откуда взялись зомби?

Король Стефан - наемники
Роджер, епископ Солсбери, умер 11 декабря 1139 года. Будучи человеком верующим и прагматичным, перед смертью епископ потратил немало времени и усилий, перечисляя, что, у кого, и при каких обстоятельствах он отжал не совсем праведным образом. Епископ принес подобающие случаю раскаяния в своей жадности, и выразил желание вернуть отнятое настоящим владельцам. Король Стефан, прибывший в Солсбери к Рождеству, пожелания покойного епископа уважать не собирался, заявив, что всё, что Роджер Солсберийский приобрел за свою жизнь в Англии, он приобрел как государственный функционер. Стало быть, теперь это добро принадлежит короне, а вовсе не тем, кому епископ хотел бы возместить свои злоупотребления. Все возражения потрясенных канонников были отметены словами "государственная необходимость".



читать дальшеХронист Генри Хантингдонский прямо пишет, что король ненавидел Роджера Солсберийского, и что теперь, после смерти епископа, перенес свою ненависть на родственников покойного. С Найджелом, епископом Или, отношения у Стефана были уже паршивыми, так что ничего неожиданного в том, что один стал укреплять замки и грабить соседей-"роялистов", а другой - утверждать, что поведение Найджела доказывает, что епископы не лояльны короне, не было. Хуже всего пришлось администрации епископата, которым надо было доказать Стефану, что политика епископа Найджела - его собственная, а не церкви политика. Стефан сделал вид, что поверил, но ограбил и епископат Или. Найджел, уже совершенно ничего не стесняясь, объявился в Глостере, громко заявив, что сделает всё для победы дела детей Генри I.

Второй племянник Роджера Солсберийского, Александр Линкольнский, пострадал в руках Стефана больше, чем Найджел. Он, вместе с дядей, был брошен в оксфордсую тюрьму, причем, вопреки обычаю, Стефан содержал пленников паршиво, и не брезговал шантажировать Найджела их жизнями. То есть, другом Стефана Александр Линкольнский точно не был, но он предпочитал меньше сокрушаться о судьбах королевства, и больше делать то, что было в его власти. Он был тем епископом, который благословил Кристину Меркуэйт на отшельничество, и именно он энергично поддерживал Гилберта Семпрингхемского. Он перестраивал Линкольнский собор в камне, и был своим человеком в папской курии. Это ему Джеффри Монмутский посвятил свои Prophecies of Merlin.

В принципе, никто в семействе Роджера Солсберийского не был аскетом (Бернар Клервосский страшно порицал стиль жизни Александра, которого прозвали в Линкольне "the Magnificent"), но все они были административными дарованиями. И то, что творилось в королевстве на 1140 год, им совершенно не нравилось. Особенно они возмущались состоянием казначейства, которым раньше управлял их родственник. Мало того, что нынче казначейство полностью утратило независимость и дисциплину, и превратилось в личный кошелек короля, так ещё и пропорция драгметаллов в монетах была тайно уменьшена по прямому личному приказу Стефана. Втором моментом, от которого ёкало сердце у любого разумного жителя Англии, было безудержное строительство замков всеми, кто мог позволить себе строительство, или попросту награбить денег на это строительство. Для опытных администраторов было также понятно, что ни у Стефана, ни у Матильды, занятыми политическим меневрами друг против друга, не хватит ресурсов справиться с надвигающейся анархией.

Что касается ресурсов, то недостаток обученных военных англичане (да и не только они) средневековые варлорды привыкли компенсировать за счет наемников. Более умные короли предпочитали использовать наемников в континентальных разборках, щадя свое королевство и своих подданных. Те, кому приходилось использовать наемников в склоках с собственными баронами, старались нанимать отряды с сильными лидерами и железной дисциплиной. Но мысль о том, что и Стефан, и Матильда наводнят наемниками Англию, вводила в ступор любого, кто знал и видел, как ведут себя наемники по отношению к населению.

Например, родственник Вильгельма Ипрского, сына-бастарда Роберта Фризского, графа Фландрии, который, не преуспев в претензиях на корону, стал наемником, то ли назло родне, то ли потому, что ничего больше он делать не умел - только воевать. И королю Стефану он был не просто капитаном наемников, а верным другом, который, к слову сказать, был верен ему до конца, как когда-то был верен Вильгельму Клито, сыну Роберта Нормандского. Судя потому, что Ипрский категорически отказался признать Матильду королевой и после битвы при Линкольне, неприязнь к деткам Генри I, сжившим со свету законную династию Нормандии, была не только последовательной, но и имела логическое основание. Можно даже сказать, что никто не сделал для короля Стефана больше, чем Вильгельм Ипрский, на время переломивший ход событий войны между претендентами на престол.

Но даже этого безукорезненного в своей лояльности наемника англичане ненавидели как чуму, потому что он был жесток и "безбожен", как выразился летописец Уильям из Малмбери. Так вот тот родственничек Ипрского, о котором я упомянула, звался Роберт Фиц-Хьюберт, и жестокостью превосходил всех, виденных до него. И наглостью тоже, потому что он не постеснялся отнять один из замков, отнятых Стефаном у Роджера Солсберийского, у самого Стефана. Речь идет о замке Малмсбери, во время штурма которого и сопутствующему штурму грабежу города, погибли в каком-то монастыре аж 80 монахов. А уж жертвы из числа мирного населения никто и не считал. В случае с Малмсбери, шкуру Фиц-Хьюберта спасло родство с Вильгельмом Ипрским. Только вот целью этого наемника не была служба Стефану, он просто хотел награбить побольше. И счастье улыбнулось ему, направив на Девасиз, который, в отличие от Малмсбери, был практически неприступен, и который ему удалось захватить предательством у не ожидающего от союзника подобных действий гарнизона.

