его имя часть своего капитала, написала несколько рекомендательных писем и отправила его в Париж, чтобы собрать деньги для пришедшего в упадок хозяйства.

Перед отъездом мужа она совершила довольно странный поступок: безо всяких видимых причин написала завещание в пользу Лафарга на случай своей внезапной смерти. А потом с ангельской улыбкой попросила мужа о таком же доказательстве любви. Шарль не мог отказать жене, но втайне написал второе завещание, в котором все имущество после его смерти переходило к матери. Возможно, он заподозрил неладное?

В Париже Шарль не уставал удивляться внезапной любви Мари. Она писала ему страстные письма, прислала свой портрет, написанный молодой художницей Анной Брён. А Новый год предложила встретить одинаково: за пирогами, которые обещала ему прислать к празднику. Мария попросила свекровь испечь для Шарля его любимые пироги, и та посчитала ее желание вполне естественным. Но когда Шарль получил посылку, то обнаружил в нем не мамины пирожки, а один большой пирог.

Когда Лафарг съел кусок этого пирога, у него начались страшные боли в животе, рвота и понос. Целый день он пролежал в постели, чувствуя слабость. Но при этом простодушный супруг ничего не заподозрил. В те времена приступы, напоминавшие холеру, были нередки. Шарль решил, что пирог просто испортился по дороге, и выбросил его.

Домой Шарль приехал 3 января. Он еще не совсем пришел в себя после новогоднего угощения, но утешался мыслью, что поездка прошла удачно: удалось собрать 28 000 франков. Этого хватало для погашения первоочередных долгов. Мария встретила его очень тепло, уложила в постель и угостила дичью с трюфелями — изысканным лакомством. После еды Шарлю стало хуже. Он корчился от боли в животе, страдал от сильной рвоты.
Ночью вызвали домашнего врача, доктора Барду. Он решил, что во всем виновата холера. Пока он осматривал больного, Мария попросила его выписать рецепт на мышьяк — якобы для уничтожения мышей.

На следующий день состояние больного ухудшилось. Члены семьи и родственники, обеспокоившись, собрались у постели Шарля. Мария казалась воплощением милосердия: она сама поила его лекарствами, приносила ему напитки. Особенно часто она давала ему гуммиарабик из маленькой малахитовой коробочки, который якобы принимала сама. Но ничего не помогало. 10 января родственники пригласили для консультации другого врача — доктора Масена. Он подтвердил диагноз, поставленный коллегой: холера. А потом рекомендовал для поддержания организма давать Шарлю молоко с яйцами. Разумеется, блюдо готовила Мария.

Первой случайной свидетельницей преступления стала проживавшая вместе с Лафаргами художница Анна Брён. Вначале она заметила, что Мария положила в молоко порошок из малахитовой коробочки. Она спросила, что это за лекарство, и услышала в ответ — сахар. После того как больной выпил молоко, Анна взяла в руки стакан и заметила белые хлопья, плавающие на поверхности оставшегося молока. Анна удивилась — почему сахар не растворился в молоке?

Она отнесла стакан с молоком доктору Барду. Тот попробовал хлопья на вкус, почувствовал жжение, но решил, что это известка с потолка каким-то образом попала в молоко. Однако Анна не поверила в это, казалось бы, простое объяснение. Она начала следить за Марией Лафарг.
Однажды она застала Марию, когда та подмешивала в суп больного белый порошок. Художница спрятала и остатки супа, а потом рассказала о своих подозрениях матери Лафарга и его сестрам. И хотя лишь одна из них, кузина Эмма, питала к новой родственнице добрые чувства, этого оказалось достаточно: Марие Лафарг стало известно о подозрениях родственников мужа.

Их подозрения усилились после того, как они узнали, что 5 января Мария посылала садовника, а 8 января — слугу в Люберсак к аптекарю Эссартье за мышьяком для борьбы с крысами. Слуги рассказали, что помимо дозы, указанной в рецепте, им удалось раздобыть еще 64 грамма мышьяка. Все это они отдали Марии.

