за что воевал Вильгельм Оранский?


На днях в Нидерландах прошёл очередной День короля. Тысячи граждан страны вышли на улицы, нарядившись в оранжевое — геральдический цвет Оранской династии. Каких только нарядов не было! Куда только не повязывали оранжевый цвет! Но редколлегия «ПК» получила гневное письмо голландского гражданина, доказывающего, что «Нидерланды — это Европа» и потому выступающего против мерзкого азиатского праздника. Приводим текст письма полностью:

"Здравствуйте.

Я люблю свою Родину. Я горжусь своим народом. Но раз в год, когда апрель подходит к концу, Нидерланды как будто сходят с ума. Вся страна в безумном экстазе напяливает оранжевое и вываливается на улицы, чтобы отпраздновать День короля. В день народного единства нация славит действующего монарха Оранской династии. И так продолжается каждый год с конца XIX века.

Но я хочу спросить, а что же вы, мои одурманенные соотечественники, празднуете?

читать дальшеЗа то ли воевал Вильгельм Оранский, чтобы неблагодарные потомки в этот день ужирались немецким пивом и носили оранжевые ретузы? Какое вы на это имеете право? Или это нынешние голландцы остановили испанское вторжение в страну? Может быть, кто-то из вас участвовал в Славной революции? А? Кто из вас сражался в битве на реке Бойн? Или это вы зачинали и рожали наследников правящей династии? Нет, нет и нет! Вы не имеете к королевскому дому никакого отношения. Между вами и Оранскими монархами – пропасть. Так отчего же вы вырядились в оранжевые одежды? Что вы вообще празднуете? Мне ответят – мы празднуем независимость нашей страны. Хорошо! Я не против! Только за! Давайте встанем, обнимемся и споём наш гимн. Что, слов не знаете? Может вам напомнить, оранжевики, гимн родных Нидерландов? Так я напомню:

«Я, Вильгельм ван Нассау,
Голландских, принц, кровей,
Отчизне присягаю
Быть верной только ей.
Как истинный Оранский,
Я честью дорожу,
Так знай, король испанский:
Тебе лишь я служу».

О какой, чёрт возьми, независимости вы говорите, если даже в национальном гимне поётся, что наши монархи служат испанской короне!? Вы хоть понимаете абсурдность Дня короля!? Наша страна в ходе восстания вроде как сбросила испанское владычество, поэтому в своём гимне мы клянёмся на верность испанской короне. Абсурд? Расслабьтесь, это Нидерланды. Но хочется спросить, а за что, собственно, поколения наших предков проливали кровь, если даже в нашем гимне поётся о верности испанской короне?

За это ли воевал Вильгельм Оранский?

Кстати, почему о короле вспоминают лишь раз в год? Где вы были раньше? Почему молчали всё остальное время? Почему ваш патриотизм просыпается только в конце апреля? И вообще, что вы празднуете? Это ведь какой-то культ мёртвых. Реально пляска на костях. Ведь все реальные представители Оранской династии давно умерли! На престоле сегодня сидит представитель дома Амсбергов, а ветвь Оранских прервалась в 1890 году со смертью Виллема III. Какие Оранские, помилуйте! Есть дом Липпе, Амсбергов и Мекленбургов, которые и чередуются на троне. А Оранские? Фактически их давно уже не существует. Размылись, как и наша страна.

И хуже даже не это, а тотальное оболванивание нации. Навязанный обществу культ, который мешает нам двигаться вперёд. Вот всего один пример. На День короля я шёл по улице. Ко мне подскочил вёрткий парень (из тех, что раздают оранжевые ленточки) и попытался всучить мне морковную шляпу. Я вежливо отказался, но мне продолжили тыкать этой безвкусной шляпой прямо в лицо.

– Благодарю, не надо.
– Вы что, не гордитесь нашей династией!?
– Сколько лет длилась Нидерландская революция и война с Испанией!?
– Эээ… – парень не понял моего вопроса.
– Сколько лет! Ну, отвечай!
– Семь… лет?

Я сграбастал его оранжевую шляпу, выкинул её в канал и прокричал:

– Восемьдесят лет! Война и революция шли целых восемьдесят лет! Была Восьмидесятилетняя война! Тысячи голландцев сложили на ней свои головы! Чтобы вы бухали! И кололись! А для тебя Восьмидесятилетняя война – это всего лишь какая-то шляпа!?