Конец Фиц-Хьюберта поучителен, но вписывается в концепт "жадность Роберта сгубила". Поскольку осаждать Девайсиз было себе дороже, замок у Фиц-Хьюберта попытались купить сначала Роберт Глостерский, а потом - кастеллан замка Мальборо Джона Фиц-Гилберт, действующий тогда в пользу партии Матильды. Каким-то образом этому Джону удалось выманить Фиц-Хьюберта в Мальборо, где его и скрутили. После этого к честной компании подтянулся один из сыновей Роберта Глостерского, и наемникам-бандитам, засевшим в Дивайсизе предложили обмен: они меняют замок на жизнь командира и 500 марок, и отправляются прочь, куда заблагорассудится. Наемники, на беду Фиц-Хьюберта, никаких симпатий к своему командиру не испытывали, так что тот был без церемоний повешен прямо у ворот замка. Ходила легенда, что наемники поклялись командиру не сдавать замок ни при каких обстоятельствах, но биограф Стефана, Эдмунд Кинг, дает понять, что цена, предложенная "более пуританским" окружением Матильды, не была сравнима с той, которую они получили позже у Стефана, сдав замок ему.

Д. Лисейцев
Земский собор 1616 г. и сбор третьей пятины в Московском государстве: механизмы взаимодействия правительства и податного населения на исходе Смутного времени
Российская история. 2016. № 5

Любопытная статья Лисейцева.

читать дальшеВнутреннее и внешнее положение русского государства к 1616 г. продолжало оставаться тяжелым, денег в казне отчаянно не хватало и для получения последних правительство вынуждено было прибегать к порче монеты и обложению населения чрезвычайными налогами - сбору «запросных и пятинных денег». К концу 1615 г. пятинные деньги (1/5 часть дохода) собирали уже дважды - первая пятина в 1614 г. принесла казне ок. 113 000 руб., вторая, в 1615 г., заметно меньше - примерно 53 000 руб.
К концу 1616 г. было принято решение о третьем сборе пятинных денег. Предполагаемый размер сбора должен был превзойти поступления от двух первых пятин вместе взятых и правительство, опасаясь видимо народных возмущений, решило подкрепить собственное решение о введении третьей пятины санкцией Земского собора.
Грамоты о присылке выборных людей на собор начали рассылаться на рубеже 1615 - 1616 гг., сам он начал работу видимо в конце февраля - начале марта 1616 г. На собор прибыли не все предполагавшиеся участники, однако определенно присутствовали представители 28 городов и волостей*.
Для участников собора правительством была подготовлена «бюджетная роспись», в которой расписаны предполагаемые сборы и расходы приказов Большого прихода, Казанского дворца, а также пяти четвертей - Нижегородской,Устюжской, Костромской, Галицкой и Владимирской, даны сведения о том, какие из запланированных сумм уже поступили в столичные приказы или израсходованы на местах по состоянию на 22 февраля 1616 г. и приведены сведения о необходимых годовых расходах приказов, уплачивавших жалование служилым людям - Разрядного, Стрелецкого, Панского и Пушкарского.
В основе «бюджетной росписи» лежали финансовые результаты предыдущего 1614/15 г., предполагаемые сборы текущего 1615/16 г. определили «против» предыдущего при условии аккуратной уплаты населением податей («только сполна все возьмутся»). Гипотетические доходы казны соотносились с предполагаемыми расходами. Общая потребность государства в деньгах на 1615/16 г. определялась суммой примерно в 594 000 руб., тогда как ожидаемый доход не превышал 267 000 руб и общий дефицит бюджета должен был составить 327 000 руб.
Впрочем, по мнению автора, правительство (видимо сознательно) сгущало краски. В росписи, с одной стороны, видимо занижалась сумма ожидаемых доходов казны - отсутствовала часть приказов собиравших в казну денежные средства, в том числе, один из самых богатых - Большой дворец (распоряжавшийся обычно суммами превосходящими 100 000 руб.).
С другой - завышались расходы казны: часть расходов (65 000 руб.) была учтена дважды, завышены потребности основных военных приказов (Разряда, Стрелецкого, Панского и Пушкарского)**, а также и четвертей***. С учетом этого, автор считает возможным увеличить доходную часть бюджета примерно на 100 000 руб., а расходную сократить примерно на 165 000 - 175 000 руб. Доход бюджета при этом должен был составить примерно 360 000 руб., расход - примерно 427 000 руб.****, дефицит: 60 000 - 70 000 руб.
Автор вышеописанные бумажные финансовые ухищрения (и вытекающие из них завышенные финансовые притязания) правительства объясняет несколькими факторами:
- минимальный дефицит был достижим при условии полной выплаты податей населением, в обстоятельствах того времени совершенно нереальной;
- рассчитывать на деньги Большого дворца, считавшиеся личными государевыми средствами и на общегосударственные нужды тратившиеся неохотно, можно было с трудом (что в общем-то ставит под сомнение собственные выкладки автора);
- часть собираемых приказами средств фактически тратилась на местах и до Москвы не доходила, что ограничивало свободу действий правительства;
- ожидались дополнительные экстраординарные расходы (на армию, посольства в Крым и к ногаям и проч.);
- бюджет 1614/15 гг., послуживший образцом для росписи, в значительной мере формировался за счет сбора первой и второй пятин и без дополнительных сборов правительство вообще не имело возможности сбалансировать бюджет.
Заседания Земского собора продолжались не более трех недель - уже в середине марта на места начали рассылаться грамоты с соборным постановлением. Собор одобрил новый сбор пятины, была определена и ее сумма - 173 530 руб. Подробности работы собора неизвестны, неизвестно и как была определена конечная сумма сбора (существенно меньшая чем предполагавшийся дефицит)***** - была ли она предложена правительством, изначально не рассчитывавшим собрать с населения большую сумму или была результатом компромисса между заявленными властями потребностями и озвученными участниками собора возможностями податного населения. Сбор третьей пятины поручили не Посольскому приказу, как ранее, а специально созданному ведомству - приказу Сбора пятинных и запросных денег во главе с популярным боярином кн. Д. М. Пожарским, что, по мнению автора, тоже могло быть инициативой участников собора (некоей гарантией целевого использования пятины).
Территориально сбор пятины должен был распределяться следующим образом:
- с городов Новгородской чети - 72 100 руб. (в т. ч. со Строгановых - 16 000, с Н. Новгорода - 12 000, с Архангельска - 7 000, с Кевролы и Мезени - 6 500, с Вологды и Перми - по 5 000, с Вятки - 4 800, с Балахны - 4 000, с Арзамаса, Каргополя и Яренска - по 3 000, с Соли Камской - 2 000, с Романова - 500, с Пустозерска - 300);
- с городов Костромской чети - 31 530 руб. (в т. ч. с Ярославля - 20 000, с Костромы - 5 500, с Мурома - 4 000, с Переславля-Залесского и Серпухова - по 1 000 и т. д.);
- с городов Устюжской чети - 18 600 руб. (в т. ч. с Важской волости - 6 000, с Соли Вычегодской - 5 000, с Великого Устюга - 4 500, с Тотьмы - 1 000, с Устюжны Железнопольской, Чаронды и Устьянских волостей - по 700 руб.);
- с городов Казанского дворца - 16 300 руб. (в т. ч. с Казани и Свияжска - 10 000, с Алатыря и Темникова - по 1 500, с Шацка - 1 000, с Самары и Курмыша - по 700, с Уфы - 500, с Чебоксар - 400 руб. )
- с городов Галицкой чети - 15 700 руб. (в т. ч. с Галича - 7 500, с Юрьевца Повольского - 3 000, с Суздаля - 1 500, с Белоозера, Коломны и Ростова по 1 000, с Кашина - 500, с Каширы - 200 руб.);
- с городов Владимирской чети - 8 000 руб. (в т. ч. с Калуги - 2 000, с Владимира и Тулы по 1 500, с Переславля-Рязанского и Твери - по 1 000, с Гороховца и Зарайска - по 500 руб.);
- с прочих - 11 300 руб. (с московских гостей - 10 000, с Углича - 500, Кинешмы - 400, Касимова - 300, Городецка - 100 руб.).
Реальные финансовые результаты сбора пятины точно неизвестны.
Помимо сбора пятины правительство в 1616 - 1617 гг. принимало и другие меры для улучшения финансового положения. Была предпринята попытка «централизации» управления финансами - в августе 1616 - январе 1617 гг. четыре из пяти четвертных приказов (кроме Устюжской чети, управляемой Посольским приказом) были отданы под руководство одного человека - боярина кн. Г. П. Ромодановского (впрочем, эксперимент видимо не удался - в январе - апреле 1618 г. руководство четвертями было снова разъединено). В 1616 г. было учреждено новое финансовое ведомство - Кабацкий приказ (Новая четь), задачей которого вероятно была централизация кабацких доходов (ранее тратившихся в основном в городах).

