В тот вечер Фарнзуорт изобрел новый напиток - пунш-глинтвейн с джином, настоянным на ягодах терна. Способ приготовления был столь же нелеп, как и название: раскаленную докрасна кочергу надо сунуть в кружку с теплым красноватым джином, потом всыпать туда же корицу, гвоздику и сахар, а потом выпить эту идиотскую смесь. Тем не менее, как иной раз бывало с идеями Фарнзуорта, результат получился неплохой. После третьей порции напиток показался мне вполне терпимым. читать дальше Когда Фарнзуорт, наконец, положил дымящуюся кочергу в камин, чтобы опять раскалилась, я удобно откинулся на спинку большого кожаного кресла, которое хозяин собственноручно реконструировал (если нажать кнопку, оно укачивает сидящего, пока тот не заснет), и сказал:
- Оливер, твою фантазию можно уподобить разве что твоему гостеприимству.
Фарнзуорт покраснел и улыбнулся. Он низенький, круглолицый и легко краснеет.
- Спасибо, - отозвался он. - Есть еще одна новинка. Называется "шипучая водка-желе". Ее полагается есть ложкой. Может, попробуешь? Нечто... потрясающее!
Я поборол дрожь, пронизавшую меня при мысли о том, что придется хлебать водку-желе, и сказал:
- Интересно, очень интересно.
И так как он ничего не ответил, мы оба молча уставились на пламя в камине, а джин тем временем теплой струей разливался у нас в крови. В холостяцком жилье Фанзуорта было уютно и привольно; по пятницам я всегда чудесно коротал здесь вечера. По-моему, в глубине души всякий мужчина любит тепло огня и спиртные напитки (даже самые причудливые), а также глубокие, удобные кожаные кресла.
Через несколько минут Фарнзуорт внезапно вскочил на ноги и объявил:
- Хочу показать тебе одну штуковину. На той неделе смастерил. Правда, не совсем удачно вышло.
- Вот как? - Я-то думал, что за истекшую неделю его мысль не пошла дальше обычных изысканий в области спиртного. С меня и их было более чем достаточно.
- Да, - продолжал он уже от порога. - Она у меня внизу, Сейчас принесу. Он выбежал из кабинета, и раздвижная дверь закрылась за ним автоматически, так же как секундой раньше автоматически распахнулась.
Я снова обернулся к огню, довольный тем, что мой друг направился не куда-нибудь, а в свой "цеx": столярная мастерская находилась во дворе, в сарае, химическая и оптическая лаборатории - на чердаке, а он пошел в подвал. Дело в том, что искуснее всего Фарнзуорт управлялся с токарным и фрезерным станками. Изготовленный им самоввертывающийся винт-барашек с регулируемым шагом был настоящим шедевром, и патент на это изделие, вместе с несколькими другими, принес Фарнзуорту немалое состояние.
Через минуту он вернулся с каким-то странным на вид предметом, который водрузил на столике рядом с моим креслом. Еще минуту я молча рассматривал этот предмет, а Фарнзуорт, чуть приметно улыбаясь, стоял у меня за спиной. Я знал, что он с нетерпением ждет отзыва, но не представлял, какого именно.
При ближайшем рассмотрении вещица оказалась простой: выполненная в форме креста, она состояла из нескольких десятков полых кубиков с дюймовой гранью. Половина кубиков была сделана из какого-то прозрачного пластика, половина - из тонких листов алюминия. Каждый кубик весьма хитроумно соединялся шарнирами с двумя другими, но общего принципа расположения я не уловил.
Наконец я спросил:
- Сколько их тут? - я пытался пересчитать, но все время сбивался со счета.
- Шестьдесят четыре, - ответил Фарнзуорт. - Как будто.
- Откуда такая неуверенность?
- Да вот... - он смутился. - Во всяком случае, сделал-то я шестьдесят четыре кубика, по тридцать два каждого сорта; но почему-то с тех пор мне ни разу не удалось сосчитать их заново. То ли они те... теряются, то ли переходят с места на место, то ли еще что-нибудь.
- Вот как? - это становилось интересно. - A можно потрогать?
- Конечно, - ответил он. Я взял диковинный предмет в руки и, повертев кубики на шарнирах, увидел, что у многих отсутствует одна грань - в них вошли бы некоторые другие кубики, если бы не мешали шарниры.
Я начал рассеянно прилаживать кубики один к другому.
- Ты мог бы пересчитать, если бы пометил каждый, - noсоветовал я. - Поочередно, карандашом, например.
- Между нами, - сказал он и снова вспыхнул, - я уже пробовал. Не тут-то было. В конце концов оказалось, что номером один помечены шесть кубиков, а номерами два и три - ни одного, зато были два четвертых номера - на одном из них четверка выведена зеркально и зеленым цветом. - Он помедлил. - А я все помечал красным карандашом. - При этих словах он едва приметно cодрогнулся, хотя говорил беспечным тоном. - Я стер все цифры мокрой тряпкой и больше... не пробовал.
- Угу, - сказал я. - А как ты это назвал?
- Пентаракт.
Он снова уселся в кресло.
- Разумеется, это условное название. По-моему, пентарактом можно назвать четырехмерный пятиугольник, а тут изображен пятимерный куб.
- Изображен? - Вещица показалась мне слишком осязаемой для изображения.
- Понимаешь, не может быть, чтобы у него были пять измерений - длина, ширина, глубина, еслина и деньгина... во всяком случае, так я считаю. - Тут он стал слегка заикаться. - Но мне хотелось создать иллюстрацию предмета, имеющего все эти пять измерений.
- И что же это за предмет? - я покосился на вещицу, лежащую у меня на коленях, и несколько удивился, заметив, что ycneл вложить довольно много кубиков один в другой.
- Представь себе, - сказал Фарнзуорт, - что ты выстроишь в ряд множество точек так, чтобы они соприкасались; получишь линию -фигуру, характеризующуюся одним измерением. Проведи на плоскости четыре линии под прямыми yглами друг к другу; это - квадрат - фигура в двух измерениях. Шесть квадратов, расположенные в реальном трехмерном пространстве под прямыми yглами друг к другу, образуют куб - фигуру трехмерную. А восемь кубов, вынесенные в четырехмерное физическое пространство, дают четырехмерный гиперкуб или так называемый тетракт...
- А десять тетрактов образуют пентаракт, - докончил я. - Пятимерное тело.
- Именно. Правда, тут у нас лишь изображение пентаракта. Может быть, таких измерений, как еслина и деньгина, вообще не существует.
- А все же непонятно, что ты подразумеваешь под изображением, - сказал я, с увлечением вертя в руках кубики.
- Непонятно? - переспросил он и поджал губы. - Это довольно трудно объяснить, но попробую. Вот, например, на листке бумаги можно очень похоже нарисовать куб - знаешь, пользуясь законами перспективы, затушевывая тень и все такое. Это ведь изображение трехмерного тела - куба - при помощи только двух измерений.
- И, конечно, - заметил я,- мы можем свернуть бумагу в кубик. Тогда получится настоящее трехмерное тело. Он кивнул:
- Но тогда мы прибегнем к третьему измерению: ведь чтобы свернуть бумагу, надо отогнуть ее вверх. Так что, если только я не научусь свертывать кубики в еслине и деньгине, мой пентаракт останется жалким изображением. Или, точнее, десятью изображениями. Здесь десять тетрактов - изображений четырехмерных тел соединены между собой и изображают пятимерный гиперкуб.
- Ага! - сказал я чуть растерянно. - И что же ты с ним собираешься делать?
- Да ничего особенного, - ответил он. - Это я просто из любопытства. - Тут он перевел взгляд на меня, вытаращил глаза и вскочил с кресла. - Что ты с ним сотворил?
Я посмотрел, что у меня в руках. Там были восемь кубиков, сложенных крестом.
- Да ничего, - ответил я, чувствуя себя но в своей тарелке. - Просто вложил их друг в друга.
- Не может быть! Начнем с того, что открытых кубиков было только двенадцать! У всех остальных по шести граней!
Фарнзуорт стремительно ринулся к своему творению - он явно вышел из себя, да так внезапно, что я отпрянул. Бросок Фарнзуорта оказался неудачным, я выронил вещицу из рук, она упала на пол и основательно ударилась углом. Послышался слабый стук, что-то звякнуло, и вещица очень странно смялась. И вот перед нами на полу остался один-единственный дюймовый кубик и больше ничего.
Мы тупо глазели на него с минуту, никак не меньше. Потом я встал, оглянулся на сиденье кресла, внимательно осмотрел весь пол, даже опустился на колени и пошарил под креслом. Фарнзуорт следил за мной и, когда я кончил и снова уселся, спросил:
- Больше нет?
- Ни единого кубика, - сказал я, - нигде.
- Этого я и боялся. - Он ткнул дрожащим пальцем в сторону оставшегося кубика. - По-видимому, все они здесь. - Его возбуждение постепенно улетучивалось, - я думаю, ко всему можно привыкнуть. - Чуть погодя он задумчиво спросил: - Что это ты такое говорил, как можно сделать куб, свернув бумагу?
Я поглядел на него и выдавил из себя извиняющуюся улыбку. Ведь и я подумал о том же.
- А ты что-то говорил о другом измерении, которое для этого необходимо?
Он не улыбнулся мне в ответ, а встал и буркнул:
- Ну, вряд ли эта штука кусается. - С этими словами он нагнулся, поднял с пола кубик и подбросил его на ладони, прикидывая вес.
- Похоже, весит ровно столько, сколько все шестьдесят четыре, - сказал он уже совершенно спокойно. Вгляделся в кубик и неожиданно разволновался снова. Силы небесные! Смотри! - Oн протянул мне кубик.
На одной грани, точно в центре, появилось аккуратное отверстие - кружок диаметром примерно в полдюйма.
Я склонился над кубиком и увидел, что на самом деле отверстие не было круглое. Оно походило на лепестковую диафрагму фотоаппарата - многоугольник, образованный множеством металлических пластинок правильной формы, которые находят одна на другую и как бы сплетаются, но оставляют дырочку, куда проникает свет. В отверстии ничего не было видно; только безграничная чернота.
- Не понимаю, каким образом... - начал было я, но тут же осекся.
- Я тоже, - сказал он. - Давай-ка разберемся.
Он поднес кубик поближе к глазам и стал боязливо всматриваться. Потом осторожно положил его на стол, подошел к креслу, сел и сложил руки на толстом брюшке.
- Джордж, - сказал он, - там внутри что-то есть. - Теперь голос его звучал ровно и в то же время как-то необычно.
- Что именно? - спросил я. А что спросили бы вы?
- Какой-то шарик, - ответил он. - Маленький круглый шарик. Он весь будто туманом застлан, но видно, что шарик.
- Да ну! - сказал я.
- Джордж, принесу-ка я джину.
С неимоверной быстротой он извлек из буфета высокие бокалы, наполнил их терновым джином, подлил воды, добавил льду. Отвратительный был вкус у напитка.
Осушив свой бокал, я сказал:
- Восторг! Давай повторим. - Так мы и сделали. После второго бокала ко мне вернулась способность разумно мыслить.
- Фарнзуорт, мне пришла в голову мысль. Разве, по Эйнштейну, четвертое измерение - это не время?
Он тоже долил свой бокал:
- Да, по теории Эйнштейна выходит так. Я назвал это измерение "еслина"... или "деньгина", как тебе больше нравится, - Он снова взял в руки кубик - на этот раз, я заметил, с гораздо большей уверенностью. - А как насчет пятого измерения?
- Ума не приложу, - ответил я и покосился на кубик, который стал казаться мне воплощением зловещих сил. - Не могу постичь, черт побери.
- И я не могу, Джордж, - сказал он почти игриво; у Фарнзуорта такое настроение бывает не часто, Он повертел кубик в пухленьких пальцах. - Все это каким-то непостижимым образом погружено во время. Не говоря уже о крайне своеобразном пространстве, с которым, по-видимому, связано. Поразительно, правда?
- Поразительно,- кивнул я.
- Джордж, я, пожалуй, взгляну еще разок. - И он опять поднес кубик к глазам.
- Ну-ну, - сказал он секундой позже, - все тот же шарик.
- Что же он делает? - полюбопытствовал я.
- Да ничего. А может быть, медленно вращается. Я не уверен. Понимаешь, он какой-то мохнатый и весь в тумане. К тому же темно тут.
- Покажи-ка, - попросил я, сообразив, что в конце концов, если видит Фарнзуорт, значит и я увижу.
- Сейчас. Интересно, в какое именно время я заглядываю: в прошлое, будущее или еще куда-нибудь?
- И в какое пространство... - подхватил я, но внезапно Фарнзуорт заорал не своим голосом, отшвырнул кубик, словно тот вдруг превратился в змею, и закрыл руками глаза.
Он упал в кресло и завопил:
- О ужас, ужас!
Я со страхом следил за тем, как падает кубик, но ничего не случилось. Он не свернулся в ничто и не рассыпался на шестьдесят четыре части.
- Что с тобой? - спросил я, подбежав к Фарнзуорту, который корчился в кресле и не отнимал рук от лица.
- Глаз! - простонал он, едва сдерживая слезы. - Он мне выколол глаз! Живо, Джордж, вызови скорую!
Я метнулся к телефону и стал перелистывать справочник в поисках нужного номера, а Фарнзуорт все твердил:
- Поскорее, Джордж! - Тогда в отчаянии я набрал номер телефонной станции и попросил телефонистку вызвать санитарную машину.
Я вернулся к Фарнзуорту. Он отнял руку от здорового глаза, и я заметил на другой его руке струйку крови. Фарнзуорт почти перестал корчиться, но, судя по его лицу, боль еще не утихла.
Он встал.
- Надо выпить, - сказал он и неуверенной походкой направился к буфету, но зацепил ногой кубик, который все еще валял у самого кресла, споткнулся и чуть не упал. Кубик откатился на несколько шагов и остановился, отверстием вверх возле камина.
Разъяренный Фарнзуорт процедил:
- Ну, погоди же, тварь такая, я тебе покажу! - нагнулся и выхватил из камина кочергу. Она все время лежала на горящих углях и накалилась докрасна. Фарнзуорт обеими руками сжал деревянную ручку и всадил раскаленный конец в отверстие, прижав кубик к полу.
- Я тебе покажу! - повторил он; я сочувственно смотрел, как oн налег всем телом на кочергу и с силой заталкивает ее в кубик. Послышалось слабое шипение, и кочергу окутали маленькие клубы темного дыма, повалившего из отверстия.
Потом раздался странный чмокающий звук, и кочерга стала погружаться в кубик. Она ушла туда дюймов на восемь, а то и на все десять - вещь совершенно немыслимая, если учесть, что кубик был объемом ровно в один дюйм - и даже Фарнзуорта это настолько перепугало, что он рывком вытащил кочергу из отверстия.
Дым повалил столбом, через секунду раздался такой звук, словно из бутылки вылетела пробка, и кубик распался на сотни квадратиков из пластика и алюминия.
Как ни странно, на алюминиевых квадратиках не оказалось следов копоти, ни один пластиковый квадратик не обгорел. Не обнаружили мы и никаких признаков затуманенного шарика.
Фарнзуорт снова поднес правую руку к глазу, уже распухшему и залитому кровью. Здоровым глазом он рассматривал нагромождение квадратиков. Свободная рука его тряслась.
Потом заревела сирена; рев становился все громче и громче. Фарнзуорт перевел обреченный взгляд на меня:
- Это, наверное, за мной. Захвачу зубную щетку.
Одного глаза Фарнзуорт лишился. Однако через неделю он вышел из больницы, почти такой же, как прежде, со щегольской черной повязкой на лбу. Любопытная подробность: врач нашел у него на веке следы ожогов и считал, что глаз пострадал от слабого взрыва. Врач решил, что у Фарнзуорта неудачно выстрелил пистолет - патрон каким-то образом взорвался при открытом затворе. Фарнзуорт не разубеждал его - такое объяснение годилось не хуже всякого другого.
Я посоветовал Фарнзуорту носить зеленую повязку - под цвет сохранившегося глаза. Он усмехнулся и сказал, что по его мнению, получится чересчур эффектно. Он уже начал делать новый пентаракт; хотел выяснить, как же...
Однако ему так и не пришлось довести эту работу до конца. Спустя девять дней после злополучного происшествия газеты внезапно запестрели сообщениями из другого полушария - фантастическими россказнями, от которых приходили в восторг все редакторы воскресных приложений. И тут-то мы постепенно сообразили, что же произошло. Незачем было сооружать новым крест из шестидесяти четырех кубиков и выяснять, каким образом он складывается в один. Теперь мы все поняли.
Кубик, действительно, был пятимерный. И одним из измерений, в которых он существовал, было время - точнее, будущее: девять дней вперед. А другим измерением было в высшей степени своеобразное пространство, весьма необычно искажающее размеры.
Это стало совершенно ясно, когда еще три дня спустя все повторилось в нашем полушарии, и явление, которое по самой своей природе не нуждалось в газетной шумихе, сильно подорвало тираж воскресных приложений.
В западном полушарии на всем небосводе появился (до того огромный, что от Аляски до мыса Горн отмечалось солнечное затмение) исполинский блестящий зеленый человеческий глаз. Наблюдалась также часть века, и все это было окаймлено гигантским кругом. Вернее, не совсем кругом, а многоугольником, похожим на лепестковую диафрагму в затворе фотоаппарата.
Перед тем как стало смеркаться, глаз мигнул, и пятьсот миллионов людей вскрикнули одновременно. Он оставался небе всю ночь - зловеще мерцал в отраженном свете солнца, затмевая звезды.
В ту ночь появилась тысяча новых религиозных культов, а тысяча старых объявила, что настал День, Который Был Предвещен Издревле. Быть может, большинство жителей Земли полагало, что видит бога. Лишь двое знали, что это Оливер Фарнзуорт, сощурясь, разглядывает затуманенный вращающийся шарик в пятимерной коробке - разглядывает девятью днями ранее, не подозревая, что шарик - это сама Земля, заключенная внутри маленького кубика с гранями в один квадратный дюйм, а кубик - тело в разросшемся времени и сжатом пространстве.
Когда пентаракт выпал из моих рук и каким-то образом вывернулся в два новых измерения, он попал в пятимерное пpocтpaнство и вобрал наш мир в себя, а потом стал ускорять в этом мир время, так что пока в кабинете Фарнзуорта прошла минута, в мире внугри кубика миновали целые сутки.
Мы догадались, потому что во второй раз Фарнзуорт держал кубик перед глазами около минуты (первый раз - это, конечно, появление глаза в восточном полушарии), а когда через девять дней) мы увидели то же событие в наших краях, должно было произойти еще двадцать шесть часов до того момента, когда глаз почувствует "укол" и отпрянет.
Это случилось ранним утром - Солнце только-только выглянуло из-за горизонта и устремилось к зениту позади гигантского круга, окаймляющего глаз. На одной из станций защитного пояса у какого-то высокопоставленного лица сдали нервы. В космос вылетели пятьдесят управляемых ракет - самых мощных в мире. Каждая несла на себе боевую головку с водородным зарядом. Прежде чем на Землю обрушилась чудовищная взрывная волна, глаз исчез.
Я знал, где-то корчится и вопит невообразимо огромный Оливер Фарнзуорт; он осуществляет точь-в-точь ту же цепь событий, свидетелем которой я уже был в прошлом и которая, тем не менее, развертывается сейчас в неизменном пространственно-временном континууме, позволившем кубику каким-то образом охватить его. Врач заметил ожоги. Интересно, что бы он подумал, если бы знал, что Фарнзуорту в глаз попали пятьдесят исчезающе малых водородных бомб.
Целую неделю весь мир больше ни о чем не говорил. Два миллиарда человек только об этом и спорили, только над этим и размышляли, только это и видели во сне. С сотворения Земли и Солнца не было более потрясающего зрелища, чем глаз Фарнзуорта.
Однако двое из всех задумывались и о другом. Думали о незыблемом пространственно-временном континууме, где за день, протекающий по нашу сторону пентаракта, проходит одна минута, тогда как в ином времени, ином пространстве мы с исполинским Оливером Фарнзуортом не сводим глаз с валяющегося на полу кубика, в котором замкнут наш мир.
В среду мы могли сказать: "Сейчас он подошел к телефону". В четверг: "Листает телефонный справочник", В субботу; "Сейчас, наверное, вызывает телефонистку"...
А утро вторника мы встретили вдвоем - вместе любовались восходом Солнца. Мы уже несколько суток не разлучались, потому что потеряли сон и страшились одиночества. Когда занялся день, мы ничего не сказали - боялись произнести вслух. Но подумали...
...Представили себе, как колоссальный макро-Фарнзуорт говорит: "Я тебе покажу!" и изо всех сил тычет в круглую дырочку светящейся, шипящей, дымящейся, раскаленной докрасна кочергой.
Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
На улице самая страсть весенней поры, яркое солнце сушит асфальт, всюду спеет зелень и просыпается городская природа; старшеклассники Антон и Сергей праздно гуляют после уроков.
Антон был высоким русским грузином-полукровкой, талантом и круглым отличником с прямым, правильным станом, и уже с грубой щетиной, а Сергей — низкорослым чистокровным евреем, крепким и широким в плечах, а в лице бледноватым и детским, но по натуре — истый хулиган и авантюрист, участвовал в соревнованиях по гиревому спорту, и даже имел разряд.
Проходя мимо мусорных контейнеров близ дома, в котором они оба жили, Сергей неожиданно остановился.
— Стой.
— Чего?
— Взгляни. — Сергей указал пальцем.
— Выброшенный кошачий домик, вроде.
— С торчащим-то проводом. Явно техника какая-то, давай посмотрим.
В куче крупногабаритного мусора лежала, с выглядывающим из неё обрезком провода, большая металлическая коробка, около метра на метр, грубо окрашенная типичной советской краской серо-серебряного цвета.
Антон стоял на месте, а Сергей, подойдя к коробке, поднял её:
— Ого, тяжёлая.
И поставил на асфальт. Обошёл, чтобы посмотреть на лицевую часть аппарата; но с этой стороны ничего не было. По всей коробке не было ни лампочки, ни кнопки, только торчащий обрезок белого провода. читать дальше — По-видимому, 220 вольт, — сказал, подойдя, Антон, — похоже на поделку для дипломной работы.
— Только ни кнопок, ни надписей. — добавил Сергей, обмеряя взглядом коробку. — Работает, как думаешь? У тебя есть дома лишний провод... какой здесь... двести двадцать?
— Провод быть должен, но ко мне запускать не пойдём: я своей квартире не враг.
— Ты, Антох, напрасно трусы переводишь, у меня и в мыслях не было. Ко мне понесём. Тащи провод.
— Я трусы не перевожу; я просто осторожен с такими вещами. - ответил Антон и, удержав паузу, добавил, — если эта коробка вдруг окажется недружелюбной, ты будешь отвечать за последствия? Нет. Вот и всё...
Сергей, увлечённый находкой, слушал вполуха.
— Ладно, сейчас провод вынесу, две минуты. — сказал Антон, развернулся до своего подъезда и быстро ушёл.
Коробка была исполнена грубо, кустарно: швы на гранях шли непостоянно, азбукой морзе; пропорции куба были вульгарно нарушены, металлические листы все были индивидуального размера и во многих местах выходили за черты фигуры. Сергей определил с руки, что весит коробка около 10 килограмм. Когда она была уже осмотрена, а любопытство успокоено ещё не было, Сергея стало подмывать разобрать её, как он услышал шлёпанье по асфальту подбегающего Антона:
— Вот, целых два достал на всякий случай, — с одышкой сообщал Антон, — какой-то один из них сломан.
— Второй точно работает?
— Точно.
— Тогда понесли, — сказал Сергей, поднял с земли коробку и потащил её на прямых руках у живота, Антон шёл рядом.
— Не выронишь? У тебя аж лицо будто паром обдало.
— Не, держу как коршун, хочешь — сверху такую же поставь, — пыхча, ответил Сергей.
Ребята подошли к подъезду.
— Возьми ключи в левом кармане, — сказал Сергей, не выпуская из рук коробки.
Антон достал ключи Сергея, открыл дверь, и вскоре они зашли в лифт:
— Поставь коробку-то, что ж ты корячишься, — сказал Антон.
— Тут постоянно ссут.
— Я ничего не чувствую.
— У нас в подъезде часто убирают, а в лифте почти сразу.
— Ну раз убрано, то и поставь; багровый уже.
— Я этим утром сам поссал.
— На кой чёрт ты ссышь в собственном лифте?
— Не лезь в мою личную жизнь.
Лифт остановился на шестом этаже, двери раскрылись.
— Быстрее открывай, зараза, мне пальцы режет.
Антон спешно открыл оба замка на двери, Сергей рывком завалился в коридор и, поставив коробку на пол, с матом перевёл дух, затем помыл руки и вернулся к Антону:
— Родители лапши по-флотски оставили, ты есть не хочешь? Чай? - спросил Сергей.
— Лапшу я бы сейчас с удовольствием! Чай на твой выбор, спасибо. — отозвался Антон.
Антон разулся, поднял коробку и занёс её в гостиную; постелив газету на стол, поставил на неё коробку, достал плоскогубцы, изоленту и стал заниматься проводом. На кухне зашумел чайник, загудела микроволновка.
Заходит Сергей с простеньким бутербродом в руках, уже надкушенным, падает в кресло в противном от Антона углу и говорит с набитым ртом:
— Наши девки послезавтра хотят тверк в актовом зале станцевать, слышал?
— Слышал.
Сергей продолжил:
— А в школу как раз к мероприятию федеральный канал с каким-то репортажем приедет. Наверняка и в актовом зале поснимают. Надеюсь, наших девок не вырежут потом; во вонища тогда поднимется по поводу испорченного поколения! Что думаешь?
— Местный, а не федеральный. — начал Антон, отняв руки от провода. — Звучит интересно - не нам же потом в пол смотреть; хотя, наверно, и не им; вряд ли у нас такой человек найдётся, который самовольно пойдёт на расстрел, даже, вот, из наших дур возьми. Поэтому думаю, что слухи это.
— Посмотрим, — доев бутерброд, с полным ртом прогудел Сергей и вспорхнул с кресла, открыл в комнате окно, впустив мягкий штиль с пением птиц, и пошёл на кухню; как раз в это время прозвенела микроволновка. Сергей вернулся с двумя горячими порциями лапши по-флотски, затем принёс чай, и встал к сидящему Антону.
Сергей молча сбегал за удлинителем и подключил его в гостиной. Затем взял отремонтированный провод коробки.
— Ну что? Включаем? — спросил он.
— Включай, — ответил Антон, встал и спрятался за угол.
— Я-то, Антох, включу, но подумай дважды — чистых трусов на твой размер у меня нет.
— Шутки шутками, а твой самоподрыв мне будет объяснить легче, если сам цел останусь.
Сергей сверкнул ему улыбкой и повернулся к удлинителю. Он хоть и дул грудь перед Антоном, но защитная поза, в которой он замер, тянусь вилкой к удлинителю, выдала его безнадёжно.
— Чай проводом не смахни, — напутствовал из-за угла Антон.
Раздался щёлчок вставшей в пазы заземления вилки, Антон нырнул за угол, тишина... Сергей стоит в неизменной позе и смотрит на коробку, Антон робко выглянул.
— Ага, ну-ка включи что-нибудь, у тебя ничего не перегорело?
Сергей включил свет — всё было исправно, — и выключил.
— И что, получается, она просто гудит и свистит? — хмуро оглядывая и щупая руками коробку, процедил Сергей.
— А что ж ты хотел в конце концов от выброшенной металлической коробки? — ответил Антон.
— А если б что произошло, куда бы покатились твои рассуждения? Сам-то за угол брызнул, только я вилку подобрал!
— Если бы у бабки... — бросил Антон, — зря только пузо напруживал, дурачина. Ну хоть любопытство твоё успокоили.
— На что-то же она, наверное, нужна... — вслух рассуждал Сергей. — Не может ведь просто гудеть и надрывать спину. — затем Сергей обратился к Антону. — Провод точно тот пришил?
— Точно. Второй вообще неисправен. Кстати, надо выкинуть. — Антон свернул оставшийся провод в хаотичный комок. И обратился к Сергею. — Что ты бьёшься над этой вещью: ничего не делает и чёрт с ней, посмотри сам как она заварена, какой, по-твоему, спектакль тебе сыграет сваренная сталь?
Сергей возразил, и около пяти минут они рассуждали о приборе, затем чуть отвлеклись и почти час просплетничали о девушках.
Наконец, Антон сказал:
— Макароны похвальные конечно, спасибо тебе. Но чипсы, сам понимаешь, друг, их бог создал.
— А кока-колу его сын! — добавил Сергей, — её литр мне и возьми, а ещё принглс с сыром, пару упаковок.
— Ни слова больше.
Антон вспышкой оделся и исчез. Уже через две минуты он облетал торговый зал супермаркета. Набрав корзину, Антон встал в длинную вечернюю очередь, а за ним пристроился дед, весь в непонятных язвах, с носовым платком в руке, кашляющий, шмыгающий и чихающий. Антон брезгливо покосился и закрыл лицо воротником футболки. Так он простоял в очереди около 20-ти минут.
Звонок в домофон раздался, когда Сергей валялся в гостиной на диване и читал фэнтези. Открыв замок домофона, он затем распахнул дверь в квартиру и, встав на пороге, стал ждать Антона — в подъезжающем лифте слышалось странное журчание, а когда лифт остановился — оно прекратилось, открылись двери, и оттуда выскочил Антон. Сергей смекнул и посмотрел на его ширинку — она была в свежих каплях.
Раззадоренный Антон залетел в квартиру со здоровым пакетом и звонко объявил:
— Пируем! Три пачки чипсов по цене двух, запихнёшь в себя столько?!
— Приятель, ты вдохнул чего-то? — Сергей спросил, закрывая второй замок.
Тем временем Антон уже прошмыгнул в гостиную, едва успев разуться, артистично встал посреди неё, глядя на работающую коробку и взвопил:
— Как, всё это время ты позволял ей, чертовке, гудеть, вот так беспардонно стоять, на этом вот столе, и гудеть? Ты посмотри на её наглую морду! Ну-ка, освободить взлётную полосу!
Антон открыл настежь балкон, подбежал к столу, поднял коробку над собой и, не выключая её из сети, вышвырнул с балкона прямо из комнаты.
— ТЫ ЕБЛ*Н — сорвался Сергей, — ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ, ИДИОТ?!
Провод натянулся, высек искру в месте перемотки и разорвался, Антон и Сергей пригнулись и вжались в себя, спустя секунду раздался громкий удар, послышался лязг разлетевшихся металлических частей и звон битого стекла.
— Блестяще, придурок! Мать, если это была чья-то машина или ещё что, я тебя сразу заложу, на другое не рассчитывай.
— Ой, борща чуток дал, — пригнувшийся, с ошалелым взглядом, сказал Антон, одолевая смех.
Сергей украдкой выглянул с балкона: разлетевшаяся коробка лежала на асфальте посреди улицы - ни машин, ни людей рядом не было. Из коробки вылетела куча лампочек, большая часть из них разбилась. Сергей чуть разогнулся, тщательно огляделся, убедился что на улице всё совершенно спокойно, выдохнул и вернулся с балкона в комнату.
— Фуух, повезло, реально повезло... — Сергей закрыл балкон и повернулся к Антону, — что это было, обезьяна?
— Представь только, она мне написала!
— Кто? ...А, подожди, Алина, что ли?
Антон покивал головой с вытаращенными глазами.
— Антох, я, конечно, рад за тебя, но ещё раз ты так отпразднуешь женское внимание, я тебе яйца ножовкой отпилю.
— Понимаю, прости, перегнул, но что пишет! Приглашает в кино! Наедине! Как это возможно?! Её глаза, друг, этот взгляд! Я такого неба не видел, что не расступилось бы перед ним!
— Заговорил-то.
Антон хвастался Сергею, во всех надеждах расписывал их с Алиной грядущее свидание; под эту слащавую трель Сергей включал приставку и распаковывал чипсы — вечер субботы расцветал огнями монитора и раскрывал свой сырный аромат.
— Я с таким гомукнулом в очереди стоял, — сказал Антон за игрой, пережёвывая чипсы.
— В каком смысле?
— Весь в каких-то прыщах, старый, вонючий, всё кашлял и сморкался; ещё и в спину мне чихнул несколько раз. Я там в духоте с ним мариновался, теперь ох боюсь как бы не подхватил чего.
— Ты это, сам-то не заразен теперь? Давай-ка сходи витаминов возьми, на кухне стоят; а то у меня соревнования скоро.
Антон выпил тройную порцию витаминов и вернулся.
— Слушай, а с коробкой-то что? Нашёл от ней какой прок?
— И не искал ничего, думал тебя дождаться, чтобы её разобрать, а ты пришёл — чего, собака, затеял?! — ответил Сергей.
— Да и хрен тогда с ней. Ты с балкона смотрел, понял же примерно что там? Ну и всё.
— В том-то и дело, что ни черта не понял. Из неё явно лампочки какие-то повылетали, но зачем делать светильник в железной коробке?
— Домой пойду, фото тебе сделаю, на форумах позже справишься, если сильно надо. Забей.
Прошло около трёх часов, кола давно выпита, чипсы начали заканчиваться. Раздался звонок телефона Антона.
— Да, мам.
— Сына, ты где? Домой скоро?
— Я рядом гуляю. Скоро приду.
— Хорошо, давай не задерживайся, целую.
Антон положил телефон в карман.
— Всё, Серый, пора мне, одиннадцатый час уже, хорошо посидели.
— Ну ладно, давай. Отпиши там как у вас с Алиной будет.
— Ты же знаешь, не удержусь. Кстати, с тебя десятка за ремонт провода.
— Вали уже, — сказал Сергей, пожал Антону руку и закрылся.
Выйдя из подъезда, Антон сразу сфотографировал остатки неизвестного прибора, скинул Сергею в вотсап и пошёл домой, в соседний подъезд.
Наступила глубокая ночь, Антон сидит в своей комнате за компьютером и читает под музыку мелочные новости. Ему приходит в соц. сети сообщение от Сергея:
Серёга 02:26 бля ты заразил меня походу
Anton 02:27 да ладно? какие симптомы?
Серёга 02:27 типичные для гриппа слабость кости ломит температура голова трещит походу я всё пиздой накрылись мои соревы ещё даже подташнивает чуть-чуть чипсы точно нормальные были? тебя не тошнит?
Anton 02:28 странно я-то вроде нормально себя чувствую ты обкладывайся медициной сразу витамины ешь, фрукты если тебе дурно совсем станет, пиши или звони я у тебя под рукой
Серёга 02:30 спасибо конечно чувак но за такой подарок я тебе ещё выпишу благодарность
Антон, готовый принять звонок в любую минуту, положил рядом телефон, но Сергей уснул уже через полчаса — аккаунт был оффлайн с трёх ночи. На следующий вечер, Антон сам почувствовал недомогание и пошёл в аптеку. У Антона были почти те же симптомы, что у Сергея — болела голова, одолевала слабость, кости словно кололи топором, болел живот. Несмотря на полную фарм. поддержку, Антон не мог сбить ни один симптом; он сообщил о своём скверном самочувствии матери и лёг в кровать. Уснуть Антон смог лишь к рассвету. Проснулся через 3 часа от сильной тошноты. Его вырвало. Голова расходилась по полушариям, выворачивало горло. Проснулась мать и вызвала скорую, у Антона была температура 39, воспалённые лимфоузлы — приехавшие врачи предварительно заключили сильное гриппозное заболевание и отвезли его в инфекционную больницу.
Дальнейшее Антон запоминает с трудом — голова болела так, будто череп сверлили со всех сторон; его постоянно рвало; и сильно, до одури болело горло. Антон помнит, что его всего обкалывали, что о нём заботилась красивая светловолосая медсестра; помнит, что он понюхал её тёплую шею когда она над ним нагнулась, а потом его вырвало, дальше пустота.
На следующий день Антон проснулся с облегчением. Голова прошла, горло едва гудело, живот не болел, лишь недовольно урчал, суставы помолодели. Кругом были свободные койки, Антон лежал в палате один.
В середине дня к нему зашла мама с накинутым белым халатом и в марлевой маске, с сумкой на плече и полным пакетом продуктов в руке. Мама присела к Антону:
— Ты как, Антош, как себя чувствуешь?
— Вчера был какой-то пиз... ужас, но сегодня всё хорошо. Похоже, я уже поправляюсь. Тебе из школы не звонили? Я долг по алгебре обещал занести, и никому ничего не сказал. Сегодня же понедельник?
— Вторник. Подождёт твоя алгебра, со школой отец разберётся; мандаринки вот кушай, парацетамол тебе ещё принесла, и от насморка брызгалку, в пакете шоколадки твои любимые и печенье, но пока не ешь, пусть сначала желудок пройдёт.
— Спасибо, мам, но зачем мне здесь парацетамол?
— Мало ли какие тут врачи, мало ли. Вдруг что, так у тебя под рукой всё. Положи себе в тумбочку. Выпишешься — домой заберёшь. Пусть лежат.
— Ты чем-то взволнована? Не беспокойся, мне уже намного легче.
— Не взволнуешься здесь, Антоша... — сказала мать и добавила в сторону со вздохом, — что ж творится-то, господи...
— Ты чего? В чём дело?
— Не хотела говорить я тебе, пока ты в больнице лежишь, но кошмар какой-то происходит с Серёжкой, отец его места себе не находит, мне выговаривается. Танька не знает пока ничего, и слава богу.
— Какой кошмар? Что происходит?
— В реанимации он, Антош. Седьмая клиническая смерть за сутки. Врачи вокруг кружатся как мухи, места живого нет — весь исколот, грудная клетка как поле брани, дефибрилятор некуда приложить, Серёжу неукротимо рвёт, он ходит под себя кровавым поносом, несёт бессвязный бред, воет от головной боли, ему наркотик ставят — успокаивается, вроде заговорит, может даже на вопросы отвечать, а потом раз и умирает, сердце останавливается — его снова заводят — приходит в сознание, рыгает кровью, рвотой ему зубы вымывает; ревёт от боли и просит воды — не отпив, теряет сознание, потом умирает — так каждые полчаса; в реанимации у них сейчас будто пожар; а когда последний раз Серёжку завели, его трижды подряд кровью вырвало и бросило в кому, состояние крайне тяжёлое нестабильное, никто ничего не понимает, говорят у него ещё и кишка выпала...
— Ты серьёзно?!
— Хотела бы я шутить, Антош, ох хотела бы... Что творится-то... Ты, как ты-то себя чувствуешь?!
— Да нормально вроде всё... Температура падает, горло прошло. — заторможено отозвался Антон.
— А врачи что говорят?
— Грипп. Удивляются моему иммунитету, мол, как так за два дня-то; завтра будут все анализы: на свиной грипп, на ротавирус. Говорят, что выпишут через пару суток, если буду дальше поправляться.
— Ну хорошо, Антошенька, поправляйся, отдыхай, мандарины кушай, я к тебе завтра ещё зайду, мне бежать уже пора, я на час всего отпросилась
— Давай, мам. Держи меня, пожалуйста, в курсе про Сергея, я на связи в вотсапе.
— Хорошо, милый, пока! Всё кушай, выздоравливай, телефон при себе держи.
