Кошка Ночной Луны. Morgenmuffel
20.12.2018 в 01:29
Пишет Jake Enotoff:тукайURL записи
Несмотря на всю мою честную симпатию к Тукаю как к живому человеку, я, наверняка, огребу за этот цикл по полной, потому что в современном культурном пространстве официального Татарстана настоящий живой Тукай вреден и не нужен, ибо два слоя официального культа, накрученного вокруг него, полностью рушатся, как только мы перестаём руководствоваться догмами этого культа и пытаемся смотреть на вещи такими, какие они есть.
Проблема ещё и в том, что советский татарский миф насаждался на уже неплохо обработанном поле. У татар был собственный культурный проект (там шла своя дискуссия проевропейски, читай пророссийски настроенной интеллигенции и той, что была настроена протурецки, но цели у них были примерно одни). Поэтому просто слепить какую надо национальную интеллигенцию большевикам было недостаточно, что-то нужно было делать с той, что уже была. В частности, как-то бесшовно заменить одну на другую. Не только физически (вы понимаете, о чём я), но и идейно.
Важнейшим инструментом в этом деле и стал культ Тукая (позже поясню, почему именно его). А, он, уже в свою очередь, стал гарантией сохранения своего статуса для тех, кого большевики назначили новой татарской культурной элитой. Им и остаётся — причём выглядит это по-деревенски грубо. Профессиональные друзья Тукая умерли за давностью лет, но остались профессиональные служители культа и хранители мифа, это их работа, это их хлеб. Любая атака на этот культ — прямая атака на благополучие и репутацию нескольких поколений тукаепоклонников, большинство из которых верят в свою религию вполне искренне.
Всё это я говорю для того, чтобы предуведомить про непременный бомбаж, который начнётся у служителей и адептов советского мифа и его современного преломления. Рикошетом это вызовет и просто гнев татарского населения: этому мифу учат уже не первое поколение жителей бывшей Казанской губернии.
В этой самой губернии, весной 1886 года и родился мальчик Габдулла Тукай; часть его биографии также была связана с Пермской губернией. С происхождения героя, как известно, и творится любая мифология.
читать дальше***
Раз уж я взялся говорить о Тукае, надо немного сказать и о контексте, в котором ему довелось творить и работать: о культурной ситуации в среде татарского населения Казанской губернии начала XX века.
Рождение Тукая примерно совпало с зарождением младотурков, реформационного движения в рушащейся империи Османов; творческий расцвет Тукая шёл параллельно расцвету этого движения (кончили младотурки, несмотря на захват власти в 1909, очень плохо, но Тукай этого уже не застал). Младотурки были явлением неоднозначным и характерным, в первую очередь, для Турции, однако среди мусульман России под их влиянием начинает развиваться собственное модернистское течение: джадидизм. Ярко выраженным джадидистом (в прямом смысле) был и Тукай, что, впрочем, в советской тукаистике подавалось, как это было принято, «сквозь призму».
Вторым важным фактором была образовательная политика проклятого царизма. Рассчитанная на десятилетия вперёд, в момент детства Тукая она предполагала, в числе прочего, институт церковно-приходских школ. Для крестьянской страны с государственной церковной машиной это было довольно логично, и при помощи ЦПШ создавался отличный фундамент для последующих шагов на пути образовательных программ. Однако, для мусульманского населения, по понятным причинам, церковные школы не подходили. Проклятый царизм в шовинистическом угаре подавлял «инородческое население» тем, что открыл для нерусского населения специальные министерские школы, где ученики могли изучать русский язык и получать образование на нём; также были созданы специальные программы для нерусских детей при церковно-приходских школах. Крещёные татары получали образование в миссионерских школах (было такое в Казани Братство Гурия), для мусульман государство создало и финансировало русско-татарские школы (к 1900 году таких школ в губернии было около 60). Угнетая и дискриминируя коренное население, проклятый царизм позаботился и о религиозных учебных заведениях мусульман: мектебах (религиозных школах для младшего возраста) и медресе. В них татарское население получило возможность содержать специальные русские классы, для которых были разработаны программы и пособия; именно такой класс посещал и молодой Габдулла.