Старый шато был заражен крысами (гравюра 19-го века)

Мать Шарля, упав на колени, умоляла сына ничего не есть из рук своей жены. В это время в комнату вошла Мария. Она держалась совершенно спокойно: велела позвать садовника Альберта. Тот рассказал, что яд Мария отдала ему, и он сделал из него ядовитую пасту для мышей и крыс. Подозрения утихли.

Но на следующий день одна из сестер вновь обнаружила в стакане белые хлопья. В ночь на 14 января к больному пригласили еще одного врача — доктора Леспинаса. Тот выслушал рассказ перепуганных женщин и заявил, что симптомы Шарля напоминают отравление мышьяком, но помочь Лафаргу уже не смог — тот скончался на рассвете в ужасных мучениях.

По Легландье молнией пронесся слух: Мария Лафарг отравила своего мужа! Деверь Лафарга поехал в Брив, чтобы заявить на нее в полицию и мировому судье. А сама отравительница спокойно привела в порядок свои бумаги, надела траурное платье и направила нотариусу покойного мужа завещание. Ей было еще неизвестно, что муж оставил все имущество своей матери. Тем временем кузина Эмма навестила Марию, предупредила ее о действиях Лафаргов и, стремясь оградить ее от подозрений, спрятала у себя малахитовую коробочку. Садовник Альфред, поддавшись панике, закопал в саду остаток мышьяка. Казалось, следы преступления надежно спрятаны.

На следующий день, 15 января, в Легландье прибыл мировой судья Брива, Моран, вместе со своим секретарем Виканом и тремя жандармами. Мария изображала убитую горем вдову, и поначалу судья не мог поверить в ужасные обвинения, выдвинутые свекровью и золовками молодой женщины. Но все же упаковал собранные Анной Брён вещественные доказательства: молоко, суп, сахарную воду и рвотную массу больного. Допросили садовника Альфреда.
Он не стал отпираться и показал, где закопал остатки мышьяка. Кроме того, он дал дополнительные показания о том, что первый раз получил от Марии мышьяк для приготовления пасты не 5 января, как говорил раньше, а еще в середине декабря, после ее поездки в Люберсак.
Правда, крысы почему-то не обращали внимания на пасту, и она до сих пор была разбросана по всему дому. Моран взял один из шариков пасты и добавил его к другим вещественным доказательствам.

Затем судья направил одного из жандармов к аптекарю Эссартье. Он вернулся с ошеломляющим известием: в первый раз большое количество мышьяка Мария купила 12 декабря, накануне отправки посылки с пирогом. Затем она еще раз наведалась к аптекарю.

Второй визит состоялся перед самым приездом Шарля — 2 января.

Побеседовал Моран и с лечащими врачами Шарля Лафарга. Он спросил их, известно ли им о методах, позволяющих определить наличие мышьяка в трупе. Барду, Масен и Леспинас ничего не знали о последних достижениях парижских профессоров Девержи и Орфила, на которых сослался судья. Однако они не захотели признаться в собственном невежестве и выразили готовность произвести все необходимые исследования. Они только попросили, чтобы им позволили пригласить коллег Лафоса и д’Альбэя, поскольку у тех был опыт химических исследований.

22 января 1840 года врачи прислали следователю доклад о результатах экспертизы. Проводилась она крайне неумело. Мало того, что врачи ограничились тем, что вырезали из тела Лафарга только желудок (его перевязали веревками и несколько дней хранили в обычном ящике). Они к тому же были неосторожны при проведении опытов и пробирка разорвалась в их руках до того, как химическая реакция показала наличие или отсутствие в тканях мышьяка! Тем не менее, медики взяли на себя смелость утверждать, что мышьяк все-таки был — ив желудке Лафарга, и в молоке, и в супе. А вот в пасте от крыс, приготовленной Альбертом, мышьяк обнаружить не удалось. Вместо него медики нашли порошок каустической соды — тоже белый.

