Нужно жить всегда влюбленными во что-нибудь недоступное тебе. Человек становится выше ростом от того, что тянется вверх.
Так тепло и прекрасно, у меня в саду зацвела ирга, Соловьи поют, закат пробирается за овраг, Где обычно радуга льется – молочные реки, кисельные берега.
Мир – как чудо, читать дальшемир – чудовищная игра, Где в каждом из нас внутри прорастает враг,
Мой враг внутри оставляет покинутые траншеи, выжженную пустыню, Смотрит глазами пустыми, Шепчет мне - недомерок, чей-то обмылок, пустейшая из бутылок, серое пепелище, вечно больной ребенок, коротящая схема, не выдерживающая проверок.
Если спросишь, я могу тебе рассказать, Какие пустые и серые у врага моего глаза.
Но это совсем не страшно, когда цветы и Теплый воздух кутает, словно шалью, Когда дедушка с бабушкой, старенькие, седые Подходят, а ты по глупости просишь, чтоб не мешали.
А они садятся рядом, тебе наливают чай, И в душе у них горит медом пахнущая свеча.
Ты спроси у меня, как шумит дерево или растет трава – Я смогу подобрать все правильные слова, Их собрать в горсти, запомнить и записать.
А сегодня небо прольется ночным дождем.
Если спросишь о доме, то это – цветущий сад. Если спросишь о Родине – это сердце всех тех, кто ждет, Кто не спит по ночам и медовые свечи жжет.
Яблони зацветут на следующих выходных. Если спросишь, я тебе расскажу о них…
Ром, плеть и содомия - вот единственные традиции Королевского Флота
Название: "Дни Северного города". Автор: Мария_Владимировна Редактура: mikomijade Предупреждения: Произведение содержит сцены гомосексуального характера. Рассказ находится в стадии разработки. Ваши комментарии автор приветствует, вне зависимости от их характера. Главные герои имели место быть в реальной жизни. Аннотация: "В теле холодного города может гореть пламя вечного огня. Иногда, чтоб найти себя, надо изначально убежать, потеряться. Чтоб можно было почти с нуля создавать себя, познавая шаг за шагом, через призму тех, кто дорог, но в слабость твоей силы – не сможет стать достаточно близким. Какие-то слова должны быть не сказанными, какие-то жизни – не прожиты. Прямые пересекаются лишь однажды. Чтоб это произошло во второй раз,- одной из них надо переломить себя. Но кому нужны такие переломы, и нужны ли вообще? Эта история двух лабиринтов. Это геометрия двух линий. Это жизнь тех, кто, уходя за черту стереотипов, ставя всё на один импульс – и учатся жить, а не выживать, приживаться. Главное помнить, что именно мы ищем, заходя в лабиринт себя , чтоб не потерять там тех, кто мог быть нашей судьбой. " /Псих/оз// 1 глава 2 глава 3 глава 4 глава 5 глава [Глава 6.]читать дальше
Он не писал, не чувствовал, не уставал, ничем не интересовался. Он отсутствовал. И это было единственным занятием в последнее время. Он встречал новый день, просыпаясь утром, болтался в поисках Музы по узким улицам и подворотням без надежды ее найти. Скользил по лицам устало и небрежно. Смотрел новости музыкального канала, безынтересно и по привычке, ложась ровно в десять и засыпая к утру с Мисима на русском, и снова встречая похожий на вчерашний и завтрашний день. Его безветрие закончилось телефонным звонком. Сколько времени уже прошло... Неделя? Месяц? - Кирилл... Сколько ударов сердца? Вздохов Питерского сырого ветра? - Кирилл? Алло! Он почти забыл его голос, жадно впитывая теперь. - Кирилл! Только не бросай трубку... Алло? - Да, - выдавил Эраити. Голос охрип до беззвучного скрипа. - Да. - Это Сергей. - Я понял. - Прости меня. Я знаю, что ты не делал этого.... - Я смотрю новости. - Я был в Москве, потому не мог с тобой встретиться. Мне нужно тебя увидеть, очень. Сергей говорил непривычно быстро. - Уже не важно. Все нормально, - ровный голос звучал тяжело. Молчание. Эраити казалось, что слышно, как отчаянно бьет его сердце; сильнее любого ответа. - … Сегодня? - Я приду.
Он сидел на гранитном канте Невы. За спиной — ширь реки и заходящее Солнце, в лицо — ветер, треплющий тонкие черные волосы. В угасающей заре — лишь силуэт и профиль его лица. Глаза закрыты, он шумно вбирает в легкие холодный воздух близкого моря. - Здравствуй. На секунду повисло молчание. Он стоял слишком близко. Парень, отодвинувшись, протянул ключи. - Спасибо. - Нет! Не надо. Я просто хочу извиниться. - Возьми ключи. Я все равно больше не вернусь туда. - Кирилл, я не могу. - Ты не понимаешь? Я не вернусь, - его голос дрогнул, Сергей поймал это. - Прости. - Мне не за что тебя прощать. И это всего лишь ключи. Забрал их. Хотелось провалиться сквозь землю и курить. - Сергей, все правильно. Я много доставил тебе хлопот и искренне благодарен за все, но это должно было кончиться. - И что ты собираешься делать? Эраити пожал плечами. - Я сбежал в Россию, что бы доказать отцу свою значимость и самостоятельность, и, думаю, пришло время вернуться: я понял что-то более важное. - Что же? - Я доказал себе, что могу. Этого мне достаточно. Я приму дела и только этим смогу стать не «Ивановым», а... членом Семьи. - Дела «Семьи»? В смысле? - Оно тебе ни к чему. И мне потом спокойнее. - Ты считаешь, что я гоняюсь за таким дешевым пиаром? - Нет. Лишь потому, что для меня наши отношения зашли намного дальше того, что успело случиться у озера. И потому что такой конец — это хороший конец и этим отношениям, и моему творчеству. - Откуда такие мысли?! - Сергей не верил ни слову. - У меня было время подумать. - Ты так просто не можешь сдаться. Не может быть, что из-за моих слов все, что было так важно для тебя, перестанет иметь значение. - Я не говорил этого,... - «но без тебя, действительно, многое теряет значение». - А рисование... я всегда был художником. Я живу рисунком, но чтобы доказать отцу, чего я стою, надо играть на его поле. - И отказаться от всего, стольким уже пожертвовав, столького добившись! Свернуть на полпути? Ты не думал, что твой отец оценит только твое поражение? - Мой отец так же не заметит и моих побед... Сергей, это не только для него... Мое «Я» сидит во мне: я не принадлежу твоему миру. Я не принадлежу самому себе... потом же будет хуже. Я не могу... нет: не имею права! подчиняться своим желаниям... да, наверное, и не умею. В последний раз — сам видишь, что вышло. Эраити развел руками, переводя дух. - Кому тогда ты принадлежишь? Ты живешь один раз! Ты так часто думаешь о других, все время записывая себя в эгоисты.... тебе нравится самобичевание?… Ты хоть раз сказал себе: «стоп, а теперь я поживу для себя»? - Сергей, я всегда жил для себя. Как много ты не знаешь. - Так расскажи! - Святые отцы! - Эраити потер виски. - Почему и эта встреча превращается в выяснение отношений?... Я рисовал — назло отцу, ради себя. Я в пятнадцать лет практически своими руками убил человека, который любил меня.... Ради кого? - Что сделал?! - Я? - И он... - Он.... он был моим сенсеем. Учителем, телохранителем, другом..., а потом, он сделал со мной то, чего из-за своего эгоизма и злобы я не смог забыть. Сергей опешил: - Это то, о чем я думаю? Эраити кивнул. - И я отомстил. Я не знаю, что случилось с ним, но я знаю своего отца... - Ты рассказал отцу? - Нет. Есть много способов избавиться от человека, будучи сыном моего отца. - Я бы убил его собственными руками! - Вот видишь, я более подлый, чем ты. - Не говори так! - Это уж мне судить. Сенсей был единственный, кому я доверял. Единственный, понимаешь? Вообще, во всем мире. Когда я понял, что наделал — было поздно. Он и сейчас во мне... А когда я приехал в Россию? Моя мать была смертельно больна, а я даже не заметил, понимаешь, не заметил! Я был окрылен свободой, и одновременно разочарован... Сам не свой. Сергей, я ездил в Москву, что бы узнать о ней хоть что-нибудь. Целый день листал ее фотографии.... Ты знаешь, она мне письма писала, - ком встал в горле, он задохнулся, охрипнув, - представляешь? Ни одного не отослала, но писала, у нее столько моих фотографий! Она жила только мной! Скольких еще так мучить? А Амая? Мы с пяти лет помолвлены, а я ее не удостоил и словом. Девчонка влюблена. Примет меня как мужа, но могу ли я стать отцом ее детей? А потом знать, что они так же не будут принадлежать себе, как и я? Думать об этом каждый день? - Эраити сам был поражен своей откровенностью, глубоко дыша, ища в глазах Сергея понимания. - Кирилл, ты не слишком ли глубоко копаешь?... - Давай не глубоко. Тогда, на озере.... о ком я думал? О рабочих? Отце? О матери или будущей жене? Или о тебе? - Было бы лестно, конечно. - Нет, - он мотнул головой, - если бы я думал о тебе, то ушел бы еще в тот день, когда подрался с Виктором. - Кирилл, мне не нравится, все, что ты говоришь. Ты столько вытерпел, за что теперь еще страдать? В пятнадцать лет ты был ребенком. О матери ты ничего не знал. Свою жену ты не можешь заставить себя любить... или добиться уважения отца, вернувшись с понурой головой, мол, вот он я, папа, ничего у меня не вышло, давай теперь, уважай. Так, что ли? - Ты просто меня оправдываешь. Я и в десять лет уже не был ребенком. - Да, с таким отцом вообще трудно быть ребенком, но это не дает права так казнить себя. Отказываться от того, чего хочешь ты. Я даже не пытаюсь узнать, кто ты и что ты. Я просто прошу, сейчас, на этот момент, пока ты еще Кирилл Иванов, поступай по совести, живи за себя. Здесь никого нет: ни обязанностей, ни «дел Семьи». Я оправдываю тебя? Может быть, но лишь для того, чтобы ты освободился, пусть на время, пусть не со мной, если не сможешь простить. Я думал, что это так сложно. Сложно не видеть тебя, не чувствовать рядом, но знать, что ты бросил все... Кир, лучше сделать и пожалеть, чем жалеть о том, чего не сделал. Я просто прошу тебя: подумай. Эраити замялся, не зная, что ответить. «Лучше сделать и пожалеть?» Ответа и не требовалось. Он наклонил его к себе, осторожно касаясь его губ. - Я не могу вернуться, но тоже не знаю, как без тебя... Сергей отвел прядь с его лица. Прижал к груди; такого хрупкого, теплого. Кажется сейчас, в эту самую секунду он был счастлив. Просто так. Ничего не происходило. В вакууме безветрия пыль деревьев безмятежно плыла к земле, на набережной – ни прохожих, ни одной, даже случайной, машины. Шум города где-то там, доноситься слабым голосом, эхом отражается от стен домов и музеев, укрытых рыжим светом фонарей. И, кажется, что нечего больше и желать, когда он, наконец-то, в твоих объятиях.