Естественно, проклятые великорусские шовинисты и тоталитарный царизм делали это для большего обрусения татар, а как иначе-то. Привело это к тому, что к началу века 80% молодых казанских татар умело читать (в том числе по-татарски). Русского населения в губернии было 1,1 млн, татар — меньше 400 тыс., и, естественно, национальное меньшинство подавлялось (русская молодёжь была грамотна на 83%, такая вот вопиющая царская несправедливость).
***
Когда я говорю что настоящий, неидеологизированный Тукай мне крайне симпатичен, я не вру. При этом я имею в виду не всю его биографию, а ту её часть, где он, собственно, и стал знаменитым «Габдуллой Тукаевым», молодым публицистом из тусовки казанских джадидистов второй-третьей волны.
Тех, кого у нас принято было называть «панками», естественно, никакими панками, ни в нью-йоркском, ни в лондонском смысле, не были. В XIX веке этих молодых людей, с руки Тургенева, называли «нигилистами»; но они и в конце XX носили тельняшки и шинели, длинные волосы, разбитую или грубую обувь, и жили творческой или интеллектуальной жизнью. Брутальная молодая богема, чем-то похожая и на проклятых поэтов франции, и на немецких основателей романтизма, и, да, на англосаксонскую субкультуру панков тоже. Они занимали существенную часть моей гуманитарно-филологической молодости, с ними мы читали стихи, играли на гитарах, пили вино, проникали бесплатно на концерты и ездили на лесные рок-фестивали. Похожие молодые люди были и в начале XX века — в литературе их часто называют «анархистами», но, судя по всему, тоже от неимения лучшего названия. Существенную их часть всегда составляет всякий прибившийся скам, «говнари», это, видимо, тёмная сторона луны, но ведь никто не мешает этот нижний айсберг игнорировать. Русское общество начала XX века справлялось с этим плохо, молодая брутальная богема, и так всегда подверженная экстремальным социальным теориям, попала в круг влияния тогдашних социалистов, хотя, впрочем, много кто тогда этим ядом отравился.
Я так подробно об этом пишу, потому что именно таким был тот самый настоящий Габдулла Тукай, абсолютно прорусский, антитурецкий и антиконсервативный, ультраактуальный татарский публицист. Вот что писал о нём другой татарский классик:«С непокрытой головой, в темных очках, надел на себя старую одежду — то ли казакин, то ли плащ-жоббэ, на ногах потрепанные штиблеты — такой неприглядный парень. Он все время носил одежду либо слишком большую, либо слишком узкую. На голове — или немецкая фуражка, или же широкая русская фуражка. Волосы носил длинные, и никогда их не расчесывал. В баню ходил редко, одежда очень грязная, а если и новая — то, конечно, измятая или же вся в пуху из подушки. Штанины чаще всего подняты вверх и заправлены в ботинки Шнурки от штиблет не завязаны и волочились по земле».
Хулиганить он начал ещё в доказанский период, в Уральске. «Однажды он появился перед общественностью одетый лишь в длинную рубаху, с шалью вокруг бедер и в лаптях». Но в Казани, полностью свободный от детско-юношеского шлейфа бывших учителей и опекунов, это превращается в образ жизни.
«В старом картузе на голове, на нем было пальто, похожее на халат, хотя под ногами было сухо, на ботинки он надел галоши, он произвёл на меня впечатление больного русского парня», — вспоминал позже один из татарских журналистов-современников.
Тёмные очки, а?
1906 год — редкое непарадное фото (про парадные ещё упомянем)
***
Представим себе, что вы часть большой Римской империи, но античная латынь — не родной ваш язык. Вы его знаете, но народ ваш говорит на своём собственном языке. И есть другой, родственный и близкий вам народ, но у него своё государство. У вас похожие языки, единая письменность и религия. И вот вы дозрели до того, чтобы создать собственную литературу. У кого получится лучше?