Мать в самое короткое время удалилась, а Антон остался сидеть. Взгляд Антона застыл перед ним, в груди разгорался ужас:
"что происходит с Серым? Реанимация, семь клинических смертей... Если я его заразил, то что это за грипп такой? Почему у меня всё хорошо? Надобно было того чумного деда из магазина к чертям выбросить. Мразь.".
Антон сидел на кровати и смотрел в одну точку не меньше часа.
Наконец, он внутренне собрался, лёг на кровать, впервые взял телефон.
Алина написала, что они с подругами просто хотели над Антоном подшутить, и у неё есть парень: "...плевать", — отшепнул Антон.
Сергей не заходил в соц. сети с тех пор, как пожаловался на грипп, в воскресенье, а в вотсап с тех пор, как получил сообщение Антона. Антон, углубившись в те дни, вспомнил о коробке и между делом открыл её фотографию:
"Какие-то старые лампочки, гора блоков. Сергей был прав, ни черта не понятно. Куча здоровых светильников понатыкано в железной коробке, блоки ещё какие-то... Надо было сразу Никите скинуть на опознание.", и Антон скинул фотографию разбитой коробки Никите, их хорошему знакомому-радиотехнику.
Затем открыл социальные сети и стал разделять свою тревогу с другими, описывая ситуацию своим близким друзьям; выговорился почти каждому, с кем тесно знался, и обнаружил со временем облегчение, включил на планшете сериал и постепенно забылся.
Ночью телефон взволновался, пришло сообщение:
Никитос [04.04.16 00:32] Привет, не спишь? Глянул твою фотку Плохо видно Вроде бы дохерища умножителей Очень много С таким количеством можно миллионов пять вольт получить от простой розетки И галогеновые лампы Явный самопал, делал дурачок Любая галогенка срыгнёт от такого напряжения Немудрено что выкинули
— Антон ответил, —
Anton [04.04.16 00:35] да это мы скинули с Серым. галогенка - это лампа, которая ярко светит? коробка вообще не горела, ничего не делала, просто тихо гудела
И после этого отложил телефон, поставив его в тихий режим, и возобновил досуг. Скоро телефон замигал, но Антону было лень за ним тянуться. Через пятнадцать минут времяпровождения Антон вдруг обнаружил дискомфорт в голове, нарастающий тревожными темпами. Когда телефон просигналил вновь, спустя время, головная боль уже расстраивала гармонию мыслей. Антон схватил телефон и открыл чат:
Мама [04.04.16 01:07] Антоша Антоша, ответь Ты здесь? Anton [04.04.16 01:07] да, здесь
Мама [04.04.16 01:08] У тебя ничего не болит, всё нормально???????
Anton [04.04.16 01:08] всё хорошо, вроде
Мама [04.04.16 01:08] Антоша, это ужас!!!! Говорить можешь??????
— Антон привстал, вытащил наушники. —
Anton [04.04.16 01:09] да, а что такое??
В ту же секунду прозвенел входящий.
— Да, мам, что случилось?
— Серёжи нет больше, Антош...
— Что...
— Это ещё не всё, Антош.
— В каком смысле?
— Я с его родителями сейчас. Таня потеряла рассудок, кошмар какой-то, кричит и волосы из головы выдирает. Антош, кошмар просто! У отца взгляд стеклянный, разговаривает как робот. Патологоанатом им сказал что все органы были похожи на кашу, в брюшной полости и грудной клетке всё в крови плавало, когда узнали в чём дело — оцепили морг, всем врачам выписали отпуск с каким-то спец. наблюдением, а их одежду уничтожили, вместе с койкой Серёжиной. Приехала полиция, МЧС, пожарные, даже вроде ФСБ в штатском... сейчас выясняют обстоятельства. Никого не пускают... МЧСник сказал, что он бы Серёжку с таким диагнозом застрелил... Но в чём дело — никто не говорит. У тебя же всё хорошо? Тебе легче? Антош, ты слышишь меня?!
— ...Алло, мам, да, мне легче, всё хорошо.
— Хорошо, любимый, завтра приеду, поправляйся, пожалуйста! Пока-пока, чуть что — звони!
— Ага... Да, хорошо, мам
Антон положил трубку и растерялся. Его затошнило, но, похоже, теперь не от страха; заныли кости, головная боль крепчала и уже перемешивала сознание; Антон понял, что ситуация выходит из-под контроля, взял телефон, чтобы связаться с матерью, но увидел непрочитанные сообщения от Никиты и два пропущенных вызова:
Никитос [04.04.16 00:40] Да, обычная лампочка Вообще не светили? Сломаны уже, значит Что это вообще и зачем вы это включали? У вас опять интернет кончился? Это идея Серёги была, я угадал? Кстати, он сегодня на тренировку не приходил, дозвониться не могу Скажи чтобы со мной связался как можно скорее Пацаны его тоже потеряли
Никитос [04.04.16 01:01] Мужик, ты тут? Я кинул своим Это не лампы Антон Это НЕ лампы Где ты это нашёл?
Не долистав до конца, Антон испытал сильнейший позыв и не сдержался; его обильно вырвало, на койку и на пол. Грудь будто разрывало, в глазах резко помутнело; а когда зрение вернулось, Антон увидел вокруг себя кровь, она была смешана с рвотой; вдали раздавались скорые шаги медперсонала; от прогрессировавшей боли в голове почти вымерли мысли; незаметно напала слабость и разлад мышц — поднять хотя бы руку было делом; температура, по ощущениям, взмыла так, что воздух вокруг, казалось, волновался; в животе ковырялись десятком ножей и ещё одним — в горле.
Антон не паниковал: всё осознав и уже смирившись, он понял, что ему теперь скорый конец. В руке светлел запачканный дисплей телефона, Антон притянул к нему болезненный взгляд и дочёл:
Никитос [04.04.16 01:02] АНТОН Не трогай это больше, даже НЕ ПРИКАСАЙСЯ Там куски контрольных источников военных дозиметров и детали аппарата для гамма-лучевой терапии, в ОГРОМНОМ количестве И это не лампы - это трубки жёсткого рентгена Похоже на поделку сумасшедшего, решившего втихую изжить целый район ВЫ РЕАЛЬНО это включали? Звони в скорую, быстро Где ты её нашёл? Скинь адрес, я звоню в мчс Антон, это не шутка Позвони мне, быстро Возьми трубу, Антон Возьми трубу
Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
Я работала заместителем главного врача по амбулаторно-поликлинической работе, и узнала местную деревенскую примету, не врачебную, а именно деревенскую, а дело было так:
Умер какой-то мужчина. Умер дома, а через два дня умер мой друг, молодой сотрудник нашей больницы. Народ сразу всполошился, мне сказали, что если после одного покойника до его трёх дней умирает второй, то дальше могут быть еще смерти, всегда кратные трем, то есть третий сейчас обязательно умрет, а четвертого может и не быть, а если будет четвертый, причем обязательно его смерть произойдет в промежутке до третьего дня от последнего, тогда надо ждать и пятого, и шестого, а после шестого, надеяться, что не умрет седьмой человек, а то опять эти погибели случаться до девятого, а то и двенадцатого трупа... И берет всегда первый покойник людей своего пола, если мужчина, то и будут умирать мужчины...
читать дальшеПричем когда умер третий, а потом четвертый, заволновались уже не только крестьяне, но и медики, четвертый умер в больнице, а тут еще пятого и шестого ждать, а вдруг опять в больнице? Медиков это не радовало...
Умер пятый, шестой. А в конец третьего дня после шестого и седьмой. Народ мандражировал, две смерти из всех произошли у молодых непьющих мужчин, без всяких предвестников и болезней. В первом случае после вскрытия определили повторную микродистонию сердечной мышцы, во втором вообще причину не выяснили.
И вот, я как порядочный заведующий засиделась допоздна с отчетами, вышла курить на улицу, через запасной вход, где всегда в коридоре оставляли умерших людей до приезда машины патологов, и где мы всегда курили с моим умершим другом. Мне показалось, что мой друг идет за мной, я очень тосковала, и совершенно не испугалась, ни с того ни с сего ляпнула: «Коленька, пойдем покурим напоследок!», вышла, стою, заревела, и с ним «разговариваю»:
«Коля, нам так тебя не хватает, я выпросила твой блокнот на память, ты так неэкономно писал, там еще место полно, у нас люди мрут и мрут, это, наверное, от жары... Коля, скажи там, пусть оставят мужчин в покое! Коля, ну молодежь же мрет!». Докурила, ухожу, и слышу усталый голос, совсем близко: «Хорошо, двенадцатый последний будет»...
Я обернулась, как само собой разумеющееся поискала глазами друга, не нашла естественно, и говорю, совершенно не испугавшись: «Коля! Но можно же на девятом остановить!»... Но больше ничего не услышала.
Так до двенадцатого покойника и дожили. Но хотите верьте, хотите нет, потом полгода ни одна древняя бабушка, ни один древний дедушка не умер, хотя по количеству населения это было удивительно.
***
Больше 12 лет прошло, а помнится во всех подробностях.
Привезли меня тогда с кровотечением на «скорой». Дежурный врач осмотрел, вколол магнезию и сказал, что до утра протяну, а утром будут чистить. Меня определили в палату, на часах был час ночи. В палате находились две пациентки, которые в это время уже спали. Я застелила себе постель, сползла в неё. Состояние было ужасным, температура небольшая, но меня трясло от ожидания предстоящего утра.
Легла головой к двери. В палате было темно, свет пробивался из коридора, сквозь дверную щель. Вот лежу лицом к стене, думаю о том, какая я несчастная, за что мне всё это, слёзы капают на подушку. Вдруг дверь открылась, палата осветилась на короткое время, кто-то вошёл. Встал возле моей кровати. Я подумала, что это врач, но он сказал при приёме, что до утра меня никто тревожить не станет.
— О, новенькая, — услышала я мужской голос. — Посмотрим, кто это у нас тут.
Я, обиженная на весь мир, и не думала поворачиваться, чтобы на меня посмотрели. Вдруг почувствовала, как крепкими сильными пальцами меня берут за подбородок и резко поворачивают. Я открываю зарёванные глаза... У кровати стоит фигура. Дымчатая, чёрная, высокая. В какой-то нелепой накидке, достающей, практически до пола. Фигура крепко держит мою мордень пальцами за подбородок и начинает медленно наклоняться ко мне, будто стараясь хорошенько разглядеть.
Как я взвыла! От моего крика фигура резко стекла на пол и с каким-то странным звуком «ушла», утянулась под дверь в коридор. На крик прибежала медсестра. Ну не буду же я говорить, что меня тут привидения достают. Отбоярилась, что кошмар приснился. Мне вкололи что-то успокоительное, назвав при этом сумасшедшей истеричкой, до утра я вырубилась, но спать легла уже так, чтобы видеть входную дверь.
Больше ко мне никто не приходил до самой выписки. Наверное, успел рассмотреть! Или лицо моё не понравилось
***
Я пациент, но кто в больнице больше полгода — это уже постоянная прописка?
В нашей областной больнице несколько привидений.
Черная кошка. Я несколько раз видела: она лежит под ногами входящих, в виде тряпки, по ней идут, потом она неожиданно встает, горбится-потягивается и уходит. Все это светлым днем, при хорошей освещенности. Кошку (или кошек) видела не только я. Она всегда на первом этаже, реже — на втором в районе лестницы. Собственно, в тех местах, куда они, теоретически, может проникнуть. Но с ними там строго и спать бы им (настоящим) там не дали бы.
Еще там была цыганка. В больнице, почему-то всегда много цыган, постепенно начинаешь узнавать их в лицо. И эту цыганку (сравнивали описание), видела не только я. Привидения эти — абсолютно непрозрачные.
А вот привидение, которое видела только я. Я спустилась на боковом лифте на первый этаж. Было часов примерно 20, зима, за окнами темно. Дальше мне надо выйти из лифтовой и пройти длинным прямым и пустым коридором к центру больницы. Я выхожу из лифтовой, следом за мной, даже слегка придержав передо мной дверь, выходит парень. Я видела его боковым зрением: лет 28, одет просто — рубашка, свитер, сверху — незастегнутая куртка, на плече сумка, джинсы. Я даже туфли его видела — чистые. Так мог выглядеть, например, электрик, который переоделся после работы.
Я иду по коридору (я быстро хожу), парень за мной. И тут до меня доходит, что когда я выходила из лифта, в лифтовой никого не было. Комната маленькая и вся просматривается. В лифте я тоже ехала одна. Все просто, в лифтовую есть еще дверь с лестницы, но она железная, характерной конструкции и бухает на весь этаж. Откуда он взялся и идет следом за мной? Выскочил с лестницы, зачем-то придержав дверь, чтоб без звука! Зачем?
Я сделала шаг в сторону и прижалась к стене. Его не было! Шаги были, а человека не было! Когда он поравнялся со мной, лицо обдало ветром, как когда мимо человек проскакивает. Миновав меня, шаги стали тише и совсем исчезли. Коридор — пустой, палат тут никогда не было: лаборатории и административные кабинеты.
***
У меня есть подруга по имени Галя. Находясь в роддоме после рождения своего ребенка, она испытала настоящий шок и незабываемый ужас. До сих пор, вспоминая этот случай, она каждый раз добавляет «И как я от страха не тронулась тогда?»
Дело было так. Галя рожала в нелегком 1996 году, в селе. Роддом в то время был у них в жутком состоянии — сырое, мрачное помещение, горячей воды нет, да и холодная появлялась с перебоями. Постельного белья нет, лекарств тоже, всё свое надо было приносить. Половина медперсонала уехала, разбежались кто куда. Кто в другие регионы, а кто и за границу. В селе тогда почти не было света, зарплату платили редко и мало, в общем, кто помнит, тот знает — то ещё время было!
И вот Галю привезли в роддом. Из персонала только акушерка Ира, бывшая Галина одноклассница. Доктор уехал куда-то и пока не вернулся. С горем пополам, промучившись почти сутки, родила Галя свою Катюшку. Поместили маму и младенца в палату, где уже находилась одна женщина с новорожденным мальчиком. Так как роды у Гали были тяжелыми, её не выписывали более недели. На вторые — третьи сутки у Гали начался сильный мастит. Грудь была как камень, горячая, твердая, а уж о боли и говорить нечего! Притронуться нельзя было!
Мучилась Галка страшно, говорит, боли были такие, что ревела в голос. Как-то её лечили, конечно, но лечение помогало мало. Тут ещё Катька бросила сосать, температура подползала к 40 — всё одно к одному, как в страшном фильме... И вот, вспоминает Галя, очередная мучительная ночь. В палате сыровато и холодно, и Галке плохо как никогда, просто хуже некуда. Сделали укол, но боль нисколько не прошла, хотя температура спала. Лежит моя подруга и скулит, Катюху унесла акушерка, тихо кругом, и тьма такая густая, осенняя, что даже стену напротив не видно. И полная безысходность в душе.
И тут прямо напротив Гали в воздухе возникает какое-то движение, как будто клубы серого тумана возникли из одной точки и стали разрастаться, разрастаться, превращаясь в круглое пятно серо-голубого цвета. Галя говорит, что сначала даже не поняла и ничуть не испугалась, подумала, что это от боли в глазах рябит. Но потом села на постели и увидела, что из пятна выпростались две серые руки не руки, нечто похожее одновременно на лапу птичью и на костлявую старушечью кисть.
Пальцы-когти были тонкие, гибкие и длинные, они постоянно двигались, вращались, как будто не знали, за что ухватиться, искали опору в воздухе, прощупывая пространство вокруг себя. Так продолжалось довольно долго. Галка сидела и смотрела, голос у неё пропал от страха. И тут эти лапы вытянулись прямо и стали расти по направлению к Гале, медленно-медленно, как у Панночки в фильме «Вий». Моя подруга пыталась молиться, но всё перезабыла и только выдавила из себя 2 слова «Кто ты?»
И ей ответили. Но не словами, а как будто мысленно, но Галя прекрасно «услышала» слова, прозвучавшие как бы у неё в голове «Не бойся, не бойся, я тебе помогу!»
Руки стали тянуться ближе и ближе, Галя видела их уже прямо у себя перед глазами, они явно пытались коснуться её воспаленной груди. И когда кончики жутких не то птичьих, не то паучьих лапок дотянулись до Галиной груди и коснулись её, она испытала такой страшный болевой укол, как будто раскаленным колом грудь пронзили. И Галя заорала! Да так, что подскочила соседка на постели и прибежали сестра, и санитарка. Они успокоили пациентку, списав всё на её температуру, не поверив ни единому её слову.
А к утру все были в шоке. Мастит у Гали прошел. Грудь не болела совершенно, температуры не было тоже, чудо да и только.
Что это было, никто объяснить не может, я бы не поверила, но разговаривала с Ириной, медсестрой, что дежурила в ту ночь, Галиной одноклассницей. Она подтвердила, что Галино выздоровление действительно было чудесным и необъяснимым. Ведь уже оперировать хотели, а не понадобилось.
Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
Давно было. Мне 16 лет. Умерла бабушка. Сплю или не сплю, не могу понять. Открывается дверь в мою комнату (т.е. я слышу скрип) и тяжёлые шаги (бабушка была довольно грузной и всегда шаркала тапками). Подошла, стоит надо мной и говорит:
— Леночка, я хочу тебе сказать...
Я хотела перекреститься, но руки не поднимались, начала шептать молитвы через силу (даже язык не слушался). Ушла. Тяжёлыми, грузными шагами.
А я разбудила весь дом, потому что ревела.
***
читать дальшеУ меня племянницу, Улю, сбила машина. Насмерть. Через 5 месяцев моя мама моется в бане, и к ней приходит Уля. Говорит: «Бабушка, а ты помнишь, что завтра у меня день рождения?» Мама заплакала и ответила: «Конечно, помню, внученька». Уля: «Бабушка, у меня там-то, на полочке, лежат денежки, я накопила». Через 9 дней мама умирает от инсульта. Мы с братом приезжаем на похороны. После похорон я разбирала книги, думала, что взять на память о маме. Нашла целлофановый мешочек, а в нём 100 рублей десятками. Выхожу с ним к отцу и сестре с вопросом: «Что это?» Тут-то мне сестра и рассказала о встрече в бане... Мама тогда ни ей, ни отцу об этом не рассказала, а рассказала своей подруге. Вскоре с мамой случился инсульт, затем она умерла. И лишь тогда мамина подруга рассказала сестре об этой встрече в бане. Мешочек с деньгами нашла я. Что это было? Я полагаю, мама уже была «одной ногой на том свете», потому Уля и смогла к ней пробиться. Мне она за три года лишь раз приснилась, а сестре, своей матери, — ни разу.
***
У моей сестры умер муж, давно это было, в 2000 г. Они жили отдельно от нас, но в ночь похорон сестра осталась у нас ночевать. Утром мы увидели стоящее у полки с обувью большое настенное зеркало. Все прекрасно понимали, что никто его не снимал и на пол не ставил и слететь со стены и «встать» у полки само зеркало не могло. Решили, что это Влад приходил и тем самым обозначил, что он приходил к себе домой, но жены там не оказалось, и он пришел к нам.
***
У меня был дед, папин отец, умер, когда мне было 2 года. Сестру мою, рассказывали, любил больше всех на свете. И вот она вышла замуж, родила сына. А жили они в том доме, где жил и умер дед. Жили плохо, муж ее бил, гулял. И вот он рассказывал, что когда у них все хорошо, никто его не трогает, но когда ругаются... То в сиденье стула кто-то кулаком бьет снизу, когда он сидит, то проснется среди ночи от того, что кто-то ему подзатыльник отвесил. Сестра еще шутила, мол, дед меня в обиду не даст.
И вот однажды просыпается муж сестры от толчка в спину. Говорит, смотрю, дверь в зал открыта, а по проходной комнате как бы над полом «идет» мужик. Я Ленку разбудил. (Сестра сразу деда узнала). Стоим, смотрим. Дед тем временем направляется в спальню, где на диване белье постиранное лежало, в том числе и свадебное платье сестры. Берет это белье и собирается уходить.
Игорь рассказывал, такая ярость взяла, мало того, что бьет постоянно, так еще и ворует, и он на него матом, мол, куда белье-то потащил. Дед белье бросил, на Ленку обернулся, грустно посмотрел, и растворился в воздухе... Я тогда маленькая была, но помню, как они к нам под утро прибежали, перепуганные. Потом дом освятили, потише стало.
***
Напишу историю, которую рассказала наша бухгалтер. Она вдова, муж умер 6 лет назад, но когда она рассказывала, ее голос дрожал...
Это случилось через несколько дней после похорон. Алла Ивановна была дома вместе со своей сестрой, ей нездоровилось — поднялось давление. Она пошла в спальню, и легла на кровать, предварительно сдвинув половину покрывала. Сестра села рядом мерить ей давление. Тут они обе почувствовали, что как будто кто-то мимо них прошел... Они переглянулись и вдруг на кровати, рядом с Аллой Ивановной образовалась вмятина как будто на кровать кто-то прилег... Они убежали оттуда и больше не заходили в комнату.
Комната стояла закрытой до 40 дней. Перед 40-ым днем в квартире была Алла Ивановна, ее дочь и сын. Больше дома никого не было. Все спали в гостиной, потому что были напуганы предыдущим случаем. Вдруг из закрытой комнаты раздались шаги, которые подходили к гостиной... Алла Ивановна думала, что ей слышится, но она повернула голову и увидела, что дочка и сын смотрят на нее с ужасом. Шаги прекратились прямо перед дверью в комнату. Все затаились и молча ждали. Через несколько секунд шаги стали удаляться, потом на кухне хлопнула дверца холодильника, и раздался звук открываемой форточки. Все стихло. После этого, подобных случаев больше не было.
***
У нас с моим МЧ пришла в голову мысль — снять дом. Было всего по девятнадцать лет, хотелось независимости. А в это время он подрабатывал ночным сторожем на автостоянке.
Итак, первый день новом доме. И как раз в эту ночь Андрей уходит на работу. Остаюсь одна, сижу на кровати, не знаю, что поделать. А вокруг никого — в доме одна (здоровенный такой, шесть комнат было и кухня такая... внушительная), во дворе тоже никого нет, по соседству слева дом заброшенный, а справа живут алкоголики, которых очень часто нет дома. Я взяла книгу и прилегла на диван, чтобы почитать. Вдруг ночник выключился. Я, без всяких страхов сразу подумала — выключили свет. Лежу, темно — хоть глаз выколи, всматриваюсь, как дура, в темноту. И вдруг ТАКОЙ страх на меня напал! Верите — ни ногами, ни руками пошевелить не могу, в висках что-то стучит, а самое противное, что мне запомнилось, так это то, что у меня был нос заложен, а от страха я не могла открыть рот даже, чтобы подышать нормально. Слышу, значит, на чердаке топот. Вернее, не топот, а шаги, такое ощущение, будто кто-то в тяжелых сапогах расхаживает себе по чердаку, как у себя дома.
Сначала подумала, что воры, специально свет отключили в щитке и пробрались сюда. Но когда на чердаке запел петух, ночью — у меня в прямом смысле слова пробежали мурашки. Страшно было до ужаса. После этого петуха меня страх отпустил. Ну, по крайней мере, шевелиться я уже могла. И тут снова — шаги, но только уже по коридору. Скрипнула туалетная дверь (только эта дверь скрипела во всем доме) и шаги направились в сторону моей комнаты. Через несколько секунд я уже чувствовала присутствие этого нечто прямо рядом со мной. Лежу, ничего поделать не могу, вспомнила одну примету и давай мысленно спрашивать: «К худу или добру?», бесполезно. Только звук дыхания. Вскоре я прямо физически начала ощущать его лицо рядом со своим. И вдруг резко это нечто как начнет бить по подушке возле моей головы, а я уже лежу и умираю от страха. Потом слышу, как шаги удаляются... заснула. Когда проснулась, сразу вспомнила про этот случай. Решила проверить светильник — лампочка наполовину была выкручена...
На следующий день я вернулась в родительский дом.
***
Это 2 года назад было. Меня за неделю до родов положили в больницу, в этот же день умер мой папа (у него остановилось сердце, не выдержало многолетнего, ежедневного принятия алкоголя). Мой врач категорически запретил мужу и маме мне это сообщать (у меня давление очень сильно поднялось и, естественно, волноваться нельзя было). Мои родные решили, что скажут мне о смерти папы после того, как я рожу и выйду из больницы. Весь персонал родильного отделения был в курсе и следил за тем, что бы я ничего не узнала.
На следующий день после родов (папе в этот день 9 дней было), я спала в палате одна, время было около 12 ночи. Проснулась от того, что кто-то ходит по палате. Вгляделась в темноту — никого. Потом голос папы услышала:
— Дочка, я ведь умер, а ты и не знаешь.
Вот так я о смерти отца узнала.
***
Я приехала в гости к сестре, в деревню. Вечером собрались мальчики и девочки решили в соседнюю деревню сходить, путь лежал через мосточек под которым мелкая речушка протекает, по берегам густые терновники растут. И вот мы уже к этому мосточку приближаемся, а на улице уже стемнело. Мы с моим мальчиком позади всех идём, вдруг слышим, сзади нас гравий шуршит... поворачиваемся — стоит мальчик 4-5 лет, в одних трусиках. Стоит он и... просвечивается! Увидев, что мы остановились, все к нам подошли, стоим все на мальчика смотрим, молча, потому что разговаривать мы в один миг все разучились... а он стоит, на нас смотрит. Не знаю, долго ли мы на него так смотрели, показалось, что очень долго. Тут к моему МЧ дар речи вернулся, и он так неуверенно мальчика спрашивает
-« Ты откуда?»
-« Ниоткуда...» — отвечает мальчик, начинает поворачиваться к нам спиной и на полуобороте исчезает.....
Мы, наверное, ещё минуту стояли в шоке, а потом все разом побежали в сторону своей деревни.
А на утро родителям всё рассказали, и выяснилось, что 20 лет назад в том месте мальчик пятилетний утонул... Бабушки в деревне рассказывали, что утопленников не отпевают, поэтому души их покоя не знают. И что первое время после его смерти его там многие видели, но уже лет 10 никто не видел.
Вот такая история со мной приключилась.
***
Когда бабуля болела, тёте приснилась умершая мать, которая была с сумочкой. На вопрос тёти, куда она собралась, та ответила, что к Марии (бабуле) в гости на Николу собирается. На Николу бабулю похоронили.
Моей дочке в то время было два года, она очень любила свою Машеньку. Через несколько дней я укладывала дочу спать и вдруг она повернулась к двери и начала разговаривать. Я сначала не поняла, потом дошло, она отвечает на вопросы, которые я не слышу. Спросила, с кем это она говорит. Ответ: «Вон Машенька стоит». Я не поняла: «Где?» Дочь встаёт, подходит к двери, смотрит куда-то вверх в пустоту, тянет ручки и улыбаясь: «Мааашенька».
Пробормотав: «Бабуль прости» я выскочила из комнаты. Рассказала родственникам. Мы решили, что она пришла к тому, кого очень любила. Царствие Небесное рабе Божьей Марии.
***
У моей подружки умерла прабабушка. Квартиру в центре Москвы стали сдавать знакомому, молодому парню. Пришли мы как-то с подружкой к нему в гости, деньги забрать, да и просто поболтать. И смотрю, возле двери в туалет и в самом туалете лежат плоскогубцы. Мы посмеялись, зачем ему 2 штуки, да еще и в туалете. А он помрачнел, и стал рассказывать: «Бабка меня замучала!»
Выяснилось, что когда он дома один, в туалет или ванную нельзя без плоскогубцев сходить, заклинивает замок. Причем когда есть гости, или его девушка, все работает отлично. Причем это уже 3-ий замок, он 2 раза менял, но ситуация не меняется. Еще эта бабка часто гремит посудой, ходит, охает и вздыхает.
Через какое-то время он с этой квартиры съехал, сказал, что хоть он и здоровый мужик, но после того, как бабка стала ложиться к нему в кровать, ворочаться и охать, он не выдержал и съехал.
***
Муж моей бабушки (т.е. мой дед) и ее мама (т.е. моя прабабушка) ну очень не любили друг друга при жизни. Когда ругались, прабабушка постоянно говорила деду: УМРУ, НЕ ПОДХОДИ К МОИМ ХОЛОДНЫМ НОГАМ! А дед ей в ответ: Я УМРУ ВПЕРЕД И ТЕБЯ С СОБОЙ ЗАБЕРУ! В итоге дедка умер 30 апреля, а прабабушка 2 мая (10 лет назад), как раз, когда мы гроб с дедом уже закапывали.
***
До сих пор не верю, хотя сама участвовала. Сидим дома с родителями, телефонный звонок. Беру трубку, связь препаршивая «Коля, Нина заберите меня отсюда, мне так плохо. Это Саша с Ульяновска» (Коля, Нина — мои папа и мама, а Саша мамин брат). Родители в этот же вечер срываются в Ульяновск. Нашли его в морге, где он лежал уже месяц и его собирались похоронить как неопознанного. Вопрос, кто звонил?
***
У меня был такой случай. Умерла тетя, родная сестра моей мамы. Я поехала на похороны. Поминали в столовой, потом пошли к ней домой только родственники и близкие ей люди. Накрыли стол, начали рассаживаться, тут ее сын говорит: «Мама всегда здесь сидела» и показывает на место во главе стола и тут со шкафа срывается вделанное в дверцу зеркало и падает на пол, но не разбивается. Знак тетя подала. Народ был в шоке.
А накануне 9 дней после ее смерти, я была в квартире вдвоем с сыном, муж в командировке. Укладывала сына спать, чувствую — взгляд, поднимаю глаза — в дверном проеме стоит тетя Оля, но не в том возрасте, как скончалась, а молодая совсем, на меня смотрит, улыбается. Я в ту ночь с сыном спать легла, одной страшно было. А на следующий день собрались родней ее поминать, оказывается она ко всем приходила в ту ночь, прощалась.
***
А мне мама рассказала такую историю. Когда ей было лет 13, внезапно погиб ее любимый брат. Всего несколько дней не дожил до 18-летия. Ехали они с друзьями на грузовой машине с дискотеки. Водитель — парень молодой был, поддатый, соответственно. Мамин брат, мой дядя, сел в кузов, а когда машина перевернулась — не успел выпрыгнуть, и его зажало между бортом машины и землей. Умер он по дороге в больницу.
Обычно мой дядя ездил на танцы на своем мотоцикле. Но то ли за несколько дней, то ли в тот самый день мотоцикл сломался, и он попросил мою маму дать ему велосипед. Мама повредничала — не дала, они поругались, и он уехал на танцы с другом на том самом грузовике.
В ночь после похорон все легли спать. Надо пояснить, что между комнатами в доме были не двери, а шторки и прекрасно было слышно, когда кто-то ворочался, кашлял и т.д. и все комнаты соединялись кухней, через нее, как через прихожую можно было пройти в любую комнату. Так вот, в комнате брата на его кровати спал в ту ночь мой дед — отец дяди. А мама с моей бабушкой легли на диване в зале.
Все уже заснули, а мама не могла глаз сомкнуть — плакала и перебирала в уме последние события, которые привели к трагедии. И, конечно, винила во всем себя и раскаивалась. Неожиданно ее размышления прервал скрип кровати, на которой спал дед (кровать брата) и шаги в сторону кухни. Мама поняла, что дед встал видимо в туалет или попить, и успокоилась... пока не услышала храп деда со стороны кровати. А на кухне тем временем осторожные шаги продолжались. Как говорит моя мама — у нее похолодел висок, все тело онемело, а глаза оказались закрытыми и не могли открыться. Прислушиваясь к скрипу половиц, она понимала, что в зал сейчас кто-то войдет, потом она почувствовала, как онемели от холода ноги, неимоверным усилием мама чуть-чуть приоткрыла глаза и через маленькую щелочку, между ресницами она попыталась посмотреть в сторону кухни. В дверном проеме, над самой кроватью стояла тень. Мама пыталась закричать и бабушку толкнуть, но лежала как бревно, весь крик и ужас были только в голове. Тень еще постояла... и стала нагибаться над мамиными ногами... и вот тогда мама завопила на весь дом! Бабушка проснулась и обнаружила маму уже наполовину на полу лежащей. На следующий день вызвали батюшку, дом освятили. И больше никто не приходил.
***
Давно это было, в начале 90-х. Одна моя сослуживица рассказывала. Её мужу сделали операцию на головном мозге, лежал в реанимации. Она его навестила, допустим, в 15 часов дня, передала передачу (в реанимацию-то не пускают), и со спокойной душой пошла домой. И, как потом оказалось, к вечеру он умирает.
Она соответственно ничего не знает, дальше с её слов: «Перед сном пошла в туалет, включаю свет, захожу и вижу: стоит мой Саша в углу, обмотанный простыней и улыбается. Я ему: »Ты же в больнице«, а он ничего не говоря, подходит ко мне и начинает щипать меня за ноги». Синяки от пальцев она нам показывала, женщина адекватная и оснований сомневаться в правдивости её рассказа ни у кого не было.
***
Мы тогда только приехали с поминок по свёкру. Сидим в квартире свекрови, тихонько разговариваем. На стене висят часы. Их свёкру подарили на работе лет 20-ть назад, изначально они были с боем, но уже лет 5 как бой был сломан и часы только показывали время.
И вдруг часы загудели и пробили 3 раза! Все замолчали. А затем верхняя часть фотографии свёкра (она была без рамки, просто прислонена к вазе с гвоздичками) наклонилась. «Отец поклонился, поблагодарил нас», — прошептала свекровь и сознание потеряла. Тут уж стало не до мистики, все забегали, кто за водой, кто в скорую звонить.
С той поры несколько лет прошло. Часы так и висят, тикают, но больше ни разу не били.
***
Мама рассказывала. Умерла её двоюродная бабушка, она её очень любила. В то время мама очень сильно болела гайморитом (не знаю, как точно пишется). И она перед сном начала рассказывать своему мужу, что когда она сегодня днём спала, к ней кто-то подошел и нагнулся, и она почувствовала теплоту и услышала голос: «Всё будет хорошо». Муж не поверил и только смеялся над ней. Ночью мама просыпается от дикого вопля папы. Со слов папы: «Лежу, почти засыпаю, начинаю поворачиваться на другой бок, но тут вижу, что-то в ногах светится, всматриваюсь и понимаю, что это твоя двоюродная бабушка стоит, прозрачно синяя и грозно на меня смотрит, дальше подплыла ко мне и ущипнула за нос».
***
Мой отец жил один, за тысячу километров от меня.
Как-то ночью будит меня мужской голос (незнакомый) и говорит:
— Ты спишь спокойно, а отец у тебя умер!
Я проснулась и ревела в три ручья. Но списала на дурной сон. Отец у меня еще не старый, чего ему умирать, тем более недавно разговаривали по телефону.
Утром звоню ему, телефон не отвечает. Звонила весь день, потом подняли знакомых в том городе, дверь открыли, а он мертвый....
Когда снится мне, не разговаривает, только улыбается. Я его любила больше всех, а он всегда молчит... Не обижаюсь, но скучаю.
***
У меня есть родственники, которым сейчас лет под 50... Ну, вот лет 25 назад, пока молодые, они никак не могли родить ребеночка. Когда же потом родилась долгожданная дочь, они собрались поехать к своим родителям и показать внучку, которой было месяца 3... А в поездке молодая мама сидела с ребенком на руках на переднем сиденье, муж вдруг резко затормозил, и ребенка по инерции буквально выкинуло через лобовое стекло. Разумеется, насмерть...
Похоронили ее, потом через 7 лет родили сына...
Через 18 лет спустя (год 2005 где-то) случилась сама история:
эта женщина ушла с ребенком в магазин, а муж остался дома... Он рассказывает: «Прилег я на 3 минуты — и вроде придремнул, а вроде как реальность все... И вдруг подходит ко мне девушка, волосы черные-черные, и говорит:
— Папа, достань мои фотографии в шкафу, а потом вызови лифт, у меня для тебя там подарок»
Муж проснулся, залез в шкаф — а там фотки с похорон. Он говорит, что никогда этих фоток не видел и даже не знал и не хотел знать, где они лежат. А потом пошел, вызвал лифт, а там лежат деньги (немного — около 200 рублей).
Жена приходит с магазина — а мужик невменяемый. Его потом в больницу положили — совсем ему плохо стало....
***
У нас бабушка умерла 3 мая. т.е. перед самым посевом картошки. Конечно, в связи с похоронами, о всякой картошке забыли. И вот, прошло 9 дней, мы все в заботах, шоке, трауре, и тут телефонный звонок.
Мама взяла трубку, послушала, медленно положила, побледнев. Мы кинулись к ней, а она говорит, бабушка звонила. Спросила гневным голосом, почему мы до сих пор картошку не посадили?!
Голос был бабушкин, да и мама не стала бы такое придумывать, я ее потом корвалолом отпаивала... Вот и что это было?!
***
Несколько лет назад у подруги умер муж, после похорон она не могла находиться в своей квартире и с младшим сыном перебралась на время к свекрови. Дома остался старший, двадцатилетний парень, совершенно не склонный к какой бы то ни было мистике и религиозности. Покойный приходился ему отчимом.
Дальше буду рассказывать с его слов.
Вышел старший сын на кухню умыться — ванной в квартире не было — и почувствовал запах сигаретного дыма, хотя дома он был один и не курил. Подошел к раковине, глянул в висящее на стене зеркало — а за его спиной на столе сидит отчим, курит сигарету и улыбается... Юноша закрыл глаза, умылся, снова посмотрел в зеркало — видение пропало. Сам он думает, что так отчим с ним прощался, хотя при жизни отношения между ними были не очень хорошими.
***
Вчера сестра рассказала. На днях её в одной социальной сети нашла бывшая одноклассница Ира, которая уже много лет живёт в СПб и в наш посёлок приезжает крайне редко. Ира писала, что летом была в нашем посёлке, на 1 день приезжала. Шла по улице и встретила двух девочек из их класса: Лену и Настю — эти девчонки ещё со школы дружили, вели одинаковый образ жизни (пили, гуляли с взрослыми мужчинами, прогуливали школу и т.д.). Только вот странно они как-то шли: обычно вместе, а тут как бы каждая шла по отдельности, просто рядом.
Сестра тут же написала Ире ответ, рассказала, что Настю она видеть никак не могла, т.к. эта девушка уже около 3 лет назад погибла в автокатастрофе. Ира была в шоке, т.к. утверждает, что видела именно Настю, полностью описала её внешность, одежду. А надо сказать, что внешность у Насти была необычная, её действительно трудно с кем-то спутать, да и манера одеваться у неё была тоже своеобразная, из-за чего над ней всегда подшучивали.
***
На днях у подруги умер муж. В морг его не увозили, так как давно болел, и сомнений в причине смерти не было. Ночевать с покойным осталась только подруга, ну и я — не могла же ее одну оставить. Спать легли, когда уже стали валиться с ног от усталости. Легли в одной комнате с покойником, двери в коридор закрыли, чтобы кошка не забежала.
Страха не было. Проснулась я под утро от шума, причем не видно было не зги, так как свеча потухла, на улице темень. Было ощущение, что вся комната ходуном ходит: непрекращающийся шелест шелковой ткани, шебуршание во всех углах сразу. Думаю, не стоит говорить, что Аленка спала при этом, как убитая.
Вот тут у меня реально волосы встали дыбом: кто может шуршать, если из живых один спит, не шевелясь, а второй (вторая) все это слышит? Растолкала подругу, зажгли свечу, включили свет в коридоре и снова вырубились — сил реально не было после тяжелого дня.