Удовольствия ночи дали о себе знать, еще до того, как сон отпустил его. Он перевернулся на спину, лучи ударили по глазам. Эраити окончательно проснулся, почти застонав. Он улыбнулся вчерашним воспоминаниям, с трудом поднялся и отправился в ванную, решив, что "встречать вместе рассвет" будет излишним, и постарался уйти до того, как Сергей проснется. Эта ночь не была решением остаться. Всего лишь толчком для размышлений. Как бы важен не был этот человек для Эраити — он всегда считал рассудок и способность мыслить сильнейшей стороной человека.
***
Колесников звал его, когда хотел его тела, Эраити же черпал в их коротких встречах вдохновение и силы. Они были зависимы и свободны одновременно. Сергея это устраивало.
В его глазах каждую ночь растворялось питерское небо. Город поглощал. В кувшине тряслась вода, кувшин звенел о стаканы – пробегал трамвай. В дверь стучала горничная - «уборка номера» - так часто встающий квартирный вопрос он решил уютной семейной гостиницей. Стук разбудил его в сумраке. Он долго лежал в блуждании мыслей неясных, и размеренных. Небо уже блестело редкими звездами, фонари сеяли тепло. Он встал и вышел в ночь. Поздние прогулки уже сложились в ритуал, способ подумать. Сентябрьское небо накрапывало. Эраити поднял воротник. Он надолго бросил писать, терзаясь в муках творчества и выжидания, чтобы быть готовым для чего-то большего, чем похвалы Маргариты, хозяйки «ART-soul», псевдобогемного общества художников улиц и редкого, но желанного внимания Выснеславской. Как Сергей когда-то и рассчитывал — она позвонила Эраити, подарив надежду. Ее привлекало многое в японце Иванове. Он был молод, амбициозен и решителен. Он хотел взлететь в художественную высь ярко и высоко. Теперь Эрай писал сутками, самозабвенно и жадно, без малейшего колебания уничтожая то, что имело - по его мнению - хоть малейший изъян. Свет видели немного картин, но они были достойны любой галереи. «Свое дело ты должен делать лучше всех». Он и делал. Но его работы не были столь популярны, как он смел надеяться и мог предполагать. Часть считала его гением; другая негативно высказывала, что смешение стилей, разнообразие сюжетов и образов картин, которые не позволяли идентифицировать в них одного художника, выдает дешевое желание выделиться; третья же, не найдя в его фамилии ничего известного, проявляла искреннее равнодушие. Цена на его творчество значительно возросла, но замечать Иванова, как выдающегося художника, никто не собирался. Разве что маловесные выставочные залы, которые приседали в глубоком реверансе перед всеми выставляющимися у них. Этого было мало. Эраити бился; зубами вырывая места на выставках; снимая свои картины с продаж, если за них давали меньше запрошенного. Он был и привлекательным, и отрицательным, когда этого требовали обстоятельства. Но в столь стойком выбивании желаемого, впервые был так схож с отцом в гордости, наглости и жесткости не столько к людям, сколько к себе. До боли, изнеможения. К тому моменту, когда он поднимал воротник куртки от осенней мороси, о нем уже говорили. И не важно, как о гении или выскочке. Его творчество имело успех, но тот ли, который ожидал сам Эраити? Это терзает и приносит еще больше мук, когда разбиваешься о скалы полувнимания на границе «это мило» и «как необычно». Кричишь в агонии, изводишь близких и знакомых, сам себя, не спишь ночами. И все равно творишь. Жизнь начинала устраиваться. И больше всего ему нравилось, что Сергей занимал в ней меньше мыслей и времени, чем они могли бы позволить. Эраити держал его намеренно далеко, сам мучаясь от этого расстояния и нехватки чувств. И радуясь, что Сергей никак не касался его истерик. Морось усилилась, превратившись в дождь. Через пару кварталов он повернул обратно, но в парадную не вошел, оставшись под козырьком. Тот их разговор возымел действие, но не только в его отношении к себе. Сергей оказался ближе: понимал то, о чем Эраити молчал, не осуждал то, о чем говорил. Думал вместе с ним. «Смотрел в ту же сторону»? Пожалуй. Их чувства стали честнее и тверже. Но эта игра чувств была схожа с игрой в тетрис: сколь азартно и изощренно не играешь, результат один — она заканчивается проигрышем. В его случае – необходимостью возврата. Потому, оставаясь лишь гостем в постели объекта, о большем Эраити и не мыслил, коллекционируя воспоминания их ночных встреч и редких дней. Но хотел ли? Возможно, и нет. «С сегодняшнего дня прошу считать меня недействительным, весьма сомнительным…»1, - заорал мобильный голосом Васильева. - Ну что, боец невидимого фронта, уже затмил славу Словинского? - Почти. У меня новая выставка. А ты где? Сергей теперь чаще бывал в столице. - Еду. - В Петербург? - Нет. За тобой. В надежде, что удостоишь мою скромную персону своим вниманием… Эраити рассмеялся: - Я подумаю и сверю расписание.
- Ну, рассказывай, что за выставка? – спросил Сергей уже в машине. Хит-парад «Нашего» выдавал композиции в порядке рейтинга. Уличные фонари играли в его волосах янтарем. - А? Да, выставка… - он на секунду отвлекся, следя за отсветами, - вот, - достал флайер, - официальное приглашение. Сергей присвистнул. - Круто. Да, ты просто Мамай и его набеги! Меня, кстати, уже спрашивали, не ты ли тот самый мой ассистент. - И? - Ответил, что уже бывший. Подмигнул и закурил. Из динамиков хлынула до оскомины знакомая песня. - Сделай-ка громче… Голос... другой? - Что, так заметно? – Сергей на момент приобрел серьезность. - Нет, не заметно, это у меня хороший слух... Он слова перестал так тянуть. «Яйца пришили?» - Это не он. У «ТН» новый солист…. - кивнул, - в бардачке. Эраити достал из бардачка тонкую папку личного дела. Мальчик, похожий по голосу, внешности, росту, биографии. - А где Виктор? - На вольных хлебах. - На каких хлебах? Сергей рассмеялся: - На вольных! Кирилл, мы разорвали контракт. – Эраити покачал головой, не понимая. – Думаешь, никто не задался вопросом, кто нам такую свинью подложил? - Столько времени уже прошло.… Так это был он? - Нет, Карлосон, который курит на крыше. Его … как бы это приличнее сказать... «чрезмерное внимание» не составило труда сделать выводы. - Мне жаль. - Ты еще извинись! - А разве нет? - Сейчас начнется…. «Я доставил много хлопот», «это я его спровоцировал» и так далее... безусловно, это самое оно, что я хотел услышать, не видя тебя уже неделю! - Ладно. Не буду. Эраити обезоруживающе улыбнулся, разводя руками. Сергей выкинул сигарету, останавливаясь у «Schwarz Fogel». На входе у клуба выкинул и пачку. Бросал в третий раз за год.
Ночью мир снова взрывался яркими красками, купая в сполохах реальности, забрале волос и глубокого лунного света. У их ночей были липкие простыни и сладковатый вкус. Утром виновник спал, обняв подушку. Его лицо, усыпанное мелкими блондинистыми кудряшками подволоска, казалось детским и почти беззащитным. Исчезали все маски и лютого продюсера, и развязного парня, который кутил ночами и любил горячий секс. Такой Сергей Эраити нравился больше всего. У них уже завелось, что надо уйти раньше, чем придет «экономка» Галина Афанасьевна. Он встал, собрал вещи, одел джинсы. Но скрыться не успел. Его поймали за руку, повалив на кровать. На утренний секс времени уже не осталось. - Нет-нет-нет. Не сейчас... Сергей навис над ним, запуская пальцы в тонкие волосы. Но желания в глазах не читалось: - Останься. - Что? - Останься. Насовсем.
И он не смог уйти. Дом Сергея наполнился жизнью, звуками, картинами и теплом. У Кирилла оказался пресквернейший характер. Он часто замыкался в себе при творческом кризисе, его логика и поступки выходили за рамки русского восприятия. Он ложился рано, и читал до рассвета. Уходил на улицу в ночь, чтобы «подумать». Занимал ванну по полтора часа с утра и предпочитал исключительно японскую кухню. Галина Афанасьевна была очарована этим маленьким господином, потому бегала за ним на цыпочках и кормила его кота, который имел привычку орать, аки недокастрированный, по утрам и точить когти о кожаные диваны вечерами… И за столько лет сердце Сергея, наконец-таки, билось в полную силу.