Поэтому мне не нужна ваша оранжевая ленточка. У меня есть своя. Габсбургская.

Нет, поймите, я отнюдь не против праздника. Но нельзя ли почтить королевскую династию и нашу страну как-то иначе, нежели всеобщей попойкой? Ведь можно же не блевать оранжевой струёй в ближайший канал, можно же не уторчаться на рейве, можно же носить цвета династии где-нибудь, кроме паховой области? Давайте вместе сходим к нашим алтарям и молча положим на могилы предков веточку облепихи. Это ведь и есть настоящая память, а не когда английскую «Bentley» победно красят в оранжевый цвет. Как вообще можно что-то праздновать, когда в соседней Англии выпускают «Aston Martin», а мы выпускаем никому ненужный «DAF»?

Что вы кричите? «Спасибо династии за короля!»? Вы его что, сами рожали? Что вы говорите? «Англия, хочешь, повторим?». Да, когда-то мы, голландцы, взошли на английский престол. Это был триумф Оранской династии! Славные 1688-1689 года. Но… где теперь мы, а где Англия? Сравните политическое значение наших стран. Сравните историю наших держав. Кто в итоге стал править половиной мира? Англия. Кто достиг невероятных технических, культурных, экономических успехов? Англия. Куда мы, голландцы, мечтаем попасть учиться? В Англию. Какой язык мы зубрим в школе? Английский. Ещё и французский… Стоит продолжать? Мы напрасно угробили в XVII веке цвет нации на ненужное соперничество с Францией и Англией. Мы хотели быть сверхдержавой, натужились и лопнули. История откинула нас назад. В какой-то Бенилюкс, который и тот загибается. И чтобы нам не было так обидно за бездарно упущенные века и напрасные смерти, каждый год устраиваются помпезные и пафосные торжества.

За это ли воевал Вильгельм Оранский?

О, мои бедные соотечественники, за что же вы выбрали свой особый, оранжевый путь и решили не быть с остальной Европой? Доколе вы будете позорить Нидерланды перед всем континентом? Ведь в Англии королеву чествуют совсем иначе! Без этих кислотных, плебейских цветов в каждой подворотне! Видели ли вы, чтобы в честь королевы англичане напяливали сине-красные лосины и красили Темзу в цвет национального флага? Устраиваются ли на Туманном Альбионе туманные же секс-вечеринки? Ответ очевиден. Да к нам каждый год приезжают европейцы, чтобы поснимать голландских дикарей, которые вот уже второй век празднуют не пойми что! Это не День короля. Это День стыда.

Нидерланды возродятся только тогда, когда мы перестанем плясать на костях Оранской династии. Мы должны отмечать день примирения. Если надо – то вместе с испанцами и англичанами. Мы должны покаяться и просить прощения. А потом – смело шагнуть вперёд в блестящее голландское будущее. Иначе мы будем вечно прозябать на задворках Европы.

Кстати, знаете, что успел прокричать Вильгельм Оранский, прежде чем его убил испанский наёмник? Вильгельм Оранский прокричал очень точную и, к сожалению, пророческую фразу:

– О Боже, сжалься над моей душой… Сжалься над этим несчастным народом".

vk.com/wall-60854067_67796

И тут Генерал НяшМяш начал потихоньку отрываться от реальности
Продолжение этой записи



В Симферополе состоялось шествие колонны "Бессмертного полка". Около 15 тысяч человек прошли от площади Ленина к мемориалу "Вечный огонь" на могиле Неизвестного солдата в парке Гагарина. Прокурор республики Наталья Поклонская пришла на акцию с иконой Святого Страстотерпца Царя Николая II, которую накануне Дня Победы привезли из Москвы


И типа обоснование: «В прошлом году, когда мы накануне Дня Победы посещали ветеранов, один из них рассказал мне историю. Они с товарищем попали в передрягу и ему было видение царя Николая Александровича, который помог ему спастись. И ветеран просил меня, чтобы по возможности Николай II тоже принял участие в "Бессмертном полку". Вот это пожелание мы и выполняем»,— цитирует ТАСС Поклонскую

Мы - открыватели
Вдохновляющий ролик от NASA в переводе Альфы Центавра.

С праздником Победы, друзья!
С праздником, друзья!