24 января в руки Морана попало еще одно доказательство вины Марии Лафарг — знаменитая малахитовая коробочка. Леспинас нагрел ее содержимое на горящих углях и почувствовал резкий запах чеснока — в коробочке был мышьяк. На следующий день Марию арестовали. Вместе со служанкой Клементиной отравительницу поместили в тюрьму Брива. Казалось бы, при наличии стольких доказательств процесс не мог длиться дольше нескольких часов. Но приемные родители Марии, не поверившие чудовищному обвинению, наняли самого знаменитого парижского адвоката, мэтра Пайе.

За ходом процесса следили все парижские газеты. Одна из них попала в руки виконта де Лото, в замке которого некогда пропали бриллианты. Он потребовал, чтобы дом в Легландье обыскали. И убедился в правоте шефа Сюртэ Аллара: среди вещей Марии Лафарг обнаружились пропавшие украшения. Впрочем, преступницу это не смутило: она заявила, что подруга сама отдала ей бриллианты для продажи, поскольку ей были необходимы деньги. По словам Марии, подругу шантажировал ее тайный любовник по имени Клавэ. Впрочем, эта история оказалась на поверку сплошным вымыслом, и суд приговорил Марию Лафарг к двухлетнему заключению за кражу. Но это было только начало.

Процесс по делу об отравлении Шарля Лафарга начался 3 сентября 1840 года. Прокурор Деку произнес блистательную речь, в которой объяснил предполагаемые мотивы преступницы. Ее муж оказался лгуном, она мечтала о другой жизни, но не могла получить развод. Поэтому тщательно спланировала все свои действия, надеясь вскоре стать богатой вдовой.

Адвокат Пайе сразу же понял, что против его подзащитной собрано слишком много доказательств. Он мог защитить Марию только одним способом: оспорить убедительность доказательств. Ведь если присяжные не будут уверены, что в теле Шарля обнаружен яд, то его подзащитная может быть оправдана.

Пайе отправился за советом к Орфиле, который был признанным специалистом в области токсикологии. Орфила охотно согласился помочь Пайе. Врачи из Брива утверждали, что в молоке после реакции оказался желтый, растворимый в аммиаке осадок? Но такой осадок мог дать не только мышьяк. Пробирка взорвалась задолго до окончания эксперимента, так что выводы провинциальных медиков трудно назвать объективными. Неужели они не слышали об аппарате Марша, позволяющем практически безошибочно доказать присутствие мышьяка? Орфила в письменной форме изложил свои соображения и вручил их адвокату.

Доктор Матье Орфиле

Когда д’Альбэй и Масен ознакомили присяжных с результатами своих исследований, настал звездный час Пайе. Он буквально засыпал их вопросами, подсказанными Орфилой. А когда врачи признались, что впервые слышат об изобретении Марша, прямо обвинил их в невежестве.
В конце своей обличительной речи Пайе потребовал, чтобы в суд был приглашен Орфила. Зал взорвался аплодисментами, а судья был вынужден устроить перерыв. После него было решено, что беспокоить уважаемого профессора Орфилу не стоит. Разумеется, обвинение ничего не имеет против повторной экспертизы по методам Орфилы и Марша. Однако все опыты могут провести отец и сын Дюбуа — местные аптекари, помогать им будет химик Дюпюитрен из Лиможа.

5 февраля оба Дюбуа и Дюпюитрен вошли в зал суда. Дюбуа прочитал целый доклад об аппарате Марша, расхваливая его достоинства. Умолчал он только об одном: этот аппарат он увидел только два дня назад и работал с ним впервые, как, впрочем, и его коллеги. Далее он подробно рассказал о ходе эксперимента и в полной тишине огласил вывод: в предоставленных материалах мышьяк отсутствует! Пайе откровенно торжествовал. Но он слишком поторопился. Другие доказательства вины Марии Лафарг выглядели настолько весомо, что суд распорядился провести еще одну экспертизу.