* Алатыря, Арзамаса, Архангельска, Балахны, Белоозера, Важской волости, Великого Устюга, Владимира, Выми, Вятки, Кашина, Каргополя, Коломны, Костромы, Нижнего Новгорода, Переславля Залесского, Перми, Пустоозера, Романова, Ростова, Серпухова, Соли Вычегодской, Суздаля, Тотьмы, Тулы, Устюжны Железнопольской, Юрьевца Повольского и Ярославля.



** Годовые денежные потребности Разрядного (91 378 руб. 31 коп. 1 д.), Стрелецкого (71 230 руб. 43 коп. 0,5 д.), Панского (14 279 руб.) и Пушкарского (10 779 руб. 40 коп. 1 д.) приказов в совокупности оценивались в 187 000 руб., однако фактически примерно на 40% покрывались переводами средств из других приказов - четвертей, Казанского дворца, Большого прихода (уже учтенных по другим статьям), что сокращало требуемую сумму до примерно 115 000 руб.

*** В расходы четвертей были включены выплаты четвертчикам в размере 118 784 руб., фактически же четверти в полном объеме этих средств не выдавали и расход по этой статье, по мнению автора завышен примерно на 100 000 руб.

**** 187 000 руб. перечисленных выше «военных» приказов + 240 000 руб. - расходы самих четвертей, Казанского дворца и Большого прихода.

***** Сумма эта, что интересно, примерно совпадает с вычисленным автором реальным дефицитом минус гипотетические сборы Большого дворца.

но она же... должна быть доской, нэ?
+++

читать дальше





www.instagram.com/jackfusco/?utm_source=ig_embe...

корабль без экипажа впервые пересечёт Атлантический океан
В первой половине 2020 года беспилотный корабль впервые пересечёт Атлантический океан, сообщает Daily Beast. Это станет технологическим прорывом и докажет возможность использования автономных технологий для транспортировки самых разных грузов, а также других целей, например, океанографических исследований и уборки нефтяных пятен с поверхности воды, рассказывает американское издание.


russian.rt.com/inotv/2019-08-27/Daily-Beast-eto...

27.08.2019 в 09:42

Пишет  helena-eva:

О мозге, генах и инсайтах: 28 цитат нейролингвиста Татьяны Черниговской

URL записи

"Татьяна Владимировна Черниговская — доктор биологических наук, профессор СПбГУ, российский ученый в области нейронауки, психолингвистики и теории сознания. В свое время Познер сделал исключение из собственных правил и пригласил Черниговскую в свою программу дважды. Но все логично. Черниговская — одна из умнейших женщин нашего времени, которая на сложные и важнейшие темы умеет говорить прямо, просто и часто с юмором. И делает это часто: в открытых лекциях ученый рассказывает, как научить мозг учиться, в интервью Forbes объясняет, чем отличается мозг миллионера, с глянцем не против порассуждать о векторе развития взаимоотношения полов.

В этом материале мы собрали яркие цитаты нейропсихолога — о мозге, хороших и плохих генах, интуиции и деньгах, которые могут натолкнут вас на новые мысли о планах на будущее.