Ветеран

Шипящее радио, которое достали невесть из каких загашников, изливалось ожидаемым 'Этот День Победы'. Теплый весенний ветерок ласкал праздничные флаги, что укрепили на фонарных столбах вдоль проспекта Ленина: советский кумач и российский триколор.
Грянули литавры, и сторонние шумы были перебиты звуками духового оркестра.
Парад ветеранов, тех, что еще живы, несмотря на преклонный возраст, болезни и увечья, шествовал по центральной улице города.
Мало их осталось живых-то. Шестьдесят лет прошло после Победы, все-таки. Поумирали уж почти все. Прошедших всю войну от начала и до конца, считай, и не осталось совсем. Сейчас больше тех, кто в самом конце призывался и недолго воевал. Ранение, контузия и тыл - народное хозяйство для нужд фронта поднимать. А то еще 'сыновья полков'. Они хоть и помоложе остальных будут, да и те немногие живы.
Ныне, в канун юбилея Победы, каждый ветеран на вес золота. А как же! Парад устроить, чтобы продолжали помнить о великих днях. Или перед детишками в школе выступить, духом патриотизма зарядить. Мол, 'были люди в наше время, не то, что нынешнее племя...'
Всех найдут, всех соберут. Как говорится: 'никто не забыт и ничто не забыто!'
Репортеры суетились, напоминая деловито снующих муравьев. Сухо щелкали затворы фотоаппаратов. Еще несколько минут и кончится парад. Побегут интервью брать у героев войны: увешанных медалями ветеранов.
Корреспондент 'Нового обозрения' ничем не выделялся на фоне своих коллег из других печатных изданий. Вполголоса матерясь и энергично работая локтями, он протискивался в первые ряды, чтобы сделать заветный снимок. Уже начал было выбирать из рядов марширующих фронтовиков 'будущую жертву', героя репортажа, когда его внимание привлек один человек из толпы: бедно одетый старик, с одинокой планкой Прошедшего Войну. Ни медалей, ни орденов на затертом пиджаке, только планка. Простое, незапоминающееся лицо. Скользнешь взглядом и уже через пару минут забудешь, видел когда-нибудь или нет. И в глазах такая тоска, такая неизбывная боль, что невозможно было в них глядеть - слезы наворачивались. Но и оторваться тоже было невмоготу.
Старик просто стоял и смотрел на проходящие мимо ряды былых соратников. Стоял и смотрел...

***
Парад закончился, и корреспондент с собеседником отошли в небольшой скверик неподалеку. Присели за столик в летнем кафе.
- Я закурю, не против? - старик вопросительно взглянул на молодого репортера.
- Конечно, конечно. Я как раз хотел вам предложить, - торопливо ответил тот и выудил из кармана пачку 'Мальборо'.
- Нет уж, уволь от такого удовольствия, - старик презрительно покосился на сигареты, - я как-то к своим привык, - и достал из внутреннего кармана 'Беломор' и спички. Сделал фильтр-торпеду, чиркнул последней спичкой и глубоко затянулся, вдыхая едкий дым, - звать-то тебя как?
- Ваня... - корреспондент слегка смутился, - то есть Иван, - тут же поправился он.
- Тезка значит... - старик сделал еще одну глубокую тяжку, - ну, так давай спрашивай, чего хотел.
Щелкнула кнопка диктофона.
- Начнем с банального. Где довелось воевать, на каких фронтах? В каком звании начали и закончили войну? В каких крупных операциях принимали участие? Были ли ранены?
Во взгляде старике появился некий особенный блеск. Непонятный азарт и задор. Мол, чего уж терять-то...
- Где воевал? Так я, милок, всю войну прошел: от Москвы и до Берлина землю топтал. Хочешь, что бы я рассказал тебе о войне? Что ж, расскажу, отчего ж не рассказать. А ты слушай, внимательно слушай...