Стоит ли добавить, что покрывало на покойном было именно шелковым? А также то, что Алена немного позднее сказала: «Когда засыпала, то видела, что муж неоднократно пытался привстать из гроба. А еще глаза приоткрывал, пытался что-то сказать. Тебя будить не стала, боялась испугать. Только приговаривала, чтобы лежал — мертвые не должны вставать».
На этих похоронах еще много чего случилось, но рассказывать не решусь. Во-первых, боюсь народ напугать, а во-вторых, не поверят, да еще и на смех поднимут. Впервые с таким ужасом столкнулась, если честно.
***
Моей подруге однажды пришлось на некоторое время (ночное!) остаться один на один с умершим дедом. Она была на кухне, готовила поминальный стол. А гроб стоял в комнате, но свечки в изголовье и в ногах потушили на время, чтобы случайно беды не произошло.
Услышала подруга из комнаты, где стоял гроб дедов кашель. Замерла, испугалась, подумала, что ослышалась. Кашель повторился. Она, преодолевая страх крикнула: «Дед! Ты, что ли меня пугаешь? Не пугай, не надо, а то уйду, и ты один останешься!»
А сама ни жива, ни мертва от страха. Кашля больше не было, и она тихонечко заглянула в комнату. И видит: та, свечка, что в изголовье — зажжена. Хотя она точно помнит, что не было зажжённых свечей возле деда!
***
У меня тоже есть очень тоскливое воспоминание о похоронах. Я тогда в девятом классе училась. У одноклассницы Веры умерла её совсем ещё молодая мама от рака. Я понятия не имею, кому в голову пришло тащить весь класс на прощание с мамой Веры к ней в квартиру.
Ну, постояли мы там несколько минут в тишине. Вера, уже выплакавшая все глаза просто стояла в изголовье гроба, глядя на мамочку. А что со мной стало происходить! Я чётко слышала, ощущала, что-то исходящее от гроба. Я двигаться не была в состоянии. Класс уже весь вышел из комнаты, и Верочка вышла, а я всё стою со своими цветами.
Потом подошла, чтобы цветы положить, смотрю, не отрываясь, на покойницу, еле сдерживаю рыдания (я Верину маму знала с тех пор, когда мы вместе с её дочкой в детский сад ходили), глажу её руку, зажимая цветок между пальцев... И вдруг чётко ощущаю, что кто-то гладит мою руку. Даже не гладит, а как будто накрывает. И не слегка, а очень даже ощутимо. Будто сдерживает мою руку от того, чтобы я положила цветы.
И я вдруг успокоилась, я поняла, что от меня хотят. Вышла из комнаты и говорю Верочке: «Убери цветы из гроба, маме это не нравится». Она кивнула, ничуть не удивившись. Потом она рассказала мне, что перед смертью её мама просила: никаких цветов в её гробу.
***
У нас перед мамиными сорока днями странные вещи твориться стали. То не могу попасть домой — дверь закрыта изнутри. Перепсиховалась, пока сын дверь открывал. Ваня клялся — божился, что дверь не закрывал.
То иду с работы, звонит сын, не объясняя толком ничего — мама, у нас посуда летает. Ничего понять не могу, влетаю домой. Даже в страшном сне не могу представить, у нас и в пору ссор посуда не лётает. И сын толком ничего не объясняет. В общем, над столом кухонном шкафчик у нас висит. Шкафчик цел, а посуда в нем разбита. Самое обидное, что там был сервиз, который мама мне на свадьбу дарила. Плюс еще часть посуды.
Я, правда, успокоилась сама и сына успокоила. Вспомнила притчу — спасибо, что деньгами взял. Главное, чтоб все живы-здоровы были.
***
У нас бабушка в квартире умерла, привезли её с дачи, она была ещё жива в тот момент. А потом, пока «скорая помощь» приехала — её не стало. Пытались реанимировать — бесполезно. Увезли в морг.
А на следующий день, когда мама со своим братом ушли решать вопрос с похоронами, сестра была в школе, а я осталась дома одна, вот тогда я и услышала бабушкин кашель и скрип пола. Пол у нас старый, скрипит, если наступаешь в определенных местах. Так вот, я в своей комнате лежу, тишина во всей квартире, никого нет. И тут я слышу, как кто-то идет, шаркая тапочками и кашляет. Голос бабушки, её шаги. Я реально онемела, у меня от страха даже руки похолодели, горло спазмом каким-то схватило, ничего сказать не могу.
А она ходит там в прихожей, на кухне, в той комнате, где они жили с дедушкой и дядей (маминым старшим братом) и где её не стало. И вот до зала она доходит, там на пороге как раз пол и скрипит и замирает. Шагов нет, словно что-то её останавливает. А я даже встать не могу, посмотреть, что не так.
В общем, страху я натерпелась, пока сестра со школы не вернулась. И вот сидим мы с ней вдвоем в нашей комнате, и она слышит шаги и бабушкин кашель. То есть, если до этого я могла списать все на стресс, на то, что нахожусь в шоке, то тут мы обе слышим это. Тряслись обе, пока не вернулась мама с дядей.
И вообще, её не только мы слышали. А когда сорок дней было, сидели в той комнате, где они жили, даже я в кресле выехала к столу, хотя людей было много и без меня. И вот сидим все, разговариваем, и тут слышится стук входной двери, будто кто-то вышел из квартиры и шаги по лестнице. Все, с тех пор ничего такого не было. Ушла она.
***
Давно мучает вопрос, «Что это было». Кто знает, объясните пожалуйста. Итак, рассказываю.
На тот момент жила я с родителями, лет мне было 15 -17, точно не помню. Лежу себе на кровати, в своей комнате, и тут просыпаюсь от звука, как бы вам лучше объяснить... ну как если бы тарелка летала и крутилась одновременно вокруг своей оси. Вот что-то в этом роде. Летает по коридору, а коридор к слову у нас длиннющий 10 метров в длину. Я от страха одеяло на голову и как ни странно заснула моментально.
Второй случай был вот как. Приехали отдыхать к родителям мужа. На тот момент я была уже замужняя дама. Спим на 2 этаже (дом двухэтажный с крутой лестницей). И вдруг опять этот же звук, но только он на 1 этаже (Слава Богу). Я вся трясусь от страха, муж рядом, тоже не спит, тоже все слышит. Потом когда все перестало шуметь, муж встал посмотреть — естественно там ничего не было. Родители мужа спали и тоже ничего не слышали.
Еще одна загадка. Были у нас часы старинные, из камня змеевика (вроде бы так). Стекло выпало, и циферблат был открытый. И вот, гляжу на него я утром, и вижу, что на середину намотаны нитки, разного цвета, все короткие. А на одну полку выше часов стояла как раз коробочка с нитками. Вот так пошутил видимо барабашка.
И совсем недавно случай был. Есть у моего мужа привычка, иногда царапать стекло в двери ванны, типа я тут, ну или просто шутить так пока я купаю сына. И вот в один из наших купаний слышу царапание. Думаю, ну, муж пришел домой. Выхожу, сына на кровать положила, говорю, подожди, пойду к папе схожу. Обыскала каждый угол. Думала, спрятался, шутит. А оказывается он и не пришел еще. И тут мне стало не по себе... к чему бы это...
Прокомментируйте, пожалуйста, что все это могло означать. Буду очень благодарна.
***
Тоже расскажу: отец с мачехой рассказывали. Живут они в Нижнем Новгороде. Квартира у них 3-хкомнатная, как заходишь — прихожка, и по коридору в разные стороны: сразу налево зал, потом по коридору бабушкина спальня, дальше развилка — налево кухня, направо — детская комната. Полы по коридору скрипучие — квартира старая. Я тоже раньше у них жила, пока школу не закончила. Была у меня бабушка Оля — мама отца. Умерла под Новый год — 31 декабря. Мы приехали в гости почти через год. И вот рассказывают.
Начала бабушка после смерти по квартире ходить: раз полы скрипят — значит, бабушка идет. Старший мальчишка один раз ночью просыпается. А бабуля в углу стоит. Он ей и говорит, мол, чего здесь делаешь. А она в ответ, что их охраняет. Сашка ей и говорит: «Ты где должна быть? Иди на х...». Больше она к нему не приходила. Зато замучила младшего брата.
Тот с работы приезжает в обед, а бабуля ему навстречу: «Внучек, иди обедать, я тебе приготовила». Он потом на кухню боялся заходить. Стал обедать в зале, первой комнате по коридору. Так бабушка придет к нему и ругает, что он не на кухне ест. Ваську к психиатру водили, лечили. Все это продолжалось, пока батюшку не вызвали и дом освятили, а то ничего не помогало.
Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
Мне было где-то 5-6 лет, приехала в гости к тетке в город погостить. Мы тогда часто с моей 2-ной сестрой играли в прятки, это она меня развлекала так, сама старше меня лет на 6 была. Или пугала часто, ляжет под кроватью и дожидается, пока я на кровать лягу. И снизу тянет свои руки и хватает меня за руки или ноги. Страшно!!!
В тот раз тоже улеглась я на кроватку, рука моя свисает с нее. И вдруг кто-то хватается за мою руку. Ну, ясно дело кто это — сестра. Я еще разговариваю с ней о чем-то, а она молчит.
Вдруг открывается межкомнатная дверь и входит моя сестра О_о После этого, хоть и прошло 30 лет, я боюсь свешивать руки и ноги с кровати по ночам. Вот что это было?
***
читать дальшеВ детстве я заболела корью и оказалась в больнице. Мне было около трех лет, поэтому лежала уже одна, без мамы.
Прекрасно сохранились в памяти некоторые моменты больничной жизни, они как обрывки фильма всплывают перед глазами до сих пор, хотя мне уже 37 лет. Помню, что палата представляла собой узкую комнату-пенал с двумя кроватями, как в купе в поезде. А стены были стеклянные, и можно было смотреть вдаль через все палаты, сколько их там было.
Тот случай, о котором я хочу рассказать, произошел днём. Помню, что я сидела в кровати и смотрела по сторонам, скучала. Спинка кровати была с металлическими прутьями, обычная больничная койка. Моё внимание привлекло шевеление края матраса в ногах. Что-то там мелькало, копошилось, как будто карабкалось, но я никак не могла рассмотреть, что же там такое. И вот оно показалось...
Сквозь прутья пролезла маленькая старушонка, размером с небольшую куклу, сантиметров 15-20. И сразу побежала ко мне по одеялу. Я сидела, отпрянув назад, и с ужасом на неё таращилась. При этом старушонка звала кого-то по имени: «Алёнушка! где моя Алёнушка?» Я просто одеревенела от ужаса. И когда эта бабка подбежала ко мне вплотную, в панике крепко ухватила ее за голову. Состояние было почти истерическое, я вцепилась в нее изо всех сил! Несколько секунд держала мёртвой хваткой, потом резко отдёрнула руку. Старушонка завыла, завертелась на месте, держась за голову, и бегом убежала туда, откуда вылезла.
Сколько раз я потом рассказывала маме про эту бабку, но она всегда убеждала меня, что этого не могло быть на самом деле. Списывала на температурный бред, сон, детский возраст, что всё мне приснилось или привиделось. Но переубедить меня так и не смогла — слишком уж явные ощущения были.
***
Я в детстве со своей младшей сестрой спала в спальне, а мама в зале. Так вот она однажды встала ночью в туалет и видит, что я рядом с дверью туалета у стены стою и маме молча улыбаюсь. Мама удивленно спрашивает: почему, мол, ты не спишь? А комната наша просматривается и дверь в спальню как раз открыта. Мама посмотрела на мою кровать и видит, что я преспокойненько посапываю. Тут она не на шутку испугалась и начала читать все молитвы, какие знала, и все это вскоре исчезло.
***
В детстве я дружила с девочкой Олей. Она жила в частном доме ниже нас на пару улиц. Я ходила к Оле в гости, мы играли во всех комнатах, во дворе, в палисаднике, но я всегда там чувствовала себя очень неуютно. Присутствовало какое-то ощущение опасности, тревоги. Я нечасто была в гостях у Оли, хотя она меня всегда очень звала.
Однажды мы играли в комнате. Стоял пасмурный осенний день, игра как-то не клеилась, мы вяло переставляли какие-то фигурки на полу. Вдруг я услышала громкий шум над головой, как будто кто-то топал и шаркал ногами. Над нами был только чердак, поэтому я спросила у Оли, что это за звуки.
Она ответила: «А, это тётя Эммочка!» И продолжила играть. Но я не могла успокоиться. Что тётя может делать на чердаке? Да и не видела я у них никакой тёти. Я стала расспрашивать Олю. И та спокойно мне объяснила, что у них на чердаке много лет назад повесилась мамина сестра Эмма, ей тогда было лет 17. Повесилась из-за того, что что-то украла, а милиция нашла её и хотела увезти в тюрьму. Но Эммочка спряталась на чердаке и повесилась, чтобы не даться милиции. Потом на чердаке нашли и то, что она украла. Это были разные вещи, одежда и обувь из чьей-то квартиры. А в краденых сапогах она повесилась.
И сейчас иногда она приходит на чердак и что-то там ищет. Наверное, те самые вещи, которые она там спрятала. Оля рассказывала это спокойно, глядя на меня, а я всё слушала шум на чердаке, но не верила. Тогда Оля предложила подняться по лестнице на чердак и посмотреть. И мы, маленькие дурочки, полезли туда. К счастью, дверь чердака оказалась заперта снаружи на висячий замок. А звуки изнутри доносились ещё отчётливее. Потом нас охватил такой страх, что мы с визгом кубарем скатились на землю и помчались за калитку.
Я больше не решалась ходить к Оле. А её ко мне не отпускали. Наша дружба скоро сошла на нет.
***
Я была еще подростком, лежала на своей кровати, читала. Смотрю краем глаза, над кроватью в углу что-то черное. Пригляделась, похоже на паука, но во много раз больше. Глазею на это и понимаю, что оно сейчас прыгнет мне на лицо. Вскочила как ошпаренная и Это что-то буквально через секунду плюхается на мою подушку. Ну я, конечно, давай голосить.
Прибежала мама, но пока ее звала, Это куда-то делось. Мы с ней всю постель перевернули, даже кровать отодвинули и матрац сняли — ничего не нашли. По сей день теряюсь в догадках, что же Это такое было. На паука не очень похоже, в принципе, ни на какое насекомое тоже, когда на подушке лежало, размером где-то с пол моего лица было, и формы определенной у него не было, так, непонятный комок интенсивного черного цвета.
***
Мой папа умер очень рано, когда мне было 8 лет. Он умер в день Пасхи. Это было в воскресенье, а в субботу вечером он разговаривал с мамой о каких-то семейных делах, что надо купить в дом что-то и т.д. И вдруг, ни с того ни с сего, говорит — а я завтра умру. Мама подумала, что он шутит, а я сказала: «Папа, ты еще слишком молодой. Умирают только старики». Папа улыбнулся и больше ничего не сказал. А на следующий день действительно умер. При этом он ничем не болел, и у него не было никаких предпосылок к таким мыслям. У него оторвался тромб и закрыл клапан сердца. Мы с мамой до сих пор удивляемся, откуда он мог знать?
***
Мне когда было 10 лет, у меня умер дядя. Мы проехали к мой бабушке в деревню. На 39 день со дня смерти произошел случай, от которого мне до сих пор не по себе. Я проснулась часов 5. Никого не было в доме. Со мной спал котенок. И тут я слышу стук в дверь (два удара). Я подходу к двери и спрашиваю кот там. В ответ тишина. А дверь у нас с большими щелями и я могла бы увидеть силуэт человека, но там никого не было. И котенок очень странно повел себя, стал рычать, вопить, набрасываться на дверь. На следующий день, т.е. на сорокой день со дня смерти дяди мой котенок немыслимым образом умер, просто споткнулся на пороге и умер. У меня вопрос, не взял ли на себя котенок мою смерть?
***
Было мне лет 5. Пошла вместе с родителями воду набирать на родник. Приходим обратно домой с канистрами. А жили мы раньше в малосемейках (там такой коридор длинный, много дверей). Наша квартира находилась немного вглубь.
Так вот. Выходим из лифта, идем в квартиру. А в другой стороне у окна мужик стоит. Я смотрю на него, оторваться не могу. Что-то в нем странное было. А родители в это время дверь открывали. И вижу, что пошел он в нашу сторону. Чувствую такой ужас и начинаю запихивать родителей быстрей домой. Как только вошли, сразу дверь закрыла. Смотрю в глазок: мужик стоит. У меня уже паника. Стою, держу дверь. Чувствую, что он ее толкать начинает! У меня такой ужас, что я даже сказать ничего не могла. Постоял он у двери еще минуту и побежал (я за ним в глазок так и наблюдала).
А потом подхожу к маме, говорю, что мужик чуть за нами не вошел. Она не поверила. И до сих пор не верит. Говорит, я бы заметила. Но не приснилось же мне это!
***
Мы с сестрой были маленькие. С нами жила еще бабушка, дедушка некоторой время назад умер. Мы жили в трехкомнатной квартире. История случилась в спальне, за большой комнатой. У нас там стояло три кровати, две больших, одна маленькая буквой П.
Мы с сестрой сидели на большой, напротив входа, бабушка подальше на другой кровати. Родители были тоже дома, на кухне. Вдруг открылась дверь, и вошла женщина, по обличью как Снежная королева. Мы так испугались! (Пишу, у самой мороз продирает) Залезли под одеяло и орем что есть силы, визгом визжим. А женщина прошла к бабушке, села рядом с ней и беседуют.
Потом бабушка говорит — вылезайте. Никого уже не было. Кстати, сестра добавляет подробности, хоть и младшая. Я не все помню. Спросили у бабушки, кто это. Отвечает — моя смерть приходила, только никому не говорите.
А родители никого и не видели, там никто не проходил. Рассказали, когда уже взрослые были.
***
Я была мелкая, лет 7 наверное. Гостила у бабушки.
У нее в подполе есть маленькая дырка, специально сделана для кошки, чтобы не открывать ей каждый раз дверь кошка через такое же маленькое отверстие пролазила на улице, проходила в подполе и выпрыгивала уже в доме.
И вот как-то, уже утро. Все стали, бабушка с мамой кушать готовят, папа и дедушка смотрят телевизор, кот лежит возле печки. Я играла, и мне всегда было интересно, что это за дырка в полу, родители все шутили, что там другой мир. А я подойду и смотрю туда аккуратненько, но там темно и не видно ничего. И вот подошла и в этот раз, приближаюсь к отверстию, и в этот момент оттуда появляется рука и хватает мою руку, я стала кричать.
Родители напугались, не поняли, что случилось, рука сразу отпустила и обратно в подпол. Ни кто из моих этого сделать не мог, во-первых потому что все были рядом, а во-вторых, чтобы залезть в подпол надо убрать половичок и поднять за кольцо дверцу. Т.е. по скорости это не могли быть мои близкие. Другого входа туда нет, кроме через дом.
Я перестала даже смотреть туда, боялась, что рука снова покажется и даже сейчас, когда приезжаю, иногда с опаской прохожу, а то мало ли.
***
Все лето я проводила у бабушке в деревне. Много чего наслушалась, а вот увидеть довелось только однажды: стоим мы веселой компанией после закрытия клуба, болтаем, смеемся, дурачимся. Клуб закрывался в 23.30. Тут один парнишка и говорит: «Вы слыхали, Васёна помирать собралась, да не кто к ней близко не подходит» (Васена считалась ведьмой, а лет уж ей было под 100). И только он это проговаривает, как под фонарем недалеко проходит голая молодая женщина. Ну для деревни это вообще нонсенс, мальчишки свистеть стали, кто смотреть побежал. Только эта женщина вблизи Васеной оказалась, старой и дряхлой, небрежно одетой, просила руку ей дать да до дому довести. Мы кто куда врассыпную, а она к нам ручищи тянет, поймать пытается. Дня через два умерла, бедолага, крышу прорубали.
Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
Я когда только начинала жить со своим мужем, у меня произошел случай, после которого я даже сходила к психиатру...
Жили тогда в доме мужа. В этом доме несколько лет до этого умерла его бабушка. И я всегда боялась там спать одна! И вот как-то проснулась ночью и вижу что в комнате напротив (комнаты смежные) сидит муж и курит (имелась когда-то такая привычка). Вижу его очень отчетливо. Огонек от сигареты мигает, дымок...
Ну, я посмотрела и решила на другой бок перевернуться... Переворачиваюсь, а там муж спит. Как я кричала! Потом долго не могла уснуть.
*** читать дальше Странных явлений в жизни было множество (да что там, они меня постоянно сопровождали до определённого момента), но самый яркий случай произошёл в студенческие годы.
Жил я тогда, как и многие иногородние, в общаге, в комнате на седьмом этаже, но всё свободное время проводил у друзей на четвёртом. У меня и ключ от их комнаты был. А тут, в самом начале моего пятого курса, попались они на пьянке и выселили их полным составом. А заодно и меня в другую комнату, и так перенаселённую, переместить попытались, и решил я тогда в знак солидарности (а также чтобы учебой, наконец, заняться: пятый курс всё-таки!) тоже на квартиру съехать. А на время поисков оной договорился с комендантом, что поживу один в опустевшей комнате моих друзей. На том и порешили.
И вот, когда отведённые мне на поиск съёмного жилья две недели почти подошли к концу, а с квартирой всё никак не ладилось, проснулся я среди ночи от странного ощущения. А именно: на меня как будто камень положили, даже дышалось тяжело, как придавленному. Ну да ничего, полежал немного, отдышался, вроде полегче стало. И тут новая странность: явный скрип пружин слышу, от противоположной стены, где двухъярусная кровать без матрасов и одеял стояла. Как будто кто-то сел на неё и методично так раскачивается: скрип-скрип, скрип-скрип... И как-то жутковато мне стало, не по себе, а тут ещё телефон нажимаю время посмотреть, а там 3:31, самое, блин, подходящее для всяких страшилок.
Спать сразу резко расхотелось. Поднимаюсь с кровати — скрипы утихли. Уже хорошо. Делать нечего: включил свет, нашёл какую-то книжку, сижу на кровати, читаю, лицом к окну повернувшись, и боковым зрением наблюдаю в оконном отражении, как за моей спиной бесшумно распахиваются дверцы шкафа... А не помню я, как у окна оказался, вот просто только что сидел, читал, а теперь стою у другой стены и на шкаф этот открытый пялюсь. Постоял-постоял, подумал, потом закрыл дверцы, включил тихонько радиоприёмник (всё веселей как-то) и решил себе кофе приготовить, раз уж всё равно не спать. Пошёл на кухню, набрал воды в чайник, зажёг газ... И тут из комнаты ЗАОРАЛА музыка... Когда вернулся, ручка громкости была выкручена на максимум.
Не помню, как досидел до утра, а утром в институте рассказал о ночных приключениях одногруппникам. Они как-то сразу поверили, видимо, выражение морды лица соответствовало, и попросили пересказать историю преподавательнице, которая всякой мистикой как раз очень увлекалась. А она объяснила, что это, видимо, меня домовой выгонял. А когда узнала, что комната чужая, и вовсе уверенно заявила, что всё правильно — я чужое место занимаю, куда должны другие люди заселиться, вот он и недоволен. Так оно, наверное, и было, тем более что подходящая квартира нашлась практически в тот же день, а я в процессе переселения ещё пару раз ночевал в той комнате, и никакие невидимки меня больше не донимали.
***
Я сегодня страху натерпелась, жуть просто.
Дети в садике, я поставила тефтели в духовку, а сама решила принять ванную. Поставила себе будильник на мобильном на 15-45, чтобы ужин не подгорел. А то я в ванной теряю счет времени, могу очень долго сидеть. Ну, значит, почти искупалась, намылилась гелем для душа... Вдруг слышу, как ручку в ванной кто-то повернуть пытается, как будто ребенок крутит, а открыть не может (у нас ручки крутящиеся такие, закрыться можно, нажав на кнопочку в центре круга) Я подумала, что на автомате закрыла на замок, хотя когда детей дома нет, так не делаю. Думаю, наверное, муж с работы пришел, чего это он так рано.
Позвала мужа, в ответ естественно тишина... Тут как-то не по себе стало. И тут дверь открывается нараспашку и ударяется об стену! Такое ощущение, что ее кто-то дернул сильно.
Я заверещала, выскочила из ванной, не успев смыть с себя пену. Обернулась в полотенец и пошла искать мужа. Думала, что он прикольнулся, хотя это и не в его духе. Прошла по комнатам и никого естественно не обнаружила. Входная дверь была закрыта на два оборота.
Пошла на кухню, посмотрела время. 15-45. Думаю, почему же будильник не звенит. Оказывается, перепутала время и поставила его на 13-45.
О том, как я смывала с себя гель, это отдельная история Было страшно в ванную зайти. Теперь точно когда одна дома буду, купаться никогда не стану. Во второй раз у меня просто сердце остановится.
***
Живу в городе. Город не совсем маленький (около 800 тыс. население). Квартира на 7 этаже 9-этажки. Это прелюдия. И небольшое пояснение: кошка у меня окотилась, 2 котенка. Через неделю раздавать собирались.
Так вот сама история. Мама-кошка и 2 сыночка спят на диванчике. Муж собирает вещи и гостинцы (собрался проведать родителей в другой области живущих). Так получилось, что встряхнул полиэтиленовый пакет, в который собирался что-то упаковать. Мешок неожиданно громко зашуршал. Один из котят напугался чересчур сильно и ломанулся с диванчика в сторону прихожей и туалета. И исчез.
Мы, занятые сбором мужа как-то отвлеклись на несколько минут. Потом я решила взять испуганного котенка на руки, успокоить, пожалеть. Но, ... Котика не было нигде. С учетом того, что мы были с мужем вдвоем (из людей), никто к нам не заходил и от нас не выходил (входная дверь и окна были закрыты, то котик выскочить из квартиры или вылететь в окно физически не мог).
Мы обыскали всю квартиру, отодвинули всю мебель, холодильник, плиту, вытряхнули и перебрали все ящики и полки, в которые могло залезть животное. Просмотрели с фонарем под ванной, заглянули в каждую щель. Вытряхивали с полок и ящиков все белье, одежду и прочее. Квартира не большая, 1-комнатная. Мебели не много (только самое необходимое). И за батареями тоже. Не мяукал. Мы еще удивлялись — если котенок застрял где, то должен был пищать, скрежетать (производить звуки), пытаясь выбраться. Ничего... Тишина...
Странно, что даже кошка-мама его почти не искала. Отдали новым хозяевам второго котика, так маманя вечером растревоженная ходила. Нервничала. А за несколько дней после исчезновения первого котика кошка ходила спокойная. Только иногда как-то странно всматривалась в пространство. И нам жутко становилось. До сих пор гадаем — куда мог исчезнуть котенок, которому 1 месяц и 10 дней от роду. Может, кто знает?
***
Мама рассказывала. Было это в послевоенное время. Её родители погибли еще в голодомор. Осталась она круглой сиротой. И вот после войны случайно нашелся её родной дядька. Поехала она к нему. У них с женой не было своих детей, воспитывали двух сирот. Обрадовались маме сильно, а дядька вообще плакал, что, мол, своя кровинка так настрадалась.
Но тут совпало, что им нужно было ехать в соседнее село, то ли на свадьбу, то ли на крестины. Звали и маму с собой, но ей неудобно было ехать, и они пообещали утром вернуться.
Когда настала ночь, мама потушила керосинку и легла на печи. Светила полная луна и вдруг по хате стал ходить огромный кот (не было котов у них). Смотрел на маму и скалился. Но дальше был настоящий ужас. Сама по себе отворилась дверь в сени, поперек двери была перекладина. На этой перекладине висела за шею странная кукла. Тяжело вздыхала, и глаза её открывались и закрывались в такт вздохов.
Это было до тех пор, пока не закричали петухи. Вдруг все исчезло. Дверь в сени закрыта, никаких котов. Мама выбежала на улицу. Соседка выгоняла корову и по маминому виду сразу все поняла, ещё сказала: «Зря я тебя к себе на ночь не позвала».
Утром приехали дядька с женой. Жена заходилась по хозяйству, стала готовить кушать, а дядька пошел в сарай что-то мастерить. Затем жена дяди попросила маму позвать его кушать. Мама зашла в сарай, на перекладине в петле висел дядя.
Он был очень добрым, сердечным человеком, очень любил семью. Как такое могло произойти — объяснить не смог никто.
***
Мой муж вдовец. Жена умерла от рака. Один раз у нас зашел разговор о ней, он сказал, что жена ночью всегда держала рукой, а я никогда не дотрагиваюсь. В одну из ночей я проснулась ночью в туалет. Легла обратно, вспомнила про наш разговор и решила его обнять. Поворачиваюсь, вижу, его буквально обвила ногами и руками ОНА, это я сразу поняла.
Она была вся чёрная, только глаза как у кошки, она смотрела мне прямо в глаза и говорила без слов примерно: «Не трогай его он мой, я его держу!»
Мне странно стало, что она повторила его слово «держу». Я повернулась, прочитала про себя Отче наш и уснула. Утром я ему об этом рассказала. Он сказал, что это мои фантазии, а через месяц умер.
***
А я позавчера на ночь решила Библию почитать. Вообще крайне редко я это делаю, а тут надо было на очень важный для себя вопрос ответ найти... Стала зачитывать мужу вслух выдержки из Евангелия от Матфея. И вдруг... где-то в темном коридоре (уже полночь почти!) как польется вода! А потом шорох и возня. Даже мой муж, «горячий финский парень», встрепенулся и, запинаясь, говорит: «Ч-что это?!» Пошли вместе смотреть — может, соседи залили или что-то в этом роде. Абсолютно ничего. Вернулись в комнату, стали опять Библию читать. И опять то же самое. А потом сама по себе пару раз взвыла детская говорящая книжка, которая на шкафу лежала... Страшно... Кто это у меня в квартире так на Библию может реагировать?
***
Это произошло с моей мамой 38 лет назад. А рассказала она мне об этом 8 лет назад — боялась, что отправят лечиться, 30 лет молчала.
Когда родители поженились, жили у родителей папы. Тогда только родился мой брат. Ночью мама встала кормить его, а когда хотела лечь обратно, ее место было занято папой, развалился на всю кровать. Мама попросила подвинуться, но отец дрых и не реагировал. Она стала толкать папу, а потом вслух ругнулась. Сказала: «Черт!». Говорит: «Сказала, и стало не по себе. Слишком много эмоций вложила».
И тут же мама увидела, что возле закрытой двери стоит мужчина. Высокий, одет в черный костюм и белую рубашку с галстуком. Лицо симпатичное, но на голове рога, а вместо ног копыта. Он молча смотрел на маму, потом повернулся к ней спиной, внизу которой был длинный хвост, шагнул за печку и исчез.
***
Реальная история, произошедшая со мной. До сих пор не понимаю, что это было.
Мы снимали дом у одной женщины. Мне сразу показалось странным ее поведение: она явно боялась оставаться одна в этом доме, даже на минуту, и это днем! Но жилищный вопрос перевесил все остальные, я решила не заморачиваться и осталась жить в этом доме. Странности начались где-то через 2 недели. Каждую ночь я слышала плач ребенка, хотя мой ребенок в это время спал!!!! Я убеждала себя, что это просто мои фантазии, мне кажется, я загоняюсь...
Так прошло 3 месяца. Потом ситуация стала меняться. Мой малыш начал играть как бы с «лялечкой», все время показывал мне в пустоту «Мама, там лялька», причем было реальное ощущение, что он КОГО-ТО ВИДИТ. Я была в шоке, никогда не страдала верой в потустороннее, но тут, как говорится, против фактов не попрешь... Однажды, проснувшись ночью, я услышала из кухни детский смех и какую то мелодию. Я встала и пошла на звук.
Прежде чем описать, что было дальше, я проинформирую — я абсолютно вменяема, не страдаю галлюцинациями и не принимаю наркотики. Итак, когда я вышла на кухню, то увидела там маленькую девочку лет двух-трех, в светлой ночной рубашке, со светлыми волосами до плеч. Я до сих пор не знаю, что побудило меня сделать то, что сделала. Я села на корточки возле двери, протянула руки к этой девочке и сказала: «Иди сюда, я тебя покачаю». В этот момент она исчезла.
С той ночи странности прекратились, но все равно при первой же возможности я сняла другое жилье. Часто вспоминаю об этой истории, интересно, кто была эта девочка, чего она хотела, знала ли о ней хозяйка дома?.. У меня нет ответов на эти вопросы.
***
У знакомой был случай. После смерти отца она сделала в квартире ремонт. Причем особо долго возилась с потолком — смывала старую побелку, шпатлевала, выравнивала, белила заново. Получилось неплохо. Буквально через несколько дней на свежепобеленном ровном потолке появилась отчетливая кривоватая пятиконечная звезда. ПРОЦАРАПАННАЯ. Причем довольно большая и полосы широкие, около сантиметра шириной. А вся звезда примерно сантиметров 30.
Живут они вдвоем с матерью. Обе в здравом уме и трезвой памяти. Царапать недавно побеленный потолок не будут. Никаких гостей после похорон и поминок не было. Звезду я видела своими глазами. До сих пор гадаем, что это было.
***
У нас соседний микрорайон построен лет 25-30 назад на старом деревенском кладбище. Когда-то там была деревня, при строительстве нового района ее снесли и на ее месте сейчас действующее кладбище. А на бывшем деревенском погосте стоят теперь жилые дома. Знакомые рассказывали — звуки, шорохи разные, шаги слышались в новой квартире с самого первого дня.
Часто было не по себе, жутковато как-то. Старались не обращать внимания, позвали священника, освятили квартиру. Буквально через пару дней все началось снова. Но в один, далеко не прекрасный вечер, глава семьи Павел едва не поседел от ужаса. Жена, уложив трехлетнего сына спать, возилась на кухне. Паша смотрел в комнате телевизор. Боковым зрением заметил какое-то движение в углу, где недавно играл сынишка. От увиденного волосы встали дыбом — брошенные ребенком игрушки шевелились, перемещались по полу, будто продолжая прерванную игру...
Квартиру они продали. Живут в соседнем районе, все замечательно, сын уже школу заканчивает. Вроде ни с чем потусторонним больше не сталкивались. Так что с энергетикой подобных мест не все так просто.
***
Мне подружка рассказывала, давно уже. Лет пятнадцать назад, в школе еще учились мы, шла она ночью в туалет через зал. А на пути в темноте папа ее сидит на корточках и пальцем ковер ковыряет. Она его спрашивает — пап, ты чего? Подошла, подергала его за плечо, а он молчит, не оборачивается и продолжает ковырять ковер. На обратном пути опять она мимо него прошла. Видимо, сонная была она, даже удивиться не подумала.
Только утром вспомнила, что папа в ночную смену работал, и дома его не было. Как и других родственников мужского пола. У меня и тогда и сейчас мурашки от этой истории.
***
Жили мы со свекровью дружно. Она была врачом, очень хорошим. Как-то я долго одно время болела. Слабость, покашливание, температуры нет. Звонит свекровь, беседуем о детях наших. Я во время беседы прикашливаю. Она вдруг говорит — у тебя прикорневое воспаление легких. Я очень удивилась. Отвечаю, что температуры нет. Короче, она все бросает и через полчаса приходит к нам. Слушает меня через свою слушалку, стучит по спине и говорит: — Не спорь со мной. Одевайся, поехали на рентген.
Сделали снимки. И правда, у меня пневмония. Именно такая, как она сказала. Заставила меня лечь в больницу, лично пролечила меня. И через непродолжительное время она сама скоропостижно умирает от инфаркта.
Очень мы горевали по ней. И я почему-то все вспоминала, как она, незадолго до своей кончины, меня спросила:
— Как ты думаешь? Есть что-то после смерти?
Однажды после ванны захотелось мне прилечь. Легла, и вдруг приоткрылась балконная дверь. Я еще удивилась, она просто без усилия не открывается. Сквозняка не было точно. Я за этим следила, боясь снова заболеть. Потянуло сильной прохладой. Надо бы встать, прикрыть дверь, а не хочется. Не сплю, а вставать не хочется, устала на даче очень. Только что вылечилась, если не закрыть дверь, опять заболею.
И вдруг подумала:
-Интересно, а на самом деле есть тот свет или нет?
И мысленно обратилась к умершей свекрови:
— Мам, если ты меня слышишь, закрой дверь на балкон, а то меня продует. Тебя нет, лечить некому будет.
И дверь тут же закрылась! Думаю, показалось что ли? Повторила:
-Мам, если ты меня слышишь, открой дверь.
Дверь открылась!
Представляете?! Собрались на другой день, и в церковь. Свечи поставили за упокой.
***
У нас был случай. На годовщину отца решили не звать никого, а скромно помянуть. Мать не хотела, чтобы поминки превратились в заурядную пьянку.
Сидим за столом на кухне. Мать поставила фотографию отца на стол, причём, чтобы поднять её повыше, подложила под неё торчком записную книжку, прислонила к стене. Налили стопку с водкой, кусочек чёрного хлеба. Всё как положено. Разговариваем, вспоминаем.
Уже вечер, решили уже всё прибирать. Я и говорю, что надо стопку отнести на тумбочку в отцову комнату, пусть там постоит, пока сама не испарится. Мать у меня очень рациональная, не очень верит во все эти обычаи. Говорит так легкомысленно: «Да зачем убирать, я сама сейчас и выпью».
Только она это сказала, записная книжка вдруг ни с того ни с сего поползла краем по столу и опрокинула отцову стопку. Фотография упала, а водка вся вылилась до последней капли. (Надо сказать, что стопка круглая как бочонок и опрокинуть её почти невозможно).
У вас когда-нибудь шевелились волосы на голове? Тогда я это впервые испытала. Мало того, всё тело было покрыто мурашками от ужаса. Я минут пять не могла ничего выговорить. Муж и мать тоже сидели в шоке. Как будто отец сказал с того света: «Вот на тебе! Выпьешь ты мою водку, как же!»
Как после этого не верить в мистику!
***
Я вчера столкнулась с чем то странным.
Уже за полночь, сидим с моим дорогим, смотрим «Гардемаринов», и слышим, что во дворе кто-то качается на качелях.
Третий этаж, окна выходят на площадку и, по случаю жары, открыты настежь. Качели наши скрипят омерзительно, звук этот знаком до слез — моя малая их обожает, а до механизма, чтоб смазать, не добраться.
Через пару минут мне стало интересно: кто это у нас в детство впал — думается, детей в это время на улице не бывает.
Подхожу к окну — качели пустые, но активно качаются. Зову своего, выходим на балкон, вся площадка отчетливо видна (небо ясное, луна-полная), качели пустые, но продолжают качаться, увеличивая амплитуду. Беру мощный фонарь, направляю луч на качели — еще несколько «вперед-назад», рывок как будто кто-то спрыгнул, и качели начинают останавливаться.
Какого-то местного духа спугнула
***
Вспомнилось. Когда то давно жили в тайге. И вот пришли в гости проходящие охотники. Мужики светскую беседу ведут, я на стол накрываю. Нас трое, их двое, а я накрываю стол на шестерых. Когда заметила, стала вслух удивляться, почему еще одного человека посчитала.
И вот после этого охотники рассказали, что на лодке остановились в одном месте,— заинтересовала куча хвороста. Оказалось, что медведь задрал человека и завалил его валежником, из-под хвороста торчала нога в обгрызенном сапоге. Вот поэтому они и выезжали в город, прихватив сапог, — чтобы сообщить куда положено, заказать авиацию для вывоза трупа и собрать бригаду для отстрела медведя-людоеда.