***
Их осень стала весной. Не смотря на то, что с Кириллом было безумно тяжело, без него, в конечном счете, становилось вообще не возможно. И когда одиночество и зависимость от их ночей набухли и лопнули — Сергей капитулировал, озвучив это просьбой: «останься». И был уверен, что его капитуляцию примут и отнесутся к его добровольному плену благосклонно. Сергей буквально боготворил Кирилла. Ловил каждую улыбку, каждый взмах ресниц. За несколько месяцев парень так и не перестал быть для него хрустальным, тонким, нервным, как тихий звон на кончиках пальцев. Потому Сергей еще болезненнее относился и к их размолвкам и своей беспричинной ревности к его творчеству, и всем комплексам, которые давно свили гнезда в голове метиса, а теперь мешали жить им обоим. И, отчасти, именно они продолжая класть Сергея в чужие постели. Как можно быть с любимым человеком, который не принадлежит тебе до конца, который дергается от твоего прикосновения, терпит их, а не наслаждается? Сергей сходил с ума от невозможности любить его с той силой, с которой действительно любил. Кирилл принадлежал ему, жил с ним, они проводили вместе все свободное время, но он оставался далек, как и в первый день их встречи. Удивительно: он был искренен, но искренность его чувств только порождала новую боль – Сергей ненавидел все, что происходило с Кириллом раньше: ненавидел отца, сенсея, людей, которые были рядом; и то, что его художник чувствовал во всем свою вину. Он извинялся за внезапный ливень, за гаптофобию, за невозможность быть таким, каким его хотел бы видеть Сергей. Он погружался в свое творчество и только тогда становился каленым и жестким. Раньше Сергей считал, что все его рисование не более, чем повод уйти от власти отца и тем, что ему навязывалось, но нет — это действительно было его жизнью. Не он – Сергей – а картины. Потому, наверное, он так бился за каждую из них? Задать себе вопрос - а стал бы так Кирилл биться за него - он боялся, понимая, что, выбирая между творчеством и им, Кирилл без колебания бы оставил все «земное». Он действительно не из его мира, мир самого дорогого на свете человека вообще не граничил с реальностью. И что делал он в ней – Сергей и сам не понимал. - Алё! Есть кто на связи? Кирилл склонился над ним, пощелкав пальцами. - На тебя это не похоже. - Что? – очнулся Сергей. - Зависаешь. Это моя прерогатива. - Ах, да. – он кинул последнюю пару носков в чемодан и захлопнул его. - Ты такой странный в последнее время…. Это из-за поездки? Ты уверен, что хочешь этого? Сергей прыснул. - Я не настолько сентиментальный тип. Просто задумался. Кирилл сел рядом, зажимая ладони между колен. - Сколько лет прошло? Семь? - Да. Семь. - Семь лет без дома… - эхом повторил Кирилл, на секунду погружаясь в себя. – Ну, что? Поехали? Он вскочил, перекидывая сумку через плечо. - Куда я денусь с подводной лодки? Сергей вздохнул, сам не зная, хочет он побывать на малой Родине или нет, и кому первому вообще в голову пришла бредовая идея отметить Новый Год вдвоем, да еще и в Пскове. Для Сергея этот праздник никогда не был семейным. Возвращение в Псков казалось неестественным. Ладно, он мог такое представить со Степкой – общие корни, соседние дворы, да и родители его еще живут там, но с Кириллом – это было странно и неуместно, у маленького принца было слишком много тайн, а у Сергея теперь не оставалось ничего своего перед ним…
Псков…. Он вздохнул дрожащий воздух предновогоднего утра. Стало страшно. Впервые за столько времени. Вокзал, тот же, с которого он семь лет назад после похорон матери отчалил последний раз. И тогда ему было также страшно. Эраити легко дотронулся до его руки, улыбнулся ясными глазами, такими светлыми сейчас и такими красивыми. Удивительно, как он умел улыбаться только глазами, так что сразу понимаешь – эта улыбка только для тебя. Они поймали такси. Номер не бронировали ни в одном отеле, потому, заблаговременно сдав багаж в камеру хранения, отправились на экскурсию. Таксист что-то рассказывал, приняв их за туристов. Они вышли на Октябрьском проспекте – главном в городе. - Так похож на Питер…. – Протянул Кирилл, фотографируя старинные здания. - Псков считается городом-музеем, а теперь и городом воинской славы. Здесь куча исторических построек, боярских палат, церквей, даже крепостная стена. - Я влюблен. Сергей, это… Можно, я все засниму. Я тебя слушаю…. Кирилл действительно снимал каждый метр города. Вот они, японские туристы. Сергей откровенно скучал – приходилось постоянно останавливаться, чтобы сфотографировать или сделать набросок. Исторический центр был тем же для него – ничего не изменилось, разве что к 1100-летию покрасили все фасады и положили нормальный асфальт. Новые вывески, новые дома, в остальном – Псков всегда будет Псковом. - Надо решать, где остановиться. Насмотришься еще. - Угу, сейчас, - Кирилл делал быстрый набросок церкви, находящейся рядом с центральным рынком. – Две минуты и я тебя услышу…. - Что ты говорил? – парень бегом нагнал ушедшего вперед Сергея, запихивая планшет в сумку. - Я говорю, что голодный, холодный и злой. - Прости. Что придумаем? - Не знаю. Я не хочу, что бы ты замерз – часто простужаешься. И безумно хочу есть. Но… - ноги сами вели его через рынок в сторону дома, – здесь нет ни одного места, где можно перекусить – задворки центра, сам понимаешь. - Да. Они спустились к небольшой реке, на которой стояла дамба и переходный мост. Сергей резко остановился. - Твою мать… - Что случилось? Через реку, на высоком берегу с резким склоном стояли новые дома. Элитный район. Они вышли на мост. - Видишь дом из белого кирпича? – Сергей взмахнул ладонью поверх элитных коттеджей. - Да. - Это дом Степки. - А твой? Сергей молча подкурил сигарету, сунул руки в карманы. - Ниже, на склоне. Они подходили ближе. Теперь здание хорошо было видно. Огромный трехэтажный комплекс с золотой вывеской. - А ты говорил, что твои родители… - Раньше он стоял там. – перебил его Сергей. – Поверь, это был самый поганый дом в районе, если не во всем городе. Рад, что его снесли. Он действительно находил сейчас некое мазохистское удовлетворение оттого, что его воспоминания, его убогое детство и все, что было связано с ним, было снесено и погребено под фундаментом новых строений. Он ощутил прилив ненависти к самому себе и этому облегчению. И не мог отделаться от чувства потерянности и нищеты бездомного котенка. Кирилл, кажется, все понял: по нервному шипению сигареты, по ставшим вдруг резкими чертам скул. - Прости… - За что? - За это и прости. Ты понимаешь за что. - Кир, я на самом деле рад, мне было бы стыдно показать тебе дом, в котором вырос: трущобы, где жили алкаши и цыгане. Пойдем. Хватит уже. - Да, – Кирилл кивнул, шагнув первым. «Hotel Geleo Park» - гласила вывеска. - Четыре звезды, - Сергей ухмыльнулся. – Охренеть просто. - Только без ругани. - В городе численностью в двести тысяч – четырехзвездочный отель! На месте моего барака! И ты говоришь мне, что я ругаюсь? Я вообще молчу! Вопрос об остановке, еде и культурной программе был решен в один счет. Благо, в провинциальных городах всегда есть места. Двухкомнатный номер в стиле дореволюционной России с настоящим камином. Кирилл счастливо валялся на широченной кровати, неся какую-то чушь. Сергей курил в окно. Доставленные вещи разложила горничная, принеся с собой целую стопку рекламных проспектов с приглашением на праздничный ужин и унеся с собой приличную сумму чаевых. - Это будет мой лучший Новый Год! – заключил парень. - Почему? – Сергей выкинул в окно недокуренную сигарету, та мигнула прощальным огоньком и скрылась в голых когтистых кустах акации. - У нас все праздники такие официальные... Даже Дни Рождения. - Тогда мой тоже. Сергей мягко опустился на кровать рядом с Кириллом. Дотронулся до ворота его рубахи, Кирилл дернулся, сбился с выдоха, нечаянно вздохнув – нормальная реакция. Сергей медленно начал расстегивать пуговицы его рубашки. Дракон, как сторожевой, уже оскалился. - А твой почему? Он запустил руку под рубашку, спустился ниже, расстегивая ремень джинсов. - Потому что все мои праздники шумные… Особенно Дни Рождения. - Сергей... Я не был в душе… - Твой запах пьянит.
***
Они покинули «культурную программу» чуть позже часа, уже порядочно принявшие на грудь, но все равно трезвые. Встреча Нового Года удалась на славу. Дед Мороз отжигал не хуже Снегурочки-стриптизерши. Сергею лично пришлось «отшить» пару барышень и укоризненно посмотреть на клеившихся к Кириллу. Активное женское внимание досаждало парню и забавляло его самого. Волей случая и какого-то бредового конкурса – они теперь тащили в номер бутылку отменного шампанского. - Минутку…. – Кирилл подтащил шкуру медведя к горящему камину, выключая везде свет. – Иди сюда. Сергей сел по-турецки на шкуру, достал штопор, налил в бокалы шампанское. Кирилл принял один из его рук. Поднял его вверх в знак тоста и пригубил. - Теперь торжественная часть. Его художник был сейчас прекрасен. Сергей смотрел на него, забывая все на свете – и запах мандаринов, витавший в номере, и недавний шум праздника, и сам праздник. Длинные ресницы прикрывают взгляд, тонкие плечи держат осанку, черные волосы блестят в свете камина, ему безумно идут майки, узкие джинсы, тяжелые клепанные ремни, он знает об этом, тонкий, сексуальный. Почти болезненно красивый. - Кирилл. Еще немного и я не смогу тебе сказать того, что собирался. Ресницы дрогнули и поднялись. Глаза его улыбались. - Еще неделю назад я не думал, что скажу тебе это. Но, иногда очень многое постигаешь сразу… помнишь, мы как-то говорили о том, что жизнь – это воспоминания? - Да. - И чем сильнее воспоминания, тем ярче жизнь. - Да… Кирилл склонил голову набок. - Ты – мое самое сильное воспоминание. Не важно, сколько оно продлится – один день или многие годы. Это воспоминание будет тем, ради чего я дышу. И я всегда буду помнить все, что было между нами. Ты, как вспышка света, как звон хрусталя. Кирилл действительно завладел его памятью, деспотически выжав из нее всех тех, кто ранее оказывался в постели Сергея. Он — Сергей — не мог и не умел хранить верность одному человеку. Кирилл, зная об этом, если и не соглашался с этим фактом, то все равно принимал его. Он не делил человека на хорошее и плохое, Сергей — каким он бы он ни был — принадлежал ему полностью. Оба осознавали это. Но Кирилл никогда не считал нужным утверждаться в своем особом положении через запреты. И память — будь Колесников на месте Кундеры, он непременно назвал бы ее «поэтической памятью» - память эта всегда выбирала Кирилла. Не оттого, что другие были недостойны его любви или особого места в сердце: были в его жизни достойные не меньшего, чем Кирилл, были те, кто дарил восхитительные ночи, такие, которых не мог дать его художник, и даже те, кто казался красивее, сексуальнее. Преимущество Кирилла составляло его владение той стороной памяти Сергея, которая вела в самую глубину мыслей и чувств. «Поэтической», бережной. Кирилл увлекал собой, подчинял одним только взмахом ресниц. - Сережа… Кирилл встал перед ним на колени, наклонился, легко касаясь губ и позволяя проникнуть поцелую глубже. Руки Сергея легли на его талию. - Подожди, - Кирилл сел на него, обвивая ногами, гладя гладкую кожу, проникая взглядом в его глаза. Честные, открытые, смелые, которые, казалось теперь, он любил задолго до их встречи, - у меня есть подарок… - Лучший подарок, чем ты сам? - Да, – замешкался, но произнес, – Hiideru Eraichi. - Прости? - Hiideru Eraichi, - повторил он уже увереннее. - Замечательно! Я полностью согласен. Но это имеет перевод? Сергей улыбался самой невинной улыбкой, как облажавшийся школяр на уроке физики. Кирилл приложил ладонь к груди. - Я - Hiideru Eraichi. Мое имя. Сергей переварил информацию. Мозги атрофировались до состояния инфузории. Такого акта доверия он не мог ожидать от Кирилла. Что-то запредельное в высшей его степени. Сильнее признания в любви и сложнее синхрофазотрона в домашних условиях. - Я в тупике… повтори еще раз. - Hiideru – фамилия, Eraichi – имя. - Отлично. Хиидеру? Кирилл кивнул. - Ираиитчи? Парень закатил глаза. - E-ra-i-chi - Э-ра-и-ти? – пропел за ним Сергей. - Пусть будет так. Сергей дотронулся пальцами до лица Эраити, изучая его внимательно, словно видя впервые. Теперь оно приобрело гармонию со своим хозяином. Новая, внутренняя красота будто проступила сквозь маску чужого имени, изменив каждую черточку его лица. Его художник. Его: - Хиидеру Эраити… Черт, сложно…. Так сложно. И это так много значит для меня. Эраити промолчал и полушепотом добавил: - Я знаю. Знаю. Для меня тоже... ____________________________________ *1 «Сплин» - «Всего хорошего».
Вот, скажем, кто-то кому-то заехал в лоб кулаком. Это может быть оскорбление. Это может быть предательство. Это может быть подвиг. Меняются обстоятельства, меняется с ними и смысл. М.Семенова
Мне просто сейчас хорошо. Без всяких причин и следствий. И даже на сердце шов Мне не помешает согреться Нежданною теплотой, Ворвавшейся многоцветьем В мой мир – откровенно-пустой. Я зиму меняю на лето. Я просто банально пьяна От глупо-весенних гормонов. И пусть это счастье сезонно, В душе хулиганит весна!
На горе изумрудно цветастого неба И ужасно уставших светящихся окон Я сплетал неумело свой маленький кокон, Чтобы им укрывать нерождённое племя.