читать дальше1. Раз уж нам достался такой совершенный соратник, или враг, или соучастник, — я не знаю, как мозг, то давайте не будем использовать его так, как это метафорически описано в известном произведении «Принц и нищий». Помните, там принц и нищий были одинаковыми и случайно поменялись местами. И нищему, который оказался на месте принца, досталась королевская печать. Он не знал, что это такое, и колол ей орехи. Конечно, печатью можно колоть орехи, потому что она тяжелая, подходящей формы. Но она не для этого создана. Так вот, мозг нам достался для сложной, изысканной, виртуозной работы. Не стоит его использовать для того, чтобы читать дурацкие книги, общаться с дурацкими людьми и проживать свою жизнь впустую. Просто жалко. Он такой мощный, он способен учиться до глубокой старости. И это не бытовая фраза, а научная.

2. Пластичность — это способность мозга, нейронной сети, образовывать новые связи, то есть учиться. Раньше говорили, что пластичность свойственна только очень молодому мозгу, то есть маленьким детям, а потом она угасает. Да, конечно, она становится менее мощной, но она никогда не угасает. И она дольше держится, если наш мозг работает со сложными вещами. Если он будет заниматься всякой мурой, он очень скоро и превратиться в муру. Если хотим этого — дело каждого. А если не хотим — читаем сложное, слушаем сложное, смотрим сложное. Для нас сложное. Живем такой, непростой жизнью. Это поможет нам отодвинуть угасание нашего мозга на годы. Это чистая правда. Я сказала научный факт.

3. Мы зависим от нашего мозга на все 100 процентов. Да, мы смотрим на мир своими глазами, что-то слышим, что-то ощущаем. Но то, как мы понимаем это все, это зависит только от мозга. Он сам решает, что нам показывать и как.

4. Мы живем как безумцы, как будто у нас есть запасная планета. Во-вторых, общества во всех странах мало учитывают, принимая решения, уже полученные наукой знания. Опасность того, что может вытворять технологическое и бездуховное общество, в котором мы теперь живем на этой планете, велика.

5. Остановить науку невозможно. Это никогда никому не удавалось. Но стоит помнить, что чем глубже мы погружаемся в океан знаний о мире, тем опасней становится это путешествие и тем больше ответственность за звездное небо над головой и за нравственный закон внутри нас.

6. Я агностик. И мне лично это помогает. У меня нет никаких иллюзий, что нам удастся когда-нибудь изучить, что такое мозг. Я уверена, что этого не случится.

7. Мозг бесконечно сложнее того, в ком он находится. И это даже оскорбительно.

8. Если сложить все нервные волокна в мозгу, то получится бесконечное количество миллионов километров. Можно слетать на Луну восемь раз и вернуться обратно. И это все в одной нашей бедной голове.

9. Кто хочет сохранить мозг подольше в боеспособном состоянии, тот должен ему давать трудную работу. Если «стиморол» жевать или с загадочным горячим взором обсуждать свойства пятновыводителей, то мозг потухнет довольно быстро. И нечего жаловаться!

10. Ненавижу IQ. Я вообще не понимаю, что он показывает.

11. Гены генами. Но если неудачно сложилось, то этот номер не пройдет. И нужна огромная работа.

12. Человек никому ничего не должен. Но хорошо, когда он понимает, чего он все-таки хочет.

13. Дураку понятно, что деньги всем нужны: они обеспечивают жизнь. Но какой ценой? Может быть, на самом деле у тебя нет планов покупать яхту и отправиться в кругосветное путешествие, но у тебя есть план сидеть дома у камина и вязать шарф. А вокруг чтобы ходили собаки и коты. И это и есть счастье, только ты этого не понял.

14. Люди рождаются разными, разного психофизиологического типа. И это генетика. И с этим вы ничего поделать не можете.

15. Генетика не обязательно судьба. Но это крупный игрок. Мы не можем относиться к этой информации как к второстепенной. Одни люди сангвиники, другие активные, третьи — «депрессанты». Они такими рождаются. Это мы «выключить» не можем.

16. Гены — это потенция. Если с генами не очень хорошо получилось, сокрушаемся. Но если хорошие гены достались, этого недостаточно: нужно попасть к хорошим родителям уже не в биологическом смысле. Важно, чтобы правильно учили, чтобы ты попал в хорошую среду, чтобы тебя окружали интересные люди.

17. Не так много людей способны осознавать то, как они себя ведут. Это в науке называется рефлексией. И этому надо учиться.

18. Дельфины явно имеют способности, о которых мы (люди) можем только мечтать.

19. Гением можно только родиться. Другой вопрос — что дальше? Потому что даже таких абсолютных, несомненных гениев, как Моцарт, Бах, Бетховен, по пальцам колотили, чтобы они на клавесине играли. Гению тоже лень. Насколько нужно давить, чтобы он свою гениальность выплеснул? Или надо его оставить в покое? Это очень серьезный вопрос.

20. Постижение фактов не делает человека умным. Встает вопрос, а мне надо иметь в голове эту дикую кучу знаний? Вот учила я таблицы логарифмов или бином Ньютона. Боже милостивый, вы хоть раз встретились с этим биномом Ньютона — хоть на Тверской, хоть на Невском? Я его так и не увидела живьем.

21. Нужен баланс. С одной стороны, не забивать голову вещами, которые можно найти и так. С другой стороны, важно, чтобы мы не превратились в общество, которое готовит только дилетантов. Это нам точно не нужно. Мы в сложной ситуации.

22. «Интуиция — священный дар. Разум — покорный дар», — пишет Эйнштейн. Не стоит недооценивать такие вещи, как инсайт. Но открытия приходят подготовленному уму. Они не приходят кому угодно.

23. Часто слышу вопрос, когда мы узнаем, как функционирует мозг? Отвечаю: никогда. Потому что нашему мозгу это не по мозгам. Это слишком сложная история.

24. Мозг женщины отличается от мозга мужчин. В каких-то вещах мозг мужчины эффективнее. В каких-то вещах мозг женщины эффективнее. Но важнее другая вещь: что такое мозг мужчины и что такое мозг женщины? Это какое-то несуществующее среднее число. Средний мужчина — это какой? Или средняя женщина — это кто? Это же идиотизм.

25. Масса мифов существует в общественном сознании: например, что математики умные, а балерины глупые. Ну вот откуда это взяли? Я специально занималась тем, что происходит в мозгу танцора. Так вот там такое творится, что еще неизвестно у кого более серьезные процессы происходят: у инженера или у этой балерины.