Вот вместе с сапогом, наверно, и неупокоенная душа увязалась.
***
Мы как-то снимали квартиру с мужем и трехлетней дочкой у мужчины. Все было нормально первые полгода. Жили себе спокойно. И как-то в один из зимних холодных вечеров посадила я дочь в ванную, дала ей игрушки детские, а сама по дому что-то делала, периодически за ней приглядывая. И тут она как вскрикнет. Я в ванную, она сидит, плачет, а по спинке кровь бежит. Посмотрела, ранка, как будто кто-то поцарапал. Спрашиваю, что случилось, а она пальцем в дверной проем показывает и говорит: «Эта тетя меня обидела». Естественно, тети никакой не было, мы были одни. Жутко стало, но я как-то об этом быстро забыла.
Через два дня стою я в ванной, заходит дочь и спрашивает, указывая пальчиком в ванну: «Мама, кто эта тетя?» Я спрашиваю: «Какая тетя?». «Вот эта» — отвечает и смотрит в ванну. «Вот же она сидит, ты не видишь что ли?». У меня холодный пот, волосы дыбом, я готова была в чем была вылететь из квартиры и бежать! А дочь стоит и смотрит в ванну и как будто осмысленно на кого-то! Я со свечкой по всей квартире кинулась читать молитвы в каждом углу! Успокоилась, легли спать, а рано утром ребенок подходит в угол комнаты и предлагает какой-то тете конфетку!
В этот день пришел хозяин квартиры за оплатой, я его спросила, кто здесь жил до этого? И он мне рассказал, что в этой квартире умерли его жена и мать с разницей в 2 года, и для обеих смертным одром была кровать, на которой спит моя дочь! Надо ли говорить, что мы вскоре съехали оттуда?
***
Моя знакомая живёт в доме дореволюционной постройки. Ещё прадед-купец его строил. Однажды вернулась из магазина, видит в комнате мужичка в тулупе. Он маленький, бородатый, кружится вокруг себя, словно танцует.
Знакомая спросила его: — К худу или к добру?
На что он пропел:— А ты ребёнка потеряешь, ты ребёнка потеряешь!!!
И сразу исчез.
Долгое время знакомая тревожилась за своих детей, встречала их со школы, не отпускала далеко от себя. Спустя год старший сын уехал жить в другой город, к своему отцу. Навещает мать крайне редко, так что можно сказать, ребёнка она потеряла.
***
Я долго не писала об этом, считала, что это моё личное. На днях подумала — я же вас читаю, вы же тоже делитесь.
Маме 26 июня 2 года будет, как ее нет. Я вспоминаю, как за неделю до этого мы на пляж ездили (никто не болел и умирать вовсе не собирался). Я увидела золотые ниточки у мамы от головы прямо в небо. У меня глаза квадратные, я попятилась, назад, села на покрывало. Глаз не оторвать. Я вижу, что мама смотрит на меня. Я единственное смогла сказать: НИ ФИГААА СЕЕБЕЕЕ! Мама спросила, что, я ей сказала не двигаться, я ещё посмотрю. Мама сказала: «Может, я скоро умру?». Мамочка, как же ты была права
Мама первый раз в обморок упала на кресле, я скорую вызвала, не человеческим голосом орала. А мама с блаженным выражением лица повторяла: «Мама, мама, мама...», как будто и впрямь видит. Тогда я стала орать: «Баб, уходи от сюда, оставь её мне, уходииии!!!!» Скорая инсульт не распознала, мама пришла в себя при них. Вечером всё повторилось и уже навсегда.
***
Было много лет назад. Умерла моя 91— летняя бабушка. После кремации мы привезли урну с прахом домой и поставили ее в кладовку для дальнейшего захоронения в другом городе (это ее просьба была). Сразу отвезти не получилось, и она стояла там несколько дней.
И в течение этого времени в доме произошло много чего-то необъяснимого... По ночам мама слышала какие-то стоны, всхлипы, вздохи, которых раньше никогда не было, я все время ощущала чей-то взгляд (укоряющий) днем. У нас все валилось из рук, и атмосфера в доме стала нервно-напряженная. Дошло до того, что мимо кладовки мы боялись пройти и ночью даже в туалет не ходили... Мы все понимали — душа неупокоенная мается и когда отец, наконец, урну увез и захоронил, все изменилось и у нас. Бабуля! Прости нас, наверно мы что-то сделали неправильно!
***
Мама рассказала три дня назад. У нас поздно ложатся, в том числе и дети-школьники. К полуночи лишь относительно тихо. И сама деревня тихая. Только сверчки сейчас, да редкая собака залает. Птицы ночные уже перестали петь, к осени готовятся. Дальше с маминых слов.
— Проснулась от того, что кто-то стучал во вторую дверь коридора (первая у нас деревянная и на засов закрывается, вторая современная металлическая). Стук не был сильным, и стучали будто бы раскрытой ладонью. Подумала, что кто-то из старших детей выскочил без спроса на улицу, а дед после курения закрыл дверь на ключ. Но на часах было почти 2 ночи, в доме тишина — все спали. Спросила «кто там?». Стук на время прекратился. Потом детский голос произнес: «Это я... пустите». Дворовая собака и две комнатные собачки молчали. Еще раз спросила «кто там?». Стук прекратился совсем.
У меня очень рациональная мама, видениями не страдает. Рассказывала весьма тревожно. Надо знать наше семейство, особенно маму — ни в кого/что не верит, никого не боится, поэтому обычной реакцией для нее было бы встать с кровати с вопросом «а это что за хрень?» и взять хороший дубец, но вот так. Говорит, что очень естественное и явное событие было. И не спала она.
Такие дела.
***
Сижу вечером с ребенком годовалым, смотрю передачу про всякие перемещения в пространстве. Про себя хихикаю над тем, что люди верят во всякие там полеты предметов и людей.
Перевожу взгляд на детскую книгу, лежащую на полу, и, сосредоточившись, приказываю ей перевернуться, совершенно не веря в удачный исход эксперимента. И в этот момент книга встает на корешок, постояв на нем несколько секунд, переворачивается на другую сторону.
Сказать, что я испугалась — не сказать ничего — меня трясло от ужаса.
***
В моей жизни в этом году случилось две беды. Умерла бабушка, папина мама. Прошел месяц и умирает вторая бабушка, мамина мама. А ведь не прошло и сорока дней.
У маминой бабушки был кот, кормить его никто не захотел и я забрала его к себе в город из деревни. Кот вел себя тихо и скромно. Ровно до того дня когда бабушка (мамина мама) пришла ко мне во сне и держала меня крепко за обе руки. Я очень сильно испугалась.
Где-то дня через 2 просыпаюсь я среди ночи, открываю глаза и понимаю, что прямо надо мной что-то нависло. Оно напоминало белое облако и было очень близко ко мне, если б протянула руку достала бы. Я резко села, сон как рукой сняло, оцепенение какое-то. И будто увидев, что я проснулась, оно отскочило под потолок, немного замерло и медленно передвинулось в дальний угол комнаты. И с минуту где-то двигалось из угла в угол. И когда оно было над углом, где стоял аквариум с морской свинкой, свинка начинала бегать и свистеть.
Я еле-еле дотянулась до телефона и посветила им, в свете ничего не было. А когда подсветка телефона выключилась, оно было на том самом месте. И в эту минуту в комнату на шум пришел тот самый бабушкин кот. И тогда это облако исчезло. Что это было, не знаю, и почему испугалось кота — тоже. Но вот теперь сплю ночами со светом и кота у себя в комнате запираю. Вот написала, и стало как-то легче, ведь рассказать никому не могу, скажут ведь что сумасшедшая.
***
В начале 80-х умер дедушка, и бабушка решила продать дом и переселиться из Сибири в среднюю полосу России. Здесь у неё жил брат, да и папа с мамой тоже собирались вскоре переезжать сюда. Как только я закончу школу.
Позади 9-й класс, начались каникулы. В том городе, из которого уехала бабуля, я проводила почти каждое лето. Вот и в то последнее лето детства решила побывать там несколько дней — благо было, где остановиться. Крёстные мои там остались, да и подружек — хоть отбавляй. Гостила у крёстного — они жили по соседству с нашим бывшим домом и уже успели сблизиться с новыми хозяевами. Повели меня туда на некогда родной дом посмотреть и с соседями познакомить.
Пока все что-то на кухне суетились, я заглянула в «свою» комнату, подошла к окну и распахнула занавески. Вид из «моего» окна был на калитку, которая открылась, и в неё вошла... моя бабушка, живущая уже за 3,5 тысячи километров. В неизменном светлом платочке на голове, цветастом платьице, чуть согбенная (она ещё была относительно молодая, когда её скрутил радикулит — так и прожила с ним до 98-ми лет) — быстро засеменила к крыльцу своей суетливой лёгкой походкой.
Не помню, что почувствовала, и что пронеслось в тот миг у меня в голове, но я на автопилоте рванула в сени и резко распахнула дверь. На крыльце никого не было. Как и в огороде, и на улице. За мной выскочили переполошённые хозяева и мой крёстный: что случилось? Как могла, сбивчиво и, волнуясь, рассказала им про увиденное. Не знаю — поверили они мне или нет, но почему-то не особо удивились.
Предположили только, что я с кем-то перепутала свою бабушку. Пусть так, но тогда КУДА подевалась женщина, которая вошла в калитку? Её я видела ЯВНО. Выйти обратно она бы не успела физически — расстояние от комнаты, из окна которой я её увидела, до крыльца было гораздо меньшим, нежели от калитки — и через частокол я бы всё равно заметила чью-то фигуру. Да и бабушка это была — я 100% уверена! Ну, или её фантом.
Так и осталась эта история для меня загадкой — более тридцати лет уже прошло.
***
У моего знакомого отец самоубился в сарае под собственной квартирой. И стал приходить. В окно стучал ночью, на стекле следы ладони, снег под окном — ровный совершенно... Ну, это-то я со слов его жены знаю.
Однажды, чудным летним днем, зашла я к ней в гости. Сидим, общаемся, напротив нас — как раз дверь в маленькую комнату, что над их сарайкой. И вижу я — выходит оттуда мужчина, очень четко его разглядела. Вышел, подошел к жене, наклонился, в щеку её поцеловал. Она в это время замерла — просто разговор на полуслове прервала и словно окаменела. Смотрит вперед стеклянными глазами, не шевелится.
А потом мужчина ко мне повернулся и в глаза посмотрел — я сразу все молитвы вспомнила, все приемы защиты... Волосы по всему телу от ужаса дыбом стали...
Он отвернулся и опять в комнатку ушел, а жена его как ни в чем не бывало разговор продолжает...
Как я из этой квартиры вылетела — сама не помню, и трясло полдня, хоть и жара на улице была. Потом стала парней расспрашивать, как выглядел тот мужчина — оказалось в точности так, как я его описывала, хоть и не видела его ни разу.
Больше я туда в гости не ходила.
***
А у нас много в районе проклятых мест... Жуть, конечно, да верится с трудом... Есть такая у нас дорога — название у неё «дорога смерти»... Все аварии (в неделю аварий 10 точно!) всегда со смертельным исходом! И только бы это...
Однажды едем с дядей по этой трассе ночью... уже от этого страшно... пробирает до костей... Туман еще был — жутко до безумия... И тут... идут по обочине мужчина и женщина и беседуют. Я дяде говорю — и как им ночью не страшно? далеко от ближайшей деревни ушли...
А дядя в ответ: «а что им... они ж мертвые...»
Я: «как — мертвые?»
Дядя: "Ты что, не знаешь? Много такого было... вот обернись теперь... (мы их проехали).
Оборачиваюсь... а сзади никого... я потом неделю не могла спокойно спать... те двое снились.
***
Муж моей сестры никогда не верил во всю эту мистику... Умерла у него бабушка, которая любила его больше все внуков, и до 40 дней она к нему несколько раз приходила. Бабушка была очень толстая, и из-за этого страдала одышкой. И вот после того как она умерла, Сашка рассказывает: спим ночью, и вдруг на кресло, которое рядом с кроватью, как будто кто то садится, и громко дышит, точь в точь как его бабушка... Он говорит: боялся встать и свет включить... А комната темная, хоть глаз выколи... Прижался к жене, спрятался с головой под одеяло и трусил там... Потом догадался, когда ложился спать, зажимал в руке пульт от телевизора, типа бабуля придет, я сразу телик включу, чтобы светло было! Жуть в общем... после 40 дней все кончилось.
***
Два года назад погиб один мой хороший друг. Получилось так, что разминулись, он уехал до конечной — проспал остановку (нужно было выходить на сл.). В нетрезвом состоянии пошел обратно домой по путям. Сбило его поездом. В два часа ночи у него в квартире раздался звонок, его бабушка открывать, спросила «Кто?» — нет ответа, ещё раз спросила — молчание, открыла дверь — а там никого. Позже следствие установило, что в этот момент его и сбило поездом...
***
Звонила мне тетя, которую я не видела месяца три. Спрашивает, как дела, почему на похороны дяди не приехала. Я ей коротко объясняю и говорю, что сейчас разговаривать долго не могу, перезвоню на днях. Слышимость была отвратительная, в трубке ужасно шипело, голос тети был как бы издалека. Через неделю звоню ей, а мне племянница отвечает, что они тетю уж как месяц похоронили. Я — в шоке. Рассказываю про звонок... Племянница тактично молчит, я чувствую себя идиоткой(((.
***
Мне однажды девочка на остановке сказала, что ко мне придет чужая женщина и потребует деньги, а иначе она накликает несчастия... и девочка добавила — возьми веник и стукни им по голове старухе... Я посмеялась... через месяц звонок в дверь — стоит старуха в сером тулупе и говорит:
— Дай бабушке монеточку — я тебе любовь подарю сказочнуююю, а не дашь — проклятье обретешь...
Я схватила зонтик под рукой и как по голове стукну. Бабушка зыркнула на меня, заворчала и дальше пошла. Там соседке не повезло — у неё квартира сгорела и дача тоже, говорит, что отдала деньги старухе... вот так
***
А мама подружки рассказала историю:15 лет назад, когда ее сестра была беременна, то они хоронили дедушку, на похороны сестру не взяли, а вот на 9 день она пошла на кладбище, и, проходя мимо одной из могил, прочитала имя: Дарика. И она решила, что если родится дочь, то обязательно назовет дочь таким именем. И все 9 месяцев ей снился сон, что она приходит в детский сад, и на шкафчике своей дочери читает имя Дарика, но фамилия другая. Потом были сны, когда эта Дарика водила ее в лес, где показывала захоронения.
Когда родилась девочка, то ее назвали Лилией. В 5 лет Лиля угорела в доме у бабушки. И когда ее мать в очередной раз была на кладбище, она встретила женщину, с которой они вместе дошли до остановки, и та женщина сказала, что приходила к дочери, которая угорела в 5 лет, и девочку зовут Дарика. Получается, что, назвав не родившегося ребенка именем покойника, мать запрограммировала судьбу?
***
А мне соседка рассказывала — парня в деревне у них заживо похоронили. А он гармонистом был, так с гармошкой в гроб и положили. А он не умер, а летаргическим сном заснул. Сторожа на кладбище ночью слышат — музыка какая-то, и вроде из-под земли. Ближе подходят — из новой могилы. Хорошо, мужики не робкого десятка были — могилу раскопали, а он — жив. Проснулся от недостатка кислорода. Потом его мать два дня к «воскрешению» сына всей деревней готовили, прежде чем домой парень вернулся, а эти два дня он у сторожей в сторожке на кладбище жил.
***
Бабушка рассказывала... Хоронили ее внезапно умершую соседку. Опустили гроб, закопали. Вдруг слышат крики: «Выпустите, помогите». Бросились откапывать, но батюшка запретил, сказал, значит, Богу так было угодно.
***
Мне бабушка рассказывала такую историю. Она жила в городе Сурске, Пензенской области, и у них там в центре города было старое кладбище. И вот, очень умные власти решили его снести, и что-то там построить. Кладбище снесли, а на его месте возвели детский садик. Детки туда ходить боялись. Болели, плакали. Дочка бабушкиной знакомой плакала и жаловалась матери: «Мама, я туда не хочу. Там мальчик без ручки на качелях качается». Страшно, в общем. И власти — идиоты. Как можно что-то делать на крестах своих же предков?!
***
Когда моя подруга получила новую квартиру — совершенно новую, дом только-только сдали, и она заселилась одной из самых первых, то с ней был один любопытный случай.
Подруга осталась ночевать одна в этой квартире, ремонт в ванной только-только доделали, и как раз повесили новое зеркало. Подруга на радостях решила помыться в свеженькой ванной. Лежит в теплой воде, и вдруг замечает, что край шторки начинает потихоньку отодвигаться, будто его тянут рукой...
Подруга насторожилась, но особого значения не придала, задернула штору обратно, закончила мытье, стала причесываться у зеркала и в запотевшем стекле поймала взглядом отражение мужского лица, молодого, смуглого, с явно выраженными восточными чертами.
И в обморок она не хлопнулась, и не завизжала, и не побежала молиться-креститься-поститься да освящать помещение, а громко и строго сказала:
— Значит, так — квартира эта моя, я в ней хозяйка, и нечего меня пугать!
Призрак гастарбайтера с тех пор больше ее не беспокоил. Почему гастарбайтера — а подруга предположила, что, наверное, во время стройки дома произошел несчастный случай с кем-то из рабочих, и его лицо она видела в зеркале.
Приобрести жилплощадь Смирновы собирались давно. Редкие выходные обходились без того, чтобы чета не отправлялась на осмотр очередного варианта. Обычно это ни к чему не приводило. Но однажды, возвращаясь с работы, Алексей купил в киоске газету. В ней и нашлось то самое объявление. Оказалось, что трехкомнатную квартиру продавали за сумму, которую они без особых проблем могли себе позволить. Понятно: первый этаж, дому пятьдесят лет, окраина города – но даже с учетом всех обстоятельств сумма была слишком мала. Алексей не сомневался, что тут не обошлось без подвоха, и, прямо сказав об этом супруге, получил невозмутимый ответ, что за просмотр денег с них никто не возьмет, и ничего страшного не случится, если в ближайшую субботу они съездят по указанному адресу и увидят все своими глазами. Возражать Алексей не стал, жена сама договорилась обо всем по телефону. В субботу, когда они прибыли на место, оказалось, что квартира пустует уже почти восемь лет. Бывший жилец умер, а его последняя родственница, внучатая племянница, выходит замуж и уезжает за границу, а потому спешит продать то, что считает нужным – пусть и по столь низкой цене. Квартира представляла собой три разных размеров комнаты и кухню, соединенные длинным коридором, на одном конце которого находилась входная дверь, а на другом – совмещенный санузел. Внутри не было ничего, кроме пыли, ветхого шкафа, ванны с пожелтевшей эмалью и черного расстроенного пианино, занимавшего почти четверть самой маленькой комнаты. Стены покрывали выцветшие обои, на которых с трудом угадывался рисунок – цветы и витые орнаменты от пола до потолка. Обычная советская безвкусица. Алексея удивило то, как хорошо они держатся. Ему не удалось заметить ни одного отклеившегося уголка, ни одного пузыря, ни одного разошедшегося шва. Впрочем, тогда он только мельком обратил на это внимание. Агент без умолку болтала, расхваливая соседей и систему отопления, с которой, по ее словам, не было проблем уже несколько десятков лет, и вполне профессионально отвлекала клиентов от вдумчивого и тщательного осмотра объекта. Смирнову квартира не нравилась – она показалась ему тусклой и невыразительной, комнаты слишком маленькими, а потолки слишком высокими. Кроме того, он прекрасно понимал, что старый дом, хоть и способен был, по словам агента, простоять еще сто лет, таил в себе целый моток проблем. Трубы, кажущиеся незыблемыми, но способные потечь в любой момент, сгнившая проводка, неизвестно на какую глубину запрятанная в толстые стены, кривой пол, выстеленный трухлявыми скрипучими досками, и еще много такого, о чем ты не будешь иметь понятия до тех пор, пока оно не проявит себя. Но больше всего ему не понравилось то, что его жена, закончив осмотр, сказала с веселой улыбкой: – В самой маленькой можно сделать кабинет, а в средней будет детская. Ну, со временем. Ни разу еще она не строила таких планов. По крайней мере, не озвучивала их. В ответ Смирнов только хмыкнул и пожал плечами. На обратном пути они обсуждали достоинства и недостатки квартиры, и жена, как ни странно, не видела ни одной ложки дегтя, а только трехкомнатную бочку меда площадью в пятьдесят восемь квадратных метров. читать дальше– Ничего страшного, что не в центре, – щебетала она, поглаживая ладонью его плечо. – На самом деле, мне оттуда даже ближе до работы, а тебе почти никакой разницы. – Может быть, – неохотно соглашался Алексей. – Но ведь дом очень старый, хоть об этом подумай. Ему ж пятьдесят лет почти. Я уверен, раз в год эту квартиру соседи сверху заливают. Над ней целых три этажа, на каком-то из них нет-нет да и прорвет трубу, а в перекрытиях и стенах полным-полно уже всяких трещин и щелей. Насчет проводки я тоже переживаю… – Ну, Леш, ну, что ты, в самом деле! Неужели не видел, какие там обои? На них же ни пятнышка, ни пузырька нигде нет. Думаю, с тех пор как их поклеили – а это уже лет пятнадцать, если не больше, – по ним ничего не текло. И потолок чистый. А проводка – агент же сказала тебе, что она медная и хорошего качества. Хватит уже дуться, отличное место: и остановка недалеко, и супермаркет большой на соседней улице, и в то же время до парка всего десять минут ходу. Самое главное, окна не выходят на дорогу, я невероятно устала жить над бесконечным потоком машин и дышать их выхлопными газами. Вообще, район очень чистый, зеленый и спокойный. Что тебе не нравится? – Да все с районом в порядке, – пробормотал Смирнов. – Район действительно отличный. Но вот квартира мне как-то не особенно приглянулась. Не доверяю я ей. Да и возни с ней будет! – Не будет никакой возни! – супруга привстала на цыпочки и легонько поцеловала его в щеку. – Квартира-то практически жилая. Хоть сейчас въезжай. Само собой, «хоть сейчас въезжай» оказалось, мягко говоря, художественным преувеличением. Супруга не собиралась въезжать, пока в новоприобретенном обиталище не будут выровнены полы и потолки, настелен «приличный» линолеум, заменены плинтусы, обои и сантехника, установлены пластиковые окна и решены все возможные проблемы с водопроводом и электричеством. Как ожидалось, Смирнову предстояло разбираться со всем этим самостоятельно. Нельзя сказать, чтобы он не любил работать руками, однако от подобных ответственных дел всегда старался держаться в стороне. Была пятница, начало вечера. Алексей захватил с собой кое-какие инструменты и отпросился с работы чуть раньше, намереваясь плотно заняться квартирой. В выходные стоило наведаться в торговый центр, запастись нужными материалами. Ремонт похож на прыжок с парашютом – чем дольше его откладываешь, тем страшнее становится. Новое жилье действительно находилось недалеко от остановки, но путь пролегал по старой заросшей аллее, и за все время, пока Смирнов шел по ней, ему не попалось ни одного человека. Вокруг было сумрачно и прохладно. Вечерние тени разрастались, сливались в сплошные стены черноты, прятали в себе деревья, кусты, скамейки, урны и черт знает что еще. Работающий фонарь оказался только один, да и тот стоял над кучей перегруженных баков, не принося особой пользы. С грехом пополам, несколько раз болезненно споткнувшись, Смирнов все же добрался до нужного подъезда. Пару минут искал ключи и, когда, совсем отчаявшись, уже намеревался повернуть обратно, обнаружил их во внутреннем кармане куртки, куда давным-давно ничего не клал. Домофон противно заверещал, но согласился пустить его внутрь. Исцарапанная черная дверь с поблекшими цифрами номера над глазком тоже открылась без проблем. Алексей аккуратно запер ее изнутри, щелкнул выключателем. Он был один на один с пустой квартирой. Человек против четырех комнат и коридора, необитаемых уже целых восемь лет, с тех самых пор, как их предыдущий хозяин умер. Интересно, равнодушно подумал Смирнов, где это произошло. Ему почему-то ясно представилось, что в коридоре. Всего в паре метров от того места, где он сейчас стоял. Хозяин полз. Да, полз к телефону в прихожей, отчаянно цепляясь за остатки сознания, сраженный не то инсультом, не то сердечным приступом. Но какая, в самом деле, разница! За прошедшие годы отсюда выветрились и запах смерти, и запах жизни. Медленно, осторожно ступая, Алексей прошел по коридору. Скрипели и прогибались под ногами старые рассохшиеся доски, от этих звуков на душе становилось неспокойно. Пожалуй, проще и лучше всего будет постелить поверх досок толстую фанеру, а уже на нее укладывать ламинат или линолеум. Он вошел в самую маленькую из комнат, ту, где было пианино. Сквозь покрытое толстым слоем пыли оконное стекло виднелись аккуратные клумбы, между которыми росли кусты крыжовника. Рядом с одним из них примостилась почерневшая от времени скамеечка. Не иначе, соседки с верхних этажей выходят вечерами посидеть, почесать языки. Новоприбывшей семейной паре тоже будут перемывать косточки, как же без этого. Раздраженно вздохнув, Алексей отвернулся от окна и решил заняться обоями. В конце концов, любое новое нужно начинать с уничтожения остатков старого. Он поискал глазами отслоившийся краешек или вздутие, за которое можно было бы зацепиться, но безрезультатно. Обои сидели плотно и ровно, словно их поклеили всего несколько месяцев назад. – На века делали, да, – пробормотал Смирнов и, с трудом отыскав шов между двумя полотнищами, попытался поддеть край одного из них ногтями. Это тоже оказалось непросто, но ему все-таки удалось. Обои отставали плохо, рвались, оставляя в пальцах маленькие клочки. Стена под ними была светло-зеленой, банального казенно-казарменного цвета. Обнажив несколько квадратных сантиметров, Алексей увидел черную линию, начерченную, судя по всему, фломастером или химическим карандашом. Какая-то строительная разметка, решил он, но следующим движением оторвал достаточно большой кусок, и стало понятно, что перед ним вовсе не разметка. Это были буквы. Всего две полных, Х и Р, и еще половина третьей, судя по всему, А. Смирнов принялся отдирать бумагу вправо и влево от букв и через несколько минут смог открыть целое слово – ОХРАНИТЬ. К этому времени пальцы у него болели, а под ногти забились сухие остатки клея. Он вытащил из пакета только вчера купленный стальной шпатель, после недолгих поисков обнаружил под ванной ржавый тазик с обломанными краями. Он наполнил тазик водой и, вернувшись в маленькую комнату, с помощью носового платка начал смачивать обои. Вода стекала по ним быстрыми струйками, собиралась в грязные лужицы на пыльном полу, заполняла неровные щели между досками. Когда тазик опустел, Смирнов отложил его в сторону и взялся за шпатель. На этот раз дело пошло быстрее: намокшие обои легко поддавались лезвию и постепенно счищались, открывая слово за словом. «…ВВЕРЯЮ ТРЕМ ЗАМКАМ ОХРАНИТЬ МЕНЯ ОТ ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ ОТ ТОГО КТО ЗА НИМИ ВСКОРМЛЕННЫЙ ВОРОНОМ ВЕДОМЫЙ КРИКОМ ЛУНЫ СТУЧИТСЯ В НИХ ЧЕРНЫМ ГОРЕМ КРАСНЫМ НЕСЧАСТЬЕМ БУДЬ НАДПИСЬ СЛОВОМ БУДЬ СЛОВО СИЛОЙ БУДЬ СИЛА ДЕЛОМ АМИНЬ…» Ни точек, ни запятых. Алексей понял, что перед ним нечто вроде молитвы или даже заговора, заклинания, призванного защитить своего автора от какой-то демонической силы. Хотя, может, вовсе и не демонической. Он еще раз внимательно перечитал надпись. Не исключено, что тот, кто это писал, имел в виду воров или других злоумышленников. Ничего удивительного, квартира на первом этаже, на окнах нет решеток, район глухой и по ночам совершенно безлюдный, а здесь, внутри – одинокий пожилой человек, полностью беззащитный перед любой внешней угрозой и, как большинство стариков, склонный к чрезмерной религиозности. Вполне реально, тронувшись умом, начать писать повсюду всякую мистическую чушь. Смирнов набрал в тазик еще воды и стал обрабатывать противоположную стену. Там тоже были слова. Он освобождал их из многолетнего плена, чувствуя себя археологом, бережно, фрагмент за фрагментом, очищающим покоящуюся в глубине земли древность, с замиранием сердца наблюдая, как разрозненные значки складываются в мрачный узор, как выстраивается из обрывков чужая, давно уже закончившаяся жизнь. Надписи, выполненные черным и красным фломастером, покрывали стены почти полностью. В основном они состояли из отдельных, не связанных друг с другом слов и словосочетаний, вроде «РАЗЛОЖЕНИЕ» или «ВЕРТИКАЛЬНАЯ НАДОБНОСТЬ», но встречались и более пространные высказывания. Над дверью красовалось «ЧРЕВА ЗАПОЛНЕНЫ ГРЯЗЬЮ И ВО ВЗГЛЯДАХ ТОЛЬКО ГРЕХ Я НЕНАВИЖУ ЭТУ МРАЗЬ». То заклятье, которое Алексей обнаружил первым, повторялось несколько раз, с некоторыми вариациями, и начиналось всегда так: «Я НИЧТОЖНЫЙ РАБ БОЖИЙ ИВН…» Последние три буквы могли означать как «Иван», так и инициалы полного имени, но разбираться в этом Смирнову абсолютно не хотелось. Между надписями располагались рисунки – кресты, круги, а также несколько странных конструкций, напоминающих не то снежинку, не то индейский талисман «ловец снов». На одной из стен в детской примитивной манере было нарисовано большое человеческое лицо с широко распахнутым и тщательно закрашенным черным ртом. Алексей прислонился к дверному косяку, ошеломленно осматривая результаты своего труда. Ему удалось освободить от обоев почти всю комнату, кроме полосы вдоль потолка, куда нельзя было дотянуться, и участка стены за и над пианино. Масштаб сумасшествия прежнего владельца квартиры потрясал воображение. Строчки, набранные из разнокалиберных букв, вкривь и вкось тянулись по стенам, опоясывая комнату подобно черным и красным лентам. В разрывах между словами, словно скрепляя собой эти ленты, покоились угловатые изображения крестов или «снежинок», уродливое лицо с разинутым ртом равнодушно пялилось в пустоту. Казалось, в беспрерывном переплетении красного и черного, в мешанине из молитв, рисунков, заклинаний и бессмысленных слов была какая-то своя неуловимая система, своя парадоксальная логика, недоступная здоровому рассудку. Смирнов мог видеть лишь ее упаковку, внешнюю, ничего не значащую сторону, и ему не нравилось это ощущение. Наверное, именно так чувствуют себя шифровальщики, когда им попадается особенно сложный шифр. Перед тобой – лишь бессвязный набор символов, но ты знаешь, за ними что-то скрывается. Что-то невероятно важное. Завозился мобильник в кармане, и Смирнов вздрогнул от неожиданности. Звонила жена, в голосе ее ощутимо сквозило беспокойство. – Леш, ну куда ты пропал? – В квартире я пока. – «В квартире!» Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени уже?! – Извини. Занялся тут обоями и увлекся немного. – Увлекся он… голодный, наверно, очень. Давай быстрее домой. – Все, зай, выхожу уже. Жди. – Целый вечер жду. Хоть бы позвонил. – Ну, прости меня. Сейчас собираюсь и выхожу… Смирнов еще раз окинул взглядом комнату. Пожалуй, стоило покрасить стены заново. На следующей неделе, как следует вооружившись всем необходимым, он разберется с этим бредом. Когда Алексей поворачивал ключ в замке, ему вдруг показалось, что в квартире кто-то ходит. Легкие шуршащие шаги. Пару минут он прислушивался, но за дверью была тишина.
В понедельник он вернулся с полным комплектом нужных и ненужных инструментов. Выходные прошли не зря – Смирновы провели их в разъездах по хозяйственным магазинам и в Интернете, путешествуя по бесчисленным сайтам, посвященным ремонту во всех его проявлениях. От огромного количества советов, рекомендаций, наставлений и мнений у Алексея к вечеру воскресенья начала болеть голова, и он с радостью и облегчением предвкушал грядущий рабочий день. Теперь этот день закончился, а вечер ремонта наступил. При одной только мысли, что впереди еще десятки подобных вечеров, головная боль возвращалась. Первым делом предстояло закончить с обоями. Или на худой конец начать заканчивать. Смирнов извлек из своего спортивного ранца пульверизатор и несколько шпателей разной ширины и остроты. На этот раз он не собирался тратить время впустую. Только зайдя в маленькую комнату, Алексей понял, что так и не обзавелся стремянкой или хотя бы табуреткой, чтобы иметь возможность обрабатывать стены по всей высоте. – Вот ведь хрень, а! – обиженно выругался он. – Даже не вспомнил ни разу. Лезть на пианино представлялось не лучшим вариантом. Беспомощно оглядевшись, Смирнов с удивлением заметил, что надписи немного изменились. Казалось, в прошлый раз они располагались чуть иначе, да и некоторых слов на месте не обнаружилось. Например, отсутствовала «ВЕРТИКАЛЬНАЯ НАДОБНОСТЬ». Он точно помнил эту странную нелепицу, помнил, как силился понять, что именно она может означать, а теперь искал ее, но не мог найти. Зато натыкался на то, чего в пятницу вроде бы не было: «СХИЗМАТИК И КОРОЛЬ В МИНУСЕ», «ГОРОДОВОЙ ИДЕТ», «БЛЕДЕН ЛУННЫЙ ЛИК». Последнее повторялось особенно часто, как минимум четыре раза. Мог он пропустить их? Тишина, заполнявшая все вокруг, внезапно стала живой, враждебной. И сгущающийся сентябрьский вечер за окном больше не выглядел обычным, в нем появилась угроза, ощущение стремительно надвигающейся беды. – Ни хрена подобного, – пробормотал Смирнов себе под нос. – Все в порядке. Просто в прошлый раз я невнимательно осмотрел стены, а за выходные картинка в памяти вообще смазалась. Не мог же кто-то тут исправлять эти надписи, в самом деле. Он открыл окно, и холодный осенний воздух немного освежил голову, выветрил остатки паники из сознания. Ничего из ряда вон выходящего не произошло. В пятницу он невнимательно изучил эти наскальные рисунки, а потому запомнил их неточно. Смирнов взял инструменты и отправился в зал. Здесь обои были немного другой расцветки, но приклеены тоже прочно. Он ничуть не удивился, когда под первым же оторванным фрагментом оказались начерченные черным буквы. Судя по всему, в свое время вся квартира подверглась подобной «защитной обработке». Алексей усмехнулся. Наверняка в ванной под настенной плиткой тоже обнаружатся послания из прошлого. Например, «ЗАКЛИНАЮ СИЛОЙ НЕБА ЗАЩИТИТЬ МОЮ ЗАДНИЦУ ОТ ВТОРЖЕНИЯ ЗЛА ИЗ УНИТАЗА». Запросто. Ему нужна была табуретка. Любая, старая, кривая – лишь бы позволяла дотянуться до обоев под потолком. Сойдет и крепко сколоченный ящик. Чем не повод познакомиться с соседями? В крайнем случае они смогут посоветовать, где поблизости можно купить стремянку. Тащиться с ней в общественном транспорте Алексей не собирался. Смирнов вышел на лестничную площадку. На ней было еще две двери. Он позвонил в обе, но не дождался появления каких-либо признаков жизни. Видимо, его будущие соседи приходили с работы поздно. Тогда он запер свою квартиру, поднялся на этаж выше и позвонил в левую дверь. За ней раздались шаркающие шаги, а потом низкий хриплый голос: – Кто там? – Здравствуйте, – Смирнов вдруг почувствовал себя неуютно. – Я с первого этажа… – У меня ничего не течет, – прервал его невидимый собеседник. – И вообще, я с утра воду не открывал. – Нет, я не под вами живу, а с другой стороны, в двенадцатой квартире. Просто хочу спросить, у вас нет случайно старого ящика или табуретки? Тишина. Он не слышал удаляющихся шагов, а потому был уверен, что мужчина так и стоит за дверью. Но не отвечает. – Извините, – пробормотал Смирнов. – Всего лишь поинтересовался. Ни звука. Ни шороха, ни даже дыхания. Алексей пожал плечами и позвонил в соседнюю квартиру. Ему открыла улыбающаяся темноволосая девушка в запачканных зеленым джинсах и мешковатом свитере. Где-то за ее спиной орал ребенок. На вопрос о табуретке она покачала головой: – Ничего такого нет. У нас еще половина вещей не распакована, мы тоже недавно переехали. Вы обратитесь к Галине Семеновне, – она показала на третью дверь. – У нее всякого барахла навалом, найдет что-нибудь. – Спасибо большое. Галина Семеновна пригласила его внутрь. Это была не старая еще женщина внушительных размеров, с короткой стрижкой и выпученными глазами. Она пообещала дать табуретку, но сначала провела Алексея на кухню, усадила за стол и налила чашку чая. – Вы ж после работы, надо немного подкрепиться, – сказала она не терпящим возражений тоном и поставила перед ним две вазочки – с печеньем и конфетами. Алексей, который и в самом деле успел проголодаться, начал подкрепляться с охотой. – Ну наконец-то купили эту квартиру, – сказала Галина Семеновна. – А то мне так неуютно, пока она пустая там внизу… почему вы ее выбрали? – Жене понравилась, – осторожно ответил Смирнов. – А что? – Странно. Сколько лет они пытались ее продать, все покупатели больше одного раза внутрь не заходили. Отказывались. – Это из-за бывшего хозяина? Старика, который там умер? – Не знаю я, из-за чего… Кстати, почему вы решили, что он был стариком? Ему, наверное, и пятидесяти не успело исполниться. – Хм… расскажите, пожалуйста, про него. – Да бог с ним… – Расскажите, любопытно все-таки. – Много и не знаю. Он ведь тоже въехал сюда, как вы, совсем молодым еще, с женой. Не могу сказать, чем занимался… вроде археология или что-то такое. Странная, короче говоря, профессия. А после перестройки с женой развелся и стал колдовством на жизнь зарабатывать. – Колдовством? – Ну да… знаете, там, «приворожу неверного, отважу от спиртного» и все такое. Будущее предсказывал. В газеты давал объявления, к нему клиенты прямо домой приходили. Иногда в подъезде встречала их. Ни одной нормальной рожи. Вы чай-то пейте, а то остынет… – Ага. А потом что случилось? – Бог его знает. С ума он сошел. Начал кричать, сначала по ночам, потом и днем тоже. Мне тут особенно хорошо слышно было, потому что в стенах, там, где стояки проходят, там ведь полости. Это только сверху оно все облицовано и замазано, а внутри пустота, так что слышимость неплохая. И вот он кричал как резаный. Мы тут все бегали к нему, в дверь стучали – никому не открывал. Клиентов не было больше, и сам он почти уже не выходил из квартиры. Раз в неделю вылезал в магазин, не чаще. Ну а потом… – она некоторое время помолчала, словно собираясь с мыслями. – Потом, как-то утром, я почувствовала запах. Вонь эту. К вечеру вызвали милицию, они дверь выломали, а он там лежит в коридоре. Смирнов едва не выронил чашку. – В коридоре? – Да. В паре метров от двери. – Жуть какая. А что с ним случилось? – Сказали, инфаркт вроде. Или инсульт, не помню точно. Грешно говорить, конечно, но без него нам тут всем спокойней стало. – Понятное дело, – Смирнов поставил чашку с недопитым чаем на блюдечко и криво усмехнулся. – Только я вас попрошу, вы потом это моей жене не рассказывайте. – Ой, конечно! – Галина Семеновна махнула рукой. – Я и вам-то не хотела, но вы сами виноваты. Дальнейший разговор не склеился. Хозяйку явно расстроили неприятные воспоминания, а Смирнов, несколько ошарашенный услышанной историей, не мог найти подходящей темы для беседы. Наскоро откланявшись, прихватив табуретку, он вернулся к себе, закатал рукава и приступил к работе, на этот раз не забывая поглядывать на сотовый, чтобы не потерять счет времени. Трудовой цикл состоял из следующих стадий: наполнить пульверизатор водой из-под крана – распылить ее по обоям, стараясь, чтобы они полностью промокли, – снова наполнить пульверизатор водой – распылить ее по соседнему участку обоев – начать счищать уже достаточно пропитавшиеся обои на первом участке – счистив их, перейти ко второму – повторить все сначала. Монотонность процесса успокаивала, отодвигала неприятные истории и нехорошие предчувствия на задний план. Смирнов без перерывов проработал почти три часа, полностью очистив две стены в зале. Здесь не было краски, и надписи шли прямо по штукатурке, а в остальном мало чем отличались от надписей в маленькой комнате: чаще других встречалась молитва «раба божьего ивн» о защите от того, кто стучится в двери, попадались короткие опусы о боли, ненависти к греху и крови, перемежаемые крестами и кругами. Но находились и новые выражения, вроде глубокомысленных «НЕБО ПЛЮЕТ НА ЧИСТОТУ» или «В ОКОВАХ РАЗУМА РАСТУТ СЕМЕНА ПОРЧИ». Около восьми Алексей позвонил жене, сказал ей, что в ближайшее время отправится домой. Когда он прятал телефон в карман, в соседней комнате кто-то громко прошептал: – Лунный серп уже точат. Алексей замер. Не было никаких сомнений в том, что он в квартире один. Но четыре слова, больше всего похожие на строчку из какого-то стихотворения, прозвучали слишком отчетливо. Взяв в руку шпатель, Алексей заставил себя выйти в коридор и, стараясь ступать как можно осторожнее, подошел к двери, за которой должен был находиться тот, кто эти слова сказал. Дверь оказалась приоткрыта. Он толкнул ее и, спешно ударив по выключателю, увидел совершенно пустую комнату. Одна из створок окна была распахнута, но, возможно, он сам открыл ее. Возможно, еще в прошлый раз. Смирнов погасил свет, подошел к окну. Оказалось, на улице моросит мелкий дождь – в лицо дохнуло влажной прохладой, и опять стало немного легче, лед в животе начал таять. В самом деле, что за бабские страхи! Кто-то прошел мимо окна, и до него долетел обрывок разговора, вот и весь секрет. Это же первый этаж, а не седьмой, нужно привыкать. Хотя, конечно, странные у них тут разговоры. Закрыв окно, Смирнов вернулся в коридор. Разложив аккуратно инструменты, он надел куртку и погасил свет везде, кроме прихожей. Этот последний выключатель Алексей нажал, только выйдя на лестничную площадку, благо, что можно было без труда дотянуться. Поворачиваться к темной квартире спиной не хотелось. Направляясь к остановке, он мысленно насмехался над собой. Во всем виноваты чертовы надписи, тяжелый рабочий день и неприятная тишина пустой квартиры. Ну и рассказ соседки, конечно. Порадовала, называется, новосела. К следующему разу он решил скинуть на телефон музыку повеселее и прихватить наушники. Это должно помочь.