читать дальшеНа ветру, догорающем сотней рассветов, И прозрачной перине из мёртвых деревьев Я лепил неумело каркасы для крыльев, Чтобы их раздавать вместо старых буклетов.
На черте бесконечной из ласки заката И чертовски стабильном увядшем сезоне Я искал подходящего грязной короне, Чтобы им отмерять недопетые песни.
На крови, засыхающей в полночь отсчёта, И листах, искорябанных прошлым законом, Я увидел все плюсы двойного сюжета, Чтобы их позабыть в ожидании взлёта.
Даже в самой невинной и чистой душе Тени прячут свое отраженье. Даже там, где просвета не видно уже Отблеск скроет весь мрак пораженья.
читать дальшеСреди сотен никем не залеченных ран Хоть одна, но сама зарастает. Из десятка людей, с кем проститься пора, Лишь один, все поняв, исчезает.
И из тысяч деревьев в погибшем лесу Хоть одно, но найдется живое. Но из тех, кто тебе боль и страх принесет Ни один не сдается без боя.
А из многих бессонных и страстных ночей Я запомню лишь ту, что с любовью. И теперь я клянусь - я останусь ничей. Навсегда свое сердце закрою...
Ром, плеть и содомия - вот единственные традиции Королевского Флота
Название: "Дни Северного города". Автор: Мария_Владимировна Редактура: mikomijade Attention: Произведение содержит сцены гомосексуального характера. Рассказ находится в стадии разработки. Ваши комментарии автор приветствует, вне зависимости от их характера. Главные герои имели место быть в реальной жизни. Спасибо: Прототипам - А.Балкину и Х.Коута, А.Андреевой и бете. Да, еще Веллеру, Хемингуэю, Акутагаве и Мисима, они очень повлияли на это. 1 глава 2 глава 3 глава 4 глава [5 глава] читать дальше
Из шума города в солнечную свежесть соснового бора. Тонкий ветерок, блеск озера, «финские» деревянные домики базы отдыха и хрустящий ковер под ногами. Эрай втянул дрожащий воздух. Выключил плеер, возвращаясь к обществу. Но все были заняты, он же, за неимением опыта в столь культурном досуге, остался не при делах, вызывая зависть простых смертных. Он отошел довольно далеко от гула толпы и прислонился к одной из сосен, закрыв глаза, представляя, что находится в своем саду. Эти сосны так похожи на маленький уголок его Родины. Их запах. Их стройный вид. Их тишина и неприступное спокойствие. Постоять так минуту, почувствовать себя дома. Всего минуту... За день он не нашел лучшего занятия, чем созерцание кипящей жизни с крыльца домика. Он не умел ни плавать, ни готовить шашлыки, не знал песен, которые пели уже принявшие на грудь работники культуры. Его мыслям ничто не мешало возвращаться сначала в Японию, а позже и к образу Сергея, который весь день находился в осаде Виктора. И, если бы не ревность, вдруг родившаяся в солнечном сплетении, Эраити бы отметил искренность чувств солиста. Но после бессонной ночи, проведенной в истязании собственного «Я», он был готов на поступки большие, нежели кроткие полувзгляды. Эраити в очередной раз нашел глазами Сергея. Не важно, что он делал, что говорил, как выглядел, он был прекрасен во всем, и все было прекрасно, чего он касался. Рядом с Сергеем Эрай становился слабее. Опять нарастала вечная борьба: он не мог этого допустить, он должен быть сильным, несломляемым для более высокой цели. Быть художником - это не работа, не профессия, - это выбор... Он не хотел даже думать о том, что может усомниться в этом выборе, но оставаться в стороне, видеть его рядом с Виктором, было уже невыносимо. Но так трудно не поддаться эмоциям, когда у тебя отбирают цель. Но, если быть откровенным, для Виктора эта любовь - смысл его творчества, смысл желания делать хоть что-то. Он действительно любил. Эраити – лишь интересовался, зная, что их роман никогда не зайдет слишком далеко. Почти полночь, но летняя ночь Карельских лесов вряд ли темнее невыбеленного холста. - Прогуляемся? - Сергей наклонился над Эраити, сидевшего у костра с планшетом и листами карандашных набросков. Сердце подпрыгнуло и застряло под кадыком. -Зачем? - ляпнул он, но, благо, Сергей не услышал. Они шли вдоль берега, поросшего кустарником. Серей размеренно вел разговор. Эраити пытался подавить в себе неловкость. Все же было так легко. Так легко, пока не надо быть честным с самим собой. Стал накрапывать дождь. Сергей вдруг остановился, раздеваясь. - Ай да купаться! - Я не умею плавать. Сергей рассмеялся: - Ну, ты когда-то и говорить не умел. Аххх.... - входя в воду, - сейчас хорошая будет... в дождь-то самое оно! Небо стало серее, доносились голоса сбегавших от непогоды. Эраити подумал: вот так вот сложно и болезненно влюблен в некоего Колесникова, русского парня из глубинки, совсем не он, а Кирилл. И раздевается сейчас не он, а Кирилл, входит непривычно в воду, зябко обхватывая себя руками. Дно чистое, песочное, как в Ocean Dome*1. Подходит вплотную к Сергею, впервые почти отделываясь от своей гаптофобии, готовый к его прикосновениям. «Зачем я это делаю?!»
Эраити взглядом остановился на его губах. - Нет. - Что нет? - очнулся парень. - Не думаю, что тебе это надо. - Я просто хочу тебя поцеловать, - не дожидаясь ответа он поцеловал Сергея. Эраити даже думать не хотел, что будет дальше. Они выбрались на мелководье, где вода вряд ли доходила до колен, голые, под дождем, на сером песке. Эраити выгибался от наслаждения, не выпуская его губ, перебирая его тяжелые волосы. Он отстранился, задыхаясь от страсти и читая тоже в глазах Сергея, мучился от своего желания, нараставшего так долго. Он не умел дарить ласку другим, но принять ее был готов. Сергей же старался не потерять голову от наваждения и нетерпения. Когда Кирилл стал совсем мягким и податливым, он, притянув его вплотную, приподнял за бедра. Парень дернулся, поняв, что их ласки зашли слишком далеко. Задохнулся и оттолкнул Сергея от себя. - Что случилось? Кирилл уперся ладонью в его грудь и отрицательно покачал головой, в глазах читался страх. Как же эта сцена напоминала о сенсее, его мутило от одной только мысли о том унижении и боли. Сергей положил свою руку на его, сделав попытку сгладить этот страх. - Кирилл... - Нет, не надо, пожалуйста, - Эраити боролся с нараставшей паникой. Сергей сдернул руку с его груди и встал. - Сергей... - Ты меня импотентом сделаешь! Колесников круто скинул Эраити со своих колен. Ушел, хватая по пути одежду. "Идиот! Какой же я идиот! - Хиидеру уткнулся лицом в ладони, поджимая под себя ноги. - Какой же я идиот...."
На утро окажется, что Колесников уехал прямо ночью, сославшись на важный звонок.
Сергей был зол. Нет, зол не то слово. Он ненавидел сейчас Кирилла! Всеми клеточками своего тела, всеми фибрами души. Если бы он не нашел в себе силы уехать с базы отдыха, то в мире стало бы больше на одно смертоубийство. Мальчишка издевался. Давай надежду, отвергал, позволял целовать себя, вновь отталкивал. А теперь ему стало скучно, и он сам решил раздразнить и оттолкнуть! Если бы кто его предупредил, что у парня все настолько плохо с головой — он бы ни за что не подошел тогда к нему в кафе. И да — лучше бы Кириллу не появляться ему на глаза в понедельник.
***
Кирилл и не появился. Ни в понедельник, ни во вторник. В среду Колесников улетел в Москву. Эраити спокойно вернулся к работе. Или почти спокойно. Катерина, их секретарь, молча сверлила его взглядом, каждый раз, когда он появлялся в поле ее зрения. Она все же не выдержала и поймала его вечером в холле офисного центра. - Кир! - Да? - Тебя же водитель возит, да? Мне как раз на Петроградку надо... добросишь? У меня машина на балансировке... - Поехали, - кивнул он. Некоторое время ехали молча. Катерина собиралась с мыслями. - А что там у вас с Колесниковым произошло? - Выпалила она, наконец, сразу почувствовав, как становится легче. - А что у нас произошло? - «Она все видела?!» - Вы поругались? - «Не видела....» - Кать, ты считаешь наши с ним отношения достоянием общественности? - Эраити рассердился на такую любопытность. - Я не для общественности спрашиваю. - Нет, не поругались. - Значит переспали. - Что?! - Хотя это не мое дело... Я хотела с тобой поговорить на более важную тему. - ? - Что ты делаешь с Сережей. - Я ничего не делаю. Наши отношения... - … касаются только вас? Нет. - Она мотнула головой. - Давай прогуляемся. - Эраити не хотел, чтобы водитель слушал их разговоры. Они вышли на пересечении Каменноостровкого и Кронверкского. Перешли в Александровский сад. Было многолюдно, но не шумно. Деревья защищали от вечерней духоты, возвращая равновесие мыслей. Он находился в довольно щекотливой ситуации, которая казалась ему грязной и скверной. - Пойми, - начала Катерина, - я хотела бы помочь и тебе, и Сереже. Я не слепая. И давно его знаю, а что у вас случилось мне знать и не надо. - Хочешь сказать, что вы с Сергеем близкие друзья? - Ну, друзья — это сильно сказано.... но мы знакомы лет семь. Ты же слышал об этой истории с Клезмером? Я там работала. И ушла вместе с Серегой. Можно сказать, мы начинали это дело вместе. - Соучредители? - Да, а ты ему мозг напрочь выносишь! - Она укоризненно показала на него пальчиком. - И это влияет на нашу работу. - Я не выношу ему мозг. Это было временное помутнение. Сам не знаю... Катерин, давай конкретнее, что ты хочешь? - оборвал он сам себя. - Я хочу, что бы ты уже определился. Или дам, или сам ам. - Не думал, что он так зависим от личных обстоятельств. - Я и сама не думала. И еще. Она остановилась и посмотрела на него. - Не знаю, может, он еще боится повторения... Катя пыталась угадать в его черных глазах ответ, но они выражали лишь недоумение. - Я не знаю, о чем ты. Про Сергея столько слухов ходит, и где правда понять сложно. - Ты не знаешь? - Зачем мне прикидываться дурачком? Расскажи про этого Клезмера. Она рассказала. - Сергей был студентом, мелким музыкантом. Он вышел на известного тогда продюсера, стал его ассистентом, но дальше этого не зашло. Он распрощался с мыслью собрать группу, но очень хорошо пробивал других. Стал правой рукой Клезмера. Но он приглянулся тому не только, как ассистент. Да, Сергей был его любовником. И не смотри так на меня.... Хотя, кроме материальной выгоды, он больше никакого удовольствия не получал, он спокойно относился к своему положению. Потом появился Бирлан. Красивый татарский мальчик с высоким диапазоном и низкой моралью. Не купишь мороженого? - они проходили мимо лоточника. - Он не был геем... Давай пломбир.... Но жажда денег и известности заставила его самого весело, с разбегу, прыгнуть в постель к Клезмеру, потеснив там Сергея. Чему последний был только рад. Но между продюсером и им, как песчинка в раковине, стали нарастать недовольства и разногласия. Клезмер, как подросток влюбился в Бирлана. Его паранойя и ревность дошли до абсурда, он боялся, что Сергей окажется ему конкурентом. Под конец, они вообще были, как кошка с собакой, но Колесников слишком хорош, что бы его увольнять. Сам знаешь, он PR-щик от Бога. А потом пошла эта хрень, - она слизала потекшую каплю с вафельного рожка. Для нее эта история была пережита тысячу раз. - Его брат попал в тюрьму за убийство, мать умерла от инфаркта. Сам понимаешь, нужны деньги, нервотрепка с этим старым хмырем. Бирлан на пике славы. Никогда не видела его таким. Бледным, худым, глазищи огромные, впалые. - Она изобразила их свободной рукой. - Сергей просто убит был. Он очень мать любил. Как он пережил.... Знаешь, - Катерина резко взглянула на парня, будто пытаясь понять — правильно ли что она рассказывает ему давно пережитое, почти забытое, - мы тогда-то с ним и стали тесно общаться... Короче, он ушел от Клезмера, захватив с собой мальчика этого. - И где сейчас Бирлан? - Как где? Трудится. Он в Москве, в основном. Это наша «дойная корова». - И как же он его переманил? - А ты как думаешь? Он не требовал ложиться под него, платил столько же, да и на тот момент Сергей уже был почти так же известен, как и сам Клезмер. - А что стало с самим продюсером? - Не знаю... - Катерина безразлично пожала плечами. - Он то ли повесился, то ли в Израиль укатил, на родину предков. - Это ужасная история. Но она не повторится. Катерина ничего не ответила. На минуту между ними легла тишина. У ворот парка Катя резко остановилась: - Знаешь, Кирилл, я хотела бы сказать спасибо за то, что выслушал меня. Не думала, что мы сможем вот так поговорить. Я очень рада. - Я тоже рад. Эраити улыбнулся. - Ну мне пора! До завтра! - До завтра! Эраити сел на ближайшую лавочку и достал блокнот. Он злился сам на себя. Ему всегда хотелось именно того, что было запрещено. Он думал о Сергее, судьбе Клезмера, Бирлана. История действительно потрясла его. Желание помочь близким заставляет идти по трупам. Бирлан очень скоро из звезды превратился в дойную корову. Старый еврей потерял жизнь или ее смысл, что Эраити казалось одним и тем же. Сергей так и не смог помочь ни матери, ни брату. Но он не мог осуждать Сергея. Он сам отомстил сенсею, которого любил, который был всем для него столько лет... И он никогда ничего не делал ради других, все в его жизни было для него. И то, что он тогда приставал к Колесникову, сейчас казалось нездоровым любопытством и эгоизмом.