***
...Мало ли сумасшедших стариков по земле шатается. Только не думай, что я псих какой. Я никогда и никому не рассказывал об этом. Боялся провести остаток дней в дурдоме. Жизнь хотелось дожить нормально, по-человечески. Только не получилось. Пережитое так рвалось и продолжает рваться наружу, что нет уже мочи терпеть и скрывать. Это даже хорошо, что ты подошел. Я хоть выговорюсь, отведу душу...
Войну начал я простым рядовым. В пехоте. Куда же еще могли распределить деревенского паренька? Повезло - после нескольких месяцев в гвардию попал. В другое время гордый бы ходил. А тогда не до того было. Немцы на Москву напролом перли. К концу осени совсем к столице нас прижали.
Тут-то и пришлось стоять не на живот, а на смерть. Отступать некуда, позади - Москва, как говорится...
Вот тогда я и погиб в первый раз. Не делай широкие глаза. Да, я не оговорился. Именно погиб.
Герои-панфиловцы.... Слыхал, думаю. Двадцать восемь человек, ценой своей жизни задержавшие колонну немецких танков, что на Москву шла. Подвиг подвигом... Танки застряли на Волоколамском шоссе под Дубосеково...
Двадцать восемь? Как бы не так! Сто человек, полноценная рота, сложили буйные головушки. Только из сотни погибших в герои занесли менее трех десятков. Сочинили легенду, чтобы дух патриотизма в советских людях поднять. Мол, один десятка стоит.
А остальные так и остались безвестными - ни фамилий, ни имен.
Помню, лежу я с последней связкой гранат и жду, когда танки фашистские поближе подойдут. Десятка два, если не больше, дымятся на дороге, а оставшиеся, гады, боятся на дистанцию броска приближаться. И так подбили много. Издали укрепления расстреливали.
Только внезапно огонь прекратился.
Думаю, что ж за дело-то такое? Неужели решила немчура, что всех перемолола? Оглядываюсь, а рядом товарищи мертвые или тяжело раненые. Всех почти осколками посекло. Командир роты сидит за пробитую голову держится, шапка от крови намокла.
Тут из перелеска треск автоматов немецких раздался. Обошли.
И идут ровными рядами меж деревьев. Самоуверенно, не прячась, как на параде. Психическая атака. Не выдержал я, сорвался. Вскочил и метнул гранату. Не знаю, сколько фрицев погибло, помню только горячий дождь в груди. Прошило меня автоматной очередью.
Пал, как трава под косой. Молча землю обнял. Последними мыслями думаю: прими, родимая, сына твоего...
Похоронили в тесной братской могиле. А семье потом только суровая похоронка отправилась. Родным даже на могилку сходить не довелось...
А я потом очнулся. Как из темного омута на свет вынырнул. Так, наверное, дети рождаются. Только те не помнят ничего и потом рассказать не могут.
Когда это было и где - не сразу понял...

***
Старик вытер предательски появившуюся скупую слезу.
- А дальше? - репортер Ваня в волнении заерзал на стуле. Дед не казался сумасшедшим, совсем наоборот. Но то о чем он рассказывал, не могло быть правдой. Слишком не вязалось с материалистическим воспитанием молодого журналиста.