Ночью, когда они лежали в кровати, жена прошептала на ухо: – Как думаешь, может, мне ездить туда вместе с тобой? Вдвоем мы будем справляться быстрее, ведь так? А ужинать станем ходить куда-нибудь. Алексей, который, разумеется, не собирался рассказывать своей немного суеверной супруге о мрачном сюрпризе от прежнего жильца, поцеловал ее в плечо. – Чуть попозже, малыш. Сейчас там много грязной работы. Как я с ней закончу, тогда мне и понадобится твоя помощь. Будем вместе красить потолки, оклеивать стены, укладывать ламинат… впереди еще много всяких дел, успеешь потрудиться. – А тебе там не скучно одному? – Да некогда особенно скучать… вот пока стены очищаю, потом начну фанеру на пол стелить. Жена прижалась носом к его щеке, и он решил, что от надписей нужно избавиться во что бы то ни стало. Не просто закрасить или заклеить их, а смыть или соскоблить. Чем тщательней, тем лучше.
Во вторник автобус, на котором Смирнов ехал из офиса, попал в пробку, а потому до квартиры удалось добраться только к шести вечера. На что-то глобальное просто не оставалось времени, и Алексей, предварительно включив везде свет, занялся надписями. Взяв самый широкий стальной шпатель, он принялся соскабливать буквы в маленькой комнате. Поначалу получалось не особенно хорошо, но постепенно ему удалось найти нужную стратегию – сперва расковырять краску одним из углов стальной пластины, а затем счищать ее всем лезвием. Снова казалось, будто надписи немного изменились: молитв о защите было три, а не четыре, как он думал раньше, зато признаний в ненависти к греху заметно прибавилось. Алексею с трудом удалось удержаться от того, чтобы тщательно пересчитать их и записать результат – это будет блажью, потаканием иллюзиям и слабости. Надписи не могли меняться, они представляли собой всего лишь набор неаккуратных букв и нелепых рисунков. Проблема в том, что их было слишком много, и память не справлялась, путалась во всех этих кривых красно-черных строчках. Какая, в самом деле, разница, сколько именно раз на стенах встречается слово «АМИНЬ», и видел ли он здесь в прошлые разы словосочетания «СЕДЬМОЙ ФОНАРЬ», «В ПУСТОТЕ ТИШИНА» или «НЕ ВЫДЕРЖАТЬ ИХ ВЗГЛЯД». Скоро от этой чертовщины не останется и следа. Смирнов, как планировал, до отказа набил мобильник разной музыкой и теперь, надев наушники, наслаждался. Его музыкальные пристрастия не отличались оригинальностью: в основном русский рок девяностых, немного рэгги, чуть побольше современного панка. Слегка пританцовывая (ведь никого не было рядом) и вполголоса подпевая (по той же причине), Алексей соскребал со стен свидетельства безумия их прежнего хозяина. Несмотря на хорошее настроение, работа утомляла. Через сорок минут у него уже болели пальцы от постоянного надавливания на шпатель. Надо признать, он успел немало: полностью уничтожил две молитвы и жуткое лицо с разинутым ртом, а также множество отдельных слов. Пол вдоль стен был покрыт толстым слоем зеленой стружки. В зале должно пойти проще. Смирнов сунул шпатель в карман и, разминая ноющие пальцы, вышел в коридор. Именно здесь, в промежутке между песнями, когда в наушниках наступила тишина, он услышал голос. – Мы идем за луной! Снова этот громкий, отчетливый, чуть хриплый шепот. Алексей вытащил наушники и заглянул во все комнаты. Никого. Пусто. Тихо. Он и квартира. Поежившись, Алексей вернул наушники на место и под «Exodus» Боба Марли вошел в зал. Гипсовая штукатурка, покрывавшая здесь стены, не имела ни малейшего шанса против шпателя, и работа не требовала каких-либо усилий, наоборот, расслабляла и успокаивала. Единственным минусом оказалась белая пыль, обильно сыпавшаяся из-под лезвия. Но Смирнову было на это уже наплевать – с неожиданным остервенелым удовольствием уничтожал он ненавистные надписи, слово за словом, букву за буквой. Барабаны в его ушах выбивали монотонный боевой ритм, и рука, следуя ему, водила шпателем по исписанной стене, оставляя за собой чистое пространство. Смирнов понимал, что уже поздно, что жена, которой он до сих пор не позвонил, волнуется, что нужно оставить все до завтра и ехать домой, но у него не хватало сил остановиться. Проклятые буквы слишком долго действовали ему на нервы, а теперь настало его время для мести. Как только он закончит одну стену, сразу пойдет на остановку. Ничего страшного, если задержится немного. Легкий нажим, и лезвие шпателя скользит прямо по страшным, безумным словам, превращая их в пыль, никчемную, бессмысленную пыль. Пару раз мигнув, погас свет. В первые несколько мгновений Смирнов не почувствовал ничего, кроме раздражения. – А это, извините, как понимать?! – возмутился он вслух, сняв наушники. Квартира была полна голосов. Они шептали со всех сторон, тьма кишела ими, как болото змеями. Черные, злые, ледяные голоса, не то поющие, не то молящиеся, не то насмехающиеся над ним. – Услышь-услышь-услышь-нас-нас-нас-безликая-безликая-хозяйка… Смирнов отбросил шпатель и выбежал в коридор. То, что он там увидел, превратило рвущийся из горла крик в жалкий, тонкий визг. В маленькой комнате лампа еще продолжала мигать в безумном, почти стробоскопическом ритме, отчего на полу коридора появлялась и исчезала полоса желтого света, падающего сквозь дверной проем. В этой полосе росла уродливая, изломанная тень. Кто-то очень высокий и тощий должен был вот-вот выйти из комнаты. Из-за косяка показалась серая костлявая рука, сжимавшая длинный, чуть подернутый ржавчиной серп. Алексей развернулся и бросился к входной двери. Теперь-то он знал, зачем прежний хозяин расписывал стены заклинаниями. Знал, отчего тот кричал по ночам, отчего потом его нашли мертвым на пороге собственной квартиры. – Бледная-бледная-госпожа-госпожа-госпожа-обрати-к-нам-нам-нам… Голоса становились все громче. Казалось, от них вибрируют стены и пол. Слова вспыхивали под обоями багровым огнем, отчаянно сопротивляясь натиску бледного воя. На короткое мгновение потерявшему ориентацию в пространстве Смирнову показалось, что он падает в бездну, цепляясь за пылающие нити слов, бьется в них, словно птица в сетях. Но спасительные нити рвались одна за другой, и бесконечная темнота внизу готовилась поглотить его. Отталкиваясь руками от стен, Алексей добежал до двери, стал ощупывать ее в поисках ключа. Он точно помнил, что, заперев ее изнутри, оставил ключи в замке. Сзади скрипел деревянный пол под тяжелыми шагами обладателя серпа. Ключ нашелся. Повернув его, Смирнов толкнул дверь и выбежал на лестничную площадку. Здесь тоже не было света. Нащупав перила, он прыгнул наугад, надеясь преодолеть весь пролет, но приземлился на край ступени и рухнул на бетонный пол, подвернув левую ногу. Скуля от боли, поднялся, нажал на кнопку домофона и уже через мгновение оказался на улице. Прямо от подъезда уходил во мрак широкий, выложенный брусчаткой мост, по краям которого на расстоянии десятка метров друг от друга возвышались старинные фонари. Не было ни клумб, ни кустов, ни скамейки. Только брусчатка, фонари, черная пропасть по сторонам. Вязкая тишина вокруг мешалась с далекими, но ясно различимыми голосами. – Мы-мы-слуги-слуги-твои-твои-твои… В отчаянии Смирнов бросился бежать по мосту. Он закричал, закричал изо всех сил, хотя понимал уже, что обречен, что в этой вечной ночи нет никого, кто мог бы услышать и прийти на помощь. Из глаз полились слезы. Он ковылял по брусчатке, чувствуя, как силы покидают непривычное к бегу городское тело, как жжет легкие холодный влажный воздух, как при каждом шаге вспыхивает в левой ступне острая боль. На какую-то долю секунды, случайно, сам того не желая, Алексей краем глаза успел заглянуть за край моста, успел увидеть то, что текло там, в небытии. Лица. Тысячи, сотни тысяч лиц. Искаженных в беззвучном крике, изломанных непрекращающейся болью, изувеченных мощью потока. И все они смотрели на него. Прямо в глаза. Голоса громыхали совсем близко, рвали на части пустоту и тишину, звенели над ним огромным колоколом. – Прими-прими-нашу-жертву-жертву-жертву-владычица-чица-ночи-ночи-ночи… Около седьмого фонаря Алексей споткнулся и, тяжело повалившись на мокрую брусчатку, больше не смог встать. Боль и ужас мешались в его крови, пульсировали в висках, бились в одном ритме с дьявольскими голосами с той стороны. Заткнув уши руками, он принялся быстро бормотать слова, едва тлеющие в гаснущем сознании: – Я вверяю трем замкам охранить меня от открытых дверей, от того, кто за ними, вскормленный вороном, ведомый криком луны… Черным горем, красным несчастьем шел по мосту палач, и полы его двухцветного одеяния стелились по камням. Молитвы и заклинания больше не имели силы, ведь двери открылись, впустив тьму, а во тьме слова теряют свой смысл. Алексей понял это и замолчал, глядя на приближающуюся невероятно высокую фигуру. – Прими-прими-кровь-кровь-кровь-жизнь-страх… А потом истлевшая рука с размаху опустила серп, сверкнувший в последнее мгновение прекрасным белым светом луны, – и наступила тишина.
Здравствуйте, уважаемые участницы и участники сообщества! Хочу поделиться хорошей крипотой: у команды Женщин на этой ЗФБ есть просто чУдный, замечательный текст «Нянюшка», рекомендую всем. Мне он очень понравился) Советую прочитать)
Ольга раздвинула шторы и сквозь немытое окно придирчиво взглянула на глухой московский дворик. Не вид на Кремль, конечно, но и об этом она даже не мечтала всего пару недель назад. В свете открывшихся перспектив даже сырой ноябрьский пейзаж выглядел не таким унылым - скорее, ожидающим. Оценивающим, сможет ли она, Ольга, дочь алкоголички из провинции, сделать первый шаг на пути к своей новой цели. Ответ для девушки был очевиден, поэтому, спрятав гримасу нетерпения за выражением сочувственного дружелюбия, она подхватила поднос с чаем и направилась в зал, где сидели Любовь Антоновна Добрынева со своим нотариусом.
Как же все оказалось легко! Обычно Ольга старалась держать истинные чувства внутри, но в данный момент её так распирало от гордости и восторга, что пришлось даже отказаться от предложенного нотариусом такси и возвращаться в общежитие своим ходом. Договор ренты был официально подписан, двухкомнатная "сталинка" на третьем этаже добровольно перешла в собственность к ней - Ольге Валерьевне Киреевой, в обмен на пожизненное содержание прежней владелицы. Вот только жить старухе оставалось недолго - подозрение на рак поджелудочной и букет хронических заболеваний в семьдесят три года давали неутешительный прогноз. И даже несмотря на то, что врачи и больная продолжали бороться, со своей стороны Ольга собиралась приложить все усилия, чтобы неизбежный исход не пришлось долго ждать. читать дальше Собственно, болезнь и стала причиной знакомства двух женщин. Любовь Антоновна, осанистая пожилая женщина с изможденным желтушным лицом и высокой прической, ждала в коридоре очередного этапа сбора анализов, когда на соседний стул присела молодая брюнетка приятной наружности. Почти сразу завязалась непринужденная беседа: пожилая женщина с удовольствием делилась своими проблемами и опасениями, новая знакомая сочувственно кивала, изредка вставляя реплики. Со стороны их встреча могла показаться случайной, но на самом деле планировалась Ольгой почти за неделю - с того момента, как бывший сокурсник Костик, который работал медбратом в геронтологическом отделении, во время посиделок на кухне рассказал об одинокой пациентке с квартирой на Соколе.
- Ты только прикинь, Олька, бабка преставится, а квартира государству отойдет, будто им и так мало, - бубнил он, для убедительности потрясая надкусанным куском сырной палочки, - а до этого она, может, несколько месяцев там пролежит, и не вспомнит никто - вокруг одни такие же старики живут.
Ольга прикинула. Своего жилья в столице у неё не было - снимала койко-место в общежитии, а хибара, доставшаяся в наследство от бабушки, уже наверняка окончательно развалилась.
- А точно знаешь, что наследники не объявятся? - она недоверчиво прищурилась, подливая пиво в стакан.
- Зуб даю! - Костик сделал внушительный глоток пенного и довольно причмокнул. - Бабка у нас каждую неделю бывает, всем в отделении уши прожужжала о том, как ей тяжело приходится. Она местная, родня, какая была, давно на кладбище. Социальная служба, бывает, посылает к ней волонтеров - продуктов купить, лекарств там; хотели в дом престарелых определить, а она ни в какую - хочет в своей квартире умереть. Жёлтая вся уже, а за своё цепляется!..
Дальше отыскать Добрыневу Л.А. для девушки не составило труда. Подружиться с общительный пенсионеркой тоже. Самым ответственным было убедить её в несомненной выгоде заключения договора пожизненного содержания, но и этот этап Ольга преодолела без проблем. Даже более того - пожилая женщина сама настояла на том, чтобы Ольга переехала к ней, а не ютилась в общежитии. И ей теперь оставалось только забрать вещи и постепенно отправить старуху на тот свет.
Ухаживать за безнадежными больными Ольге уже приходилось - у неё на руках от цирроза печени умерла мать, правда, тут она ничем не повлияла, хотя и особой жалости не испытывала. Единственный человек, чью смерть она, к своему сожалению, не застала, была бабка Анна, которая жила в глухой деревне и, по мнению многих, обладала не только дурным глазом, но и настоящей ведьмовской силой. Бабку недолюбливали даже родные - её дочь, мать Ольги - сбежала из дома в тринадцать лет и никогда не поднимала тему семейной истории. Так что о существовании бабушки и её кончине девушка узнала одновременно, уже после того, как осиротела. Тогда её буквально потянуло бросить выпускную сессию в разгаре и поехать на похороны к, по сути, незнакомому человеку. Это непреодолимое чувство Ольга стала считать первым признаком духовного родства с ведьмой, а следовательно, и доказательством того, что покойница хотела передать свою силу внучке. Такая возможность не испугала девушку, напротив, она огорчилась из-за того, что не смогла присутствовать во время кончины и получить дар прямиком из рук родственницы. (Пусть девушка ничего до этого момента не знала о колдовских техниках преемствования, но такой метод почерпнула на тематических сайтах и посчитала неоспоримым).
Так ей в наследство достался старый прогнивший дом и коробка от древнего сорта печенья со множеством разнообразных засаленных листков, исписанных корявым старческим почерком, и это навсегда изменило жизнь Ольги. В училище она не вернулась - сама мысль о том, чтобы посвятить себя медицине, была ей теперь неприятна - зато целиком посвятила себя изучению бабкиных записей. Через несколько месяцев, когда скромные сбережения кончились, пришло время думать, как быть дальше.
Ольга решила вернуться в Москву и попытать счастья, используя новые знания. В Поваренной Книге, как про себя называла сумбурные, но не бесполезные заметки девушка, нашлось несколько советов, как обойти конкурентов и получить желаемое, поэтому работа нашлась довольно быстро. Несмотря на отсутствие прописки, образования и опыта работы, её взяли на должность замначальника в отдел продовольственных товаров крупного супермаркета. Должность ей нравилась, потому что имела массу практических преимуществ, а к сидению в офисах девушка никогда не питала склонности. Попутно Ольга решила практиковаться в привороте, чтобы, так сказать, быть готовой, когда отыщет подходящего кандидата в мужья. Только готовить сборы трав и проводить ритуалы в переполненном общежитии было почти нереально - остро стал вопрос с жильем - барышня и тут обратилась за помощью к ведьмовским записям. Вот тогда она и встретила Костика, который теперь учился в институте и работал в больнице.
Жить с Любовью Антоновной Ольге понравилось. Она поселилась в меньшей комнате, обставленной стандартно по меркам советского времени: диван у одной стены, шкаф напротив, стол у окна. На стене, за диваном, висел пресловутый цветастый ковёр, скрипучий паркетный пол скрывался под истоптанной дорожкой. Свои колдовские принадлежности она хранила в шкафу, старательно запирая дверцу на ключ, который без особой необходимости не снимала. Дверь в комнату оставалась всегда открытой - чтобы Любовь Антоновна всегда могла докричаться, а заодно была на виду. В первое время пожилая женщина ещё заходила по вечерам "на огонёк" - побеседовать о жизни, но потом всё чаще лежала на кровати в зале, глядя в телевизор, а к Оле наведывался только её кот Фёдор. Поначалу девушка пыталась его выгонять, но дымчатый питомец только садился у стенки, демонстрируя полную невозмутимость, а брать его на руки она побаивалась - кот был крупный и недружелюбный. Когда телевизор замолкал, девушка тихонько запирала дверь на шпингалет и приступала к смешиванию порошка по рецепту из Книги, который ежедневно добавляла в диетическую еду старой женщины.
Неутешительный диагноз вскоре подтвердился - более того, анализы показали, что рак перекинулся на соседние органы и не поддаётся лечению. Врачи не давали никаких прогнозов - всё могло закончиться в любой момент. Ольга перевелась на полставки и выбирала в графике ночные смены, чтобы иметь возможность ухаживать за больной, делать необходимые уколы, наводить порядок в доме. Любовь Антоновна всё реже вставала с постели, желтушной мумией лежа на пропахших антисептиком простынях. Девушка чувствовала жалость к умирающей и даже подумывала о новых способах, чтобы ускорить процесс. В то же время она выполняла все медицинские предписания и каждый раз обращала на это внимание, когда дежурный врач, Галина Константиновна, приходила для осмотра. В последнее время она не только выписывала лекарства, но и сама их приносила, за что Ольга была ей благодарна.
С момента переезда прошло не больше трёх месяцев, но из-за постоянного стресса, физических и эмоциональных нагрузок Ольга начала замечать, как сама стала меняться. Волосы буквально лезли клоками, кожа потемнела, сил едва хватало, чтобы закончить самые основные дела по дому, добраться до постели и провалиться в чёрное беспамятство. На работе посыпались проблемы, причем если раньше она их провоцировала, то сейчас сама всё чаще попадала в немилость руководству. Девушка буквально чувствовала, как теряет контроль над ситуацией - в коллективе её и раньше недолюбливали, а теперь, похоже, набралось смелости выжить. Не помогала даже сила приворотов - бывшие ухажеры вернулись к прежней жизни и теперь едва кивали Ольге при встрече.
По мере того как таяли силы и решимость, всё тяжелее было разыгрывать добродушную помощницу перед Любовью Антоновной. Ольга не могла понять, почему при всей тяжести диагноза и дополнительных мерах старуха упорно не желает отправляться на тот свет. Между собой они больше не общались - почти всё время Любовь Антоновна спала, находясь под действием лекарств, зато просыпалась всякий раз, когда к кровати подходила помощница. Даже в полумраке комнаты девушка с раздражением чувствовала на себе колючий взгляд тёмных глаз, которые не тронула поволока старости и болезни. В такие моменты ей казалось, что старуха всё знает и ехидно кривит иссушенные посиневшие губы, стоит только отвернуться.
* * * Как-то после очередного скандала Ольга ушла со смены, не доработав. Домой она попала гораздо раньше планируемого времени и с удивлением обнаружила входную дверь незапертой (первым делом она подумала не о грабителях, а о своей рассеянности, потому что, если честно, не помнила закрывала ли дверь, когда уходила), поэтому осторожно зашла внутрь, сжимая мобильный в кармане. Из кухни доносились голоса и звон посуды, так что Ольга поспешила туда. К её удивлению, за столом сидели двое - пожилой нотариус, который заверял договор ренты, и врач - Галина Константиновна. Увидев её гости, не смутились, напротив, заулыбались ещё шире. Девушка мельком глянула на стол: рядом с чайником с заваркой стояла небольшая бутылка коньяка, в тарелках лежали остатки торта. Было похоже, что приятная трапеза как раз подходила к концу. Галина Константиновна тут же принялась убирать грязную посуду в раковину, а мужчина похвально бодро для своего возраста поднялся и направился к Ольге, приглашая растерянную девушку к столу.
- Здравствуйте, голубушка, не ожидали, поди, а я тут с делами расправился, и дай, думаю, Любушку мою проведаю!
- ...д-добрый день, Геннадий Валерьевич, - ответила Ольга, чувствуя как пухлые руки нотариуса снимают с неё пальто и усаживают за стол, - но... как же так?.. Я дверь не заперла, что ли?
- Ой, да ничего страшного, так даже лучше получилось, - звонко затараторила доктор, накладывая на чистую тарелку новую порцию угощения, - а то я вот тоже сегодня раньше добралась - ну как чувствовала прям! А ты, Оленька, на вот, поешь, отдохни с дороги.
- Галина Константиновна уже ввела меня в курс дел, - лицо мужчины постепенно мрачнело. - Любочке очень повезло, что она нашла Вас, и ей не приходится проходить сквозь такие испытания одной. Эх, если бы я только знал, насколько всё плохо...
- А Любовь Антоновна Вам разве не рассказывала? Я думала, вы часто созваниваетесь... - вполуха слушая объяснения старика, Ольга наблюдала за тем, как Галина Константиновна, вытирая, прятала посуду обратно в шкаф - три чашки, три блюдца. Что-то в этом количестве приборов было неправильным, но гулкий баритон нотариуса не давал сосредоточиться на мысли. Между тем в руке у Оли оказалась чашка чая, ароматно пахнущая более крепким напитком, и, машинально, она сделала глоток.
- И да - капельницу я сама уже сменила, и уколы по времени, - напоследок сказала доктор. - Люба спит, и ты, Оленька, отдохни, а то лица на тебе нет. Хочешь, я тебе витаминчиков выпишу? Может, отдохнешь от работы пару дней? Глядишь, полегче станет.
Ольга пару мгновений колебалась, но в итоге вежливо отказалась от предложения. Беспокойство немного отступило - нотариус был вполне доволен её действиями, даже несмотря на то, как прошёл его визит. По крайней мере, так казалось на первый взгляд. Было бы до обидного глупо рассориться с ним из-за единичного случая, ведь помощь юриста ей ещё понадобится.
Распрощавшись с гостями, девушка зашла в комнату к больной. Веки пожилой дамы были опущены, грудь равномерно вздымалась в такт дыханию, под боком хозяйки сопел свернувшийся клубком кот. Ольга постояла у кровати несколько минут, но всё оставалось по-прежнему, тогда она сдалась и пошла к себе.
Всё же она нутром чуяла, что что-то изменилось. Впервые за последнее время Ольга ощутила себя по-настоящему беспомощной, измотанной и одинокой. Что-то происходило вокруг - но она слишком увлеклась своими амбициями, чтобы понять сразу, и вот теперь от усталости и раздражения не могла разобраться в беспорядочных мыслях и подозрениях - все варианты казались возможными. Но в одном она была уверена точно - после всего, через что пришлось пройти, её хотят лишить квартиры!
Что, если у нотариуса всё время был ключ? Сколько раз он бывал здесь, пока она работала для того, чтобы обеспечить старуху питанием и лекарствами? Что, если это была не случайная встреча, а он и докторша в сговоре? Что, если эти двое только и ждут подходящего момента, чтобы объявить договор недействительным, а Добрыневу недееспособной на момент сделки? Что, если есть ещё один претендент на жилплощадь? Кровный родственник? Кто ещё был сегодня с ними на кухне? А может, и старуха с ними заодно? Может, она это всё время скрывает? Вопросы порождали другие вопросы, от которых Ольгу постепенно окутывал липкий страх. Нужно было срочно что-то предпринимать. Бороться! Взять себя в руки!
Терзаясь сомнениями, она долго ворочалась в постели, но в итоге усталость взяла своё. Правда, сон был очень ярким и беспокойным.
Снилась мать в зимнем парке, она стояла у пруда и мертвой почерневшей рукой указывала на останки лебедя, лежащие у самой воды. Оля помнила тот случай - когда-то ребенком она нашла кровавые перья и обглоданный скелет у потухшего костерка - всё, что осталось от трапезы бездомных. Во сне, как и тогда, её охватило чувство невыносимой утраты, словно вместе с птицей погибла часть её души. Или это и правда была она? Рыдания рвались наружу, сдавив грудь так, что стало невыносимо дышать, мир вокруг потемнел, и в приступе паники она повалилась на снег, хватаясь пальцами за горло, царапая кожу, пытаясь вдохнуть хотя бы раз...
Темнота поглотила всё вокруг, а потом Ольга проснулась среди ночи в своей постели и ощутила, что нечто тяжёлое навалилось на грудную клетку и давит, вонзая когти все глубже. Она рефлекторно вцепилась в это и, почувствовав мягкую шерсть под пальцами, догадалась, что это кот. До этого Федор ни разу даже на колени к ней не запрыгивал, старательно избегал прикосновений, хотя и агрессии никогда не проявлял. Стиснутое животное начало вырываться, тогда она схватила его покрепче и, на вытянутых руках дотащив до двери, вышвырнула в коридор.
Только заперев дверь на шпингалет и включив ночник, Ольга смогла отдышаться. Ранки на груди неприятно пощипывало. Их следовало обработать перекисью, но аптечки были в комнате старухи и в ванной, а покидать комнату не хотелось, поэтому она решила ограничиться лосьоном для лица, который был под рукой. Что нашло на животное, она не представляла. Девушка невольно вспомнила, сколько времени проводила с котом наедине, и комнату прежде оставляла открытой на ночь. Может, он тоже почувствовал её слабость и поэтому решил напасть?
- Бред какой, - ответила Ольга вслух, - хватит себя накручивать.
Действительно, нужно было успокоиться, взять себя в руки. Ну и на всякий случай показать кота ветеринару. Возможно, он даже не пытался ей навредить - спросонья всякое почудится, особенно после кошмара. Может, это она напугала его первой? Представив, как кот ищет тёплое место, пытается устроиться, а вместо этого его бесцеремонно вышвыривают вон, девушка почувствовала мимолетный укор совести. Не мешало бы проверить Любовь Антоновну, вдруг шум её разбудил. Пару секунд Ольга обдумывала это, но всё-таки решила подождать до утра - за дверью было тихо, значит, кот, похоже, угомонился.
Она выключила свет, раздвинула шторы, чтобы в комнате посветлело, и снова забралась под одеяло. На часах была половина третьего, но после кошачьей выходки спать расхотелось, а чтобы забыть о кошмаре, она решила подумать о том, как ей быть дальше.
Для начала надо бы прислушаться к совету и взять больничный - полностью бросать работу Ольга пока не могла себе позволить, но так у неё хотя бы появлялось время, чтобы отдохнуть и разобраться в происходящем. Нужно навести справки о семье Добрыневой - вдруг у неё действительно есть наследники? А ещё хорошо бы наведаться к Геннадию Валерьевичу и пообщаться, так, на всякий случай. И зайти в больницу - проконсультироваться о состоянии больной с каким-нибудь другим врачом. Или ещё лучше - перевести больную на учёт в другой госпиталь - специализированный, а главное, подальше от вездесущей Галины Константиновны.
Ольга даже немного воспрянула духом - к ней возвращалась прежняя уверенность в себе, не терпелось дождаться утра и заняться делами. Тихое поскрёбывание в дверь отвлекло девушку от приятных мыслей. Похоже, что кот пытался снова попасть в комнату. Она невольно перевела взгляд на дверь и вздохнула с облегчением, вспомнив, что закрылась на шпингалет. Можно было бы встать и прогнать паршивца, но Ольга решила, что лучше просто проигнорировать, и он сам скоро уйдёт. Тем временем, царапанье стало настойчивее - нарушитель спокойствия не думал сдаваться, в течение нескольких минут уверенно штурмуя дверь. Неприятные звуки гулко разносились в ночной тишине. Возможно, это была игра воображения, но чем больше девушка вслушивалась, тем больше казалось, что, кроме царапанья, слышна ещё какая-то возня - мягкие удары и шорохи. Можно было подумать, что снаружи находится что-то большее, чем кот. Новая догадка поразила Ольгу. А что, если это проснулась её подопечная и, когда не получилось позвать помощницу, сама добралась до двери и теперь женщина лежит у порога, из последних сил пытаясь обратить на себя внимание? Для этого у неё, конечно, был телефон, чтобы не тратить силы на крик, но из-за лекарств она могла не вспомнить об этом.
- Любовь Антоновна?! - на всякий случай позвала девушка и затихла, прислушиваясь в ожидании ответа.
Шум за дверью смолк - было похоже, что оклик подействовал. Ольга облегчённо вздохнула и уже собиралась перевернуться на бок и попытаться уснуть, как вдруг царапанье возобновилось. Начавшись в нижнем углу двери, звук неторопливо пополз вверх, преодолел уровень ручки и устремился дальше, старательно и монотонно очерчивая контур дверного проёма. Девушка медленно села, чувствуя, как на голове зашевелились волосы. Кот мог бы вскарабкаться по наличнику, но тот, кто сейчас царапал деревянную поверхность снаружи, успел обойти дверь вкруговую и делал это слишком размеренно и манерно, с явной целью обратить на себя внимание. Кто бы ни был там снаружи, это был явно не кот. Это было бы неправильно, животные так себя не ведут. Ольга вновь подумала было о Добрыневой, хотя и не понимала, зачем больной старухе делать такое.
- Любовь Антоновна, это вы?! - стараясь звучать уверенно, крикнула девушка. В ответ царапанье стихло, но лишь на мгновение, а затем яростно задергалась ручка, и снаружи послышались настойчивые удары и сопение - громко задышали в стык под замком, принюхиваясь. Судя по звукам, некий непрошеный гость был явно заинтересован в содержимом запертой комнаты. Дверь заскрипела, прогинаясь под давлением извне.
- Любовь Антоновна! Перестаньте! - сама не зная почему, выкрикнула девушка.
Во рту пересохло, сердце стучало мелкой дробью. Она буквально ощущала жаркие волны ужаса, исходящие от необозримой угрозы. Кто это или что это, и как оно оказалось в коридоре в их квартире? В ЕЁ квартире? Неужели пробралось днём? Или это нотариус с врачом специально впустили его?! В панике девушка схватила с тумбочки телефон и замерла, уставившись на оживший дисплей. Звонила Добрынева. Словно под гипнозом, Ольга нажала кнопку вызова и поднесла телефон к уху:
- Олечка... - сквозь треск помех раздался вкрадчивый голос пожилой женщины, - Олечка...ты почему не открываешь?.. Я стучу, стучу...
Словно в подтверждение, возня снаружи усилилась, задрожал книжный шкаф, стоящий рядом с дверью, зазвенели стеклянные панели.
- ...впусти меня, Олечка, - продолжал голос. Теперь насмешка в нём звучала так отчётливо, что даже помехи не могли её скрыть. - Давай поболтаем, как раньше...
Девушка до боли сжала зубы и зажмурилась. Этого не может быть! Это какой-то чёртовый розыгрыш! Её пытаются запутать! Запугать! Злость немного придала сил, и она, наконец, смогла ответить:
- Зачем же ждать, Олечка, - продолжал голос. Любовь Антоновна теперь звучала бодро, без намека на болезнь. Ольге показалось, что голос раздаётся прямо в голове, - раз нам обеим не спится?
Обречённо девушка взглянула на часы, потом на окно. Почти четыре утра, но солнце взойдет ещё не скоро. Уж она, как никто другой, понимала противоестественность ситуации. Чего бы ни задумала старуха, она хочет всё закончить до рассвета, а значит, ей надо помешать.
- А зачем мне Вас впускать, мы и так вот - общаемся, - про себя Ольга обдумывала варианты: можно было выпрыгнуть в окно или вызвать полицию.
В первом случае был риск сломать что-нибудь, но девушка сомневалась, что сможет отпереть тяжелые ссохшиеся рамы, во втором - полицию нужно как-то впустить в квартиру.
- Я думаю, тебе будет интересно, Оленька, - посмеивался голос, словно знал, о чём она думает. - Ты ведь любишь узнавать новое? Читаешь ночами свои бумажечки, шепчешь словечки, которые не для тебя писались. Играешься чужими жизнями ради своего благополучия. Думаешь, твои мысли тебе одной доступны...
Сердце девушки в очередной раз предательски дернулось. Дверь уже просто ходила ходуном, шпингалет и старые петли с трудом удерживали то, что ворочалось в темноте коридора. Хлипкая преграда могла поддаться в любой момент, и Ольга решилась на отчаянный ход. Она сбросила текущий звонок и тут же набрала номер единственного друга, который у неё остался.
- Костя! Костя! - завопила она как можно громче, едва абонент принял вызов. - Это я - Оля! Я в квартире у Любови Антоновны Добрыневой!
Не дожидаясь, пока сонный мужчина подберет слова, она затараторила дальше в надежде, что её услышат и за дверью тоже:
- Костя! Это я! Я у Добрыневой, на Соколе! Меня тут хотят убить!.. - времени прислушиваться не было, но снаружи и впрямь немного затихло.
- ...Киреева, ты что ль? - наконец выдал Константин.
- Да! Я! Я! Я у Добрыневой! Ну ты помнишь!.. - Ольга запнулась, осознав, что больше не встречалась с Костиком с тех пор, как съехала из общежития. - Ну помнишь: Добрынева Любовь Антоновна, квартира на Соколе! Мы ещё разговаривали... Квартира двухкомнатная... Костя! Я тут, и меня хотят убить! Кто-то ломится в дверь!
- Оль, погоди, какая квартира? Причем тут Добрынева? Добрынева же умерла месяц назад... Где ты? Ты можешь объяснить, что с тобой?
За дверью захохотали. Ольга от неожиданности чуть не выронила телефон.
- Как умерла?! - не слушая, выкрикнула она, глядя, как в сумраке поблескивает металлическая задвижка шпингалета, выдвигаясь сама собой.
- Месяц назад, если не больше, я сам документы в архив относил. А она-то тут причём?! Ты можешь ясно сказать, что...
Ольга ещё слышала, как из динамика доносится встревоженный голос парня, когда трубку забрало и раздавило то, что теперь только отдаленно напоминало Любовь Андреевну. Она не сопротивлялась, завороженная мертвенно-желтым сиянием, пробивающимся сквозь кожу преобразившейся женщины. С лица Добрыневой, хоть и сохранившего знакомые черты, исчезла вся человечность, и лишь глаза по-прежнему алчно мерцали самым глубоким оттенком черноты.
- Долго же ты собиралась с духом, - раздался в тишине её проникновенный голос. - Я уже почти решила, что выпью тебя до капельки, а ты и не заметишь.
- ...кто ты такая? - наконец смогла проговорить Ольга, чувствуя, как последние проблески воли утопают в бездонном взгляде собеседницы.
- Я, Оленька, как и ты - приспособленка! - обнажив длинные жёлтые зубы в подобии улыбки, ответила ей Добрынева. - Давно уже тут - ещё до Всехсвятского поселилась [Ранее на месте района Сокол находилось старинное село Всехсвятское, известное с XV века; прим.автор.]. Многие ушли, а я так жить привыкла - всё срок откладываю, как подходит! У меня и подручные есть, за столько лет-то как не обзавестись?! Все сделают, лишь бы своё не упустить: и бумажки подпишут, и диагноз выдумают. Раньше человечьей силы хватало, но теперь обмельчали люди, вот и приходится своими же питаться. Ты уж не обижайся. Знаю, не солидное это, конечно, дело - срывать цветочки, но с ягодками мороки больше, могу и не управиться в срок!