Но после этого разговора с Катериной, Эраити ждал приезда Сергея, как никогда. Он скучал, маялся. Не спал ночами, разговаривая с Котом и рисуя портреты выдуманных людей, которые, как две капли воды, походили на Сергея. Эти ночи стали бесконечными. Muse, масло, холст и одиночество.
Он вернулся. Уставший, замотанный. Довольный. Петербург наполнял его силами, которых так много требовала Москва. Сразу же набрал помощника. И — впервые в жизни — почувствовав странное смятение, отключился, не дождавшись ответа. Он не знал, что сказать Кириллу. Он ничего не хотел от парня, да тот и не мог ничего ему дать. Кирилл нашелся сам в конце рабочего дня. Он зашел в кабинет Сергея, показывал какие-то бумаги, что-то говорил, но Сергею было трудно сосредоточится, он смотрел на парня, думая, что за эти несколько дней он и забыл, насколько может быть красивым человек, насколько тонким и жестким одновременно. - … и так что мне ответить им? … Сергей? - Да?... Кому? - «Питер-рекордс». - А что именно они хотят? - Святые отцы.... Это мы хотим. Ты не слушал меня? - Извини, отвлекся.... Ты изменился.... Постригся? Эраити сглотнул, откинул назад отросшую челку. - Я оставлю тебе их допсоглашение, прочитай, пожалуйста. Завтра надо решить, где писаться. - Реши это сам. Не хочу ничего завтра.... - Сергей подавил зевоту и добавил, - давай по домам сейчас, я тебя довезу. - Но у меня... - И у меня.
По пути Эраити рассказывал, как шли дела, что было сделано, что нет. Сергей слушал в пол уха. - … и еще я хотел извиниться. Я вел себя, как последняя ско.... - Знаешь дорогой, - он перебил Эраити, останавливая машину напротив его дома. - Боюсь, что мне не нужны твои "просто поцелуи". И дело не в тебе. Мне не нужны твои проблемы и переживания. Я понимаю: захотел попробовать - не понравилось... Не надо мучить ни себя, ни меня. Сергей от своих же слов рассердился на парня. А он ведь действительно мучил его! каждый день, не давая работать, каждую ночь, мешая спать. - Прости. Меньше всего на свете я хотел, чтобы так все вышло. И я знаю, что ты можешь опасаться «того» повторения... этого не будет. - Эраити вышел из машины, и направился к дому. - Стоп! Сергей вылетел из машины в шаг нагоняя Эраити. - Какое повторение? Катерина тебе рассказала? Эраити кивнул. - Отлично. Даже спрашивать не хочу, что ты думаешь. - Я думаю, что поступил бы так же. Я поступал и хуже... И никогда ничего не делал ради родных. Еще думаю, что ты очень сильный человек. - Удивительно такое слышать от тебя. - Мне тоже, - честно ответил он и улыбнулся, - сам не знаю, чего теперь ждать от себя. Сергей улыбнулся в ответ: - И я.
***
Что-то толкнуло его в разговоре с Сергеем на активные действия. Он вспоминал прошлый вечер с разливающейся по телу теплотой. Те слова больно били по его самолюбию, но то, что Колесников был честен с ним, заставило Эраити открыться и, как ни странно, делало его не слабее, а, наоборот, придавало сил и веры в себя. В законный десятиминутный обед Google выдал 4 страницы художественных галерей. По стилистике, отметке «молодых художников» и довольно близкому расположению от офиса, Эраити выбрал «ART-Soul». «Душевное название», - прокомментировала забежавшая за бумагами Катерина. Но оказаться там удалось только через несколько дней, влетая почти перед самым закрытием. В уже пустом зале его встретил мужчина с лицом интеллигентным и одновременно хамским, с таким выражением в советское время буфетчицы обслуживали молодняк в каком-нибудь НИИ. Все попытки говорить вежливо, пресекались нетерпеливым «выставка уже собрана», «тут таких толпы ходят» и «все великих талантов из себя мнят». Последнее выражение уже сопровождалось открытием двери. Проникновенный монолог прервало резкое прокуренное: - Виталий! Держась за кованый поручень винтовой лестницы, стояла женщина бальзаковского возраста; высокая, тонкая, но одновременно жесткая, стальная. Колючий взгляд ее цеплял устало и безынтересно. - Здравствуйте, - он поздоровался первым, пресекая очередную тираду смотрителя и возможные вопросы дамы. - Я – Кирилл Иванов, - легкий хордовый поклон, - мы говорили о размещении картин в вашем салоне. - Ну, то, что Иванов, сразу видно, - ответила она, меряя взглядом парня от черной макушки до начищенных носков туфель, но все-таки без попытки выгнать. – И что у вас? Эраити вытащил из объемной сумки небольшую суми-э *2. - Интересно… - задумалась она, разворачиваясь обратно к лестнице. Эраити непонимающе глянул на мужчину, который закивал в ее сторону, показывая, что можно следовать за так и не представившейся женщиной. Просмотрев фотографии его картин и кое-что из принесенных холстов, она оценила его работы, как: - Вы заслуживаете внимания. Оставьте свои контакты. Эрай вышел из галереи, подставляя лицо горькой пыли и липким теням вечера и делая глубокий вздох. «Она подумает», как много сейчас заключалось в этих словах!
***
Несколько дней томительно ожидания – и вот он: звонок с незнакомого номера. - Господин Иванов? Это Маргарита, - сообщил ее прокуренный голос. - Да. Здравствуйте. - Я думаю, мы могли бы встретиться в шесть в.... Она замялась, решая, где может оказаться в ближайшие несколько часов. - Если Вам удобно в «One»… - Да. Ровно в шесть. Она кинула трубку. Сердце отчаянно выдавало дробь, как пулемет «Максим». Рабочий день вдруг стал бесконечным.
Маргарита уже сидела за столиком, допивая ядерно-крепкий кофе без сахара. Она слишком много работала. Слишком много курила. Слишком мало спала… Парень появился с тошнотворной пунктуальностью. - Хорошо смотритесь в этом антураже, - она кивнула на стены японского ресторана. Судя по выражению, это был своеобразный юмор. - Спасибо, - он улыбнулся. Ее начинало раздражать, что этот Иванов вызывал невольную симпатию. Она убрала идиотское выражение с лица и сразу перешла к делу, сообщив, когда начнется выставка, какие картины она хотела бы видеть и нотариальную сторону «одалживания» этих картин галереей. - … Денежные вопросы мы решим позже, так как проспекты уже отданы на печать. – Она утопила очередной окурок в ворохе себе подобных, тут же появилась девушка в кимоно, меняя пепельницы. Вишневый аромат тяжелого табака медленно наполнял пространство. Парень кивнул. - У Вас необычный стиль письма, Вы абсолютно не отдаете отчет сюжету…. Но то, как Вы пишите – поражает. И, кстати, где Вы учились так тонко смешивать стили? Эраити пожал плечами и ответил, что он вообще самоучка. - Вы – талантливы. Помните об этом. До свидания. Она схватила свой «Capitan Black» и исчезла. На столе остался проспект с изображением галереи и датой начала выставки. Следующая суббота. Теперь бы дожить до нее. Дни стали сумасшедшими, он разрывался между работой и творчеством, у него была неделя. Всего неделя на отбор картин, согласование всех условий и обуздание расшатанных нервов. К выходным он уже был выбит из своего танкового спокойствия и тихого презрения к бренному миру, позволив себе сорваться на всех «ТН» сразу, когда те затребовали отгула. Только ночи, казалось бы, могли принадлежать ему, но и они оставались бессонными. Он бесцельно мучил бумагу ночами, вспоминая прикосновения его волос, дыхания, рук. Сергей жил в его картинах и редких снах. Стал его мучителем и музой. И Эраити не в силах был заставить себя отвлечься от столь неожиданного наваждения.
Суббота. Утро. Тяжесть прожитых глав навалилась с силой девятого вала. Не хочется шевелить даже пальцем, а впереди долгий день. Наверное, самый долгий. Эрай выгреб себя из теплой и уютной кровати; вместе с легким одеялом зашуршали листы набросков, закружили на пол, улеглись ковром его портретов. Как сейчас не хватало дворецкого, готового в такие дни и поднять его, и одеть, и кормить, чуть ли не с ложечки…. Он вздохнул и стал одеваться, полный жалости к себе. Даже не смотря на двухкилометровую пробежку и пятнадцатиминутный холодный душ, утренней бодрости хватило только на то, чтобы накормить Кота и сменить ему лоток. Потомок Сакурамати был разбит еще до боя. Троллейбусы, зевая, кивали тараканьими усами друг другу. Таксисты курили и ждали клиентов. "Nаnсу bоу"*3 заглушал сонное кряхтение города.