Согласитесь, ответ не так очевиден, и, без специальных знаний, многие ответят, что во втором случае, конечно, ведь империя-то это же плохо, а там собственное государство!
Однако в Империи у вас в качестве образцов будут Овидий и Катулл, чьи стихи вы будете читать, выучив язык не в библиотеке, а говоря на нём с реальными носителями. Вам будет доступен весь культурный и литературный контекст вокруг Овидия и Катулла, поэты их круга, их предшественники и последователи. Вы будете понимать шутки и намёки, вам будет доступна игра слов, точность формулировок. У вас будут прекрасные образцы, на которых вы будете учиться, так же, как будущие великие художники учатся, копируя картины своих предшественников. Поэтому важно, чтобы будущий Пушкин вырос в среде, где все с детства знают французский. Галломанию потом можно сколько угодно ругать и высмеивать, но соперничать с галлами можно только зная их, а до этого надо учить их язык и учиться писать не хуже их на этом языке (юный Пушкин писал стихи на французском и носил прозвище «француз»). Так и в Риме у вас больше шансов на великую литературу — потому что вашим «свободным» сородичам равняться не на кого, соревноваться не с кем и даже учиться непонятно как и у кого.
Это если у нас есть специальные знания и мы ими можем воспользоваться. У казанских татар специального знания в нужном количестве не было, и они на тему путей развития национальной литературы очень много дискутировали. То есть, в силу особенностей своего исторического развития, благотворность имперского контекста они под сомнение не ставили, но вот контекст, в силу тех же причин, выбирать могли, потому что, помимо родной для них империи Российской, существовала также империя Османов, близкая им и по языку, и по религии, и по картине будущего: дискредитировать себя младотурки тогда ещё не успели.
Называя вещи своими именами, Тукай, оказавшись в Казани и попав в журналистско-литературные круги, был там явлением заметным, но, конечно же, не главным и даже не имеющим права голоса. Это был ПАЦАН. Деревенский сирота после медресе. Татары на тот момент уже получали образование за границей и в Казанском университете, поступали в гимназии, учили европейские языки. У Тукая, с их точки зрения, образования не было вообще. Тукай таких умников в ответ не любил, ругал их байскими сынками и дружил с социалистами.
В советской мифологии принято говорить, что Тукай приехал в Казань зная, помимо родного и русского, также турецкий, персидский и арабский языки. Заявление смелое, но основания для него приводятся — правда, неохотно. Неохотно по двум причинам. Во-первых, как несложно будет понять, утверждение, что он эти языки «знал» было бы немного натянутым. Во-вторых, такое знание можно, в этом случае, приписать любому выпускнику медресе того времени.
Постепенное многолетнее исламское обучение предполагало, при выпуске, знание коранического арабского, а как иначе? Не факт, что все выпускники его знали достаточно хорошо, но факт есть факт, и этот вариант арабского Тукай, безусловно, знал. С персидским сложнее: один из классических учебников, использовавшихся в русских медресе, был написан, действительно, на персидском. Тем не менее, специально персидский язык для этого не изучался; учебник просто зубрили под розги (телесные наказания тоже вполне себе практиковались). Что же до турецкого, то речь про литературный язык тюрков — тюркú. Светский, довольно архаичный и лексически бедный, изобилующий арабо-персидскими заимствованиями, использующий арабскую графику — безусловно, Тукай (как и другие ученики) могли читать на нём религиозную литературу, но это, всё же, был не тот турецкий язык, на котором говорили и писали в Стамбуле.