Ольге показалось, что Добрынева даже подмигнула напоследок, прежде чем её сознание навсегда померкло.
*** Участковый Ермилов для важности ещё раз перебрал бумаги договора, кадастровые выписки, свидетельства, но в итоге вернул их, недовольно вздохнув. - Извините за беспокойство, Ольга Валерьевна, документы в порядке. Но обращение необходимо было проверить, вы ведь понимаете, работа такая.
- Конечно, - согласно кивнула темноволосая женщина, пожалуй, чуть более зрелая для своего возраста, если судить по паспортным данным, - всем иногда приходится просто делать то, что необходимо.
Сидящий рядом пожилой нотариус согласно кивнул, не скрывая довольной улыбки.
Есть места, где даже в эпоху научных открытий и скептицизма, вера в ведьм, проклятия и могущественных духов оставалась сильной. В одном из сельских районов Пенсильвании в начале XX в. такая вера повлияла на расследование жестокого убийства. Жители удаленных ферм воспринимали фольклор и суеверия, как вполне реальные явления, которые оказывают влияние на их жизнь.
Вероятно, одним из самых показательных примеров является случай Нельсона Рейхмейера. В 1928 году ведьма по имени Нелли Нолл убедила молодого человека Джона Блаймира, что Рейхмейер наложил на него проклятие. Блаймир и двое его друзей, Джон Карри и Уилберт Гесс, ворвались в дом Рейхмейера для того, чтобы выкрасть его книгу заклинаний. Книгу они не нашли, но хозяин застал их и молодые люди убили его. В итоге все трое были осуждены за убийство.
Одна из многих странностей этого дела заключается в том, что троица убийц вели законопослушный и тихий образ жизни до преступления, и продолжали такую же спокойную жизнь после освобождения из заключения. Создавалось впечатление, что они, действительно, верили в свою миссию и, выполнив ее, продолжили нормальную жизнь.
читать дальшеНо еще более странный случай произошел в этих же краях в 1934 году в Рингтауне, Пенсильвания. В этой сельской местности люди только начинали знакомиться с благами XX века. Не было электричества, сантехники и телефонов. Недалеко от города на ферме проживала 63-летняя Сусанна «Сьюзен» Мамми со своей приемной дочерью Товиллой.
Дом Мамми
1910 году Сьюзен испытывала видения и слышала голоса. В это время ей приснилось, что 5 июля ее муж умрет. Мамми уверилась в реальности происходящего, когда в этот день ее муж, отмахнувшись от уговоров остаться дома, отправился на свою мельницу. Он получил смертельную травму во время работы.
Среди людей, знавших Сьюзан, трагическое событие вызвало не столько сочувствие, но страх. Люди решили, что столкнулись с еще одним доказательством существования потусторонних сил. Но нашлись и такие соседи, кто решил, что причина кроется в самой Мамми. Она никто иная, как ведьма. Иначе, как объяснить смертоносную точность ее предсказания?
Вечером 17 марта Сьюзани и Товилла занимались тем, что ухаживали за местным фермером по имени Джейкоб Райс. Он получил серьезную травму стопы на работе и, преодолев предубеждение, обратился за помощью к Мамми. Известно ведь, что ведьмы имеют способности к врачеванию.
Перед тем как лечь спать, Мамми пришла в комнату к Райсу, чтобы поменять повязку. Как только она наклонилась над мужчиной, в коттедже прозвучал взрыв. Окно с дребезгом разбилось и, ворвавшийся в комнату поток воздуха, загасил все свечи. Помещение погрузилось во мрак. В этот момент прозвучал второй резкий звук. Стало понятно, что, как и в первом случае, это был выстрел. Только второй прозвучал тише и менее раскатисто. В первый раз стреляли из дробовика, второй — из пистолета.
Некоторое время люди лежали на полу. В тишине слышались только всхлипывания Товиллы. Когда, наконец, она решилась подняться и зажгла керосиновую лампу, открылась страшная картина. На полу в луже крови лежала Сьюзанн Мамми с простреленной грудью. Она была мертва.
Товилла и Райс просидели до утра рядом с трупом, и только потом девушка побежала за помощью. Райс, корчась от боли в ноге, тоже нашел в себе силы направиться к ближайшим соседям, проживавшим в миле от дома Мамми.
Полицейские следователи впоследствии установили, что Сьюзен Мамми была застрелена единственной пулей в область грудной клетки. В стене они нашли дробь. Картина вырисовывалась такая: преступник вышиб окно выстрелом из дробовика, а потом прицельным выстрелом из пистолета застрелил Мамми. Правда, в таком случае следовало признать, что стрелку сопутствовала большая удача — попасть в цель в темноте.
Начав следствие, детективы сразу же столкнулись с неоднозначной репутацией покойной. Оказалось, что она вела уединенный замкнутый образ жизни и имела множество врагов, желавших ей смерти. В Рингтауне им поведали, что старушка «сглазила» нескольких человек, а на других наложила проклятие. Когда стало известно о ее смерти, в городе прокатился вздох облегчения.
Несмотря на множество подозреваемых, вскоре внимание следствия было сосредоточено на личности одного местного жителя. Уже через три дня после убийства, несколько мальчишек рассказали детективам об автомобиле, припаркованном на дороге, ведущей к дому Сьюзен Мамми. Машина была пуста, но они узнали ее. Она принадлежала 23-летнему Альберту Шинскому.
Шинский был вежлив, держался уверенно. Добродушный молодой человек с примерной репутацией. Его любили все, кто его знал. Выходец и уважаемой в общине семьи, Шинский встречался с очаровательной девушкой Селиной Берстел, которая его обождала и собиралась выйти за него замуж. Трудно было представить, что Шинский мог убить беззащитную пожилую женщину. Однако во время первого же допроса он заявил: «Да, я убил Сьюзен Мамми».
Жизнь Альберта Шинского складывалась замечательно до 17 лет. Но потом она изменилась. Постепенно энергичный юноша превратился в вялого и изможденного человека. Он утратил внимание и сосредоточенность в работе, стал оболочкой самого себя, утратил внутренний стержень, и не мог объяснить почему. Не имея возможности заниматься трудом, требующим физического или умственного напряжения, Шинский вертел баранку, развозя рабочих местной шахты.
На допросе он поведал, что некоторое время назад, еще до автоперевозок, он работал у одного фермера, который долго и упорно боролся со Сьюзен Мамми. Они судились за участок земли, на который оба претендовали. Однажды, когда Шинский проходил мимо поля Мамми, он увидел странную картину. Женщина стояла посреди поля и пристально смотрела на него. В этот момент Альберт почувствовал, будто стальные пальцы сдавили горло. С этого дня он стал испытывать «физические и психические» мучения, которые и подорвали его здоровье.
Шинский красочно и эмоционально описывал, как регулярно чувствовал чьи-то руки на собственных плечах или горле. И он догадывался, чьи это руки, или по чьей злой воле они впиваются в его тело. Далее становилось только хуже. Шинский стал слышать голоса, которые окончательно убедили его в виновности Сьюзен Мамми. Они не возникали из ниоткуда. Шинский общался с Черной кошкой, которая посетила его в одну из ночей и больше не покидала его.
Шинский обращался к врачам и священникам, но никто не мог ему помочь. И что они могли сделать против власти дьявола? Так считал Альберт. Он ходил и к другим местным знахарям и врачевателям, использовавших нетрадиционные методы. Они давали ему какие-то зелья, амулеты и настойки, но и они оказались бессильны. Кошка всегда возвращалась. И, наконец, она сказала Альберту, что он должен убить Сьюзен Мамми. Это единственный способ избавиться от проклятия.
Накануне 17 марта Шинский одолжил дробовик, зарядил его «волшебной» пулей, которая гарантированно убьет ведьму, и пробрался на ферму Мамми. Альберт бодро и весело рассказывал следователям, что сразу после убийства он почувствовал себя другим человеком. Жизненные силы вернулись! Альберт ни о чем не жалел, излучал радость и облегчение.
Селина Бернстел
Девушка Шинского, Селина Бернстел подтвердила большую часть истории своего жениха. Она не сомневалась, что он был заколдован. Селина считала, что имеет представление, о чем говорит, так как в прошлом ее двоюродного брата также посещал призрак старой женщины.
Бернстел испытывала материнские чувства к Альберту, жалела его и описывала его как «маленького щеночка» и «потерянную душу». На нее саму оказало влияние состояние Шинского. Она рассказывала, как иногда, проснувшись утром, видела Альберта, стоящего перед кроватью на коленях и корчащегося от боли.
Когда Селина спрашивала Альберта о свадьбе, он отказывался, говоря, что ведьма не позволит ему жениться. Хотя Бернстел не знала, что Шинский готовится совершить убийство, но она отметила, что после смерти Сьюзен, Альберт изменился в мгновение ока. Он почувствовал себя свободным от проклятия.
После ареста Альберт Шинский стал кем-то вроде местного героя. В полицию пришли и другие люди, которые заявили, что Сьюзен Мамми прокляла и их, но теперь они преобразились, избавившись от ее чар. В знак благодарности за избавление от ведьмы, горожане даже создали фонд в поддержку обвиняемого в убийстве Шинского. Сам убийца оставался в приподнятом настроении и даже перспектива сесть на электрический стул не пугала его. «Меня это не волнует. Я в мире», — говорил он с улыбкой.
Селина заявила, что готова выйти за Альберта замуж немедленно, несмотря на то, что он сидит в тюремной камере. Но Шинский снова отказался, правда, по другой причине. Он сказал, что не хочет такой мрачной свадьбы. Судя по всему, он явно рассчитывал, что выйдет на свободу.
Совершенно очевидной линией защиты на суде было доказательство невменяемости обвиняемого. Адвокаты настаивали на сумасшествии, но сам Шинский выглядел рациональным и спокойным. Более того, он яростно отвергал предположение о собственном психическом нездоровье и с негодованием отвергал подобные измышления.
Но все же психиатры решили иначе. Они вынесли заключение, что Альберт Шинский страдает ранним слабоумием, одним из проявлений которого является параноидальный бред. Психиатры рекомендовали отправить подсудимого в государственную психиатрическую больницу Фэрвью для принудительного лечения. Судья согласился с таким решением и вынес соответствующий приговор.
Шинскому сохранили жизнь, но к несчастью для него заведение Фэрвью имело гораздо худшую славу, чем любая тюрьма. Современники, не стесняясь в формулировках, сравнивали называли его «неконтролируемым притоном», нежели лечебным учреждением. Охранники и сотрудники больницы регулярно издевались над пациентами, нередки были даже случаи убийства больных, за которые никого не наказывали. О Фэрвью ходили слухи, что вокруг здания клиники располагались тайные кладбища, на которых хоронили умерщвленных больных. В этой больнице можно было исчезнуть навсегда, независимо от того жив ты или мертв.
Такая судьба ждала Альберта Шинского, если бы о нем не вспомнили в 1968 году. К этому времени он провел в психушке 34 года. Адвокат Уильям Дж. Кренцевич заинтересовался случаем Шинского и задался целью добиться пересмотра его дела.
Сам Альберт был готов к пересмотру, даже если это означало признание его вменяемым. «Я был юным, глупым, суеверным молодым человеком, когда совершил убийство. Я уже достаточно наказан за это преступление».
Но это был еще не конец. Альберту Шинскому предстояло оставаться в заключении еще 8 лет, до 1976 года, когда состоялся новый судебный процесс. Судья постановил, что Шинский компетентен, чтобы предстать перед судом. Однако процесс так и не состоялся. Власти решили, что Альберт, действительно, понес достаточное наказные, и его просто выпустили из больницы.
Известно, что Альберт, проведший в заключении в общей сложности 42 года, вернулся в родной Рингтаун, где и прожил остаток жизни.
Приемная дочь убитой «ведьмы» Товилла прожила до 1963 года. Невеста Альберта Силия вышла замуж через 4 года после его ареста и впоследствии проживала с мужем в другом городе Пенсильвании.
Сам Альберт Шинский умер своей смертью в 1983 году в возрасте 72 лет. Говорят, что призраки и голоса его уже не преследовали.
Первая декада октября тысяча восемьсот девяносто девятого выдалась тёплой. Самое что ни на есть бабье лето. Одинцов накинул на плечи шарф и вышел из дому. С подпрапорщиком Лыткиным, с которым приходилось делить комнату в одном из доходных домов на Каменноостровском проспекте, он практически не пересекался. Тот, шатаясь, приходил поздно, валился спать и громко, как дизельный двигатель, храпел. Несколько раз они чаёвничали вместе, и Лыткин, накручивая дрожащими после перепоя руками усы, жаловался ему на судьбу. Сетовал на разгильдяйство в армии, произвол высших чинов, на то, что вымотан, а в Петербурге извелись неиспорченные барышни. Мимоходом он упоминал отца, который перестал высылать из Москвы деньги, пунцовел от злости и быстро курил. Одинцов листал газету и понимающе кивал. Хотя будущее Лыткина видел как на ладони: не сдаст на обер-офицера, в пьяной потасовке сорвёт с юнкера погоны, обшитые золотым галуном, вылетит со службы и, так как дома не примут, сгинет в опиумном дурмане в одной из ночлежек. Одинцова чужие проблемы волновали едва — своих невпроворот. Взятая пятнадцать лет назад ссуда на производственное дело не оправдала надежд. Фамильный особняк изъяли, за душой остался непогашенный по договору долг, а жена, забрав сына, ушла к молодому биржевику. Не такой Одинцову грезилась счастливая дорога жизни. читать дальшеУроки музыки в детстве переросли в увлечение, а после в профессию. Отец, усмотрев, что мальчик помимо нот проявляет интерес и к внутренней конструкции фортепиано, отвёл тринадцатилетнего Петю для обучения к мастеру. Уже работая, ощутив нехватку знаний, юный Одинцов отправился в Нижнюю Саксонию — глубже познавать премудрости фортепианного ремесла. В один из дней от матери пришло письмо: отец болен. Пётр Одинцов оставил тогда Германию и вернулся в Петербург — в полной решимости открыть собственную мастерскую. Несмотря на отговоры родителей, он заложил дом, купил оборудование, арендовал помещение и нанял людей. Первое время всё складывалось благополучно. Неплохую прибыль имел уже через полгода. Ориентировался, главным образом, на непрофессионального потребителя. В начале девяносто первого продажи, к несчастью, сильно упали. В основном выходил в нуль. Вскоре стало ещё хуже. Фабрики-гиганты — Шрёдера, Беккера, Мюльбаха — год за годом притеснялись мелкими. Открылась фабрика Леппенберга, рояли и пианино которой, по мнению Одинцова, ужасно держали строй и имели несочный звук. Прибывший из Берлина Гергенс, работавший там техником у Карла Бехштейна, открыл своё производство, где выпускался недурственный, обладавший мягким туше1 инструмент. Переведённая из Тарту, заработала фабрика Рудольфа Ратке, фортепиано которой, несмотря на простоватый звуковой тембр, имели хороший спрос ввиду приемлемости цены. Появлялись и другие. Одинцов прогорел. Лицо его приняло, как казалось, сероватый, ставшим популярным в архитектуре модерн, оттенок. Он прятал поджатые от грузных мыслей губы под бородой, в свои сорок три отшучивался, что ему шестьдесят, и тускло улыбался. Отец умер, с матерью виделся редко. Оборудование продать не удавалось. Помог случай. Франц Кальнинг, с которым ему посчастливилось сдружиться в Германии, работал техническим директором на фабрике братьев Дидерихс (старший, Роберт, к слову, умер за месяц до того, управлять остался Андреас) и, зная Одинцова как высококвалифицированного «шпециалистн», пригласил к себе. Оборудование из его мастерской предложил забрать в счёт погашения пени. Одинцов согласился. Четырёхэтажное фабричное здание располагалось на тринадцатой линии Васильевского острова. Производственные возможности не шли ни в какое сравнение с имевшимися у Одинцова: паровая машина мощностью в двенадцать лошадиных сил, современная отопительная система, подъёмная установка, помещения для хранения материалов — всё на высоте. В прошлый год фабрика на зависть другим выпустила более пятисот инструментов. Рабочие к Одинцову относились уважительно, а Кальнинг поручал ему контроль на самых разных производственных этапах. Зарабатывал он сносно, но, между тем, слыл прижимистым. Почти все деньги Одинцов клал на счёт (в надежде выкупить особняк), а также копил на обучение сына Дмитрия, с которым виделся с позволения жены раз в месяц. Одинцов привычным делом ходил пешком. Извозчиков, от которых несло рыбой и перегаром, не любил. Кроме того, экономил — ездил по надобности или когда ныли суставы. Ждал зиму. Тогда он, оттаивая в душе и приходя в какой-то ребяческий восторг, преодолевал расстояние между Сенатской площадью и Румянцевским сквером на трамвае. Первый год петербуржцы давались диву, когда в лёд на Неве вморозили рельсы, шпалы и контактные провода. Электрическим трамваям, из-за контракта владельцев конки с Городской думой на право перевозки людей, разрешалось использовать лишь водные пути, в зиму по Неве, то бишь. Пётр Михайлович Одинцов, фортепианный мастер, переоделся в рабочее и приступил к обязанностям. Он изучал листы заказа, раздавал поручения, отслеживал поставку древесины, после обеда заглянул к ящичникам, изготавливавшим остов, а также выслушал матёрых «штучников», которые требовали сократить рабочий день. Вечером его к себе вызвал Кальнинг. — Петер, — он называл его на немецкий манер, — на днях я встретить майн фройнд, и он просить оказать помощь его знакомый. С настройкой, — добавил он с гортанным «р». На фабрику иногда обращались в частном порядке, чтобы произвести настройку на дому. — Сделаем-с, — ответил, вытирая о фартук руки, Одинцов. — Завтра отправлю, кто свободен. У Шубина, кажись, форточка после двух. Ещё доделывают рояль для дочери текстильщика… как его там… Смирнова. — Нет необходимости, — Кальнинг поправил очки. — Это, как правильно сказать, личное поручение, не по работе. Просьба. Одинцов опустил брови, пытаясь уловить мысль директора. — Дело в том, что, как мне сообщили, инструмент старый и, полагаю, справится не каждый. А вам я, Петер, доверять. Заплатят гут, — Кальнинг кивнул кистью, успокоив. «Приработок лишним не станет», — прикинул Одинцов. — Чего ж, настроим, — согласился он. * * * В выходной Одинцов отправился на Каменный остров. Погода стояла скверная. Дождь, разогнав по домам люд, заливал проспект. Город принял свой истинный окрас: цвет безутешной меланхолии, в которой где-то за жидкой полосой горизонта мрачнела надежда. Петербург казался таким, с которым в своём стихотворении прощался поэт Аполлон Григорьев: «…холодный и бесстрастный, великолепный град рабов, казарм борделей и дворцов, со своей ночью гнойно-ясной…» Горожане прятались в распивочных и кабаках, расцвечивая каждый свою осень алкогольной акварелью. Укрывая плащами головы, по улицам бежали студенты. Толкаясь под навесами, на непогоду из-за неимения выручки плевались молочницы и небритые точильщики ножей. Недовольно гомонили торговцы пирожками, дичью, баранками, сбитнем и корзинами. В такую погоду словно оживали сфинксы на набережной. Дрожали выщербленные лица, сфинксы тряслись от страха и возбуждения, выжидая, когда, вспенивая воду, из Невы покажется их хозяин — нечто медленное, с множеством то ли щупалец, то ли деформированных рук. Оно будет двигаться от моста к мосту, стремительно выкидывать конечность и, обволакивая ею, затягивать под воду зазевавшихся прохожих. В такую погоду пробуждалась душа Невы, вобравшая в себя не одну жизнь утопленников, казнённых и убиенных. Одинцову пришлось ловить извозчика, хотя бы от того, что он не желал испортить дождём деликатный рабочий инструмент. Двухэтажный особняк выглядел сдержанно. Ещё на дороге Одинцова встретил пожилой лакей в вымокшем насквозь камзоле и пригласил внутрь. В зале — он же комната, по-видимому, служил и столовой — завтракали двое. Хозяева поднялись и спешно направились встречать гостя. — Вы, должно быть, Пётр Михайлович? — протянул руку статный мужчина в костюме цвета маренго с бежевым платком в кармашке. Волосы его были зачёсаны, растительность на лице отсутствовала, пахло от него дорого. — Он самый, — пожал, слегка тушуясь, Одинцов. — Казимир Андреевич, — не пуская руку и с неким уважением заглядывая в глаза, представился хозяин. — Гущина Анна Васильевна, — изящно протягивая руку в перчатке, представилась жена. На глаз ей было до сорока, волосы русые, одета в бледно-розовое платье из батиста с кружевными фонариками на рукавах. — Лебедева по папеньке, — добавила она, видимо, испытывая гордость быть дочерью известного купца. — Герр Кальнинг порекомендовал вас как своего лучшего специалиста. У нас, безусловно, в этом никаких сомнений. Уверены, вы поможете с нашей проблем, — последнее слово Гущин произнёс с английским акцентом. — Попробуем-с, — переставил ноги Одинцов. — Может, чаю? — спохватилась Гущина. Гость вежливо отказался, после чего хозяин повёл мастера через облицованный светлым мрамором зал. В центре был камин из изразцов с рельефами на античные темы вокруг, с потолка свисала хрустальная люстра. Имелся буфет в виде огромного шкапа, вероятно, из красного дерева, где хранилась посуда. «Не бедствуют», — подумал Одинцов. Они продвигались через анфиладу комнат — парадная, диванная, прихожая, спальня, — разделённых арками с колоннами, так что создавалось представление цельного помещения. Комнаты особняка Анны Васильевны, который перешёл к ней по наследству от прадеда помещика Ильина, были окрашены в разные колеры — абрикосовая, фисташковая, бирюзовая, карамельная… Хозяин остановился. Здесь, похоже, располагался рабочий кабинет. — Прошу, — Гущин одним жестом пропустил мастера вперёд и указал на фортепиано. Одинцов поставил на пол чемоданчик и приблизился к инструменту. Выглядело фортепиано ветхим, точно из прошлой эпохи. Мастеру доводилось встречать похожие в Германии. — Любопытный экземпляр, — пробурчал он. — Досталось по наследству. Анне. Ещё от прабабушки, — пояснил Гущин. — Вы, скорее всего, будете смеяться, что от такой рухляди не избавились, но это, знаете ли, семейная реликвия. Прабабушка Анны играла на нём, бабушка, затем её мама, Анна Васильевна, собственно, и вот задумали приобщить к музыке нашу дочь. И решительно на этом фортепиано. — Понимаю, — задумчиво произнёс Одинцов, ощупывая профессиональным взглядом запылённый инструмент. Он и не думал смеяться. Напротив, он всем сердцем ценил опыт старой школы мастеров. Не единожды случалось убеждаться, что инструменты того времени отличались добротностью, певучим тоном и безукоризненной отделкой. — В таком случае не смею вас отвлекать, — Казимир Андреевич коснулся плеча мастера. — Если что понадобится, зовите, не стесняйтесь. Одинцов остался наедине со старинным фортепиано. Внутри зародился азарт, о котором он уже, казалось, позабыл. Фабричная рутина давно не приносила удовлетворения. Фортепиано пахло не прелым деревом, нет, так пахли отголоски молодости. Всей душой Одинцов возжелал, чтобы фортепиано вновь задышало, запело. Первым делом он снял крышку. Одинцова охватил восторг, когда он не обнаружил изобретённую ещё в двадцатые годы американцем Конрадом Мейером чугунную раму, позволявшую увеличить натяжение струн. Между колковой доской и задней пластиной, к которой крепились концы струн, находились железные распорки. Настоящий раритет! Одинцов принялся за музыкальную деку. Какого же было его удивление, когда оказалось, что вместо выпущенных девяносто лет назад фабрикантом Круппом струн из тигельной стали были железные, как в популярных ещё в прошлом веке клавикордах. Молоточки изумили не меньше: их обтягивал не спрессованный войлок, а уже обтрепавшаяся от времени лосиная кожа. Одинцов читал, что в Америке раньше применялся для этих целей трут, древесный гриб. Предполагая, насколько непривычным для уха окажется звук инструмента, он сделал в блокноте пометку, что необходимо ко всему ещё закупить лосиную кожу. За работой Одинцов и не заметил, как пролетел день. Один раз он просил проводить его в уборную. Он обратил внимание, что на заднем дворе находилась оранжерея, за которой раскинулась ухоженная лужайка. Прислуга, по всей вероятности, обитала в антресоли, углублении в задней части особняка. Дочь, о которой говорили хозяева, Одинцов не встретил. Вечером мастер откланялся и, отказавшись от ужина, покинул дом. * * * Одинцов, раздобыв необходимые для ремонта принадлежности, явился к Гущиным в следующий выходной. Хозяева настояли, чтобы он составил им компанию за завтраком. Мастер, запивая круассаны с малиной перловским чаем, без особого удовольствия выслушивал рассказы Гущина о металлургии, на которой тот поднялся, и поглядывал на погружённую в себя Анну Васильевну. — Я к Агафьюшке, — перебила она внезапно мужа и поспешила наверх. Одинцов выдохнул в душе, что, наконец, представилась возможность приступить к работе. Мастер занялся вирбельбанком, проверяя на износ колки и состояние струн. По надобности — менял. Когда он, голосом пытаясь изобразить «Четвёртую симфонию ми минор» Брамса, возился с демпферами, заглушающими колебания струн после нажатия клавиш, случилось необъяснимое. Одинцов ещё некоторое время не воспринимал происходящее, как того требовало логическое мышление, и плыл по течению мелодии, подспудно осознавая, что тело его подвержено какому-то гипнотическому оцепенению. Мелодии, зарождавшейся в груди и выдуваемой носом, вторила музыка. И она звучала! Инструмент, механическая часть которого была разобрана, издавал звуки, точно повторяющие напеваемую мелодию. Одинцов замолк и, наслаждаясь вытекающей из пустоты музыкой, смотрел отрешённо в окно. Казалось, боковым зрением он видел, как невидимые пальцы, вознося и опуская молоточки, играли на клавиатуре. Выступление призрака, концерт искусителя. Из захватившей его сладкозвучной одури вывел хмыкнувший за спиной лакей. Одинцов обернулся. В ушах противно заскрежетало. Разнося до самых кончиков пальцев горячую вибрацию, под кадыком лопнули натянутые через всё тело струны. — Хозяин велел позвать к обеду, — робко доложил лакей, поклонился и, бросив какой-то вожделенный, как показалось, взгляд на фортепиано, ушёл. * * * То, что происходило с Одинцовым после, иначе как наваждением не назовёшь. Чем бы он ни занимался, его повсюду сопровождала музыка. Однако это были не великолепные рапсодии Листа или блестящие романсы Глинки, отнюдь. Его преследовали демонические, совершенно безвкусные мотивы, хаотическая последовательность небрежных ударов по клавишам. На фабрике, приглушаемая гулом механизмов и гомоном людей, музыка казалась жиже. Но по возвращении домой Одинцов всем телом пугался, от того что из пастей лошадей вместе с паром вырывалось острое металлическое дребезжание, детский плач превращался в беглое скольжение по контроктаве, а разговоры — в попарную фонацию: ву-бу, ву-бу, ву-бу… Люди, шевеля нелепо губами, словно общались на каком-то примитивном языке. Одинцова навещали кошмары, аккомпанируемые отзвуком одной и той же низкой устрашающей ноты. Гробовая мелодия продолжала звучать, даже когда он просыпался от шарканий являвшегося среди ночи Лыткина. «Гоннн… гоннн… гоннн… гоннн…» — стучало в голове, когда больше не в силах уснуть, Одинцов, подбирая к себе ноги, протискивал взгляд в переплетения на потолке крючковатых теней от дерева за окном. Прибыв в следующий раз к Гущиным, мастер повстречался с их дочкой. Бедное дитя, лет одиннадцати, было приковано к креслу-коляске. Анемичные, тонкие, будто стебельки, руки были сложены на такой же болезненно хрупкой ножке. Лицо Агафьи выглядело застывшим в так и не выраженной до конца счастливой эмоции. Сдавалось, пробьют куранты, спадёт заклятье — и девочка, наконец, улыбнётся, поведает, вскинув задорно брови, всё, что накопилось у неё за это время в душе. Одинцову было невдомёк, что имел в виду отец девочки, когда говорил, что её — больного ребёнка, которому окажется бесполезен и «хирогимнаст»3, — хотят обучать музыкальной игре. Вероятно, решил мастер, таким образом родители направляли Богу посыл на её выздоровление, просили о помощи, обманываясь. — С самого рождения, — прошептал Гущин, глядя, как служанка везёт Агафью на прогулку, и похлопал Одинцова по спине, будто в утешении нуждался он, а не сам отец несчастной девочки. Боль, которая пронзила сердце мастера после знакомства с несчастным ребёнком, заглушила звучавшие в голове ужасные звуки. У Гущиных он их не слышал. Одинцов даже, улыбнувшись, постучал себя по ушам. Может, наваждение покинуло? Оставалась самая трудоёмкая, но, тем не менее, вызывающая воодушевление работа: настройка. Благо, опыт позволял делать это на слух уверенно, получая от процесса удовольствие. Одинцов, настроив по камертону «ля» первой октавы, принялся согласовывать звукоряд. Он подрезал молоточки, заглушал струны резиновыми клиньями и натягивал их настроечным ключом. Уйдя с головой в работу, Одинцов вдруг, ощутив затылком чьё-то присутствие, обернулся. Кровь в жилах вмиг остыла. Изо рта, зародившись в булькнувшем животе, выполз одновременно схожий на «ы» и «э» звук. Прямо за спиной, раздувая ноздри и упёршись в ноги руками, на фортепиано таращился лакей. Одинцов рывком отстранился, но слуга, будто и не заметив испуга мастера, продолжал водить отуманенными глазами по внутренностям фортепиано. — Ч-чем-то могу помочь? — прохрипел Одинцов, изучая безумное лицо лакея. — Скоро заигра-а-ает, — скривил тот в нездоровой улыбке рот. Одинцов, в руке которого подрагивал настроечный ключ, смотрел на лакея, пытаясь постичь этот одержимый интерес к фортепиано. Возможно, конечно, тот просто восхищался музыкой. Либо, что более правдоподобно, был не вполне в себе. — Позвольте… продолжу, — выдавил Одинцов и, искоса посматривая на лакея, потянулся к струнам. Слуга медленно выпрямился и, облизывая инструмент глазами, удалился. — Идиот, — тихо произнёс мастер. Пальцы дрожали, пришлось некоторое время выждать. К вечеру всё было готово. Гущины рассыпались перед Одинцовым в благодарностях, а Анна Васильевна, получив от прислуги аплодисменты, даже сыграла «Английскую сюиту фа мажор» Баха. — Через две недели у Агафьюшки день рождения. Мы собираемся музицировать на фортепиано. Вы обязательно должны присутствовать. Даже не смейте нам отказывать, — сообщила хозяйка. Одинцову, несмотря на закрытый образ жизни, Гущины приглянулись. К тому же хотелось насладиться игрой старинного фортепиано. — Непременно буду, — дал согласие мастер. * * * «Это он… он украл деньги», — царапал застенки ещё дремлющего разума скрипучий детский голосок. Одинцов открыл глаза, в голове дребезжала навязчивая мысль: деньги, за фортепиано. Преследующую его ужасную музыку Одинцов не слышал. Видимо, она окончательно стихла вместе с завершённой работой. За перегородкой, напитав комнату винными парами, спал Лыткин. Одинцов поднялся и запалил керосиновую лампу. Он протиснул руку в карман шинели. Затем в другой. Денег, полученных от Гущиных, не оказалось. — Негодяяяй, — озлобленно процедил сквозь зубы Одинцов, схватил со стола портные ножницы и в несколько шагов оказался за перегородкой. Язык пламени осветил мерзкую физиономию подпрапорщика. Уродливая родинка у носа выпирала воспалённым бубоном, подёрнутая верхняя губа обнажила редкие зубы, его мизерабельные хитрые глазки блуждали за опущенными веками. Как же Одинцов его ненавидел! В груди вскипало желание навсегда оградить себя от тошнотворного солдафонского присутствия. Он вонзил взгляд в шею подпрапорщика. Туда же направятся и ножницы. В выпирающую вену. Лыткин, не осознавая, сон ли это, схватится за шею, тщетно останавливая руками кровавый фонтан, увидит Одинцова, его сияющий местью взор. Он не успеет попросить о помощи, его опередит сосед, закричит что есть сил: «Вооор! Подыхааай, сволота!» Лыткин захрапел громче, но Одинцов перестал воспринимать происходящее вокруг — схватился за голову. Мозг, разнося по черепной коробке скрежет, будто пилили тонкие струны. «Се-се-се-се-се-се…», — ездили по кровоточащим извилинам стальные нити. «Банк», — протиснулось через распилы. На него нахлынуло воспоминание. Как же он мог забыть? От Гущиных он ведь сразу направился в «Коммерческий банк», что на Невском, пятьдесят восемь, и положил на счёт все триста рублей. Одинцов, не затушив лампу, повалился на кровать, и, не убирая рук от раскалывающейся головы, пролежал так до самого утра. Как же он ненавидел Лыткина! * * * Одинцов сделался рассеянным. Порой он забывал, где оставлял рабочий инструмент, не помнил, о чём вёл разговоры, а порой даже — как добирался домой. Возник страх преследования. Или же это было в действительности? Мастер не единожды наблюдал, как его провожала глазами троица детишек — двое мальчиков и девочка. Один раз он спешно направился в их сторону, но дети бесследно растворились в толпе. Звуковые галлюцинации канули, но вместо нескладных грубых мотивов Одинцов слышал незнакомую ему дивную мелодию. Она доносилась из окон омнибусов, трактиров, дворовых выгребов, арок «колодцев». Одинцов тянулся на звук, но мелодия только отдалялась. Он оставил тогда затею отыскать место её зарождения и просто наслаждался мелодией. Свои помешательства он относил к усталости и невозможности находиться вместе с сыном. В назначенное время Одинцов явился к Гущиным. Собравшаяся публика всецело соответствовала званию аристократии: банкиры, промышленники, импортёры чая, биржевики, нефтяники — все были одеты по моде, расхаживали с высокомерным видом. Одинцов чувствовал себя среди них крайне неловко и неуместно. — Благодаря этому человеку мы имеем честь поздравить сегодня Агафьюшку игрой на нашем прекрасном фортепиано, — взял слово Гущин, указал на мастера и захлопал. Гости, сделав такие лица, будто Одинцов сотворил некий подвиг, поддержали хозяина рукоплесканием. «Браво!», «Вот что значит профессионель!», «Не дал загубить традицию!» — гудели вокруг сконфуженного Одинцова. Стол накрыли в зале, туда же вынесли фортепиано. Агафью усадили в центре, нежно поглаживали её по рукам, высказывали поздравления и дарили подарки. По глазам и лицу девочки трудно было, однако, понять, осознавала ли она что-либо. Одинцов, не желая вызвать подозрений насчёт физического потенциала девочки обучению игре, и тем самым не ставя под сомнение психическое состояние родителей, приобрёл в подарок сборник технических упражнений и этюдов Муцио Клементи «Прелюдии и экзерсисы во всех тональностях мажора и минора». — Гран мерси! — поблагодарила Гущина. — Агафьюшке очень пригодится. Гости вскоре, подогретые алкоголем, принялись танцевать. Хозяйке, игравшей на фортепиано, помогали разместившиеся у противоположной стены музыканты. Одинцов, употребив прилично бордосского вина, раскрепостился. Откинувшись в кресле, он вёл в курительной комнате спор о музыке с банкиром в шевиотовом пиджаке. — Недаром искусных музыкантов называют виртуозами, от «virtus» по-латински, что значит «доблесть», — заплетающимся языком доказывал Одинцов. — Только смелый, доблестный осилит весь путь обучения и овладеет всеми азами музыкального искусства. — Как скрипка поёт, мне нравится, но вот фортепиано… — тучный банкир приблизился, чтобы не обидеть хозяев, — даже Вольтер называл его «изобретением кастрюльщика». — Позвольте-с, — протестуя, задвигал указательным пальцем мастер. — Мне вот, знаете ли, синема пришлась по душе, — продолжал, затягиваясь какой-то необычной по запаху сигарой, банкир. — Довелось посетить одним разом сеанс в театре «Аквариум». Милейшее, признаюсь, дело. А как вы относитесь к оскоплению? Так за светской болтовнёй, за обсуждением выпускаемых фабрикой «Фрезе и К°» автомобилей, за сюсюканьями перед нереагирующей ни на что именинницей наступила ночь. Экипажи увозили гостей. Осталось несколько человек, и хозяйка их задержала: — Позвольте завершить вечер моим любимым произведением. Одинцов упёрся о стену. Хмель ещё сильней волновал вкушавшие музыку рецепторы. Мастер желал напоследок вдоволь упиться голосом инструмента. Анна Васильевна тронула клавиши, и фортепиано ответило невероятно стройным, волнующим аккордом. Зал вдруг расширился, боковые стены убрались куда-то за охватываемую взглядом область. Присутствующие словно передвинулись далеко назад, сделались игрушечными. Одинцов различал лишь фортепиано и Анну Васильевну, извлекавшую из инструмента — не может быть! — ту мелодию, что непрестанно следовала за ним в последнее время. Мастер утопал в густоте музыки, его обволакивали завихрения так точно следовавших друг за другом нот, звуки очищали тело от скверны, вымывали тоску, боль и разъедавшую всё внутри обиду. Одинцов, изогнув невообразимо конечности, принял вид ноты, взмыл ввысь и занял положенное ему на стане благозвучия место. Мелодия долго ещё звучала… и звучала… и звучала. * * * — Что ж вы так, Пётр Михалыч, перебрали-с, — придерживая Одинцова под руки, ворчал Лыткин. — Хорошо, Танечку, дочь тайного советника Егорова, провожать не стал, а то ведь и не добрались бы без меня. Страшная она, скажу вам как на духу, жуть просто, лишь протекция папеньки её и привлекает. Сколько? — гаркнул он извозчику. — Так господин уже ж, откуда забирал, расплатился. Сверху ещё дал, чтоб без укачки довёз. Одинцов проснулся со светом, Лыткина в комнате не было. Похмелье дало о себе знать сцепившими затылок болевыми жгутиками. На фабрику Одинцов явился опоздавши. «Что вчера произошло? — силился он вспомнить. — Анна Васильевна играла то произведение, а потом…» Одинцов списал провал в памяти на причину чрезмерно выпитого. Единственное, что не оставляло в покое, это возникшее неведомым образом посинение на шее, под самым кадыком. Одинцов ощупал место: побаливало. Откуда его получил — никаких догадок. Мастер спрятал шею за шарфом и пошагал на работу. По прошествии нескольких дней в душе зародилось опустошение. Одинцова раздражали рабочие, их унылые лица, концентрированный запах пота и щепок, заказчики, которые приобретали фортепиано, для того чтобы, большей частью, красоваться перед такими же несведущими в музыке буржуа, а после — бросить инструмент в кладовой и слушать, слушать свои дурацкие граммофоны. Одинцов, вязнув в липкой тишине, когда Лыткин, верно, сумасбродничал на одном из балов, осознал, наконец, чего ему так не хватало: старинного фортепиано Гущиных, его певучего тона, тянущегося сквозь года яркими красками музыкальной пастели. А ещё — Одинцов вожделённо хотел вновь услышать то немыслимой красоты произведение, которое играла Анна Васильевна, снова раствориться в нём. Случиться этому выдалось в декабре. С Казимиром Андреевичем Одинцов случайным образом столкнулся у фабрики. — Пётр Михайлович, милейший, чего ж в гости к нам не заходите? — как с давним другом заговорил Гущин. — Вы, должно полагать, и не знаете, что наша Агафьюшка уже делает первые шаги в музыке. — Как?.. — озадаченно вопросил Одинцов, обдумывая, стоит ли уточнять, что встреченное им состояние девочки не позволяло вести речь даже о простых бытовых действиях, не то что о музыкальной игре. — Да-да, Анна ежедневно занимается с ней по нескольку часов. Заходите, как будете иметь возможность. Ваши советы, несомненно, окажутся ценными. Агафьюшка и сама желала с вами познакомиться. Одинцов не считал Гущина человеком, которому свойственны глупые дурачества. Возможно, это жену настолько удручало состоянием дочери, что она понудила его воспринимать Агафью здоровым ребёнком. А Гущин, увы, чрезмерно вжился в эту роль. — Буду рад, — отозвался на приглашение Одинцов, и по телу разошёлся приятный жар предвкушения. * * * В выходной день фортепианный мастер двинул на Каменный остров. Свежевыпавший снег дивно искрился под зимним солнцем — считай, пушкинское утро. Лакей, гостеприимно осклабившись, пригласил в дом. Фортепиано находилось в зале на прежнем месте. Одинцов бросил взор на ступени, ведущие на второй этаж, и озадачился, не увидев прежних пазов для колёс. — О-о, Пётр Михайлович, рады вас видеть! — вытянул руки для любезного приветствия Гущин. — Присаживайтесь, Анна с дочерью занимаются музыкальной грамотой, скоро будут. Хозяин провёл экскурсию по оранжерее, в которой Одинцову не приходилось бывать раньше. В ней росли пеларгонии, олеандры, финиковые пальмы, розы, внутри всё пестрело и благоухало. Оранжереей занимался сам Гущин, который о каждом растении рассказывал с воодушевлением. Одинцов только сейчас заметил, что забор, огораживающий задний двор, имел довольно большую высоту, достаточную, чтобы не видеть, что за ним происходит. Вероятно, Гущины, как это часто бывает, не ладили с соседями. Мастер обернулся и встретился взглядом с наблюдающим за ними через окно лакеем — тот задёрнул штору. Через час спустилась Анна Васильевна с дочерью. Одинцов проглотил слова и лишь кивнул, приветствуя, когда Агафья, совершенно здоровая, тихо по слогам сказала «здравст-вуй-те». За это время она значительно поправилась в весе, лицо приняло свежий румяный оттенок, а глазки живо бегали, изучая всё вокруг. Ходить только девочке давалось с трудом, ноги едва сгибались, она сжимала мамину руку. Одинцов терялся в догадках, каким недугом страдала девочка и что послужило столь чудесным исцелением. Спросить, разумеется, он не решался. В гости в это время зашёл Павел, младший брат Казимира Андреевича. Ему ещё не было и двадцати, но, несмотря на юный возраст, он, по впечатлению Одинцова, оказался весьма образованным и начитанным, много спорил о православии. Велели накрыть стол, и Гущина попросила мастера рассказать что-нибудь о музыке. Он, слегка стесняясь, поведал о некогда экспонируемом на Парижской выставке Себастьяном Эраром рояле, имевшем механизм с двойным ходом, о назначениях педалей и об организовываемых в Петербургской консерватории музыкальных конкурсах имени Антона Григорьевича Рубинштейна. Агафья заинтересовано его слушала. Затем Анна Васильевна села за фортепиано. Как раз в тот момент, когда девочку повели на вечернюю прогулку, она заиграла то самое произведение, с таким трепетом ожидаемое мастером. Одинцов, погружаясь в кипяток музыкальной бездны, закрыл глаза. Ему представились бегущие по лугу дети, он шёл в их сторону. Девочка и двое мальчиков смеялись и играли в догонялки. Музыка, сплетая гармонию, как нельзя лучше дополняла это радостное действо. Дети внезапно умолкли. Одинцов остановился. Он всё ещё не видел их лиц. Повернитесь, подумал он. Дети словно услышали его просьбу — разом повернулись. Однако милых личиков мастер не увидел — их исказило уродство. Вместо глаз чернели провалы, со щёк кровавыми лохмотьями свисала рваная кожа, челюстные кости раскрылись в немом крике. «Бам! Дам! Бам! Бам! Дам! Бам! Дам! Дам!» — заколотили по клавишам с невиданной силой, извлекая глухие, подземные звуки. Дети двинулись с места и рванули в его сторону. Одинцов захотел пуститься бегом, но не смог и пошевелиться, точно врос в землю. Дети, растопырив когтями пальцы, приближались — ближе, ближе, ближе, ближе… Бам! Дам! Бам! Бам! Дам! Одинцов прикрыл беспомощно руками лицо и испустил глухой вопль. * * * В нос ударил ихорозный смрад. Конечности людей будто ходили на шарнирах. Одинцов сделал глубокий вдох. Осмотрелся: трактир. Перед ним стояла выпитая наполовину кружка пива. «Как я сюда попал?» Туман в голове рассеивался. Запах становился таким, как и должно пахнуть в этом зловонном, залитом солодовой рвотой месте. Одинцов поднялся и, пробираясь через галдящих посетителей, вышел на улицу. Светила луна, выпивохи орали песни, спали в сугробах. Мастер, дрожа всем телом от холода, побрёл домой. Лишь спустя несколько дней, переодеваясь на фабрике, Одинцов заметил посинение — как и после предыдущего визита к Гущиным. Сине-фиолетовая полоса тянулась по правой стороне живота, от пупка до рёберной дуги. Если в прошлый раз он не придал этому значения, посчитав, что травмировался по пьяному угару, то сейчас жуткая закономерность его насторожила. Очередной провал в памяти уже не являлся следствием выпитого алкоголя, и Одинцов принял это за некое заболевание. К доктору, однако, обращаться не стал, а про то, что дважды впадал в беспамятство под влиянием манящей его мелодии, старался не думать, считая это зловещим совпадением. Однако и от любой музыки Одинцов отстранился. Проводя время с сыном, он не посещал с ним концертные залы, театры и даже цирк, а они вместе гуляли по парку или наведывались в места, где определённо не зазвучит ни один инструмент, тем более фортепиано. Одинцов чувствовал, что должен оберегать Диму от музыки. В середине января, после Нового года, съехал Лыткин. — Переводят меня, прощайте, — подал он руку и убрал глаза. Одинцов предполагал, что причиной, скорее всего, являлся он. Подпрапорщик не раз был в претензии на Одинцова, что тот, мол, сильно кричал во сне, не давая спать. А однажды сказал: — Провериться бы вам, Пётр Михалыч, микстуры какой попить. Одинцов крепко-накрепко обнял Лыткина. Чувствовалось, что уходит что-то родное, то, что тяжело отпустить. Словно один Лыткин на всём свете и мог ему помочь. — Удачи тебе, Василий, — сдерживая слёзы, прохрипел мастер на прощание. В комнату подселять после этого Одинцов никого не стал — не доверял никому, платил за двоих. А в марте парнишка-посыльный принёс на фабрику письмо.