***
...Сталинградский Котел знаешь что такое? Там, где у Волги запер советский солдат фельдмаршала немецкого вместе с его прихвостнями в железном остроге русского оружия. И как не пытался фриц вырваться - только зубы обломал.
Как сейчас помню: ноябрь сорок второго года... Девятнадцатое число... Тогда я погиб второй раз.
Все началось часов в семь или восемь утра. Мы в окопах всю ночь чифиря гоняли, чтобы согреться. В преддверии долгожданного наступления сон и без того не шел. Давно пришла пора отогнать немца от волжских берегов.
На нашем участке фронта румынские части стояли - союзники Вермахта. Над фамилией их командующего, помню, всем взводом смеялись. Попеску, что ли... Немцев почитай, что и не было.
Туман, застилал землю и мешал видеть не только нам, но и противнику. Фашисты еще не знали, что их ждет в ближайшие часы.
В небо взвилась красная сигнальная ракета - артподготовка началась.
Воздух наполнился ревом. Это 'катюши', за ночь переброшенные к линии фронта, открыли огонь. Хвостатые ракеты расчертили небо алыми сполохами, чтобы через пару секунд расцвеcти огненными цветами на вражеских позициях. К визжанию 'катюш' присоединилось буханье дальнобойных гаубиц и лихой посвист минометов. Хоть уши затыкай, чтобы не оглохнуть.
Еще не стих грохот канонады, как в небо взлетела зеленая ракета. Пора! Самое время атаковать, пока враг не очнулся.
Держитесь, фрицы! Довольно вы русской кровушки попили!
Вперед, 'царица полей'! Штыки наголо!
Дружное 'УРА!!!' разнеслось над землей. Солдаты покидали окопы, волной затапливая поле. И я был в первых рядах.
Первую линию вражеских укреплений выбило начисто. Пулеметные и минометные расчеты валялись грудами искореженного металла. Из людей не выжил никто. Разбросанные то тут, то там кровавые ошметки да внутренности.
Одного (немца уж или румына, не знаю), помню, пополам разорвало. Верхняя часть туловища, скребя ногтями землю, еще пыталась доползти к ногам. Те в свою очередь безумно дергались. То ли в контратаку шли, то ли бегством спасались...
Еще одному взрывом голову оторвало. Тело, фонтанировало кровью из перебитой шеи, сама голова на спине болталась, на тонкой полоске кожи держась, а руки беспорядочно шарили в поисках недостающей части. Может, несчастный надеялся на место водрузить потерянную черепушку?
Вторую линию тоже прошли как горячий нож сквозь масло. Враз перемахнули через бруствер и штыками добили пытавшихся сопротивляться. Малые гаубицы, что здесь располагались - тоже оказались разбитыми.
Тут заговорили пулеметы третьей линии, накрыв нас свинцовым дождем. Десятки пали за несколько секунд. Ничего не поделаешь - без потерь ни один бой не обходится. Угас наступательный порыв. Завязли. Да и как продолжать наступление, если головы не поднять.
Продвигались кое-как, черепашьими шагами, в перерывах, пока перезаряжались пулеметы в дотах. Пузом по ноябрьской грязи. Задержали нас враги, но все равно не удалось им остановить прорыв. Что могут несколько огневых точек, против целой дивизии? Многое, но не все...
Я не знаю, каким чудом я выжил в первых рядах, но дополз-таки в 'мертвую зону', где пули не могли достать. Что делать, думаю. Подобраться и гранату в бойницу бросить?
Опять на живот и по-пластунски к доту, не поднимая головы. Если заметит враг, считай каюк. Подкрался под самую бойницу, бог миловал. Вырвал чеку и швырнул гранату. А дальше не знаю... Видимо, в дотах не только пулеметные ленты хранились. Грянувшим взрывом отбросило. Теряя сознание, еще успел услышать громогласное 'УРА!!!', а потом как в сон провалился.
Пришел в себя, гляжу, а надо мной сестричка склонилась, бинтует. Юная такая, косицы русые из-под шапки выбиваются, и лицо веснушчатое-веснушчатое... А в глазах синих, как незабудки, слезы стоят. И шепчет: 'Только не умирай, родненький, потерпи...'
- Живой я, девица, - говорю. Только изо рта вместо слов пузыри кровавые с хрипом вырвались.
Она еще пуще в слезы. А мне вдруг так легко стало. Лежу и слышу, как сердце в груди бьется: тук-тук... тук-тук... тук... тук... ту...

***
- Огоньку можно? Спички-то кончились... - старик достал еще одну папиросу.
- Конечно-конечно, - корреспондент поднес зажигалку к кончику беломорины, после чего и сам закурил. Услышанное цепкой хваткой продолжало держать, не отпуская ни на йоту. Он словно сам переживал описываемые моменты.