Всё осложнялось ещё и тем, что, как и панславянство среди русских, пантюркизм занимал мысли многих татарских и других тюркских интеллигентов. И в этом смысле одной из главных дискуссий была дискуссия о языке: как быть? Использовать архаичный тюрки, или современный турецкий? Или всем писать на своих языках, ставя пантюркизм под удар? Всё осложнялось ростом издательского бизнеса, который требовал материалов, понятных не только образованному читателю и не только на религиозные темы. Скажем, Абаю Кунанбаеву для своей нравоучительной публицистики литературного арабского было вполне достаточно, и им он успешно пользовался. Молодым казанским джадидистам этот вариант был совершенно неудобен. Надо сказать, что к делу они подходили серьёзно. Фатих Амирхан, такой же юный классик «золотого века» татарской литературы (на самом деле журналист-народник и убеждённый западник, на почве чего они с Тукаем и подружились) даже составил учебник эсперанто, тоже в арабской графике, но уже на разговорном казанском татарском. Эсперанто был вообще популярен, долгое время в Казани была улица Эсперанто (три года назад стала улицей Назарбаева, в общем-то, давно было пора).
Опять же об этом нужно было сказать так подробно потому, что тексты Тукая подверглись такой же коверкающей трактовке, как и его реальный образ. Чтобы понимать, как, зачем и почему они были написаны, надо помнить, в какой обстановке и для кого это делалось.
А там много интересного.
***
Нельзя сказать, что публицист Тукаев не был популярен — коллеги оценивали его, мягко говоря, по-разному, но «простым людям» он нравился. Собственно, именно это и есть его самый большой вклад в татарскую литературу — он последовательно отходит от книжности (архаичной, исламизированной, рассчитанной на образованного читателя) в пользу понятного разговорного языка.
Стихи его, на первый взгляд, слишком уж наивны, но это не наивность в смысле глуповатость, это, скорее, честное простодушие, в сочетании с природным, «органическим» литературным талантом (несомненным). Он и пишет-то, главным образом, «на злобу дня» — он же газетный автор. У него простые рифмы, понятные образы, нет сложных оборотов и, как правило, в конце есть мораль или нравоучение. Такое очень любят простонародные читатели и школьные учителя.
Татарским я не владею, но филологическое образование у меня есть и по кое-каким признакам впечатление я составить могу. Во-первых, его тексты плохо берут машинные переводчики (даже Яндекс, который целенаправленно работал на турецком рынке и современный татарский переводит очень хорошо). Во-вторых, его переводы у разных авторов очень близки друг к другу и по лексике, и по композиции. Это говорит, главным образом, о том, что язык Тукая довольно прост по лексическому составу, и, при этом, далеко отстоит от современного литературного татарского языка, вероятнее всего, опираясь на яицкий и казанский разговорные диалекты начала XX века.
Довольно интересно сравнивать, как его узкозлободневные тексты потом делали классикой и интерпретировали в советском духе. Вот классическое назидательное стихотворение о театре (переводы не цитирую, даю только содержание): «театр это не только развлечение, но и школа для простонародья. Он учит хорошему. Человек сопоставляет увиденное на сцене со своей жизнью, это помогает ему разобраться в себе и стать лучше. Образованных театр культурно обогащает, необразованных — просвещает: для него нет социальных различий. Он пропагандирует нравственность, учёность. Естественно, народ надо приучать к театру постепенно, от простого к сложному. Плод с древа мудрости надо срывать только тогда, когда он дозрел».
Что это по своей сути? Это уважительная полемика с теми, кто считает, что «народу» вреден театр. Для исламистов это пустое развлечение, которое отвлекает людей от нравственной жизни, портит их. А образованные считают, что «народ» там всё равно ничего не поймёт. Так вот, уважаемые, это не так. Если подойти к делу ответственно, то театр будет весьма полезен как в деле просвещения, так и на ниве воспитания нравственности.
В СССР этот простой набор злободневных банальностей превратился в гимн мудрости и обязательное стихотворение для школьной программы, цитаты из него украшают все театры Татарстана, и будущим молодым актёрам из институтов культуры и культпросветучилищ 1 сентября вот уже несколько поколений декламируют: «Театр — и зрелище и школа для народа, будить сердца людей - вот в чем его природа!»
Не Ханапи Эбеккуев, конечно, но в отрыве от исторического контекста понятно, как это звучит.
Дальше посмотрим на другие примеры — кто вам это ещё расскажет.