«Дорогой Пётр Михайлович! На днях нашу семью посетило настоящее горе. Маменька, совершая конную прогулку, сорвалась, на беду, с седла и страшно ударилась о землю. Не волнуйтесь, сейчас она идёт на поправку, и эту оказию легко можно было отнести к несчастному случаю, который скоро позабудется, если бы душевное состояние маменьки не превосходило многократно по силе боли её физическое. Она не перестаёт повторять, что если ей и суждено умереть, то лишь прежде попросив у Вас прощения за негодное окончание вечера во время Вашего последнего к нам визита. Не сочтите за назойливость, но я буду бесконечно благодарна, если Вы придёте к нам и позволите маменьке высказать всё, что её так тревожит. Пожалейте меня, прошу Вас. Агафья Гущина».
Одинцов нахмурился. Почерк явно принадлежал ребёнку, но создавалось впечатление, будто двенадцатилетней девочке — ещё недавно пребывавшей в парализованном состоянии и, как оно случается с такими людьми, с заторможенным развитием — кто-то надиктовал этот текст. Так или иначе, отказать в молении Агафьюшки он не мог. Заодно и выяснится, что происходило в то время, между тем как зазвучала мелодия и его загадочным «отрезвлением» в трактире. В тот же день, уйдя пораньше с работы, Одинцов направился к Гущиным. Ещё у двери мастер услышал заливистый смех. Удивлению не было предела, когда он застал Анну Васильевну в полном здравии, лишь кисть её была перевязана цветастым платочком. Бросая по очереди кости, они забавлялись с дочерью в «Охоту», настольную игру, где в зависимости от того, попадал игрок на клетку загонщиков или животных, прибавлялись либо отнимались игровые деньги. — Вы пришли! — сорвалась Агафья, обхватила мастера и прижалась щекой к груди. В движениях девочки не было и намёка на прежний недуг. Двигалась она, как и любой ребёнок её возраста, а в речи не прослеживались никакие артикуляционные дефекты. — Пётр Михайлович, любезный, присаживайтесь, поиграйте с нами. Только в это пока и могу, на фортепиано играть не выходит, рука так ещё не зажила. Агафьюшка мне рассказала, что отправила вам письмо. Наивная простота, — улыбнулась Гущина. — Она, конечно, преувеличила с тем, что со мной приключилось, но прощения я, впрочем, у вас обязана попросить. — За что же? — погладив девочку по волосам вспотевшей ладонью и с нетерпением ожидая, о чём поведает Гущина, спросил Одинцов. — За то, — проговаривая каждую букву, с хитринкой начала Анна Васильевна, — что в прошлый раз я забыла угостить вас вкуснейшим фисташковым мороженым. Одинцов натянул улыбку и как-то по-козлиному засмеялся. — В этот раз я такую оплошность не допущу. — Гущина жеманно разрезала «больной» рукой воздух. За столом беседовали о тенденциях в современном искусстве, которые Гущин не хотел ни в коем разе принимать, называя их «мещанским борщом», в то время как Агафья неуверенно нажимала на клавиши. Одинцов тихо радовался про себя, что Гущина не усаживалась за фортепиано, а иначе пришлось бы придумывать причину спешного ухода. У него не было никакого желания вновь подвергаться влиянию загадочной композиции. Агафья настукивала одним пальцем «Блошиный вальс», как вдруг однотонные «тати-тати, тата-тати…» внезапно обрели выпуклость и перетекли в многоцветную мелодию. Одинцов не мог в это поверить! Агафья, виртуозно бегая по клавиатуре тоненькими пальчиками, наигрывала — мастер с каждым тяжёлым вдохом, сдавалось, терял сознание — то самое произведение. Опушка леса. У ствола высокой сосны сидели, не двигаясь, девочка и двое мальчиков. Женщина, всхлипывая, возилась со свисающей с ветки верёвкой. Она спустилась с козел и по очереди поцеловала детей в лоб. Одинцов двинул вперёд. Женщина снова забралась на козлы. Предчувствие беды нарастало вместе со вселяющей ужас угловатой музыкой. Или всё самое худшее уже случилось? «Бам! Дам! Бам! Бам! Дам! Бам! Дам! Дам!» — забарабанили по клавишам. Одинцов, осознавая, что вот-вот случится непоправимое, рванул к дереву. Не надо! Глаза набухли слезами. Н-е н-а-д-о! Женщина накинула петлю на шею и откинула помост ногой, козлы упали набок. Тело её рухнуло вниз и, подёргиваясь, стало покачиваться над мёртвыми детьми. Одинцов остановился, замер в оцепенении, опустил взгляд. В белой от напряжения руке он стискивал рукоять ножа. Глоток воздуха. Ещё. Одинцов стоял перед своим бывшим особняком. Позади занавешенных окон ходили. — Димка, — простонал Одинцов, заметив, как мальчик — сын? — размахивал наподобие дирижёра с палочкой руками. Одинцов, ужаснувшись, отбросил нож в лужу и осмотрел руки: крови не было. Вытирая на ходу слёзы, он со всех ног бросился наутёк. Подальше. Куда глаза глядят. * * * Фортепианный мастер заперся в комнате, на работу не выходил. Свернувшись калачом, он сутки напролёт лежал, трясясь в припадках, на кровати. На третий день он решился осмотреть себя. Ужасная находка обнаружилась аккурат в области сердца: тёмно-синее неизвестно как появившееся пятно. — Избивали… они душили меня, проклятые Гущины, — бредил вслух Одинцов и смотрел через занавеску на улицу, вглядываясь в лица незнакомцев. В среду к нему наведался Кальнинг и раздражающим немецким акцентом траурно заговорил: — Петер, вы нехорошо выглядеть. Я пришлю к вам доктор. Даже не смейте противиться. Мы все очень переживать. Обязательно поправляйтесь. Одинцов, пряча в темноте лицо, не ответил. Он знал, что ему никто не поможет. Заражено не тело — разум. Наточенные грани нот жуткой музыки искромсали его сознание, вспороли брюхо действительности, разрушили и до того непрочный каркас настоящего. — Ауф видерзеен, — попрощался директор и глянул на Одинцова с некой печалью, будто видел его в последний раз. Следующим днём, как и пообещал Кальнинг, приходил доктор, но Одинцов так и не впустил его. Вскоре снова постучали. — Пётр Михайлович, откройте, — послышался женский голос. Одинцов вздрогнул. Гущина? — Я знаю, что вы ходили чинить то фортепиано. Мне сказали на фабрике ваш адрес. — Кто вы? — рявкнул, испуганно крадучись к двери, Одинцов. — Я хочу вам помочь. Выслушайте меня. Одинцов приоткрыл дверь. Эту женщину он видел впервые. — Что вам нужно? — щуря от света впалые глаза, недобрым тоном спросил мастер. — Я знаю, что вы страдаете, — сочувствующе произнесла женщина. — То же испытывал когда-то и мой отец. Заинтригованный Одинцов, удостоверившись, что в парадной больше никого, недоверчиво пригласил незнакомку в комнату. Женщина, представившись Елизаветой Матвеевой, поведала историю, которую кто-то непременно мог счесть вымыслом и издёвкой, если бы то, о чём она рассказывала, не повторяло в точности то, что лично пережил в последнее время сам Одинцов. С её слов, когда она была ещё ребёнком, к отцу, известному в городе фортепианному мастеру, обратился купец Лебедев, попросив его оказать помощь в починке и настройке старинного фортепиано. Иван Матвеев трижды посещал особняк, принадлежавший внучке богатого помещика Ильина, на Каменный остров, после чего его душевное состояние пошатнулось настолько, что ему, дабы не причинить ввиду помешательства вред своей семье, пришлось найти уединение в гиблой деревне. Маленькая Анна, больная дочь Лебедевых, прикованная к креслу-коляске, странным образом излечилась после того, как отец вдохнул в музыкальный инструмент новую жизнь. Одинцов, раскрывши рот, внимал историям гостьи о том, как её отец в любой момент мог вскочить с места и напевать каждый раз одну и ту же мелодию. Ему неустанно мерещились двое мальчиков и девочка в белом одеянии, которые наблюдали за ним издали. Но с наибольшим трепетом Одинцов слушал про посинения на теле отца Елизаветы, которые не проходили до самой смерти. — Его обнаружили рыбаки, — борясь со слезами, промолвила женщина. — Он истёк кровью. Одна рана была здесь. — Женщина провела рукой у шеи. — Другая — на правом боку, а третья… Перепуганный до смерти Одинцов ответил за неё, приложив к груди ладонь. Елизавета кивнула, всхлипнув. — Утверждали, что его убили местные воришки. Но это не так, я знаю. — Она вскинула голову. Глаза её зловеще блеснули, словно жаждали возмездия. — В тот день, когда нашли отца, у вышедшей замуж за промышленника Гущина Анны родился ребёнок, девочка. Агафья. — Елизавета поднялась и упала перед Одинцовым на колени. — Это всё из-за того фортепиано. Его нужно уничтожить. Оно будет и дальше забирать жизни. Уничтожьте его, уничтожьте, прошу вас, уничтожьте! — Пустите! — Одинцов выдернул руку из холодных ладоней. — Вам надо уходить. Уходите! Уходите! Оставьте меня! Уйдите же, наконец! — завопил он в истерике. Женщина поднялась, вытерла платком лицо и, перед тем как выйти, прошептала: — Уничтожьте его… * * * Солнце захлёбывалось в мартовских лужах. Одинцов, сторонясь людей, как прокажённых, сдавливал в кармане пузырёк с керосином. «Сжечь…» — пылало неустанно в голове после общения с Елизаветой Матвеевой. Он рисовал себе, как вспыхнут вместе с инструментом его видения, обратится в пепел тревога о Димке. Мастер напишет для фортепиано прощальную сонату огня. Одеваясь в неприметное и пряча за воротником лицо, Одинцов бродил у дома Гущиных, выжидал. Хозяева, между тем, особняк надолго не покидали. Но однажды до него донеслись звенящие слова Агафьи: — Я прекрасно помню, что у тебя через неделю день рождения. Мне так сильно хочется тебя поздравить! — Моя ты самая любимая племянница! Мы будем праздновать и играть всю ночь напролёт, — отозвался Павел. Одинцов не сомневался, что Гущины будут выдвигаться в свет. В этот вечер он и предаст забвению вместе с пламенем всё клыкастое, чёрное, режущее слух и горло, всё, что связано с этим дьявольским инструментом, резонирующим со звуками преисподней. Фортепианный мастер пришёл к закату. Свет горел на кухне и в комнате прислуги. Одинцов, стараясь не шуметь, открыл калитку, прокрался к входной двери и тихо вошёл в дом. Гущиных, похоже, не было. Одинцов дрожащими руками вынул из кармана пузырёк и коробку спичек. Воровато прижимаясь к стене и ориентируясь по отблескам из комнаты, он зашёл в зал, прищурился. Страх быть обнаруженным тут же затмила жгучая досада — фортепиано на прежнем месте не оказалось. Только Одинцов подумал, пуститься ли на дальнейшие поиски инструмента или покинуть дом, как услышал за спиной противный смешок. Он резко обернулся. — Тебя разве звали, мастер? — раздался из темноты голос лакея. — Или раз и навсегда убить тебя? Одинцов отступил на шаг. Тьма хищно зашикала и бросилась ему на грудь. Мастер упал на спину, выронил керосин, лакей схватил его одной рукой за волосы, а второй ударил чем-то тяжёлым по голове. Одинцов потянул лакея за ворот, тот ударил ещё раз. Перед глазами вспыхнуло. Фортепианный мастер ослабил хватку. От оранжереи вглубь лужайки тянулся похожий на шатёр холщовый навес. Одинцов лежал на земле. В голове гудело, правый глаз не видел. Вокруг, одетые в длинные белые рубахи, странным образом подпрыгивая, друг за другом гуськом ходили люди. Одинцов, кажется, узнал некоторых: гости, те, что приходили к Гущиным. — Посвятим радение нашему отцу-искупителю, указавшему нам праведный путь. Славим Кондратия Ивановича4! Люди вскинули вверх руки и пошли в обратную сторону, произнося хором прославляющие общину распевы. — Примем же в наш «корабль» нового члена, Павла! — снова закричал Гущин. — Сегодня он, наконец, лишился небогоугодных близнят. — Люди подхватили его слова одобрительным ором. — А сейчас мой брат, как и мы некогда, стойко примет огненное крещение! Одинцов вывернул шею и ужаснулся. Голому юноше, выглядящему одухотворённым, одна из участниц чудовищного обряда зашивала тесьмой мошонку. На столе рядом с ней лежали окровавленные, на вид острые инструменты. Тучный банкир, с которым Одинцов вёл спор у Гущиных, вознёс, накалив над горящим на лужайке костром похожий на кочергу с широким концом прут. Люди, чьи лица исказились в мёрзлых улыбках, нескладно запели: Наш батюшка искупитель Кротким гласом провестил: «Я бы Павлушку простил: Воротись ко мне ты, Павел, Я бы жизнь твою исправил»…
Банкир подошёл к Павлу и одним резким движением прижал калёное железо к ране. Юноша лишь стиснул зубы и, превозмогая боль, зашипел вместе с запёкшейся плотью. Дьявольское действо, пахнущее палёной кожей, увлекало Одинцова в чертоги невиданного ужаса. Более мерзкого представления он не мог себе и вообразить. Гущина приблизилась к нему. — Зря вы пришли, Пётр Михайлович. Ваша заблудшая душа так и не пустила в себя провидение. Затмившее сладострастие заглушило спасительную музыку в вашей голове. Одинцов увидел Агафью, девочка смотрела на него печальными глазами. — Фортепиано — наш грех и наше спасение, — продолжала Гущина. — Столкновение силы материнской мести и возвращающей к жизни музыки детской души. Яда проклятия и пробивающегося через гранит людских пороков незапятнанного всепрощения. От вас всего-то требовалось отдать трижды свою жизнь. За каждого ребёнка, убитого умалишённой крестьянкой из-за моего прадеда. Вы ведь получили обратно свои жизни. Вы даже не помнили, что происходило, не помнили, как лакей убивал вас, как зарастали ваши раны. Вы стали нашим прощением тем детям — за перерезанное горло, за вспоротый живот, за удар в сердце. Насколько безграничной бывает любовь матери, настолько и одержимым может быть желание — вырвать детей из паутины чуждых убеждений. Агафья подошла и подняла крышку фортепиано. Анна Васильевна любяще улыбнулась дочке. — Мой прадед-помещик отдал троих крестьянских детей, забрав их у матери, кормчему общины, располагавшейся в его деревне. Их предали оскоплению. Женщина эта, как утверждали, была ведьмой. Может, это и не так, конечно, но разве есть что-то более весомое по своей силе, чем материнское проклятие? Из сосны, у которой она зарезала своих детей, а сама повесилась, общиной было решено сделать фортепиано. Мастер, работавший над ним, умер сразу по завершении от сердечного удара. Тогда-то фортепиано, впитавшее наряду с материнской злобой детскую чистоту, впервые и заиграло мелодию воскрешения. — Гущина закачалась вместе со сцепившими руки сектантами. — Тогда запели дети, их души. А моя бабушка, будучи нездоровым ребёнком, пошла на поправку. Прадед увидел в этом знак божий и перерезал мастеру горло. Фортепиано заиграло вновь, и можете не верить, но тот ожил. То же случилось и в третий раз, когда прадед ударил мастера ножом в живот. Бабушка окончательно выздоровела. Но проклятие, к сожалению, не ушло: моя мама родилась калекой, как, в общем-то, и я, как и Агафьюшка. Фортепиано расстраивалось каждый раз с рождением ребёнка, требуя взамен новую душу. С тех пор, когда ребёнку исполнялось двенадцать лет, как и старшей убитой дочери крестьянки, в нашей семье приглашали фортепианного мастера. — Сжечь, — выдохнул Одинцов. Он ощупал карманы — пусто. Нужно было каким-то образом прекратить это сумасшествие. Подошёл Гущин: — А знаете, Пётр Михайлович, Прохор Филиппович, прадед Анны, наряду с тем, что не бедствовал, был прозорливым человеком. Он принял оскопление, лишь когда у него родилась дочь, несмотря на то, что в общине это многим не нравилось. Кормчий не желал ссоры с оберегавшим общину помещиком, поэтому пресекал все нападки «белых голубей». Благо, рождались одни девочки, которым оскопление не вредило деторождению, поэтому и удалось сохранить род. Мужчины бы, как вы понимаете, не оставили потомства. Банкир, втянувший блаженно воздух, подхватил: — Нынче, дорогой Пётр Михайлович, непросто найти новых братьев или, как сейчас принято говорить, адептов в Петербурге, не жалует нас нынешняя власть. Вот и приходится зазывать ищущих себя на вечера, попивая подкрашенную водицу и чадя травой какой-нибудь, словно табаком. А кто приходит, поверьте, не жалеет: мы и с коммерческим делом помогаем, да и член после «малой печати» колом подолгу стоит. Агафья, под завывания кружащихся вокруг себя юлой сектантов, заколотила по клавишам. Бам! Дам! Бам! Бам! Дам! Бам! Дам! Дам! Звёзды тряслись на небе, луна, казалось, вот-вот свалится вниз. Одинцов слышал за спиной ядовитые нечеловеческие голоса. «Прохор Филиппович, детишки же». — «Мракобесы будущие, отродья бесовские! Оскопить! Соски, яйца отрезать, ведите их!» — «Сучий потрох! Что ты наделал?! Пусть в роду твоём, пока это дерево не заговорит, калеки одни рождаются! Тьфу на тебя!» Одинцов летел куда-то вперёд. Голоса позади стихали, снова послышалась та упоительная мелодия. Навстречу, друг за дружкой, бежали дети, четверо. Мальчик, тот, что был последним, остановился. Димка. За ним шествовали люди в белом одеянии. При мысли о возможном оскоплении сына в паху Одинцова разлился ноющий огонь. — Дима, беги, — губами произнёс фортепианный мастер, а затем сорвался на беспомощный крик: — Дима! Диима! Дииима! Диииима! * * * Июльским утром врачам одной из психиатрических больниц Петербурга открылась невероятная по своему ужасу картина. Пётр Михайлович Одинцов, пациент, зарезавший сожителя бывшей жены за то, что тот якобы являлся последователем секты скопцов и влиял неким таинственным образом на сознание его сына Дмитрия при помощи неизвестной мелодии, был обнаружен мёртвым в своей палате. На шее, животе и в области сердца пациента имелись глубокие раны, нанесённые, предположительно, острым предметом. У Агафьи Казимировны Гущиной в тот день родилась дочь.
Примечания автора: 1 Туше (фр. toucher — касаться) — манера прикосновения к музыкальному инструменту при игре на нём, влияющая на характер его звучания. 2 Конка (конно-железная городская дорога) — вид общественного транспорта, широко применявшегося до перевода железной дороги на паровую, тепловую, электрическую или канатную тягу. 3 Хирогимнаст — прибор для растяжения пальцев руки. 4 Кондратий Селиванов — крестьянин, основавший секту скопцов, возводящую операцию оскопления в степень богоугодного
Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
В далёкие девяностые годы обладателей видеокамер было пересчитать по пальцам. И мой отец очень гордился этой редкой вещицей. Он мечтал поймать на свою камеру какой-нибудь интересный момент, чтобы можно было послать в телепрограмму «Сам себе режиссёр». Жаль, что он так и не узнал, что ему удалось заснять нечто удивительное и необъяснимое.
Я бы и сам не узнал, если бы не убедил мать, что пора отправить стеллаж на свалку вместе со всем его содержимым. Полдня я потратил на опустошение бесчисленного количества выдвижных и дверчатых ящиков. В одном из них я и нашёл старинную отцовскую камеру марки Panasonic.
Взяв её в руки, я ощутил предвкушение тёплых воспоминаний. Хотя ещё не знал, как посмотрю записи. Камера давно была сломана, а маленькие кассеты можно было проиграть только с помощью неё.
Позже я нашел на сайте объявлений похожую камеру. Старьё, а обошлось дорого. Однако я себя убеждал, что детские воспоминания дороже. Тем более что, некоторые видео не были переписаны на стандартные VHS. И я собирался их посмотреть впервые. читать дальше Вечером подключил камеру к телику и запустил одну из двух кассет. На экране появилось вполне ожидаемое семейное застолье. Как правило, отец снимал домашние праздники.
В гостиной за столом сидели мама, дед, двое соседей — муж и жена, и худощавый девятилетний мальчик, в котором я не сразу узнал себя. Это был Новый год.
Меня удивило качество изображения и звука: цвета едва различимые, картинка жёлтая, тёмные предметы «проваливались», внизу экрана рябили зелёные полосы, а музыка и голоса звучали, как из бочки. Любой современный смартфон снимает лучше старой отцовской камеры. Хотя, может быть, это плёнка от времени испортилась.
Само зрелище было тягучее и заунывное. Отец то снимал соседа, обрывал его на полуслове и снимал мать, которая смеялась и говорила: «Коль, отстань!», потом на экране появилась серая «красавица-ёлка» с бледными разноцветными огоньками.
И всё-таки это была моя семья. Приятно было смотреть на такую стройную маму, вспомнить, как выглядел дед, слышать голос ещё живого отца.
Особенно меня тронул момент, когда отец направил камеру на ребёнка-меня и сообщил, что скоро будет снимать мою свадьбу. Я закрыл лицо маленькими ладошками, а отец призвал меня быть мужчиной.
Грустно было слушать отцовские пожелания и планы на будущее, ведь до следующего Нового года он не дожил. Папка был слаб сердцем.
Спустя минут двадцать это видео меня утомило, и я слушал его фоном, а сам чатился с друзьями в телефоне.
Я снова обратил внимание на экран, когда услышал отцовский шепот: «Мы там веселимся, а Сашка-дурак спит!». На слове «спит» голос отца сильно исказился, как у говорящей игрушки со старой батарейкой, а по экрану промелькнуло жирное чёрно-белое пятно.
Отмотав чуть назад, я понял, что отец ушёл с камерой в другую комнату, чтобы снять спящего дядю Сашу. Это был брат отца.
На экране зернила тьма. Тусклый торшер плохо освещал комнату, но так как я знал этот дом, мне было нетрудно догадаться, что тёмный прямоугольник — это спинка кровати дяди Саши, а светлая полоска у стены — это его костыль.
«Мы там веселимся, а Сашка-дурак спит!», — снова услышал я.
Искажённое слово «спит» звучало протяжно и жутковато. Черно-белое пятно заполонило экран и пропало. Снова возникла мрачная комната дяди Саши.
«Сашка, пошли спляшем», — задорно говорил отец.
Только он позволял себе подшучивать над дядей Сашей. Остальные его жалели. Этот человек в двадцать шесть лет пострадал в автокатастрофе, едва не потерял ногу, пережил операцию на мозг и тронулся умом. Последнее он прекрасно осознавал, сам часто говорил, что у него «мозги набекрень».
Дядя Саша только и делал, что лежал в своей кровати и несколько раз в день выходил на улицу покурить. Выглядел он всегда угрюмо. Не помню, чтобы дядя Саша когда-нибудь улыбался или смеялся. Я никогда не думал о нём плохо, даже когда он в гневе стучал костылём по полу и материл всех кого видел.
Мне всегда казалось, что ещё немного, и дядя Саша умрёт, однако он пережил моего папку на четыре года...
«Тапки-то раскидал свои», — говорил отец искажённым голосом.
Я придвинулся к экрану, чтобы разглядеть спящего дядю Сашу, но каждый раз, когда камера нацеливалась на него, по экрану мельтешили эти странные пятна.
Снова отмотав назад, я стал просматривать запись покадрово. Стоп-кадр на пленке дёргался и создавал дополнительные помехи, но когда на экране вспыхнуло первое светлое пятно, я увидел лицо... Голова старухи, заваленная на бок. Она будто выглядывала из правой части экрана. Видно её было достаточно чётко: ясно выделялись скулы и морщины под глазами.
Вот только самих глаз было не видно. В том кадре глаза были смазаны, будто стёрты.
Я нажал на кнопку, чтобы увидеть следующий кадр, и вот глаза появились. Будто старуха резко подняла веки. Глаза у неё были странные: радужная оболочка бесцветная или её вовсе не было, только зрачки чернели точками в белках.
По спине пробежал холодок, но ничего такого я не подумал. Всё-таки плёнка — могли остаться кадры от предыдущей записи. Я пролистал ещё три кадра, и тут мне стало не по себе... Старуха медленно открыла рот. Однако выглядело это очень неестественно: челюсть криво съехала в бок и повисла. Так у живых людей рты не открываются... Дальше светлое пятно гасло, а вместе с ним и лицо старухи. На экран возвращалась комната дяди Саши.
Вспомнив, что дальше есть другие вспышки, я перемотал плёнку и стал смотреть покадрово каждое мелькающее светлое пятно.
Следующее изображение мне было трудно разобрать, пока я не сообразил, что оно тоже завалено на бок. Чтобы лучше разглядеть, я лёг перед телевизором так, чтобы видеть кадр нормально.
На экране возникло какое-то существо, похожее на человека, только с очень длинными руками, как у обезьяны. Это существо отбросило в сторону длинный плоский предмет и пыталось выбраться из какого-то ящика.
Двигалось существо судорожно и агрессивно. По крайней мере, мне так показалось. Оно моргало глазами и открывало рот. Но черты его лица разглядеть было невозможно.
Потом я покадрово пролистал ещё пару таких вспышек, но там были только подвижные тёмные круги.
Тогда я ещё раз посмотрел кадры со старухой. Теперь она мне казалась совсем неестественной и неживой. От этого мне стало жутко, и я решил, что лучше просмотреть кассету днём.
Несколько часов следующего дня я потратил на изучение вспыхивающих пятен. Я был прав — появлялись они всякий раз, когда отец пытался снять дядю Сашу. Пятна будто нарочно появлялись и заслоняли лицо спящего.
Таких вспышек на записи было семь. Две из них короткие — длиной в один кадр. Ещё две длинные, но с непонятным изображением. Там были просто танцующие тёмные круги и линии. И три вспышки с картинками: лицо старухи, существо с длинными руками и ещё одно изображение, которое я не заметил прошлым вечером.
В светлом пятне двигались две фигуры. Разглядеть можно только очертания. То самое существо с длинными руками, вцепилось в волосы ребёнка и таскало его, что есть силы. Ребёнок извивался и пытался вырваться.
Всё это я увидел в нескольких кадрах. И от этого зрелища у меня похолодело в животе. Я сразу вспомнил, что дядя Саша постоянно повторял одну фразу в разных контекстах — «таскать за волосы».
Так он мог высказывать угрозу: «Там тебя за волосы потаскают» или протест: «Нечего меня за волосы таскать», и тому подобное.
Я стал думать, как эти изображения могут быть связаны с дядей Сашей, и не смог объяснить это логически.
Раз за разом я пересматривал эти эпизоды, и они мне казались всё более неприятными и безумными. В мыслях рождались нереальные догадки, а воображение дорисовывало страшные детали. Мне стало казаться, что длиннорукое существо откидывает в сторону крышку от гроба и вылезает из могилы.
И всё-таки я не хотел сам себя мистифицировать. Наоборот, мне хотелось узнать, как всё это попало на плёнку.
Странным было то, что все изображения были завалены на бок. И у фигур не было ничего на фоне, только серая пустота. На любительскую съёмку это было не похоже.
Так ничего и не поняв, я стал осторожно расспрашивать мать об отце и о дяде Саше. Про кассету ничего говорить ей не стал. Мама рассказала мне то, чего мне никогда не было известно. Оказывается дядя Саша вовсе не случайно повторял слова «таскать за волосы».
Виновата во всём была моя бабушка. Она так наказывала своих детей — дергая их за волосы. И отцу и его брату это сильно врезалось в память. Только отец это наказание вспоминал со смехом, а для дяди Саши оно стало главным страхом.
Он всегда вспоминал свою мать с неохотой и не любил, когда о ней заговаривали. И во снах дядя Саша её видел. Часто жаловался: «Опять приходила, покоя не даёт».
После разговора с матерью я выдвинул свою мистическую теорию: на плёнку каким-то необъяснимым образом записался кошмарный сон дяди Саши.
Лицо старухи. Вылезшее из гроба существо, которым и могла быть та старуха. Существо, трепавшее за волосы ребёнка, которым мог быть мой отец или сам дядя Саша. Всё это казалось мне связанным и логичным. К своей теории я притянул тот факт, что дядя Саша был ликвидатором последствий на чернобыльской АЭС. Хотя был он там недолго, особых подвигов не совершал и дозу облучения получил минимальную. Можно сказать, просто побывал в «зоне отчуждения» во время срочной службы.
Однажды я показал кассету другу и рассказал ему свою теорию. Друг надо мной только посмеялся. Мои предположения про воздействия радиации он раскритиковал в пух и прах. Сказал: «Значит, если твой мозг просветить рентгеном, то можно будет увидеть твои мысли?».
Вообще-то друг не воспринял ничего всерьёз, потому что решил, что я его разыгрываю. Но после этих замечаний я как-то и сам усомнился в своих догадках. Ведь объяснить происхождение старой записи на кассете всё-таки нельзя.
Вдруг записалась какая-нибудь ерунда давным-давно, а я себе напридумывал...
А может быть и правда эти мелькающие изображения — кошмарный сон. Просто знаний для объяснения такого феномена у людей пока недостаточно.
Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
— Приезжим здесь не место, — грубо бросаю я, демонстративно опустив задвижку.
— Нам нужна помощь! Вы разве не понимаете?! — снова колотят в стекло. Того и гляди, треснет. — Пожалуйста!
— Собаку спущу, — предупреждаю я. Вот уж глупости — Германа я туда ни за что не выпущу.
Парень еще держится, хотя уже кричит на меня в голос, и чувствуется, что замолчать боится. Девчонка уже просто рыдает, размазывает остатки косметики по серому личику. Бесцветному — через недельку такие же бесцветные плакаты с бессменным «Пропала» и неуместной улыбкой на фотографии будут украшать автобусную станцию.
читать дальшеПомочь им нельзя. Даже думать о том, чтобы кому-то из них помогать — мысль опасная. Вы же, найдя покрытый гнойными язвами труп, не потащите его домой, чтоб обогреть в морозный день у камина? Здесь то же самое — только сделаешь себе больно своей беспомощностью. Или даже «заразишься» — говорят, бывали случаи, когда Он убивал местных.
— Просто позвоните в полицию! Пожалуйста, мэм, умоляю! — лучше бы не слышать.
— Никто здесь из домов в такое время не выходит.
— Так вы все… знали?! — девушка захлебывается, комкает пальцами апельсиново-оранжевую майку, и без того уже рваную. По ткани ползет серая паутинистая прореха, сквозь которую проглядывает ничем больше не прикрытая грудь. — Вы все знали, и никто нас не предупредил! Почему?!
— Никто не предупредил, говорите? — ольховник гнется к земле, как будто придавленный тучами, и швыряет горстями черные оборванные монетки. «Ольховник безнадежно пытается откупиться», думаю вдруг. Нужно, жизненно необходимо прервать разговор прямо сейчас, но что-то не дает. Может быть, мысли о Джинджер, которая так и не вернулась домой с утра, сколько я не искала. Не вовремя же у нее началась течка, боюсь за нее теперь, хотя животных Он и не трогает. — Старик Бретт вас тоже не предупреждал, верно?
— Черт, да мы думали, он просто псих! — выкрикивает парень.
— Я тоже психопатка, — задергиваю занавеску, но даже сквозь выгоревший тюль их хорошо видно.
Девушка сползает на колени прямо на крыльце, царапает доски ногтями. Ногти у нее длинные, обломанные местами. Цветные. Городская распущенная девчонка.
Она воет, когда в лицо ей попадает охапка листьев, и у меня совсем сдают нервы.
— Замолчите! — рявкаю, зло и болезненно. Принц, до того крепко спавший, пулей уносится с подоконника, по пути спугнув сидевшую на пороге Ниагару. — Замолчите и убирайтесь отсюда, не приваживайте Его в мой дом!