***
- Ну, и где носит нашего гения?! - Маргарита дыхнула на него застоявшимся перегаром крепких сигарет. - Что-то я не очень вижу рвения, господин Иванов.... Она проводила его строгим взглядом, больше похожая на беспокоящуюся мамочку, нежели на злую хозяйку. Парень улыбнулся, поправляя сумку, и прошмыгнул мимо. Людей было уже с утра предостаточно. Фуршет любили все. В какой-то момент волнение захлестнуло настолько, что единственным выходом было конспиративно отсидеться в туалете и успокоиться. Он пробрался в кабинку и тут же столкнулся с Алексом, братом по оружию. - Шшш.... - парень приложил пальцы с зажатой в них самокруткой к его губам. - Марго запалит - убьет. - Itee… Ну и вонь... - также шепотом отозвался Кирилл, помахав рукой перед лицом. - Отличная трава, между прочим! Специально для сегодняшнего дня припас! Голландские шишки. Тяпни. Художник протянул косяк, немного налегая на Эраити. - Нет, спасибо. - Отлично снимает стресс.... Хотя, я знаю способ лучше... - он осторожно сбил уголек и положил на смывной бачок недокуренное. запустил руку в волосы метиса, нежно перебирая их на затылке. Второй уже пытался ласкать его. - Ты так волнуешься, зайка.... Эраити попытался отстраниться. Бесполезно. Кабинка только способствовала объятиям. - Алекс... - Молчи, я же вижу, чьи ласки тебе нравятся больше, - он наклонился к парню, целуя в шею и пользуясь его паническим ступором. - Алекс... Если ты еще секунду... - черт возьми, тело поддавалось, - продолжишь.... Я ... Ударю тебя... - Шшш... Эраити все-таки отпихнул Алекса от себя: - Hanase *4! - Зайка, тебе же нравилось! Не обламывай меня. Он выскользнул из кабинки. - Сделаем вид, что этого не было. Возвращайся скорее, там Маргарита будет речь толкать.... Наверное, единственный, кому бы он не смог сейчас отказать – Колесников. Но создавать ему проблемы своим эгоизмом было уже слишком. Маргарита поймала его в полутемном коридоре. Приобняла за плечи. Кажется, у нее было хорошее настроение: - О, мой дорогой Иванов, сегодня станешь звездой! - Сомневаюсь.… Я слышал мнение, что мои картины «слишком креативны» для широкой публики... - без энтузиазма ответил тот. - У тебя уже покупатели есть на нашем сайте. Так что, пойдешь в массы. Хотелось бы верить. Людей было не так много, как он предполагал, но и не мало. Его картины действительно пользовались успехом. Задавали много вопросов журналисты, подходили какие-то "нужные" люди, с которыми больше общалась Марго, решив все-таки взять на себя роль покровительницы необычайного таланта. Сам он к вечеру был выжат до сухого хруста суставов. - Смотри, - Алекс, переставший обижаться, толкнул его в бок. - Какие перцы тут ходят. Эраити развернулся. Сергей. Они стояли втроем: он, Маргарита и сильно тюнингованная дама средних лет. - О чем трут, не в курсе? - спросил Алекс. - О нас, о ком еще? - Это ж сама Выснеславская... И Колесников. Ахренеееть... - протянул художник. - "Выс" чего? - У нее сеть салонов, они художников раскручивают. Картины даже за бугор продают. Она, обычно, по таким выставкам не ездит. А Колесников, так это вообще... - Извини. Эраити подошел к Сергею, который на минуту остался один. - Есть разговор. - И тебе здравствуй! Чем-то недоволен? - Что ты здесь делаешь? - За тобой приехал, давай все претензии в машине разберем? Эраити окинул серьезным взглядом Сергея и вышел из галереи. - Ваше Величество? – Сергей сел за руль, но не тронулся. - Это ты привел Выс… Выск… - Выснеславскую? - Зачем? Сергей, мне не нужно твое меценатство, ты слишком много делаешь для меня… - Я ее не для тебя привез. Просто пригласил на выставку. Если ей что понравиться – сама отберет и позвонит художнику. Не факт, что это будешь ты. Эраити оттаял. - Спасибо, что не просил за меня…. - Проходили уже. Это, типа, унижает. Может, отметим?... Отобедать не желаете? Сергей задорно улыбнулся и подмигнул, выворачивая руль.
Первый день выставки закончился, как приятный, но мучительно длинный сон. На протяжении всего обеда, он хотел сказать что-то, несомненно, важное, но так и не нашелся, что именно. Эраити был преисполнен благодарности и нежности к нему, стеснялся этих чувств, одновременно радуясь им – приятная усталость сделала его вдруг открытым и безмятежным. После обеда Сергей отвез его домой, уснувшего в дороге, и сам того не ожидая, дал отгул на неделю.
*** Эраити бездарно отвалялся три дня в кровати. Кот, радуясь столь долгому общению, не отходил от хозяина, лежал на его груди, мешая смотреть телевизор, был неимоверно ласков и беспокоен от вдруг нагрянувшего счастья. Хозяин же давно думал о матери, он так хотел знать, чем и как она жила все это время; умерев так внезапно, не успев стать по-настоящему родной. Решение съездить в Москву пришло само собой. Он схватил Кота, и уже через четыре часа столица снова обдавала его гарью и суматохой. Квартира была опечатана. Пустой, промозглой, словно в ней до сих пор хранилась та погода холодной и грязной московской весны. Кот тут же убежал в ванну, где все еще стоял его лоток; вернулся довольный, сразу почувствовав себя хозяином осиротевшего жилища. Не думая, он начал доставать книги с полок и листать их. Она была переводчиком, книги многое значили в ее жизни.… Может быть, они хоть что-то могли рассказать о своей бывшей хозяйке? Очередная книга оказалась старым фотоальбомом. Его фотоальбомом. Он совсем маленький, еще в ч/б; он чуть старше, с матерью и отцом – единственная фотография их троих; он в школе; в Англии, США, Франции; здесь в гипсе – отец сломал все пальцы на правой руке в запале ненависти к зарождающемуся художеству. Фотографии его помолвки в Амаей, с занятий кен-до и скрипки, поступления в университет. Эраити смотрел на них, а они на него, такие чужие. Такой же чужой была теперь его прошлая жизнь. Одно поражало – ни на одной фотографии - ни разу - он не улыбался. Его взгляд всегда оставался холодным, он бы даже сам назвал его жестким, если бы не помнил чувств, которые испытывал при словах: «сегодня ты фотографируешься для своей матери». Маленьким, он спрашивал, а можно ли лучше поехать к маме, или ее привезти сюда. Эрай держал в руках фото: ему девять лет, стоит в костюме с иголочки на вытяжку возле карликовой сосны бонсай, обвязанной собственноручно, на щеке, как неровный загар, еще горит след от пощечины. Глаза непроницаемы и безразличны. В голове – ужас и понимание близкого наказания: через пятнадцать минут, когда фотографа выпроводят, Эраити изобьют в горькое яблоко за непослушание и глупые вопросы о матери. Костюм будет изодран, а горшок с деревцем в запале разобьют. В тот день сенсей умолял отца самому закончить наказание. Сенсей всегда бил сильно, но не оставляя следов, и боль от его руки проходила куда быстрее. «Я бью тебя, чтобы не били они», - говорил он, целуя его раны. Эраити тогда еще не знал, что означали эти поцелуи, но от них становилось легче, и они были приятны. Окагаваши же всегда оставался единственным, чьи прикосновения не приносили ему боли…. Эраити с яростью бросил альбом. Испугавшись своих чувств, тут же поднял его, аккуратно ставя на место. Он заварил чай, за полгода превратившийся в безвкусную солому, и сел рассматривать уже ее альбомы. Листал фотографии, читал письма, адресованные ему, но так и не отправленные, изучал документы, извещения, книги. Его мать была очень красивой, она много читала; путешествовала, в основном по странам, куда ездил и он; много судилась; быстро старела... и так и не решилась отправить письма, понимая, что в руки сыну ни одно не попадет. Эраити не чувствовал того удовлетворения от поездки, которого ожидал, засыпая на ее диване, но к нему приходило осознание: она – его мать, всегда была его матерью и теперь – всегда ею будет.
***
Офис, понедельник. В воскресенье в Москву приезжали Depeche Mode, Хиидеру посчастливилось туда попасть без билетов и очередей, как почти должностному лицу. Теперь он был не выспавшийся, но довольный. В утро понедельника ничего и случиться еще не могло, а Катерина уже смотрела на него искоса и недобро. Он только успел ей вопросительно кивнуть, как Сергей, разъяренным бронепоездом, пронесся мимо них, кидая по дороге: - Этого ко мне! Эраити зашел за ним в кабинет. Сергей рвал и метал, матеря его и обещая уволить. - Сергей, я тебя не понимаю... Под ложечкой начинало неприятно сосать. - Ты не понимаешь?! Это я не понимаю! Зачем?! От твоего творчества уже мозг потек?! - Сергей... - Даже не говори ничего! Ты не себя подставил. Ты меня подставил!! Сперма в голову ударила? Или на всю Москву, только она и удостоилась твоего царского тела? Даже не смей ничего мне сейчас говорить... - повторил он, подошел к столу, в ярости хватая стопку газет и журналов и швыряя их в грудь Эраити. Они толкнули его и разлетелись по кабинету. Хиидеру задохнулся от возмущения, но сдержался. Сергей, обессиленный, сел на край стола: - Зачем? Эраити посмотрел вниз на газеты с фотографиями одной из сексапильных певичек... и им самим. Они выходят из машины, они целуются на фоне прыгающей толпы и они сидят рядом, где он запускает ей руку под коротенькое платье «Шанель». - Этого не было. Голова закружилась, кровь ударила в виски. Этого не было! Не могло быть! - Да ну? А в Москве ты был? - Да. - И на Депишах? - Да. - И на фотографиях ты? - Да. - А вот Сенкевич с тобой не было?! - Не было. Сергей выругался. - … ты понимаешь, что заметка в заштатной газетке — это одно, а когда об этом пишут везде, это уже не просто «меня с ней не было», это «невеста продюсера развлекается с его ассистентом»!!! - Кто? - Выйди вон отсюда. И будь добр, не попадайся мне больше — н и к о г д а — на глаза. Сергей обошел стол и сел за него, роняя голову на руки.