***
Особенно красиво все 100 лет выступают литературные пропагандисты о политических стихах Тукаева.
Памфлет «Государственная думага» является довольно резкими куплетами на мотив народной песни с фривольным содержанием, в припеве «дума» там рифмуется с «бума», т.е. припадок, падучая. На русский это переводят деликатно, «Мало дела, много шума», хотя дословно это что-то вроде «Дума-дума, псих припадочный» (песня вышла вполне в панковском духе, панк-рок и груб, и политизрован). Вот её содержание (без рефрена): «быстро же ты закончилась, Дума, земельный вопрос не решила, гражданских прав не увеличила, полномочия начальства не урезала, грозилась всем показать, а в итоге тебя саму разогнали, показали тебе непристойный жест, только и остаётся, что о будущем мечтать».
Достаточно почитать любой перевод (с обязательной аннотацией), чтобы узнать, как сурово и гневно молодой гений раскритиковал действия царского правительства, призвал к свержению самодержавия (так и пишут до сих пор), как обрушился с критикой на царских чиновников. Ни о каком свержении самодержавия, если почитать стихотворение самостоятельно и продраться сквозь идеологический перевод, там речи нет — юный насмешник троллит татарских политиков из «мусульманской фракции», наобещавших с три короба и много грозившихся, но в итоге получивших позорный царский поджопник.
Замечательное стихотворение «Не уйдём», вокруг которого много понаплясано, тоже написано про думский инцидент, связанный с этой фракцией, но там, конечно, ни о какой язвительности речи уже не идёт. Началось всё со скандальной реплики Пуришкевича, который на скандалах вообще специализировался. Причина реплики — выступление «мусульманской фракции». Советские источники уклончиво сообщают, что депутат хотел привлечь внимание к бедственному положению своих земляков. Сейчас уже начали писать, что он там потрясал чёрствым куском хлеба из половы и соломы. Из протоколов, однако, следует, что фракция предъявила вот какую претензию: раз правительство финансирует церковно-приходские школы, пусть также финансирует и медресе. На самом деле да, русские классы в медресе содержались за счёт уммы, как и сами медресе. Что в государстве, где церковь была частью госмашины, было не только логичным, но и невероятно веротерпимым. Мало того, что исламское обучение не запрещали и позволяли его осуществлять на своё усмотрение (для неинородцев воспитание детей в неправославной вере долго было уголовно наказуемо). Этой негосударственной системе ещё и помогали с дополнительным образованием. Напомню, что нерелигиозные школы для татар и других народов существовали и финансировались правительством, речь шла только о медресе. Это подавалось как угнетение и несправедливость.
На что с правых трибун прилетело закономерное: «Не нравится политика России — попробуйте в Турции». Смысл был понятен: «что-то вы, господа, зажрались, будут ли с вами так нянчиться в мусульманской Турции, как нянчатся в православной России». После чего сторонники «турецкого пути» закономерно взвились: «Вот! Вот! Мы вам говорим, надо в Турцию ехать, а вы не хотите, вот нас прямым текстом прогоняют, давайте, поехали все в Турцию».
Собственно после этого и появляется «Не уйдём!» со следующим содержанием: «Нам говорят, что у султана нам будет свободнее. Так вот там вместо 10 проверяющих у вас будет 15. Тут вы на казаков с нагайками жалуетесь, а там попробуете камчи от гвардии султана. Воруют там чиновники больше, людям там жить хуже. Дураки мы что ли из родных мест бежать в пекло? Мы что, должны уйти с нашими городами, нашей историей? Это наша родина, часть нас. Мы будем жить в России и никуда отсюда не уйдём, сами туда идите, мрази (там оскорбительное слово в оригинале), я вам даже по-русски скажу (и тут по-русски) Если лучше вам туда — пожалте сами, господа». (…)
Годов до 60-х адресат стихотворения указывали верно — в советской стилистике, конечно — «баи и богачи, которые звали к султану» — но затем турецкая тема из политической повестки пропала, и лишний раз напоминать, что среди татар в принципе были такие настроения, стало небезопасным. Поэтому всё списали на сталинский произвол: учили студентов и школьников неправильно, а правильно — что это ответ великорусским шовинистам. В наше время уже и о том, что так когда-то толковалось, не упоминают: это ответ татарского патриота русским имперцам.