— А мы останемся! — вдруг нагло отвечает парень. Наглость у него такая же паническая, загнанная. — Будем сидеть у вас под окнами, и что вы сделаете?! Собаку спустите?! Убьете?! Да нас и так убьют!
Элисса трется о тапки, оставляя лохмотья белой шерсти. Наклоняюсь к ней, чтобы взять на руки — люблю девочку, хоть и линяет она чудовищно. Элисса успокаивающе урчит, и мне становится легче.
— Делайте что хотите, — задвигаю вторую штору.
Попрошу сынка Лумиса привезти мне эту… звукоизоляционную плиту — он частенько ездит за товаром для отцовского магазина. На следующий раз.
Сварю себе чаю с ромашкой, пока не началась гроза. Глядишь, и уйдут, убегут дальше. Все равно осталось немного — завтра уже можно не запирать двери.
Элисса вдруг с шипением выворачивается из рук, и ту секунду, пока я еще вижу ее на ковре, она таращится золотыми елочными шариками глаз мне за спину, взъерошив загривок. Потом она опрометью уносится под столик, а из-за двери, заглушенный ветром, несется крик, безумный, подхваченный запертым в спальне Германом. Он так бьет лапами, прыгая на дверь, что кажется, вот ни вот проломит фанеру.
Господи, только не у моего дома! Нужно было прогнать их, сразу нужно было прогнать!
Чавкающим глухим ударом крик обрывается в хрип, бурление закипающего котла. Нет, ложь, ни на что не похож этот звук — слишком много в нем боли, ужаса и… недоумения, неверия.
Я невольно оборачиваюсь — и вижу прилипшее к стеклу лицо девушки в рамке размазанной крови. Должно быть, ее окатило, когда Он утаскивал парня.
Губы — пепельные, как если бы она долго облизывала карандашный грифель — шевелятся, глаза навыкате смотрят сквозь меня, и кажется, радужки в глазах совсем не осталось.
«Вот только сейчас она Его видела», — понимаю. Наверное, тогда, в тринадцать, когда меня нашли в лесу соседи, у меня были такие же глаза.
Потому что я тоже Его видела.
Я тогда полоскала простыни в заводи. День был жаркий, а вокруг никого не было, и я забросила сарафан на ближайшую иву по соседству с простынями, решив искупаться нагишом.
Вода была теплая, как молоко, и мутная, глаза щипало — я сама подняла ил, топчась по мелководью, и я решила отплыть подальше.
Когда я вынырнула, вытирая лицо, снаружи как будто сильно похолодало. Отчетливо помню, хотя прошло больше полувека, как мой живот покрылся «гусиной кожей». Мне даже подумалось, что успела набежать огромная туча.
А потом я наконец проморгалась и подняла глаза.
Небо было пестрым, как мозаика, и столбы света поднимались над берегом. Там Он и стоял, на границе солнечного пятна, почти слившись с деревом.
Он смотрел на меня. Вы не знаете, что означает «пронизывающий взгляд», даже если используете это выражение. Тот взгляд действительно пронизывал — сквозь мою кожу, расползавшуюся, как восковой налет под пламенем зажигалки, сквозь мясо и кости, сведенные болезненной судорогой. Выжигал до черного, рассыпающегося на ветру угля, и мое сердце не выдержало.
Я падала в воду, и солнечные блики колыхались надо мной в зеленых тенях, и это было бесконечным, потому что, когда я теряла сознание, Он смотрел особенно внимательно. Как камера, делающая сотни кадров в секунду.
«Я утону», — подумала я, захлебываясь, и утонула в черноте.
Когда я открыла глаза, небо было прозрачно-синее, без единой звезды, и в розоватую полоску на западе, а земля пахла илом и рыбой, и сухой травой, и земляникой, и чем-то невыразимо тошнотворным, таким, что меня вырвало, как только я смогла повернуть голову. Кислый запах желудочного сока, разбавленного грязной водой, смешался с запахом ночного леса, и голова закружилась еще сильнее, так, что я думала, что снова потеряю сознание.
Я вытерла лицо своим платьем, которым была укрыта — все равно оно даже не грело — и села, обхватив колени руками и уткнувшись в них лбом.
Было холодно. На листьях уже белели шарики росы, а по голубоватым пальцам ног ползал вялый черный муравей.
До рассвета меня никто не рискнул искать: Он не любит, когда в лес приходят ночью.
Еще с неделю животные при моем приближении сходили с ума. Я могла бы сказать «при виде меня», но думаю, виной был тот запах. Кошки, вздыбив шерсть, пятились и шипели, как Элисса сейчас, а собаки, даже знакомые, выли или, истерически лая, наскакивали — но ни одна не решилась укусить.
Люди — хотя каждый, кого я смогла спросить, уверял, что не ощущает запаха — сторонились меня гораздо дольше. Уже наступила осень, а Энни Прескотт, войдя в класс, поздоровалась со мной напряженным кивком — как собака, которую тянут за ошейник — и прошла за парту в заднем ряду. С Энни мы сидели вместе лет пять, кроме тех дней, когда нас разгоняли за баловство учителя. Но к тому моменту я уже обнаружила, что мать запирает спальню по ночам, и потому не удивлялась. До окончания школы я просидела за первой партой в одиночестве, а на выпускной не пошла. Не хотела, чтобы их праздник стал таким же, словно запаянным в стекло, какими становились все людные места, куда я заходила.
В то время мне еще очень часто снились кошмары. В них я не теряла сознания, а просто падала в воду с открытыми застывшими глазами, и Он вытаскивал меня на берег. Просто вытаскивал на берег, вытряхивал воду из моих легких и укрывал платьем.
Стоило вспомнить о том приезжем, которого нашли недалеко от кладбища — Он вытащил его внутренности через рот, просто выскреб тело изнутри, как мешок муки — чтобы понять, насколько ужасен тот факт, что Он прикасался ко мне.
Он держал меня теми же самыми руками, вынося из воды.
Говорят, старик Бретт свихнулся, увидев, как Он убивает.
Я верю, но… Он ведь постоянно убивает. Иногда мы слышим крики, и часто — стук в двери и мольбы о помощи. Мы все периодически видим трупы, и мы постоянно видим тех, кто скоро станет трупами. Все мы знаем о той девушке, которая умерла в больнице, и все знаем, что доктора Строуд уволили за то, что она отказалась ее оперировать. И уволили только потому, что дело дошло до городской полиции, иначе миссис Строуд продолжала бы вправлять вывихи и ставить уколы своими незапятнанными об Помеченную руками.
А часто Он спасает тонущих детей, а?
Кажется, у меня был куда больший повод рехнуться.
Не думаю, что Он хотел сломать мне жизнь — едва ли Он может мыслить подобными категориями. Тем хуже: добро от Дьявола ужаснее зла. Так или иначе, я предпочла бы в тот раз утонуть.
— Мама, мамочка, открой! — девушка вновь колотит в дверь. Не кулаками, а всем телом, как бьющийся о фонарь мотылек. — Впусти меня, прошу, впусти, мне так страшно!
Тускло-оранжевое пятно в темноте дождя.
Сумасшедшая и раненная. Если сейчас она побежит вверх, к центральной улице, там будут притворяться, что не слышат и не видят ее. Там будут смотреть сквозь нее, как я смотрю сквозь залитое дождем окно.
Есть ли среди них, живущих наверху, кто-то, не научившийся до конца не видеть в Помеченных людей? Или это только мой грех, только моя беда, потому что я стою где-то между? Ходили ведь разговоры, что Он вернется за мной, когда я вырасту. Этого не говорили в глаза, но я знала, и да, я ждала. Но кошмары всегда снились только о прошлом. И Он — не пришел.
Я думаю о том, что не смогу просто глядеть сквозь стекло и решетку — потому что знаю, что сейчас, забирая последнюю жертву, Он обернется и посмотрит на меня.
И да, мне хочется знать, что будет, если я вмешаюсь.
Я кладу руку на задвижку — артритные красные пальцы и темная золотая латунь.
Нет, дверь открывать нельзя. Нельзя — ради Элиссы, Принца и Ниагары, ради спрятавшихся еще раньше Тоби, Бенджамина и Королевы, и Нелли с котятами в коробке, задвинутой под кровать, ради запертого в спальне Германа и даже ради Джинджер, которая обязательно вернется оголодавшая и мокрая, с тонким, в грязных сосульках колоском хвоста.
Это наш общий дом, и я не могу впустить Его.
Я думаю о дробовике на стене. Взять его и выйти через черный ход — я живо представляю, как ливень в секунды, как губку, напитывает халат, а тапки марает жирная черная земля. Как девушка прячется за меня, впиваясь в колени ногтями.
Нет уж. Тогда некому будет выпустить Германа, когда наступит утро. Некому будет накормить и искупать развратницу Джинджер, и никто не расчешет свалявшуюся шерсть Элиссы. Тоби вообще никогда не сможет прожить без человеческой помощи — у него нет передней лапы. Да что и говорить, я не могу оставить кого бы то ни было из них — о них некому позаботиться, а я — позаботиться действительно могу.
Молния голубоватым пунктиром расчеркивает небо, прежде чем с оглушительным треском разорвать его пополам, и я отворачиваюсь, едва различив на краю перемятого, изломанного кустарника черное пятно.
В такую грозу я стараюсь не включать электроприборы, но в чайнике наверняка осталась горячая вода.
Прохожу на кухню, плотно прикрыв за собой дверь, и сквозь шелест ливня крики и стук становятся почти неслышными, а бок у чайника, действительно, еще вполне теплый.
Калека Тоби спит в обнимку с Королевой на моем стуле, но, стоит мне открыть шкафчик, как из пестрого клубка синхронно показываются две головы: точеная сиамская, цвета шоколадного десерта, и помятая белоносая.
— Ожили? — усмехаюсь, вытаскивая прикрытую салфеткой тарелку. — Кажется, не зря, у меня еще остался вчерашний пирог.
Иногда можно и побаловать их человеческой пищей, большого вреда не будет. Отщипываю им корочку — кошки не любители джема.
Ромашка заварилась слабо, но вполне согревает, особенно вместе с пирогом. Кусочек с начинкой, хотя бы небольшой, стоит оставить Герману — вот он как раз обожает сладости.
А очередной захлебывающийся вопль я даже не слышу.
Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
Подрабатывать в охране я начал четыре года назад, сразу после службы в армии. Работа — не бей лежачего. График — сутки через трое. Сидишь себе в комнатушке, сериалы смотришь. Ночью вздремнуть не запрещается, главное — каждые два часа делать отзвон в центральный офис, мол, на объекте всё в порядке.
Охраняю я старое двухэтажное здание. В советское время это был административный корпус местной фабрики, а теперь помещения сдаются в аренду частным фирмам.
За всю мою карьеру инцидентов было мало. Но случались странности, которые до сих пор не дают успокоиться моему рассудку. Всё началось во время моих первых смен.
Четыре года назад большинство помещений в здании пустовали. Базировалась там всего одна компания? интернет-провайдер. В шесть часов вечера все монтажники запирали свой офис и расходились по домам. Я оставался совсем один. читать дальше И вот во время моей третьей смены случилось нечто неожиданное. Вечером, когда все разошлись, я услышал странный шум. Ёрзанье, глухие удары и грубый мужской голос. Я напрягся, вынул из стола электрошокер и вышел из своей каморки. Шум доносился из правого крыла, со второго этажа. Будто кто-то долбит в дверь и орёт что-то злобное. Разобрать было можно только матерные слова. Поднимаясь по ступенькам, я, конечно, трусил. А куда денешься от своей работы?
На улице ещё не стемнело, но наверху было только одно окно в конце крыла, и коридор утопал в сумерках.
Я нажал на выключатель, однако свет не загорелся. В тот день электричество работало с перебоями. Такое в нашем здании редко, но случается. Объясняют это всегда одинаково: «Здание старое, что вы хотите? Всегда найдётся чему сломаться».
Я приблизился к месту, откуда доносился шум. Это были двери технического помещения. По ту сторону кто-то матерился и яростно долбил кулаками. Двери ходили ходуном.
На одной из дверей была приклеена пожелтевшая бумажка с надписью «Ключ у сторожа (Комната №51)». Но замка на дверях не было, а в ушки был вставлен толстый кусок арматуры.
— Эй! — крикнул я, как можно твёрже, чтобы не выдать дрожь в голосе.
— Наконец-то! — раздражённо выпалил кто-то по ту сторону и перестал барабанить по дверям.
— Кто там? — спросил я.
— Конь в пальто! Открывай давай! Ты чего чудишь?
Двери снова зашатались. Я понял, что лучше открыть, пока их не выломали. Вытащить кусок арматуры из ушек оказалось трудно. Он наглухо приржавел. Из этого мне стало ясно, что двери закрыли не вчера.
Повозившись минуту, я, наконец, вынул кусок метала из ушек. Из дверей, едва не сбив меня с ног, выскочил взъерошенный небритый мужик. Глаза на меня вытаращил и как заорёт:
— Вот скажи, нахрена ты это сделал, а?
— Чего? — я думал, что этот мужик мне всё объяснит, а он на меня с какими-то обвинениями.
— Почему дверь закрыта? — всё так же грубо спрашивает он. Слюной брызжет. Глаза злющие.
— Мне откуда знать? Она всегда была закрыта! — говорю.
— Ты что, совсем мудак? — более спокойно выговорил мужик, и мне показалось, что его лицо сделалось испуганным.
Больше он ничего не сказал, развернулся к выходу и пошел прочь.
— Эй! Ты куда? — опомнился я, когда он уже покинул крыло. Побежал за ним, а он, не оглядываясь, спустился по лестнице и вышел на улицу.
Я кинулся в свою каморку. Взял ключ, запер главный вход. Снова вернулся и, позвонив в центральный офис, доложил о том, что на объекте был посторонний. Диспетчер с кем-то посовещался, потом сказал, чтобы я всё осмотрел и снова позвонил через пять минут.
Я сделал как было велено. Поднялся на второй этаж, изучил комнату №51. Смотреть там было не на что: просто длинное тесное помещение. Электрощит с красными буквами «ЩО-3» и лестница на чердак.
При виде лестницы мне сразу стала ясна разгадка «тайны закрытой комнаты». Я сложил такую версию событий: какой-то псих пробрался в здание, побродил по второму этажу, потом влез на чердак по одной из лестниц в коридоре, а после слез вниз по этой лестнице и оказался в ловушке.
Я перезвонил диспетчеру ровно через пять минут. Успокоил, что все замки целы, ничего не пропало и что в здании больше никого нет. А потом я сел за стол, открыл журнал и описал всю эту историю на две страницы. И догадки свои тоже описал.
Утром, когда мне нужно было сдавать смену, явился мой начальник. Я занервничал. Он человек строгий — бывший военный. Прошёл, поздоровался и сел читать мой отчёт. Потом попросил показать место происшествия. Мы с ним сходили в комнату №51.
Начальник там всё осмотрел, закрыл двери и вставил кусок арматуры на место. После он объявил, что я молодец. Действовал чётко и по инструкции.
Я собой загордился. Только это было напрасно. На следующий день мне позвонил сменщик и сказал, что нужно приехать в город. Начальство вызывает. Предупредил, что всем будут вставлять шпиндель.
Я приехал. Впервые увидел всех своих коллег. Среди них я был самым молодым.
Оказалось, что после моей смены в здание снова кто-то влез. И опять в комнату №51. Охранник это дело благополучно проморгал. Только утром заметил, что кусок арматуры валяется на полу, а двери комнаты открыты нараспашку. Внутри никого не было, ничего не украли, но этот случай начальнику очень не понравился.
Он был очень грозным. Требовал, чтобы отныне без нашего ведома в здание ни одна муха не влетела и не вылетела. Говорил, что у той фирмы тут оборудования на несколько миллионов, и всё под нашу ответственность. Распорядился, чтобы главный вход запирали сразу после ухода последнего работника. И чтобы мы целые сутки сидели и пялились в монитор, как нам положено. Короче, пропесочил нас начальник конкретно.
В этот же день на двери вместо куска арматуры повесили замок. Ключи от него поместили на стенд в комнате охраны. Даже новую бумажку на принтере напечатали и приклеили на дверь. В тексте почти ничего не поменяли — «Ключ на посту охраны (Комната №51)», и теперь это была правда.
Месяц после этого начальник приезжал по два раза в смену. Иногда лично звонил ночью, чтобы не теряли бдительность. Но никаких больше случаев не было, и строгости к посту охраны поубавилось.
Много времени прошло с того случая. В здании появились новые фирмы. Почти все помещения заняли. На главный вход поставили магнитный замок. Теперь людей в здание я пускал, нажимая кнопку. По ночам для верности дверь запирал на ключ. Работать стало совсем спокойно.
И вот полтора года назад случилось ещё кое-что. Правда, этому значение придал только я. В ту самую фирму интернет-провайдера устроился новый монтажник. Когда я его впервые увидел, то чуть не выругался. Очень уж он был похож на того мужика. Только этот скромно улыбался, вел себя так, будто меня видит первый раз и будто всё для него тут незнакомо.
Долгое время я был уверен, что это тот самый псих, который тут устроил переполох во время моих первых смен. Всё думал, кому бы сказать потихоньку. Даже груз вины на себе чувствовал, что молчу об этом. Вдруг он чего замыслил нехорошее: вынюхивал что-то, а теперь устроился работать...
Но спустя время я понял, что этот новый монтажник и тот сумасшедший не могут быть одним человеком. Этот парень оказался совершенно адекватным, простым и неконфликтным.
Однажды мы разговорились, и я окончательно похоронил свои сомнения. В городе он был первый год. Приехал из Астраханской области. Ранее в этих местах не был. Звали его Дима, кстати.
Причин ему не верить у меня не было. И я решил, что этот парень никаких странностей не выкинет, однако всё оказалось совсем не так. Семь месяцев назад он пропал при весьма странных обстоятельствах.
Случилось это, как нарочно, в мою смену. В тот день снова были проблемы с электричеством. Димке это не давало покоя. Он по специальности электрик, и его жутко раздражало, когда что-то не работало.
— Да брось ты. Само всё через день наладится. Сколько раз уже такое было, — сказал я ему, и он немного успокоился. Перестал носиться туда-сюда.
После шести вечера, когда в здании почти никого не осталось, Дима заявился ко мне, улыбнулся и попросил дать ключ от пятьдесят первой.
— Уже домой собрался, и до меня только что дошло, что там ещё один щиток есть. Дай посмотрю, чего там, — говорит. — Минут на десять, не больше.
Я кивнул на стенд с ключами, мол, бери. Он положил свою сумку на мой диван, спросил, не против ли я, взял ключ и ушел. Я был увлечён сериалом и не придал этому значения.
Прошло около часа. Я сложил ноутбук, решив, что пора сделать обход и закрыть здание на ключ. И тут, встав со стула, я увидел на диване сумку Димы и сразу вспомнил, что он не вернулся, хотя обещал принести ключ через десять минут.
Тогда я ещё ничего не заподозрил. Мало ли, увлёкся человек ремонтом. Вышел я из комнаты, проверил первый этаж, поднялся на второй. Вижу: двери комнаты №51 приоткрыты, а в крыле мертвая тишина.
Я позвал Диму, он не откликнулся. И тут в животе защекотал страх. Я вспомнил тот случай с комнатой №51 и того мужика, похожего на Диму. И стало мне казаться, что Дима сегодня был так же небрит, и одежда на нём была похожая.
Я снова окликнул Диму. Тишина. Ох, и страшно мне стало. Я робко подкрался к дверям… Открытый замок висел на одном ушке, а внутри никого не было.
Щелкнул выключателем — свет загорелся. Тут мне в голову пришла безумная догадка. Но я гнал эти мысли прочь. Ушел Димка, про сумку забыл. Ключ не вернул. Ну и что? Бывает! Докладывать, естественно, ни о чём не стал.
Только спустя трое суток, я узнал, что Дима с того дня на работе не появлялся. Его начальник всё ходил, причитал: «Вот куда он делся? Ведь не пьющий». Я понял, что видел его последним, и каждую свою смену про него спрашивал. Думал, объявится и развеет мои дурацкие подозрения. А его всё не было. В полицию обращались — без толку.
И вот теперь я сижу в свои смены, думаю. А что, если окончание этой истории с исчезновением осталось где-то в прошлом? Тогда и удивляться не стоит, чего Дима стал на меня орать… Конечно, внезапно оказавшись взаперти, подумал бы, что это я его закрыл…
Ещё я вспоминаю тот случай, как на следующие сутки кто-то снова пробрался в комнату №51. Вдруг это тоже Димка, когда понял, что «не там вышел»?
От того замка есть и запасной ключ, но я замок на двери вешать не стал. Положил в ящик стола. А двери комнаты №51 слабо перевязал тоненькой проволочкой, чтобы легко было можно открыть изнутри. Воровать там всё равно нечего. А Димка, может, ещё вернётся...
Они мучили вас уже много раз, но каждый раз стирали вам память
Они очень разные бывают. Двух одинаковых я ещё не встречала. Их в принципе описать сложно — чем дольше о ком-то конкретно думаешь, тем нормальней и правильней он кажется. Вообще мысль о том, что они существуют, очень быстро из головы выветривается. Я иногда сижу и думаю — ну какого чёрта я себе нафантазировала. А потом кто-нибудь из них допускает ошибку, и сразу всё вспоминается. Это у них фишка такая. Казаться нормальными. Эргономичными.
Все эти истории и фильмы про то, как они появляются в жутких местах, под тревожные звуки, страшно выглядят и плохо пахнут. Где у них лица искажённые, а главным героям от них веет холодом, замогильным ужасом или вроде того. Вот не то что бы всего этого совсем нет. Просто по-другому всё происходит. На самом деле они вообще что угодно могут делать и как угодно выглядеть. Но это всё равно не жутко. Они как бы... вписываются в шаблон, наверное.
читать дальшеЯ когда их встречала — вообще никогда мысли не было, что что-то не так. Сидишь дома, болтаешь с приятелем, попутно моешь посуду или пьёшь чай. И внезапно до тебя доходит, что нету у тебя такого приятеля, и не было никогда. И о чём вы только что говорили вспомнить не получается. И лицо у него странное — а чем странное, не понятно. Начинаешь вглядываться — всё, вроде, правильно, всё, вроде, как у людей. А пока лицо разглядываешь и пытаешься вспомнить, что тебе там не понравилось — забываешь, что это вообще незнакомый человек. И дальше разговариваешь, всё как обычно. Не знаю, как у них так получается, но из этой штуки очень сложно выпутаться.
Я себе за правило взяла — не игнорировать вот это ощущение, будто что-то не правильно. Это непросто, бывает. И говоришь ты с этим приятелем уже очень долго. Часы полчетвёртого утра показывают. И опять какой-то звоночек в голове — почему так долго, о чём мы говорим, кто этот человек, что у него с лицом, нормальное же лицо, хорошо сидим, давно не виделись. А он ещё и коробку конфет открывает — откуда они у него, раньше ведь не было, если было, почему раньше не открыл, какой вежливый и приятный гость, хорошо, что он зашёл.
Вот с едой у них тоже пунктик. Не знаю, почему. Но они, если чуют, что человек не полностью погрузился, сразу накормить или напоить чем-то пытаются. Чем, и какие от этого последствия — я не знаю. Первые разы, когда их встречала как-то проносило, может потому, что когда тревожно, мне в принципе есть не хочется. А потом просто в привычку вошло — отказываться от угощений. Как в детстве, когда у незнакомцев конфеты нельзя брать из предосторожности. Только теперь их брать вообще ни у кого нельзя. Тоже из предосторожности. Казалась бы — старый же приятель, явно обижается, что даже не попробовала. Но правило есть правило. Их потому и придумывают, чтобы не нарушать.
У них, наверное, тоже есть какие-то правила. Они, например, никогда не нападают сразу. Как бы измором берут, или вроде этого. Мне вообще кажется, что они просто физически слабые, если у них тела настоящие, конечно. Поэтому вот так сидят и забалтывают до изнеможения. А потом еду предлагают, а люди едят, наверное, в основном. А что потом — не знаю. Но шаблон поведения у них именно такой. Встретить, убедить, что вы знакомы, или что вы хотите познакомиться, увести куда-нибудь и ждать. Вот и приятель этот сидит уже долго. Не выгонять же.
Они сами, наверное, тоже устают. Я так думаю, потому что чем дольше рядом с таким находишься — тем сильнее это чувство тревоги. Может, это просто мозг замечает больше и больше странностей и интуитивно беспокоится. Но я думаю, им просто становится сложнее вот эту нормальность поддерживать. Утверждать, правда, не буду. Если так подумать — я в принципе о них до сих пор ни черта не знаю. Но на моей практике это всегда было состязание — кто выносливей. Кроме одного раза.
Я тогда вот так же, как сейчас с приятелем, с соседкой по общаге засиделась. А потом заметила, что у неё языка нет. Я тогда очень удивилась — это правда внезапно было. Мне даже в голову не пришло, что что-то не так и она одна из них — я тогда об их существовании не знала ещё. Ну и спросила, как любой нормальный человек спросил бы, как же ты со мной говоришь, если вот. А она замолчала сразу и вся нормальность с неё сошла. Она не нападала, ничего плохого. Мы просто в тишине сидеть продолжили и всё. Выйти вообще не получалось — вообще, я даже не пыталась, наверное. Она бы меня так и засидела, если бы не комендант. Он счётчик со своими ключами проверять пришёл. Она отвлеклась, а я ускользнула. В общагу больше не возвращалась — вещи через подруг получила. Что с комендантом случилось — не помню. Знаю только, что ничего странного. Это их фишка. Ничего странного и всё объяснимо.
Ну и тогда я поняла — нельзя им давать понять, что я знаю. Даже если оно устало и всё становится очевидным. Это сложно. Я даже не знаю, что сложней: не поддаться на их «чары», или не показать, что ты на них не поддался. Это ощущение нормальности — оно сходит как бы волнами. Если в начала разговора всё кажется правильным, но есть... какой-то зуд, такое... невнятное что-то, будто всё-таки что-то не так. То под конец всё меняется. Ты понимаешь, что сидишь совсем не у себя в гостиной, и вообще не в комнате, а, допустим, на заброшенной стройке. Понимаешь, что руки уже закоченели от холода и неподвижности. И что твой собеседник давно молчит и на человека, в целом, мало чем похож. Но при этом то и дело накатывает абсолютное ощущение уюта и правильности всего происходящего. И уходить никуда то ли не хочется, то ли слабость просто.
Уйти от них в любом случае сложно будет, конечно. Но если не дать им понять, что их видно — шансы выше. Может и другие способы есть, но я с первого раза поняла, что их проще на кого-нибудь другого переключить. Когда я во второй раз их встретила, всё вообще автоматически как-то получилось, то ли на интуиции, то ли просто от паники соображать быстрее начала. Но в, целом, всё равно просто повезло. Когда я поняла, что мой собеседник сидит в верхнем углу потолка, и у него слишком много рук — я от неожиданности сказала: «Ко мне сейчас должны прийти. Я их впущу и вместе посидим». А оно что, оно купилось. Я дошла до двери и спокойно вышла. Вернулась, на всякий случай, с настоящим, человеческим другом. Но он не пригодился. Оно уже ушло.
Потом я поняла, что они вообще плохо ориентируются в нашей реальности. Если им уверенно что-то сказать — они поверят. Наверное, эта вот «нормальность», которую они нагнетают, просто в обе стороны работает. Их можно отвлечь, сказав «поговори теперь с моим другом в соседней комнате» — и они обязательно пойдут поискать ещё одного человека, даже если видели до этого, что комната пуста. В принципе, если не паниковать, и замечать детали вовремя, то они не так уж и опасны. В принципе не о чем беспокоится. Тем более что они никогда не появлялись, если я была не одна. Не знаю, почему. Наверно, потому что на нескольких людей сразу им сложнее воздействовать. Если так подумать — они в принципе безобидны.
И волноваться не о чем. Сейчас так точно. Когда рядом друзья с запасом конфет, волноваться вообще не принято.
Однажды из Ярославля в одну из деревень ехал молодой парень, звали его Денис. Было у него какое-то дело — то ли навещал дальнюю родственницу, то ли получил нехитрую подработку : баню кому-нибудь починить или сарай построить. Было раннее утро, над полями висел туман, как огромное призрачное море. В машине играло радио — какая-то попса, парень старался вести неспешно и внимательно, красота рассветной дороги завораживала, несмотря на то, что он всю жизнь провел в этих местах, и глаз его привык к мрачноватой нежности, которой было словно пропитано все окружающее пространство. Это был не величественный сумрак северных гор, не выжигающая взгляд мертвенность Заполярья — нет, просто мягкий морок, который все, кто здесь оказывался, вдыхал вместе с прохладным влажным воздухом. Тихая, без привкуса драмы или истерики, эльфийская печаль, которой пропитываешься как губка водой незаметно для себя самого. Денису оставалось проехать совсем немного, когда из колонок вдруг раздалось шипение, оно нарастало, перекрывая очередной попсовый мотив. Парень разочарованно покрутил ручку приемника, но видимо, от города было уже слишком далеко, радиосигнал слабел. Он уже хотел вовсе выключить радио, когда ему почудилось, что сквозь помехи пробивается чей-то голос — высокий, женский, певучий. Может быть, наслоение другой волны. И было в том голосе что-то притягательное — хотелось разобрать, о чем говорят или поют. Должно быть, это была литературная передача, транслировали сказку или фантастический роман. Ясным лишенным интонаций голосом актриса повторяла: - ...У дуба-то ветка оттопыренная — как для висельника специально росла.... Веревка бельевая, не было другой — ничего, худенькая, выдержит, сойдет.... На шее след багровый, лицо раздулось, челюсть набок съехала.... Называли все красивой, а теперь смерть с другими уровняла — как кукла висит....Ветка удобная да низко растет — ноги лисы обглодали.... Мясо объели, ноги в клочьях кожи так на костях и висят.... Платья белое, лучшее было, а из него ноги костяные торчат... Три весны висела, никто не плакал по ней, не искал, не забеспокоился.... читать дальше Встряхнул головой Денис – хорошо читала актриса, даже сквозь густые радиопомехи была очевидна мощь ее таланта. Голос как будто бы с того света. А текст какой-то липкий, как лужа патоки, в которой барахтаешься как попавшая в плен муха. Тоскливый, но перестать его слушать невозможно, он как воронка, против воли затягивающая внутрь.
– Ветка удобная, да низко растет – ноги лисы обглодали… Мясо объели, ноги в клочьях кожи так на костях и висят…
Видимо, в студии что-то случилось – заело диск. Актриса снова и снова повторяла одни и те же слова об удобной для висельника низкой ветке дуба и о мертвой женщине в светлом платье, три года провисевшей на суку без внимания всех, кто был ею оставлен.
– Что за чертовщина, – вслух сказал Денис и всё-таки выключил приемник.
Настроение почему-то испортилось – ни красота тумана, ни предвкушение окончания дороги больше не радовали. Он сосредоточился на вождении, ушел в себя – в какие-то нарочито будничные свои проблемы. Вдруг ему почудилось, что впереди на дорогу из леса вышел олень – какое-то светлое пятно маячило в тумане, пришлось сбросить скорость, чтобы его не сбить.
Однако приблизившись, Денис увидел молодую женщину, которая медленно брела по обочине. Вид у нее был немного потерянный, и она даже не обернулась на звук приближающейся машины. Шла куда-то одна в такую рань – похоже, чувство самосохранения было у нее атрофировано. Мало ли кто на пустой дороге, а она даже голову не повернула!
Он подрулил поближе, ударил по тормозам, опустил стекло – только тогда женщина медленно обернулась.
На вид около тридцати лет. Узкое маленькое лицо, темные волосы заплетены в косу, растрепавшуюся от ветра и ходьбы, светло-серые, почти прозрачные глаза. Одета она была несколько старомодно и совершенно не по погоде – длинное светлое платье в мелкий цветочек – подол его был перепачкан в подсохшей глине. Голубой платок на шее. В таком платье – и по грязи пойти, это же надо было додуматься!
– У вас всё в порядке? – спросил Денис, поежившись.
Сырой холодный воздух ворвался в натопленную машину через открытое окно.
Женщина ответила не сразу, должно быть, целую минуту смотрела, спокойно, без эмоций, как будто бы пытаясь сфокусировать взгляд. Она выглядела как человек, которого опоили седативными препаратами. Денис расстроился и пожалел, что остановился. Эта женщина явно могла принести в его жизнь неприятности, ну как было проехать мимо: очевидно же, она выброшена кем-то по дороге, может быть, уже несколько часов бредет, сама не понимая куда. И теперь вместо спокойного утра ему предстоит везти ее обратно в областной центр, объясняться в милиции. Денис вышел из машины, обогнул ее, открыл перед незнакомкой дверцу.
– Садитесь… Да не бойтесь, не сделаю я вам ничего. У меня в салоне тепло. И даже есть термос с кофе.
Женщина уселась на переднее сиденье, голову к нему так и не повернула. Денису только и оставалось, что профиль ее точёный исподтишка разглядывать. Проехали километр, затем другой, она застыла рядом, как кукла.
– Что? – наконец подала она голос. – Нет, не сто́ит. Я не люблю кофе. Ничего я не люблю…
– Куда отвезти вас? Мы правильно едем? Или воротиться в город лучше?
– Нет. Все правильно, – кивнула она. – Тут недалеко.
Ее голос показался парню смутно знакомым. Есть такие голоса – из памяти топором не вырубишь. Денис пригляделся – нет, такое лицо он запомнил бы. Померещилось, выходит.
– Что с вами случилось? Почему вы на дороге одна?
– А я всегда одна, – бесцветно ответила женщина. – Уже давно. Всегда совсем одна…
«Странная какая-то, – решил парень. – Блаженная. Поскорее бы избавиться от нее. Надеюсь, живет где-то поблизости. Вот бы сдать на руки ее родным, чтобы те сами разбирались, что случилось».
Дениса почему-то затрясло, словно от холода, пришлось добавить жару в печке. Женщина была очень хороша собой. Казалось бы, приятно скоротать часть пути в компании с незнакомой красавицей, но вся атмосфера вокруг нее была как будто бы пропитана тяжелой печалью. О таких людях говорят – сильная энергетика. У Дениса начальница такая была: само ее присутствие заставляло ежиться и мечтать о побеге, а после того, как она из комнаты выходила, проветрить всегда хотелось, воздух свежий впустить, хотя пахло от нее мылом и дорогими цветочными духами.
– Вот здесь! – вдруг сказала женщина, и звук ее голоса таким гулким эхом отозвался в тишине, что Денис машинально ударил по тормозам. Машина остановилась как вкопанная.
– Здесь? – растерялся он. – Но тут же нет ничего. Я знаю эти места. Эй, с вами точно все в порядке? Давайте в город вернемся, вам же ко врачу нужно.
– Ничего мне не нужно.
Женщина вдруг всем телом повернулась к нему, и лицо ее исказила страдальческая гримаса. Она стала похожа на чернокнижную икону, работу талантливого мастера-адописца – прекрасное скорбное лицо, а в глазах злость, ярость и холодная космическая пустота. Денис отшатнулся даже.
– Ничего мне не надо, – повторила она, – Плохо мне. Никто не поймет. А раньше все красивой называли. Самой красивой была…
– Вы и сейчас… хм… ничего, – вежливо заметил он. – Так куда ехать-то, барышня? Тут поле да лес, нет деревень.
– Тут, в лесу, дуб растет. Ветка-то оттопыренная, как для висельника специально росла…
Парня словно волной ледяной накрыло, в пот бросило лихорадочный, он вдруг понял, откуда знает этот голос. Заевшая радиопередача, которую он только что слушать пытался! Женщина слово в слово повторяла странный неприятный текст.
– Веревка бельевая, не было другой – ничего, худенькая, выдержит, сойдет… На шее след багровый, лицо раздулось, челюсть набок съехала… Называли все красивой, а теперь смерть с другими уравняла – как кукла висит… Ветка удобная да низко растет – ноги лисы обглодали… Мясо объели, ноги в клочьях кожи так на костях и висят… Платье белое, лучшее было, ноги костяные торчат… Три весны висела, никто не плакал по ней, не искал, не забеспокоился…
– Что вы несете? – Денис старался говорить зло и уверенно, чтобы от звука собственного голоса внутренними силами напитаться.
– Веревку с собою в лес взяла… Думала, остановит кто. Нет, не догнали, не нашли… Три года так и висела. Никто не спохватился… А была какая красавица… А теперь что? Вот смотри, смотри… – Она подняла юбку, как подвыпившая гулящая девица, только вместо ног Денис увидел кости. Костяные ноги, на коленях обрывки кожи висят, а выше только скелет белый. – Ноги лисы обглодали… Видишь? Ноги лисы обглодали… Посмотри…
– Выходи из машины! Ну тебя! Пошла отсюда!
Женщина словно и не услышала, продолжала бубнить монотонно:
– След на шее какой некрасивый… И не спохватился никто… Три года…
Парень выскочил из машины, дверцу с ее стороны открыл, за локоть грубо вытащил – так, что она на землю плашмя повалилась. Думал почему-то, что сопротивляться она начнет, как обычно бывает в фильмах ужасов, которые он иногда любил смотреть под пиво вечерком, комментируя происходящее на экране в комическом ключе. Но женщина так и осталась на земле лежать. Бормотала себе под нос слова страшные, не попыталась ухватить его за штанину. Денис за руль вернулся, изо всех сил на газ надавил и, только когда ее скрюченная фигурка скрылась вдали, наконец отдышался.
– Чертовщина какая-то… То ли мало я поспал, то ли… Даже не знаю что, – вслух сказал он.
Чтобы как-то отвлечься, решил опять включить радио, поймать какую-нибудь волну с легкомысленными попсовыми песенками. Но вместо этого одни помехи слышал на каждой частоте. Наконец докрутил до каких-то звуков и чуть в кювет не съехал, когда понял, что всё тот же самый тоскливый монотонный голос говорит:
– Веревка бельевая, не было другой… На шее след багровый, лицо раздулось, челюсть набок съехала… А я тебя найду… Ноги лисы обглодали… Выбросил меня из машины, но я тебя теперь найду… Я запах твой помню… Я по запаху, как собака, кого хочешь найти могу… Мясо объели, ноги в клочьях кожи, она на костях висит… Я тебя найду…
Ни жив ни мертв от страха, добрался Денис до нужной деревни – уже было светло, местные проснулись, приступили к своим будничным делам. Он все, конечно, родственнице своей рассказал, когда та поинтересовалась, почему он бледный и нервный такой. Она, как ни странно, не удивилась ничуть. Подтвердила – есть тут такая аномалия, многие жалуются и стараются ближе к ночи не колесить по местным дорогам. Жила тут якобы в одной деревне девушка-самоубийца. Влюбилась безответно, а когда поняла, что надежды нет, пошла в лес и повесилась на суку. Ее искали, но нашли только спустя три года, как будто бы сам лес мертвую от глаз чужих прятал. И вот бродит она теперь по окрестностям, одиноких путников караулит, ноги свои обглоданные показывает, а если ее рассердить – найти обещает. И потом снится долго, не отделаться от нее никак – можно только смириться и привыкнуть, со временем само пройдет. Один и тот же сон повторяющийся, словно заевшая бесконечная передача – будет об участи своей невеселой рассказывать. И ведь ни на один вопрос не ответит – только одно и то же начнет твердить: о дубе, веревке, лисах и былой своей, навсегда утерянной красоте.