***
Ты, вот, парень молодой, образованный. Может по телевизору, а то и в живую видеть пришлось испанскую забаву. Корридой зовется. Человек один на один с диким зверем. Уставший, но взбешенный бык и перед ним тоненькая, как былинка, но гордо стоящая фигура со шпагой в руке. Борьба воли. Кто кого...
Вот и у меня своя коррида была. На Курской дуге. Под Прохоровкой, где две железных лавины сошлись, как молот с наковальней. Величайшее танковое сражение, как потом историки сказали...
Да только на том поле не одни танки бились. Досталось там русскому солдату. Хватило работы и артиллеристам и пехоте. Я тогда в противотанковом взводе служил. После Волоколамского шоссе мне такая дуэль уже не в новинку была. Но и танки под Прохоровкой уже другие были.
Так вот, на нашем участке прорвались немецкие 'тигры'. Не справились артиллеристы - кончились снаряды, лежат раскуроченными орудия. И тогда против танков встали люди. Чтобы ничего не мешало, передвигались налегке, сняв сапоги и гимнастерки. Ползли по полю, пытаясь укрыться от пуль и снарядов. Когда до танка оставались считанные метры, словно из-под земли вырастала фигура солдата со связкой гранат или 'горючкой'.
Настал и мой черед. Дополз, лежу, в сухую траву лицом уткнувшись. Жду, когда надо мной проползет железная махина. А он замер в десяти метрах от меня, как бык перед тореадором. Заметил. Окошко пулеметное откинул. Тут я и поднялся. В голове гудит. Усталость, пустота и безразличие ко всему. Только пульсирует кровь в висках: 'За Родину, за Сталина! За Родину, за Сталина...'. Только одно желание осталось - успеть гранаты швырнуть, чтоб он сдох, а там будь что будет...
Со стороны-то глядеть - мгновения прошли, а для меня тогда время остановилось. Стою - едва не падаю, ноги еле держат. Лицо кровью залито, весь ободрался, пока полз. Рука левая перебита и плетью висит. В правой - связка гранат противотанковых. Вместо шпаги. Тяжелые. Того и гляди, набок завалюсь. Тогда уже не встать, не подняться. Сил нет почти никаких. Проутюжит бык железный и дальше пойдет, а допустить этого нельзя. На этом рубеже я со своей связкой последний. Да и он один остался из тех, кто прорвался.
Вот так и стоим друг перед другом, как в испанской корриде.
Ему бы меня пулеметной очередью скосить, да видать заклинило оружие-то. Стоит, не глуша двигателя, и только стволом поводит - надеется из пушки достать.
Вот он шанс, подумалось. Рванул чеку, размахнулся... Видимо, в этот момент и он выстрелил.
Последовавшего взрыва танка я уже не увидел. В клочья снарядом разорвало - не соберешь.
Казалось бы все - погиб безвозвратно. Ан нет. Опять воскрес. Думал, судьба у меня такая: пока не прогоним вражину с родной земли - не будет мне покоя.

***
...Потом было форсирование Днепра, когда наш взвод, что первым за брустверы прорвался, термитным фугасом накрыло.
Ты обжигал когда-нибудь руку или ногу, или еще что? Обжигал, да? Вот видишь. Представляешь, каково оно ощущение. А когда весь горишь и не в силах сбить пламени?
Боль. Адская боль. Так умирать я как-то не привык...
Думал, здесь смерть к себе возьмет. Ведь разбили врага, не будет он больше топтать сапогами войны наши просторы. Не тут-то было...
После этого раза и умирать уже не страшно было. Что уж может быть страшнее...
...Дошел я до самого Рейхстага таким образом. И тут опять погиб безвестным. Слышал о двоих, что знамя красное на вершину водрузили? Егоров и Кантария... Еще бы. О них все слышали. А об остальных, что до и после них знамя устанавливали? Вот то-то и оно...
Я был первым...
Провались мы на верхний ярус. Трое из всей роты. Сержант, в плечо раненый, и двое рядовых.
На купол карабкаться начали. Я - впереди, со знаменем в руках.
Сержант сорвался сразу же. Рука, по-видимому, подвела. Что с напарником случилось, я сначала не понял. Оглядываюсь - скользит вниз с раскинутыми руками. До меня даже не дошло, что стрелок поблизости засел. Горячка боя не отпустила. Хотелось побыстрее до шпиля добраться, чтобы Знамя Победы над покоренной Германией реяло...
Стоило только укрепить флаг наш кумачовый - снял меня немецкий снайпер. В голову. Быстрая и безболезненная смерть. Вторым выстрелом древко срезал. Знамя и упало рядом со мной, полотнищем, словно саваном, укрыв. А тело потом обломками завалило, изуродовав до неузнаваемости...

***
- И жизнь у меня после войны не задалась особо, наперекосяк шла, не по-людски как-то. Пил много, пытаясь забыть весь ужас, через что прошел. Пару раз стрелялся - без толку. Живой, как видишь. И когда Господь к себе заберет, ума не приложу...
- Это что-то невероятное, - репортер в волнении взлохматил шевелюру, - сложно поверить...
- А ты и не верь. Не то за психического посчитают. Спасибо, что выслушал, Ванюша. Пора мне, - старик поднялся, собираясь уходить.
- Нет-нет, постойте! Фамилию-отчество скажите все-таки, чтоб мне репортаж оформить. Иван... - репортер раскрыл блокнотик и начал записывать.
- А нет у меня ни фамилии, ни отчества давным-давно. Забыл. Или не было... - старик печально улыбнулся, - запиши просто: рядовой пехоты Ваня... русский солдат...

Понедельник, говорите!?))))