Ее вывод оказался отрицательным — мышьяк не был найден ни в одном из органов покойного Шарля Лафарга. А вот исследование напитков и содержимого малахитовой коробочки, на котором настояло обвинение, дало неожиданный результат. Дюбуа с мрачным выражением лица заявил, что во всех образцах обнаружен мышьяковистый ангидрид. В молоке его доза в десять раз превышала смертельную.

Теперь уже прокурор потребовал, чтобы Орфила провел собственное исследование. Пайе ничего не имел против — он не сомневался, что ученый докажет ошибочность анализа напитков, в которых был найден яд. Но исследование Орфилы оказалось не в его пользу, хотя и поставило точку в деле Марии Лафарг и позволило распутать бесконечные ошибки экспертов.

Орфила прибыл в Тюль, где проходил процесс, утром 13 сентября. Он привез с собой необходимые реактивы, содержащие мышьяк. Орфила исследовал вещественные доказательства больше суток, и лишь вечером 14 сентября появился в зале суда. Предыдущие эксперты, на присутствии которых во время экспериментов Орфила настоял, уныло шли следом. Орфила окинул взглядом зал суда и отчетливо произнес: «Мы докажем, во-первых, что в теле Лафарга имеется мышьяк; во-вторых, что он не мог попасть туда ни из реактивов, которыми мы пользовались, ни из земли, окружавшей гроб; в-третьих, что найденный нами мышьяк не является естественной составной частью любого организма».

Орфила в точности выполнил свое обещание. Слушая, как эксперт разбирает ошибки предыдущих исследований, Пайе чувствовал, что ничем не сможет помочь своей подзащитной. Практически во всех органах Шарля Лафарга, а также в напитках был обнаружен мышьяк. А вот в пробах кладбищенской земли его не было. Таким образом, вина Марии Лафарг практически была доказана.

19 сентября присяжные объявили, что признают Марию Лафарг виновной в убийстве мужа. Суд приговорил ее к пожизненным каторжным работам. Правда, король Луи-Филипп проявил милосердие и заменил их пожизненным заключением. Сама убийца до конца отрицала свою вину.

Мария Лафарг на процессе.

Десять лет она провела в тюрьме Монпелье, затем заболела туберкулезом и была выпущена на свободу. Через несколько месяцев ее не стало. Но спор вокруг дела отравительницы продолжался еще несколько лет.

Авторы из разных стран Европы разделились на два лагеря. Одни считали, что Мария Лафарг невиновна, другие писали книги с кричащими названиями вроде «Лукавая воровка и коварная отравительница». Сейчас об этом скандальном процессе помнят только криминалисты, называя его триумфом токсикологии.

(С.)

Ни одна другая страна не претендует на изобретение аэросаней, оставляя приоритет за Россией. Они у нас появились почти одновременно с самолетами и, помимо прочего, становились стендами для доводки и регулировки авиадвигателей.

( Читать запись полностью » )

Какой офигенный арт

Старая байка про сброшенных спартанцами со скалы ущербных младенцев в 2007 году получила временный археологический финал – в том месте, где, как считается, и были Апофеты, нашли скелетные останки только мужчин. Несколько десятков, от 18 до 35 лет. Вероятно, решили исследователи, это был мессенский отряд, поплатившийся за свою вылазку. В принципе можно придумать еще варианты.

Источниковедческое многоточие тут принадлежит Плутарху – именно он рассказывает об этом странном спартанском обычае:

«Отец был не в праве сам распорядиться воспитанием ребенка — он относил новорожденного на место, называемое «лесхой», где сидели старейшие сородичи по филе. Они осматривали ребенка и, если находили его крепким и ладно сложенным, приказывали воспитывать, тут же назначив ему один из девяти тысяч наделов. Если же ребенок был тщедушным и безобразным, его отправляли к Апофетам (так назывался обрыв на Тайгете), считая, что его жизнь не нужна ни ему самому, ни государству, раз ему с самого начала отказано в здоровье и силе». (Плутарх. Ликург. 16)

( но это не так )