- Принеси мне газету, - попросил Эраити, собирая вещи, когда Катерина вошла в его кабинет. Она вернулась с ней и отдала со вздохом: - Зачем тебе это надо было? «Парочка месяца: Сенкевич наставила рога Колесникову!» - гласил заголовок. Статья оплетала его новыми подробностями. - У него невеста? - У него «невеста», - она пальцами изобразила кавычки. - У них был «любовный» контракт на несколько лет, а ты все испортил... - Я даже не знал, что у них,... что она... - А должен был! Но то, что случилось.... Я не ожидала от тебя. Я уж думала, что Серегу вообще подставить не возможно. Ты теперь еще и на бабки его кинул, скандал поднял. Нарушение со стороны нашего продюсерского центра. Сейчас с ним никто дело иметь не хочет. - Кать, - Эраити серьезно и внимательно посмотрел ей в глаза, - я не думаю, что будут уместны мои оправдания, но я не делал этого. Я вообще ее, кроме как по телевизору, никогда не видел. - Это теперь новость №1…. Думаешь, кто-нибудь тебе поверит? - Нет, не думаю. - Тогда я буду верить тебе, - она хотела взять его за руку, но он быстро ее отдернул. - Сходи, поговори с ним, объясни все. Гордость — твой худший порок. Иногда лучше оправдаться, чем так уйти... тебе, кстати, хоть есть куда? - Нет. Но не уговаривай меня остаться. - А если разберутся? - Это уже будут их проблемы, только меня не надо в это втягивать. - Думаешь, кто-то хотел подставить его? Или тебя? - Кать, не надо, я устал от твоих вопросов. Теперь нам с Сергеем не по пути. Знаешь, я... хотя, теперь не важно. Передай ему «спасибо» за все. Ключи от квартиры я верну позже. Он надел на плечо сумку и направился к выходу. - Кирилл! - она попыталась задержать его хоть на секунду, - неужели тебе не больно? Неужели все равно?! Он не остановился, сделав вид, что не услышал. _____________________ *1 Крытый пляж в Японии. *2 Картины в традиционном японском стиле. *3 Песня группы Placebo. *4 Отвали! (яп.)
У ягодного пирога после одной минуты ночи Довольно странный горьковатый вкус. А в чашке с чаем – желто-белый блик, Один из многих сыновей Луны, Прекраснейшей из всех небесных дев… читать дальшеПростите, я немного отвлеклась, Ведь не о том писать совсем хотела. Граф, вы помните «Sweet Prince»? Там, во втором куплете было то, Что нас толкнуло на одно убийство.
Потом и «Every me», а позже – «Every you». Земля внезапно приостановилась. Ходить по кнопкам ржавым босиком Совсем не больно, но и не приятно, А сердце к грудной клетке прикреплять Чтобы не падало, Вот это – да, занятно.
Когда-то вы писали мне про то, Что принцев Севера разумно избегать… Ай. Извините. Кончились чернила. Да и бумагу нужно поменять. Теперь в порядке все. В Инсании сегодня дождь. Не бойтесь, астры уцелели. Клубника совсем скоро зацветет. Я испеку пирог, вы ведь хотели. И солнце полуночное взойдет.
Как странно. На секунду показалось, Что за окном мелькнул огонь. Немного холодно. Весна не рассказала? Тогда об этом вам поведаю потом. А сами как? Прошу подробнее писать ответ. Про манифест мечтательниц-могильщиц Желаю мнение узнать.
Вкус пирога уже не горьковат, Луна за тучей слишком быстро скрылась. Вернитесь поскорей И, может быть, согреюсь. Перо бежит само. Я лишь надеюсь.
Таверна - гадкая берлога, И в ней не место господам. Кабы не дальняя дорога, Не ночевали бы мы там. читать дальше Храня презрение на лицах, С друзьями сели мы за стол. Лишь в карты вздумали сразиться, К нам парень нищий подошел.
Хотели гнать мы попрошайку, Но денег он не попросил И напрямую, без утайки Сыграть вдвоем мне предложил.
Я славился своим уменьем, Играя в карты, побеждать. И редко кто имел стремленье В игре со мною рисковать.
- А что взамен? Удары плетью? - Решил с издевкой я спросить. - Ведь ты не можешь раз в столетье Ночлег под крышей оплатить!
И все же я сыграл с бродягой: Меня он так развеселил, Когда с надеждой и отвагой Свою мне ставку огласил.
И впрямь! Спросите вы любого: Я хохотал, что было сил - За неимением другого Он жизнь свою мне предложил.
Кругом посыпались насмешки, И все судачили о нем: Самонадеянная пешка Играет с опытным ферзем.
Но в миг закончились советы И все смешки моих друзей, Когда он выиграл все монеты, А также тройку лошадей.
Мы все растерянно молчали, Запомнив этот день навек. Ведь лишь тогда мы осознали, Что нечем оплатить ночлег.
Весь забит павильон вокзальный, Электрички ждать полчаса. Мне оркестр послышался бальный Сквозь крикливые голоса. читать дальше Просыпаться не хочется дико. Если сон, то пусть длится ещё. Кавалер поклонился с шиком. Синий ментик через плечо. Заиграли скрипки мелодию. Офицера уверен шаг. - Я танцую не очень, вроде бы? - Я совсем не думаю так. И куда-то исчез шум вокзала, Кто-то рядом подставил плечо. -Извините. Я просто устала. -Спите. Я посижу ещё.
Ветер снова играет обрывками снежных туч, Вытряхивая хлопья как перья из старой подушки. читать дальшеЛепила снеговика, посеяла где-то ключ. В карманах звенят какие-то побрякушки. Ладно. Пока родители не пришли, сыграем со снежным ветром новую сказку. Деревья, чур! Волшебные короли, Сосватать решившие Златовласку. Идёт во дворце торжественный бал. Король - отец умирает со скуки. "Замуж принцессу, хоть кто-нибудь взял! Хоть короли, хоть простые слуги." И тут объявляют : " - Принц-снеговик С далёкого севера прибыл в сказку." "Какая любовь!"-прослезился король-старик, И подтолкнул к нему Златовласку. Поправляя очки она тихо сказала: "-Рады видеть вас, принц. Как сюда вы попали?" Он ответил: "-Опять ты с уроков сбежала? Вместе с мамой тебя три часа мы искали." Неожиданно. Впрочем взмахнув рукой, Отвечаю уверенно папе (я всё же принцесса!): " - Я же здесь. Ну пошли поскорее домой. Мне не терпится выйти из этого снежного леса."
От автора :Очень прошу вас прочесть и высказать свое мнение.Выкладываю на ваше обсуждение.Автор я,так что судите строго.Кратко:Жил на свете одинокий кукловод,который имел 12 кукол.Но все они были бесполезны.Тогда он разобрал их и сделал из них лишь одну.Он подарил ей смех,и кукла стала смеяться над ним.Он подарил ей слёзы,и кукла стала плакать из-за него.Тогда он подарил ей самое дорогое,что у него было-надежду Прошло уж боле сотни лет, История забылась та. И лишь событий зябкий след Напоминает те года.
читать дальшеУ синих волн,у серых скал Жил некий кукловод. И смысл жизни он искал Все ночи напролет.
Совсем один старик тот был И не имел семьи, Но он друзей своих любил, Что не были людьми.
Прекрасные создания, Изящные черты. Двенадцать кукол создал он Из пламенной мечты.
Но не было у кукол чувств, Ведь все они мертвы. Развеять не дано им грусть Обличьем красоты.
И кукловод их разобрал В бессмысленном бреду. Из каждой он частицу взял, Соединив в одну.
Тринадцатою стала та, Что мастер сотворил. В неё вложил он часть души И смех ей подарил.
Открылись чудные глаза, Она весь мир узнала. Хоть по щеке стекла слеза, Она захохотала.
"Что вызвало твой бурный смех?"- Спросил её создатель. "Меня порадовал успех, Несчастный созерцатель.
А знаешь,жизнь твоя скучна, В ней мало счастья. Она не стоит ни гроша, Одни ненастья."
Смеялась кукла так над ним, Над старым кукловодом, Который был совсем один Все эти годы.
Он кукле отдал часть души, Он подарил ей слёзы. Она заплакала в тиши, В руке сжимая розу.
Ром, плеть и содомия - вот единственные традиции Королевского Флота
Название: "Дни Северного города". Автор: Мария_Владимировна Редактура: mikomijade Attention: Произведение содержит сцены гомосексуального характера. Рассказ находится в стадии разработки. Ваши комментарии автор приветствует, вне зависимости от их характера. Главные герои имели место быть в реальной жизни. Спасибо: Прототипам - А.Балкину и Х.Коута, А.Андреевой и бете. Да, еще Веллеру, Хемингуэю, Акутагаве и Мисима, они очень повлияли на это. 1 глава 2 глава 3 глава [4 глава.] читать дальше
С утра выползло ленивое июньское солнце. Эраити проснулся от солнечных лучей, подошел к окну. Кот мяфкнул, недовольный тем, что его скинули с одеяла. В работах, заботах, в ворохе ненужных бумаг и бесчисленных картин, он и не заметил, как наступило лето. В целом, пасмурное холодное, не такое, как в Аките или Токио, но - все же - с теми редкими днями, когда от жары можно было спастись только в офисе или машине. Это был сезон безумных виражей стрекоз, плавящегося асфальта и липкой пыли. Эраити открыл окно и, втянув в себя воздух, поднял глаза в раскаленную синь. Святые отцы! Он так долго не видел этого бездонного неба! не слушал гула города... и почти забыл, что художник не тот, кто рисует портреты и пейзажи, а тот, кто созерцает жизнь, изучая ее, выплескивая отражения на холсты. Он, как опальный поэт, писал «в стол», отходя от того, что столько лет называл своей целью. Сергей вдруг стал его вдохновением, его смыслом и образом жизни. Эраити и сам не заметил, как перешел грань зависимости. Впервые за столько времени он вновь достал дневник. Желание выговориться терзало. «И что страшного в том, чтобы быть честным с самим собой? Признать — тебе нравился лучший друг, ты часто, сам не ведая, давал поводы сенсею. Прямодушно и наивно хочешь собственного шефа... да и не только он может вызвать твой интерес. Но он сильнее, откровеннее. И не хочет покидать твои мысли. А после той ночи, когда ты мечтал, чтобы этот блондин был чуть настойчивее, — чувство причастности к тем самым несчастным пяти процентам перекочевывает из бессознательного в сознательное. Явное. И столь правильное».
***
Вечер. Солнце окрасило Северный город рыжим. Золотые отблески цеплялись за свежий холст. Резкой трелью мобильный: - Moshi-moshi? - Кирюш, - голос шефа. – Я сейчас заеду к тебе, подкину кое-что по работе. «Сам?» Такие вещи делались через курьера. - Конечно, но.... - Отлично! Ставь чайник. Тени домов кофейными пенками набегали друг на друга, скрывая от немощного светила лица и мысли жителей. - Но меня не убрано, и …- «только не сейчас, не домой!» - Поздно. Я уже внизу. Он кивнул, озвучив невольное согласие тщетным «so». Томное солнце сгустком налипло на крыши и неотвратимо стекало за горизонт.