Элементарная логика — зачем Тукаю отправлять РУССКИХ шовинистов в ТУРЦИЮ — остаётся за бортом, пафос сводится к бытовому «дурак — сам дурак». Реальный Тукай, между тем, во всех своих текстах крайне лоялен русским, и при этом кроет последними словами татарских консерваторов. Нетрудно понять, что он демонстративно использовал русский язык именно для усиления накала. «Вам не нравится в России, так я вас не только по-татарски, но и по-русски нафиг пошлю».
***
Тюркские просветители из тех, кто поумнее, прекрасно понимали плюсы сосуществования с русской культурой, видели в ней портал к европейской цивилизации. Казах Абай Кунанбаев, получивший известность во время московских «белых протестов», прямо так на своём литературном арабском и предписал: «Учитесь у русских — это ключ к жизни». Надо бы это на его памятнике на Чистых выбить, проявить уважение к умному человеку.
Тукаев, со свойственной ему прямодушной простотой, так и писал: «Русские поэты это солнца, а я луна, я свечу их отражённым светом». Собственно, первым его школьным стихотворением был перевод Алексея Кольцова, такого же органически талантливого крестьянина пушкинской эпохи.
Конструируя миф о великом татарском гении Тукае, детские его годы лепили по горьковским лекалам, упирая на тяжёлые испытания и вечные страдания (ох, как же любят наши учителя ещё с советских времён с садистским удовольствием заводить эту волынку про «Детство у него было очень тяжёлое, не то, что у вас, голодал, скитался, босиком в рубище ходил» — у всех, про кого рассказывают в школе, обязательно должно быть говно, а не детство). Была в биографии Тукая некрасивая деталь: он был сыном муллы, получил религиозное образование и вся его полемика с консерваторами велась исключительно в рамках расширения трактовки исламских традиций. Он по-народному религиозен, его враг не религия сама по себе, а те традиции, которые сложились вокруг неё в татарской деревне. Тогда это лечили прямым вырезанием строчек и выдумыванием деталей биографии («отец говорил, что дети его муллами не будут» — вообще отец умер, когда Габдулладжину было 5 месяцев, по некоторым данным, от алкоголизма). Сейчас, наоборот, эта деталь крайне положительная: «у Тукаевых было в роду, как говорили, 7 поколений мулл, отец был приказным муллой, официальным» — ну и далее по методичке про медресе и 5 языков.
Показательна тут история с самым программным текстом в тукаевском мифе, «Родной язык» (его даже певица Алсу поёт по-татарски). Содержание: «Самый лучший на свете язык — это язык отца и матери. Больше всего я узнал на родном языке, на нём мне пели колыбельные, рассказывали сказки, на нём я грустил и радовался, на нём я произнёс свою первую молитву Аллаху».
О чём этот текст? О том, что татарский язык вполне подходит для проповеди ислама. По сути, татары дозрели для того, чтобы отойти от обязательной привязки к арабскому, как когда-то католические народы отошли от тотальной латыни. Противники джадидистов, «академисты», естественно, на эту позицию восставали. Что им отвечает Тукай? «Родной язык это не что-то плохое, уважаемые! Это язык отца и матери, это ЯЗЫК ПЕРВОЙ МОЛИТВЫ».
Где-то я встретил восторженное ликование на тему того, что молодой татарский гений указал путь людям всей планеты, потому что не конкретизировал, что речь именно о татарском языке. Ну да, совершенно верно. Речь о любом НЕ АРАБСКОМ языке.
Современные татарские дети не читают Тукая, потому что в их школах его надо читать по-татарски, а они школьный татарский не знают и учить не хотят; кроме того, язык Тукая, как я уже говорил, не сильно, но отличается от современного литературного татарского. Но стихотворение «Родной язык» (как минимум, первую строфу) им вдолбили с детства, любой татарский (или русский, которого заставили учить татарский) школьник произнесёт вам по памяти его первые строки. Последние строки, про молитву, в советских учебниках вырезаны.