26. Мы должны про себя решить, мы кто: мы те, кто быстрее всех, гнутся лучше всех, считают лучше всех..? Если мы про это, то мы уже проиграли. Наша цивилизация закончилась. Потому что искусственные устройства точно будут делать это лучше, чем мы.

27. Фрейд сделал плохую вещь. Он целую планету на весь XX век посадил себе на иглу. Поставил секс во главе вообще всех возможных углов. Все стали у себя выискивать Эдиповы комплексы, читать особым образом сны... При этом я никак не преуменьшаю значение того, что он говорил о подсознании. Он фактически открыл подсознание, как очень хорошего игрока.

28. В людях я люблю не только ум. Но и порядочность, честность, верность". (с)

С. Чуйкина "Дворянская память. "Бывшие" в советском городе"
Неизбежность применения категории «дворянин» («дворянка») к биографии индивидуума не была напрямую зависима ни от его (или ее) самоощущения, ни даже от дореволюционного статуса. Это скорее определялось послереволюционной траекторией человека и конкретной ситуацией, в которой вспоминалось или забывалось социальное происхождение.

Говоря о «дворянах», мы также имеем в виду носителей дворянской культуры, то есть тех, кто получил дворянское воспитание и кто вел себя в соответствующих ситуациях как «дворянин» или «дворянка» — осознанно или спонтанно. Здесь речь идет о тех, кто в дореволюционное время составлял, пользуясь термином Норберта Элиаса, «фигурацию», то есть в ситуациях социального взаимодействия проявлял себя
согласно своей позиции относительно других участников «социальных игр».

***

Одна из информанток отмечала, что в эмигрантских кругах считалось, что выехавшие через южные границы (из Крыма и Одессы в Константинополь) по политической ориентации — «правые», «монархисты», тогда как уезжавшие через северные границы (Финляндия, Эстония, Польша) — скорее «левые». Солидарность уехавших через южные границы считалась значительно большей.

Такое представление связывают с тем, что через Крым в полном составе эмигрировали армии под командованием генералов Врангеля и Миллера. Около года после эвакуации военные жили в палаточных лагерях. Многих поселили на полуострове Галлиполи (юг Италии) и острове Лемнос (Греция). В дальнейшем «галлиполийское братство» сплачивало бывших военных, организации бывших «галлиполийцев» были представлены во всех крупных эмигрантских центрах. Важную роль сыграла позиция Врангеля, который настаивал на том, что армия должна оставаться в состоянии боевой готовности, чтобы при удобном случае совместно с иностранными корпусами выступить против большевиков. После Генуэзской конференции (1922) надежды на то, что подобная возможность представится, практически не оставалось, но промонархистская и антибольшевистская идеология еще два десятилетия сплачивала бывших офицеров и отдаляла их от «левых» и ассимилировавшихся русских эмигрантов.

***

Аргументация лояльного отношения к новому режиму специалистов с мировым именем в 1920-е годы отражает их патриотический настрой и в то же время осознание своей власти над новыми правителями и своей незаменимости для строительства нового общества. К. Бейлз предполагает: аресты инженеров в конце 1920-х годов явились следствием небезосновательных опасений Сталина, что корпорация технических специалистов дореволюционной выучки обладает слишком сильной властью в стране. Аресты ведущих инженеров и сфабрикованные дела, создавшие атмосферу страха, изменили мироощущение специалистов, и можно предположить, что многие из них после культурной революции предпочли бы тихую жизнь в эмиграции, если бы имели возможность покинуть СССР и найти работу за границей.

читать дальше***

Наиболее консервативными, не принимавшими перемен и не верившими в долгосрочность советской власти были помещики. Исследование Джона Ченнона показало, что 10 756 (10–12 %) помещиков (с семьями 50 000 чел.) продолжали жить в своих родных местах до середины 1920-х годов, ожидая возможного возвращения старого режима.

Ченнон пишет, что «в целом помещики, оставшиеся в своих имениях с разрешения местных властей, могут быть отнесены к мелким землевладельцам, не имевшим квартир в городах или значительных финансовых резервов для эмиграции». Они оставались жить в своих имениях, организовав в них либо трудовую коммуну, либо музей.

***

Законодательно пребыванию бывших помещиков в имениях был положен конец, когда вышел декрет ЦИКа и Совнаркома от 20 марта 1925 года о лишении бывших помещиков права землепользования и проживания в принадлежавших им до Октябрьской революции имениях. Те помещики, кто не повиновался и не выехал в 1925–1926 годах, были выселены в 1929 году с началом коллективизации, нередко став при этом «лишенцами». Поэтому ко второй половине 1920-х годов относится поток миграции помещиков из сельской местности в города, в том числе в Ленинград.

***

Приспособление к сложившимся обстоятельствам («выбор один: или помирай, или подвывай...»), судя по воспоминаниям очевидцев, в целом характеризует восприятие жизни «бывшими людьми» в советском обществе в 1920–1930-е годы. То есть эфемерное существование, настоящее без будущего, способность выжить и жить в постоянном страхе. Такое отношение к жизни можно назвать апатией, или вынужденной лояльностью.

***

Концепция Сталина в отношении старых специалистов расходилась с концепцией Ленина. Сталин относился к специалистам с большим подозрением, и наступление на «старую интеллигенцию» началось практически одновременно с его победой над правой оппозицией. Первая пятилетка (1928–1932) ознаменовалась показательными процессами против инженеров, ученых, бывших офицеров, обвинявшихся в шпионаже, саботаже и вредительстве, и, кроме того, чисткой партии и государственных учреждений и более сильной, чем в предыдущий период, дискриминацией абитуриентов из образованных семей при приеме в вузы. Начиная с первой пятилетки страх перед государством и чувство незащищенности от произвола властей стали неотъемлемой частью мироощущения советских специалистов «из бывших».