Дверь оказалась не запертой. Квартира-студия пропускает любопытные взгляды во все углы. В последних лучах света, у окна, он — хрупкий, потерянно-грустный. Подойти к нему, обнять, целуя в шею и жадно дыша, но… - Кирилл…Кирилл! - Сергей? Ой, извини, - встрепенулся Эраити, - не думал, что не услышу стука… - Да ладно. - Я сделаю чай. - Что-то случилось? - Нет… - он попытался улыбнуться, но вышло фальшиво. - Кирилл, я уже достаточно тебя знаю, что бы понять, когда ты врешь. - Все хорошо, правда,… я сделаю чай. Эраити скрылся за аркой кухни. Сергей остался один. Он так давно не был в этой квартире для «неофициальных встреч». Сейчас она стала просторна, чиста. Целомудренна? Ворохи карандашных набросков, составленные стопками картины. Комната вылизана до стерильно-хирургической чистоты. Ниша между стеной и встроенным шкафом уставлена ароматными палочками в специальных подставках и какими-то буддийскими примочками, между которых затерялась старая черно-белая фотография женщины. Сходство с Кириллом очевидно. Он подошел к картинам. Подрамники грубой работы, холсты из старых наматрасников и мешковины. Изнанка ужасна, но изображения на холстах были не рисунками, а действительно картинами состоявшегося художника. Удивительно, но как необычно, как красиво смотрелась традиционная живопись, так, что весь современный пост-постмодернизм становился детской мазней. Алла прима*1, заключающая в себя легкость изящества, была и серьезна, почти трагична, и тонка до прозрачности, с налетом «корявости», которая отличала европейский классицизм от японской полуграфики. Сергей видел много картин, и на улицах города, и на великосветских выставках. И те, и другие часто были хрестоматийно правильны, плюнуть некуда; но они не цепляли так; не были столь правдоподобны, честны; резки в своих неровных, но уверенных мазках; серьезны и ранимы одновременно. Под проливным дождем старинного японского города, где многочисленная толпа одинока, а редкие дома-додзи величественны и просты, на улицах, ничем не отличавшихся от других улиц Японии, художник оставлял след в сердце своей грустью, чей-то чужой жизнью и какой-то необъяснимо невероятной близостью. Сергей с трудом оторвался от этой картины, чтобы встать и заглянуть за этюдник, на котором – незаконченный холст с обнаженной беловолосой девушкой в голубых простынях. - Это твои картины? – спросил он, когда появился хозяин. - Да, конечно, - Эраити поставил на стол чашки и подошел к Сергею, – но вот эти картины пойдут под холст. - Что?! Это же гениально! Ты… тебе нужно спонсорство. Кирилл, у тебя действительно огромный талант. Эраити скептически посмотрел на него: - Знаешь, в чем сейчас измеряется талант? - В чем? - В евро. А я пока за свои картины получаю 500 русских денег… в лучшем случае - тысячу. Вот весь мой талант. Амбициозная бездарность. - Ты не бездарность, ты дурак. Считаешь, что приехал в Россию, и все сразу пало к твоим ногам? Я год пороги обивал, чтобы моя первая группа получила возможность выступить где-то еще, кроме пивнух. Современное искусство – это тот же шоу-биз. И пока ты ждешь добрую фею, остальные рвут задницу на американский флаг, чтобы выбиться в люди. - Я это уже давно понял,… но жизнь в России оказалась несколько труднее, чем я мог себе представить. Я выставлялся уже в бесплатных галереях, но там такая… порнография. В нормальных галереях на мои предложения хозяева только интересуются, от кого я или сколько могу заплатить. Это бред. Сергей искренне рассмеялся наивности парня. - А твой… этот… - Сан Саныч? Я не могу просить его об одолжении, он слишком много сделал для меня с тех пор, как умерла мать. - Я поражен. - Чему? - Я не знаю, что тобой движет, но Кирилл на работе – это умный, ответственный, деловой. А Кирилл дома – это наивный паренек, застрявший со своей моралью где-то в периоде благородных самураев. Извини, конечно, я не знаю, что было до того момента, когда мы встретились, но ты живешь в реальном мире, а он не настолько благороден, как ты…. - … и надо жить по его законам, - закончил за него Эраити. - Я, видимо, не единственный, кто читает тебе морали? - Видимо, нет. Кирилл улыбнулся первый раз за вечер по-настоящему: - Так что надо сделать?
Через некоторое время Сергей уехал, чтобы успеть на свою сторону широководной Невы. А Эраити остался наедине с легким ароматом его дорого парфюма, теплом электрического света и котом, который еще хранил тяжесть ласковых рук гостя.
***
Понедельник — день спокойный. В понедельник рок и шоу спят. Эраити в добровольно-принудительном порядке составлял компанию Колесникову на репетиции «ТН». Продюсер сбил своим появлением солиста. Заставил нервничать всю группу и их менеджера — все не нравилось: ни неожиданная сбивчивость Виктора, ни музыка, ни инструменты: - Я за этот бред должен деньги выкладывать? - Но Вам же все нравилось, - несмело возражал менеджер. - Когда последний раз? - Эмм... Вы же говорили, что будем писаться. - То, что есть сейчас — писаться не будет. Это уныло. Дом Культуры в Забобруйске. - Мы добавили проигрыши фортепиано. - Так уберите. - Но.... - Сергей Всеволодович, - вмешался со сцены солист, - давайте мы проиграем все заново. Сергей потер переносицу. Или утро такое мутное, или он просто придирается, но что-то в этом «хите» с которым они должны были стартовать не вязалось. Ребята сыграли ее. Хорошая песня. Но у них не было времени играть много хороших песен, не было времени вылезать в хит-парад «Нашего», нужна была одна, но такая, которая дала бы фору для полной работы: клипа, альбома, рейтинга. А эта песня цепляла, но не рвала. - Ну как? - Думаю... Чего-то не хватает. - Может быть, заменить фортепиано на скрипку? - впервые за утро высказался Эраити. - Это невозможно! - оскалился солист. Ассистент проигнорировал этот выпад, не дав его развить: - Вписать сюда что-то из классических инструментов — хороший ход. Но тут надо соло, а фортепиано не сможет дать такого сильного соло, как скрипка. - Скрипка только усреднит песню, все вставляют скрипки! - Виктор, не зарывайся. Сергей смотрел на солиста строго и жестко. Солист не сдавался: - Но у нас никто не играет на скрипке. - Еще не известно, как вообще она тут будет звучать, - добавил менеджер. Сергей молчал, что-то сейчас решать бесполезно. Надо слушать. Завязался спор между ассистентом, менеджером и певцом. - … хорошо, - Эраити встал, выходя на сцену. - Скрипка есть? Ему вынесли и подключили инструмент. Десять минут на настройку, две — на прочтение нот. Он поднял инструмент. Взял ноту.
От ненависти темнело в глазах. Скрипка действительно была прекрасна, как и само исполнение… феерично, бесконтактно, сексуально до ломоты в паху. И Сергей, сканирующий ассистента взглядом, облокотившись на ручку кресла, задумчиво теребя кончик косы. Виктор полжизни отдал бы за такой взгляд. Вторую половину – за ночь. Сергей глянул на часы. - Оставляем скрипку. Кир, будешь писаться с ребятами. Встал и вышел. Виктор инстинктивно рванул за ним, сам не зная зачем. Как писаться? И здесь он тоже влезет?! - Сергей Всеволодович! Подождите. - Мм? – тот кивнул, сбавив шаг. - Э… Вы… Вы не… останетесь на концовку? «Придурок, ничего умнее не нашел сказать?!» - Какие-то проблемы? – Сергей замер на минуту в дверях, ища ключи от машины в кармане брюк и зажимая в зубах сладкий фильтр «Richmond». - Нет-нет! Что Вы. – Виктор мило улыбнулся. Тоже достал сигарету. Поджечь не успел - она была вырвана из его рта и выпотрошена на душный асфальт. - А! - Еще раз я увижу тебя с сигаретой – вылетишь вон, на хрен. Усек? Витя кивнул. Вздохнул, поднимая большие виноватые глаза. Принц молча докурил и укатил, оставив только дотлевающий окурок в уличной пепельнице. «Любовь зла». А этот ко.. Колесников пользуется…. И чем ближе был к нему японский мальчишка, тем меньше шансов на достижение желаемого результата. Витя не понимал одного – по глазам парня прекрасно читалось отношение к боссу, а они до сих пор не переспали. Это было видно по самому Сергею, на блюдо, которое уже попробовал, смотришь совершенно по-другому… что-то не вязалось… но это и был тот самый шанс…. Виктор вернулся в репетиционный зал. Ребята играли одни и те же проигрыши, как заведенные. С Кириллом он столкнулся в дверях. - Прости. Ассистент хотел пройти мимо, но солист схватил его за руку. - Стой. - они замерли в коридоре: он — от ненависти и желания съездить по морде метису. Метис — от борьбы с асфиксией и паникой этого прикосновения. - Кирилл, я тебя предупреждаю: не смей писаться с нами. - Отпусти. Виктор отпустил его, неспособного самому вырвать запястье. Это дало повод для наглости: - Не смей лезть к нам. К Сергею. Ты понял? - Я не собираюсь с вами писаться. - Тогда для чего ты играл? Что ты рисуешься перед ним? - Перед кем? - Ты сам понимаешь! - у солиста нарастала истерика. - Не лезь к нам! Пожалеешь! Эраити изогнул бровь, снисходительно улыбнулся: - Успокойся. - Я серьезно, фашистская дрянь. - Так, тебя неприязнь из-за патриотических соображений? - Послушай, ты, - Виктор сошел до шепота, навис над парнем. Желание придушить его становилось нестерпимым, - думаешь, это игрушки? Я бы не был на твоем месте так спокоен. - А что мне делать? Встать на четвереньки и начать лаять? Считаешь, я опущусь до уровня соперничества с тобой?
Одна из самых скверных ссор — ссора с начальством, к которому неравнодушен. А когда при этом собственные желания совпадают с желаниями условного противника, то становится совсем тошно. Из-за записи они с Сергеем разругались в пух. Каждый в этом странном треугольнике преследовал свои цели: Виктор — не допустить соперника, снизить его присутствие и влияние, Сергей — максимально быстро найти скрипача для записи, Эраити — не афишировать свое местонахождение перед отцом и его людьми. Запись предполагала за собой и последующие выступления. Для Эраити был поставлен срок — неделя — за это время он или начинал писаться с ребятами, или находил скрипача, достойного на запись. В конце концов, Колесников согласился с очередным претендентом лишь из-за настойчивости ассистента, разрешив ему рулить и дальше проектом. Виктор поочередно впадал в депрессию, панику и злобу. С катушек его бы сорвало раньше, если бы не грядущий «великий последний шанс» - по окончанию записи альбома должен был состояться корпоратив в карельской базе отдыха.
***
Вечер каленым железом выжигал следы на стенах Петропавловской крепости. Последние ноты тепла, от воды уже веет холодом. Туристы отступают в глубь гостиниц и баров, оставляя масленый берег его жителям. У края воды, где волны бьют о песок — чьи-то бумажные сердечки-конфетти. Обрывки свадьбы и чужого веселья. Бутылочное стекло, чайки. Парочки. Свиданья-поцелуи. Противно. Странно — раньше такой реакции не наблюдалось. Сергей. Крышу рвет от одного только имени. «В последнее время оно значит больше имени отца. С вязь с ним — Сергеем — перерастает в близость, которой, в общем-то, нет. Я — сексуальный объект. Но для самого меня — все куда серьезнее. Вызвано ли это «предупреждениями» Виктора? В который раз — без противостояния не могу понять и решиться. Я не имел отношений — не имел права чувствовать, и теперь от свободы затуманивается рассудок и не хочется отвечать за собственные поступки. Возможно, приходит время, когда надо определяться — или добиваюсь его, или перестаю давать поводы для двусмысленных взглядов. Ведь он тоже чувствует то, что я больше не в силах скрывать». _______________________________ *1 Алла прима (итал. alla prima), разновидность техники масляной живописи, предусматривающая выполнение картины (или её фрагмента) за один сеанс.