Одно из редких не политических стихотворений написано им в европейском жанре философской лирики и кредо своё он там раскрывает предельно ясно: «Сладость и горечь в одном блюде нам нравятся, так и в моих стихах смешано весёлое и грустное. У меня всё получится, если я буду стараться, мои образцы для подражания — Пушкин и Лермонтов. Понемногу я достигну вершин мастерства».
Официальный Тукай сегодня намного гениальнее Пушкина и Лермонтова вместе взятых, а знают его недостаточно только потому, что это великая несправедливость. Но мы всем всё докажем и расскажем, и аэропорт в его честь назовём (после его смерти был налажен выпуск мыла и порошка «Габдулла Тукай», и национальная печать негодовала, что евреи в этом опередили татар; сам же памятник гению поставили только в 1958 — когда умерли все современники и можно стало изгаляться как душе угодно).
***
Иконический портрет Тукая, украшающий классы и коридоры татарских школ и вузов. Когда я узнал, что сам Тукай всем говорил, что издатели поместили на этот портрет другого, похожего на него человека, я даже был готов поверить. Но нет, портрет, видимо, его — просто парадный и явно отретушированный. В частности, замазано небольшое бельмо на глазу (помните тёмные очки?)
Реальный Тукай перед вступлением в «Клуб 27» в 1913 году. Чахотка.
***
Культ Тукая появился сразу после его смерти, потому что до этого у татарских литераторов не было подобной романтической фигуры, а тут она появилась. Молодой самородок из народа, трагически погибший в расцвете лет, в зените славы; идеальный материал для продажи портретов, юбилейных сборников и мемуаров о своей дружбе с покойным гением. Уровень текстов, впрочем, иногда обсуждался и оценивался вполне реалистично — но было это редко и клеймилось.
Тукай оказался невероятно удобен всем, кому надо было лепить из него идеологического идола: и татарским просветителям, и большевикам, и государству Татарстан. Сирота, из народа, сын муллы, скитался по чужим людям, получил хорошее образование, был религиозен, выступал против засилья мулл и имамов, жил просвещением татар, ориентировался на лучшие русские образцы, рано умер, не успев побыть ни троцкистом, ни эсером, ни солдатом батальона Идель-Урал, связывал свою судьбу с Россией, считал её своей единственно возможной родиной.
Незадолго до смерти, в рамках своего просветительского проекта, Тукай, в подражание Пушкину, пишет несколько сказок для детей на основе татарского фольклора. В них нет присущей ему назидательности, они простые, смешные и художественно, пожалуй, намного удачнее его публицистики. Они-то и сыграли самую злую роль в спектакле вокруг его культа. Буквально в спектакле: в конце 1930-х большевики корректируют национальную политику, так как подросла и стала готова идти в бой новая, большевистская национальная интеллигенция. Национальное пролетарское искусство требует своего воплощения от слов к реальности — и, как часть этого процесса, в Казани ставится мегашоу своего времени: балет «Шурале».
Сказка «Шурале» (или «поэма», как про неё сейчас пишут) — это 2 универсальных фольклорных сюжета, объединённых в историю про то, как малай из деревни Кырлай встретил в лесу шурале (фольклорный персонаж татарской низшей демонологии, связанный с лесом) и спасся от него хитростью, защемив пальцы в бревне (сюжет 1) и назвав вымышленное имя со скрытым смыслом (сюжет 2). Прекрасный материал для обучения родному языку, почему бы и нет? А потому что. Потому что это великое национальное произведение и главный метатекст современной татарской культурной пропаганды. Спасибо за это, конечно, надо сказать товарищу Сталину.