***

Несмотря на то что государство обязывало «буржуазных специалистов» работать, поощряло успешных и наказывало неработающих («нетрудовых элементов»), было создано немало барьеров на пути трудоустройства и профессиональной карьеры «бывших». Их жизненные шансы определялись не только профессиональной квалификацией, но и способностью обходить препятствия, используя знакомства, своевременные переезды, подделку документов, взятки. Исключительно важным качеством была также способность к освоению нового языка общения и новых правил игры. Последнее подтверждалось во время чисток на рабочих местах, когда представители рабоче-крестьянской инспекции предоставляли трудящимся право самим предлагать кандидатов на увольнение. Удержаться на своем рабочем месте удавалось прежде всего тем, кому давали хорошую рекомендацию (положительную характеристику) коллеги, — следовательно, наиболее уживчивым, способным общаться и расположить к себе коллектив и чья профессиональная пригодность и незаменимость могли быть убедительно доказаны начальством.

***

Попытки реконверсии, предпринимавшиеся на протяжении 1920–1930-х годов теми, кто прожил половину жизни при старом порядке, способствовали изменению их мировоззрения, представлений о себе и окружающих. При всех сложностях послереволюционного периода процесс приспособления к новой жизни не воспринимался ими однозначно в черном свете. Советское время предоставило некоторым дворянам возможность профессиональной самореализации в том деле, которым они раньше могли заниматься лишь как любители, когда жили в рамках своей прежней дореволюционной системы координат. Необходимость профессионализации светских навыков способствовала формированию новых идентичностей. Повышенная концентрация представителей дореволюционного образованного слоя на рабочих местах способствовала сближению тех, кто ранее принадлежал к различным его «фракциям». Бывшие светские люди, помещики, земские деятели, аристократы, профессионалы, радикалы стали советскими специалистами. Лишь периодические репрессии снова и снова напоминали о дореволюционной сословной принадлежности, и в связи с этим понятие «дворянин» стало негативно эмоционально окрашенным для тех, чье благополучие было непосредственно связано с избавлением от этого статуса.

***

Одним из способов регулирования социального состава поступающих в вузы было введение платы за учебу (постановлением от 11 ноября 1922 года). Плата была дифференцированной для различных групп студентов. Например, лица непролетарского происхождения, живущие на нетрудовой доход, а также их иждивенцы вносили плату в повышенном размере.

***

Попытки приспособления к новой жизни дворян старших поколений (1870–1890-х г. р.) можно лишь условно назвать «успешной реконверсией». Во-первых, многие из них воспринимали свои профессиональные усилия как вынужденные. Во-вторых, даже лояльные и полезные специалисты становились жертвами террора. В-третьих, уровень жизни, по сравнению с дореволюционным периодом, в целом изменился не в лучшую сторону. И главное, даже став уважаемыми представителями нового общества, они не могли забыть о многочисленных, дорогих для них потерях — родственниках, друзьях, фамильном доме.

Однако можно сказать, что реконверсия активной части выходцев из дворянского сословия 1910-х годов рождения была успешной. Многие люди достигли социального статуса, эквивалентного дореволюционному статусу семьи. Достижение высокой социальной позиции сопровождалось позитивным и патриотическим чувством, ощущением принадлежности к элите и возможности воспроизводства статуса в последующих поколениях.

***

Анализ публикаций довоенного периода показывает, что советский новояз использовался чаще всего для обозначения отрицательных персонажей и нежелательных ситуаций. Для описания позитивных общественных процессов чаще употреблялись знакомые русские слова, которые, однако, за исследуемый период изменили свое исконное значение. Так, для обозначения негативных проявлений представителей старых элит использовались слова «буржуй», «из бывших», «нетрудовой элемент», для описания позитивных проявлений — «специалист», «интеллигент».

Пресса не скрывала, что все эти понятия могли быть применены по отношению к одному и тому же человеку в разные периоды его жизни. Категории эти были необъективны, их употребление определялось конкретной ситуацией. Эта подвижность «классовых» категорий играла большую роль в процессе приспособления «бывших» к новой жизни, поскольку она давала надежду на положительный исход их мытарств. Этими категориями манипулировали и представители власти, и простые люди, и эти манипуляции были вполне легитимны и очевидны для всех.

***

20 февраля 1935 года в «Комсомолке» публикуется статья под названием «Интеллигенты», где указывается, что рабочие в СССР тоже являются интеллигентами. Рабочие читают художественную литературу, посещают музеи, галереи, театры, ездят на экскурсии в другие города, у многих большие домашние библиотеки. Таким образом, акцентируется внимание на том, что умственный труд не является основным критерием принадлежности к интеллигенции. Основные критерии — это устойчивость политических взглядов и культурность.

***

Для представителей «старой интеллигенции», лишенных возможности протеста и влияния на государственные дела и пострадавших от режима, все более важным становилось этическое и эстетическое отрицание, специфическое понимание природы власти, основанное на интерпретации ее негативных проявлений. Это не обязательно обсуждалось вслух, и даже чаще всего понимание проявлялось в скептическом молчании. Чужими считались все те, кто не разделял этого ощущения, — и полностью аполитичные граждане, и активные приверженцы режима, и чрезмерно неосторожные и провокативные в своих оценках люди. В результате вне круга общения могли остаться люди схожего социального происхождения; особенно часто это случалось в послевоенные годы, когда понятие «из бывших» уже потеряло актуальность. Отчуждение или даже конфликты провоцировались прежде всего критическими общественными событиями, среди которых важнейшими были постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград», гонения на генетику, дело врачей, ХХ съезд партии, подавление венгерской революции 1956 года, вторжение советских войск в Чехословакию в 1968 году.

***

Можно предположить, основываясь на данных различных исследований, что в Ленинграде среди участников оппозиционных объединений число потомков дворян было большим, чем в Москве и других городах. Однако оппозиционно настроенные потомки бывших элит и в позднесоветское время предпочитали теневую оппозиционную деятельность открытому противостоянию власти.