Как известно, в Советском Союзе у всех должно было быть своё великое национальное искусство, в частности, национальный балет. Сказано — сделано. В 1939 устраивают татарский театр оперы и балета, и на лето 1941 объявляют «татарскую декаду» в Москве. Летом 1941 года стало не до неё, но наработки остались. В частности, местными талантами из Казанского Коммунистического университета были написаны партитура и либретто балета «Шурале» — по сказкам Габдуллы Тукая, умершего перед самой германской войной. К наработкам вернулись сразу в 1945. Либретто не понравилось сразу, ещё перед войной (переделывал его великий татарский деятель Леонид Якобсон), а автор музыки погиб на войне, и что он там на самом деле написал, а что добавил в процессе оркестровки преподаватель гнесинки Витачек, уточнить уже не мог. Великий татарский балет «усилили» труппой мариинского театра, оформил спектакль художник Е. Мандельберг — и спектакаль пошёл на казанской сцене. В 1950 композиторы Власов и Фере, «внеся в музыку существенные изменения», переписали партитуру для Ленинградского театра им. Кирова, Якобсон поставил «новую версию» балета, за которую оный балет под названием «Али-Батыр» получил Сталинскую премию. Композитору Яруллину же, павшему смертью храбрых, тоже посмертно присудили премию. Имени, угадайте кого? Имени Габдуллы Тукая. С тех пор великий «татарский» балет идёт во множестве театров бывшего СССР. В аннотации к балету кем-то остроумно подмечено: «Действие происходит в Татарии в сказочные времена».
Сегодня «Шурале» называется татарская филармония, парк развлечений в Казани, и весь Татарстан заставлен чертями, сунувшими руки в бревно. «Шурале» это первое, что называют люди в ответ на вопрос «Что написал Тукай?» Сталинская премия творит чудеса и в наши дни. Величайшее национальное произведение татарского народа повествует о том, как татарский крестьянин пошёл в лес и встретил там чёрта.
***
Возможно, какие-то моменты мне стоило освещать бережнее, чтобы никого ничем ненароком не обидеть, но кому мы врём. Как ни срезай острые углы, всё равно обязательно все на всё смертельно обидятся. Поэтому завершим цикл констатацией очевидного.
Вообще, русским бы Тукай очень понравился. Я полюбил его, прочитав короткую автобиографию «Что я помню о себе», причём сравнил несколько переводов. Текст её занимает всего 2 листа, потому что она брошена на полдороге. Она написана живым, не книжным языком — так, как он говорил в жизни — и написана невероятно светло и по-доброму. Именно из неё дёргают куски про трудное детство, но у него у самого детство в тексте полно добрых людей, а про тех, от кого он претерпел, знает лишь с чужих слов — и пишет про жестокую старуху – «Да благословит её Аллах». Но, самое главное, она вся наполнена его природным талантом и добрым прямодушием, тем, что русские в литературе всегда очень любят. Понравилась бы и его панковская богемность, его казанская кабацкая эпопея, с прокуренной комнатой в культовой среди молодых поэтов гостинице, алкогольными приключениями и даже подозрениями на венерические болезни. И, конечно, его отношение к жизни вообще. Русские литературу любят, и литературные судьбы любят тоже.
Разные народы одарённы в разном, и, говоря по-хорошему, где-то на каком-то этапе, параллельно ученичеству, имеет смысл определённые области национальной культуры «аутсорсить». Так, например, русские активно аутсорсили архитектуру итальянцам, пока не научились архитектуре сами. И русская, и итальянская, и, в итоге, вся мировая культура от этого только выиграли. Аналогичным образом татарам после крушения советской реальности стоило отдать Тукая (и вообще весь свой «золотой век») на аутсорс русским, одной из самых литературно одарённых (и в этом качестве состоявшихся) европейских наций. Русские бы сделали правильную конфетку и вывели далеко за рамки местечкового тюркского контекста.
Но татары сами с усами и свою литературу создают без сопливых.
«Великая татарская литература, без преувеличения, имеет мировую значимость». Открытие памятника Тукаю в Петербурге.
(с) Алексей Траньков
@темы: Кросспост, Интересное
gunter_spb