***

Анализ интервью показывает: для того чтобы быть причисленным к кругу «настоящей интеллигенции», нужно было обладать еще одним качеством, которое не замечали и не осмысляли те, кто принадлежал к этой группе. Этим качеством была предсказуемость. Экстравагантность и необычные повороты мысли высоко ценились, если это были абстрактные рассуждения, основанные на сведениях из прочитанных книг. Но в том, что касалось жизненных ситуаций, будь то отношение к соседям по коммунальной квартире или даче, взаимоотношения с начальством, с друзьями и «режимом» в его различных проявлениях, человек должен был проявлять себя именно таким образом, как этого ожидал от него его круг. Существовал необсуждаемый консенсус по поводу того, что где-то необходимо высказаться (определенным образом, выбрав из возможного спектра), где-то промолчать, где-то проявить активность, где-то сдержать себя. Принадлежность к этому кругу требовала прозрачности помысла во всем, что касалось реальной жизни, а также неожиданных ярких идей и остроумия в «интересном разговоре». Таким образом, в генетической памяти «настоящей интеллигенции» оставил след как опыт страха и молчания, пережитый предшествующими поколениями, так и опыт успешной конвертации светских навыков в советские.

***

В последней трети XIX века счастливое детство как залог формирования особого типа личности стало считаться характерной чертой биографии настоящего дворянина. А. Уахтель объясняет превращение мифа о счастливом детстве в статусный символ тем, что «дворянству важно было обосновать свое положение в русском обществе» и «обнаружить черты, которыми недворяне не обладали». «Дворянское детство, делавшее человека обладателем определенных позитивных принципов, которые оставались на всю жизнь, было именно таким достоянием». Несмотря на то, что амбициозные выскочки из разночинцев могли наверстать недостатки в своем образовании, они никогда не могли заполнить брешь отсутствия статусного детства. Поэтому в каком-то смысле для многих автобиографов «настоящее» детство стало заменой «голубой крови», в которую позитивистский XIX век больше не верил.

***

В советское время дворянская модель воспитания в значительной мере утратила свою прежнюю ритуальную составляющую, однако неизменной осталась идея о том, что повседневность должна быть по возможности ритуализирована, что день должен быть заполнен различными развивающими занятиями, что эти занятия должны быть разносторонними и направленными как на физическое, так и на интеллектуальное развитие, а также что круг общения необходимо держать под контролем. Такая модель подразумевала наличие соответствующего круга общения у родителей. Поэтому воспитание способствовало активному поиску тех, кто мог занять место потерянных родственников и друзей.

Главным результатом домашнего воспитания было обретение друзей и знакомых, принадлежавших к кругу людей, в отношении которых употреблялась формула «из хорошей семьи». В молодежных компаниях по-прежнему высоко ценились утонченность манер, светские навыки и чувство юмора. Люди этого круга имели привычку к определенному типу культурного потребления. Например, они всегда уделяли много времени домашним развлечениям — играм, спектаклям, шарадам. Они предпочитали классические искусства новым. Использование иностранных слов, шутки и аллюзии, понятные лишь узкому кругу, естественным образом ограничивали вхождение чужих людей в этот круг. Таким образом, воспитание чувства исключительности в семьях послужило созданию сообщества «старой интеллигенции», объединявшего в основном потомков дореволюционных образованных слоев.

***

Роман и брак девушки «из бывших» с активным рабочим-партийцем или выдвиженцем-управленцем (типичный сюжет литературных произведений) был скорее эпическим сказанием, чем распространенной реальностью.

Интервью показали, что в дворянских семьях, которые жили в Ленинграде в 1930-е годы, такие браки считались опасными и не очень желательными. Вполне приемлемым с точки зрения многих семей был брак с образованным человеком, позитивно относившимся к ценностям «бывших». Высоко ценились принадлежность к интеллектуальным профессиям и дистанция по отношению к партийно-советским кругам, немаловажное значение имел также социальный статус.

***

В сталинское время в кругах «бывших» попытка вникнуть во внутреннее состояние человека, его помыслы и воспоминания была фактически табуизирована (при условии, что публичная культура советского общества поощряла чтение тайных мыслей окружающих). Но внешние проявления благородного происхождения, которые и раньше были немаловажны, продолжали играть существенную роль. Однако эти внешние проявления стали иными, чем прежде. На первое место ставились умение поддержать разговор и манера общения — в меру раскованная, изысканная и тактичная. Воспитание эстетического чувства в 1920–1930-е годы свелось к «пониманию прекрасного» (изобразительного искусства, музыки, театра, поэзии, природы), тогда как раньше оно включало в себя всеобъемлющее понятие стиля, в которое входило отношение к телу и одежде, расположение вещей в жилищном пространстве и многие другие аспекты.

Единственным элементом воспитания, который стал более изощренным и сложным, не утеряв при этом своих прежних форм, было искусство молчания. Молчание в дворянских семьях всегда было важным инструментом как светской, так и внутрисемейной коммуникации, а в советский период у него появилось еще больше тональностей и вариантов.

***

Какими бы различными ни были реакции на Октябрьскую революцию в первое время, в дальнейшем отношение к режиму «бывших» унифицировалось. Стало понятно, что лояльность или нелояльность к целям и ценностям нового общества не спасают от перегибов дискриминационной политики. Отношение к государству, к окружающим, особенно к незнакомцам, стало окрашено опасениями, страхом, недоверием, настороженностью и чувством нестабильности.

Переломным моментом был период первой пятилетки и сталинской культурной революции — конец 1920–начало 1930-х годов. Эти годы ознаменовались увольнением многих людей «из бывших» с рабочих мест во время крупномасштабной чистки партийного и советского аппарата, выселением уволенных в чистках «нетрудовых элементов» из квартир, массовым уплотнением жильцов, показательными процессами над «старыми специалистами» — инженерами и учеными, обвинявшимися в саботаже, усилением дискриминации по классовому принципу, в особенности при поступлении в высшие учебные заведения, постепенным вытеснением частных предприятий и огосударствлением всех областей жизни, введением паспортов, облегчившим контроль за населением.

В это же время в повседневную жизнь прочно вошел компромисс как нормальный способ выстраивания отношений с собой, окружающими и государством.

***

Архивные исследования, проведенные в последние годы, обнаружили: чем более знатным происхождением и чем более известной фамилией обладал человек, тем большей была вероятность внимания тайной полиции по отношению к нему со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями. «Звучность» фамилий являлась одним из критериев отбора жертв во время массовых арестов дворян. В. А. Иванов, используя материалы архивов, показывает, что в Ленинграде носители известных в истории России фамилий рисковали своей жизнью больше, чем другие представители того же сословия.

***

Современниками была замечена одна из особенностей функционирования советского режима. Для его существования постоянно требовалась легитимация, и поэтому советские идеологи пытались найти в истории своих «духовных отцов» и предшественников. В качестве таковых в различные периоды привлекались те или иные известные личности, которые, возможно, всего лишь за несколько лет до этого осуждались. Эту особенность режима дворяне использовали в кризисных ситуациях. Стратегия выживания дворянских семей с «громкими» фамилиями осуществлялась в соответствии с тем, кого из исторических деятелей на текущий момент обличали или, наоборот, прославляли в советской публичной культуре. Поскольку многие были потомками сразу нескольких известных в истории России деятелей, была возможность выбора наиболее подходящей фигуры. Спасение арестованного или высланного, восстановление на работе уволенного достигались благодаря способностям родственников и знакомых сориентироваться и доказать абсурдность репрессий по отношению к потомку какого-либо исторического деятеля. Для того чтобы быть убедительным, следовало освоить советский язык и логику убеждения, приемлемую для советских функционеров.

***

Несмотря на царившую атмосферу страха и постоянное ощущение опасности, в семьях «бывших» рассказы о прошлом и обмен мнениями по поводу происходившего не прекращались, но возник язык общения нового типа. Общение было преимущественно невербальным. В коммуникации и, в частности, в обмене мнениями по поводу событий использовался язык мимики, усмешки, а также абстрактные саркастические высказывания, шутки и эвфемизмы. Вследствие того что обмен мнениями был часто завуалированным, в интервью информанты обычно сообщали, что не помнили никаких дискуссий о политике между старшими родственниками и сами не участвовали в таких разговорах. Тем не менее они знали мнение своих родственников по всем вопросам.

***

Н. Ф. Зворыкина предваряет историю семьи, также законченную к середине 1980-х годов, эпиграфом из частного разговора с подругой: «Каждый, кто в наше время пишет мемуары, тем самым становится антисоветчиком».

***

...можно обратиться к исследованиям французских социологов, которые изучали манеру того, как рассказывали о прошлом выходцы из разных слоев. Они выяснили, что рассказы о прошлом старых людей из малообразованных и бедных семей, проживших тяжелую жизнь, пристрастны и ностальгичны. В них жизнь описывается не иначе как череда печальных обстоятельств. Рассказы представителей образованных и обеспеченных слоев более нейтрально-описательны и стремятся к объективности. Например, рассказывая о каком-то родственнике, чье поведение оценивается как заслуживающее порицания, представители элит стараются объяснить это поведение или, во всяком случае, рассказать о нем бесстрастно, без раздражения и жалоб. Также им не свойственно апеллировать к обстоятельствам и случайностям или утверждать, что прошлое было лучше настоящего.

Основной посыл их рассказа в том, что необходимо уметь жить в любом времени и в любых обстоятельствах, — иначе говоря, «голубая кровь», унаследованные черты характера и воспитание должны быть сильнее случайностей.

***

Семейная память крестьян охватывает обычно больший исторический период, чем память городских рабочих, и оказывается неразрывно связанной с пространством обитания. Крестьянская память не является генеалогической, имена и даты путаются (поскольку они не имеют практической значимости), но в ней остается много легенд из предыдущих времен. При изменении места жительства она постепенно теряется, становится «короче». В отличие от крестьянской памяти, семейная память элиты простирается за пределы небольших поселений и провинций, опирается на события национального или даже международного масштаба, в которых члены семьи принимали участие. В интервью с элитами образы страны и региона проживания занимают важное место. Интервью превращается в национальную историю, рассмотренную через призму семейной саги.

***

Те семейные легенды далекого прошлого, которые были рассказаны в интервью, не связывались с собственной жизнью. Идентификационные параллели не проводились, как это обычно происходит в интервью с элитами в Западной Европе. Истории о предках оказались невостребованными в контексте собственной жизни. Дореволюционное прошлое представлялось в рассказах оторванным от настоящего. Истории из жизни предков воспринимались скорее как иллюстрации быта, морали, культуры, которых в настоящее время нет и быть не может, чем как истории, имеющие непосредственное отношение к рассказчикам.

Характерно, что некоторые информанты сознавали свое отстраненное отношение к предкам. Они объясняли его различием того воспитания, которое получили, и тем воспитанием, которое дается в нынешнее время, когда семейная история является предметом интереса и открытого обсуждения.

***

Те, кто родились в 1930-е, в молодости мало интересовались историей семьи, потому что эти знания были нефункциональны и не давали ключа к пониманию современной жизни. В силу постоянных социальных трансформаций каждое советское поколение должно было самостоятельно определять жизненные стратегии. Поэтому было неясно, как задать вопрос о прошлом своим родственникам, да и целесообразность подобных вопросов представлялась сомнительной. В 1930-е годы произошел разрыв в трансляции семейной памяти, в преемственности жизненного опыта и семейного стиля, и «советско-дворянская» память, в той форме, в которой она предстает сегодня наблюдателю, по социологическим характеристикам не является памятью традиционной элиты.

***

Исследования последних лет акцентировали значимость публичной культуры общества, категорий прессы для самоидентификации и формулировки своего жизненного проекта. Сравнение интервью с представителями «настоящей» и «советской интеллигенции» 1910-х годов рождения позволяет предположить, что использование некоторых категорий советского дискурса для самоописания и игнорирование других существующих категорий стало следствием переживания тех или иных событий на этапе вторичной социализации. Представители различных социальных групп воспринимают разные пласты публичной культуры в зависимости от объектива, через который они смотрят на мир. «Советская интеллигенция» сохранила гордую память о быстро достигнутой индустриализации. «Настоящая интеллигенция» донесла до ХХI века память о трагической стороне того же процесса.

чисто по фану же, ну)