Вы выбираете из моего списка интересов один, пишете его в комментарии, и я объясняю, что это, почему оно там, что я о нём думаю. Вы копируете этот пост у себя и объясняете своим френдам, что значат ваши интересы.



Хотя у меня, кажется, нет ни одного интересного интереса.-(

я не привыкла решать, что делать с собственной жизнью. Как бы хотелось, чтобы за меня всё делал кто-то большой и умный...) или, по крайней мере, время от времени поддерживал и помогал советом.

Но взрослеть рано или поздно надо, в конце концов. Нельзя же вечно быть тем, что осталось от ребёнка.



а ещё у меня бессонница и живот болит...)

...Никогда не пытайтесь рисовать акварелью, не ознакомившись даже с самыми азами Пейнтера.

И ещё, никогда не пытайтесь рисовать акварелью, если не учились делать это в реале.

И вообще. Акварель - зло.

И мой так называемый первый опыт покраски в Пейнтере - на самом деле на 90% всё тот же старый, родной фотожоп.))



Сначала я хотела нарисовать себе аватарку, но, как всегда, получилась какая-то ерунда. Зато, спорю, вы ни разу не видели такого шикарного подражания манере Е. С.? (Нет-нет, до её уровня владения инструментами мне ещё жить и жить, - а вот косоглазенькая мордашка точь-в-точь как те, что рисует она. ^_^`) На самом деле это не нарочно - просто туториал, которым я вдохновлялась, был написан ею... и оно как-то само вышло. я не виноватая, честно%))

Еду я сегодня в трамвае.

Еду, значит. И, ессно, добрый дяденька кондуктор неотвратимо приближается. Останавливается рядом. я сижу истуканом. Кондуктор окидывает меня долгим изучающим взглядом. Под конец я, не выдержав этого бессловесного поединка, вздыхаю и лезу в сумочку за кошельком... и тут дяденька неожиданно отверзает уста и изрекает:

- У Дункан такой же шарф был.

- ?..

- Он обмотался вокруг колеса её машины и задушил её. Да вы вообще знаете, кто такая Дункан?

- А? ну да... вроде.

Он со значением кивает... и отходит в сторону.)

Узрела только что на просторах сети анекдот; улыбнуло от такого соответствия собственным нехорошим догадкам:



"Гесер с Завулоном беседуют:

- Отстали мы от Европы. У них какие школы: в Англии - Хогвартс, во Франции - Шармбатон, в Болгарии - Дурмстранг... А у нас - три комнатки в офисе.

- Это вы, Светлые, отстали. У нас - МГУ."

Долго красила одну мордаху, потом окинула труд нескольких часов хладным беспристрастным взглядом и - поняла, что это всё никуда не годится. Совсем.

Легче всего было свалить всё на фотошоп - мол, ничего живого в нём не создашь по определению, эт сетера, эт сетера... Ну, я и свалила. Не хочу вот так вот сразу отчаиваться в собственных способностях.%)

Качаю теперь туториалы к Пайнтеру: он есть у меня, но я почти не знаю, что это за зверь такой...

Все курильщики, наверное, мазохисты немного. Или сумасшедшие. Ну скажите, придёт ли в голову здоровому на голову человеку брести десять трамвайных остановок по холоду, морозя пальцы, уши и всё что угодно, - да ещё и с полным ртом горечи?

Зато потом можно целый вечер жалеть и лелеять себя любимую, отогреваясь чаем с клубничным вареньем. ^_^



да, вот ещё что: взрывоопасную розетку в моей комнате наконец починили, так что эта мразь мой ласковый и нежный зверь снова будет жрать моё время, деньги и здоровье... а я - снова с вами.)

"пять фандомов"



правила:

1. Вы помещаете в дневник список из пяти фандомов.

2. Желающие выдают вам по имени персонажа, которого вы им больше всего напоминаете, из каждого фандома (и если могут, то обосновывают, почему именно эта ассоциация). (незнакомые фандомы можно пропустить)

3. Жаждущий, чтобы и его обозвали, постит у себя правила.



1. Муми-тролли (сегодня уже имела место быть долгая и горячая дискуссия по этому поводу...%)

2. Гарри Поттер

3. Толкин (вместе с любыми продолжениями и переписываниями)

4. Ехо

5. любое аниме. (если не смотрите аниме, то можно вообще всё что угодно.)

(можно читать вместо "100 фактов обо мне*))

Вчерашний день:
- солнце, сигареты и Воннегут.
Жить на окраине города всё-таки хорошо: по моему проспекту не ступала нога Пушкина, Гоголя и Достоевского, зато стоит лишь пройти несколько кварталов и пересечь железнодорожную насыпь - и ты уже в другом мире (или, по крайней мере, можно набрести на другой мир, если хорошенько постараться). Правда, другие миры можно искать и внутри городской черты; к примеру, я подозреваю, что тот квардрат города, что тянется от моей школы до Сосновского парка, скрывает намного больше загадок, чем какой-нибудь там Бермудский треугольник, - однажды провожала Анютку и Катю в их модельную студию, а когда возвращалась - дорога завела в место, в котором я ни разу прежде не бывала и которого (уверена!) больше никогда не увижу: там была стена, очень обыкновенная, скучная серая стена, но такая длинная, что всякий прохожий наверняка озадачивался вопросом, зачем такая нужна и что за жуткие дела за ней творятся, - и сторожевая будка при этой стене, а в будке жили кошки, целая прорва кошек, и все разные: чёрные, рыжие, полосатые, большие и маленькие, а один кот даже одноглазый. Я проторчала там, на крылечке будки, несколько часов, общаясь с кошачьими и строя догадки, одну фантастичнее другой, о том, что же всё-таки прячут за этой стеной.
Но в черте города всё-таки слишком много людей, а Безлюдные пространства на то и Безлюдные, чтобы открывать их в одиночку.
Пересекаю железнодорожную насыпь, дальше - газопровод. Сейчас там что-то строят, но пока это всё ещё не город, и людей не видно, а звуков работающих вдалеке машин недостаточно, чтобы мне помешать.
Я иду по трубам - труб две, они широкие (хоть и недостаточно широкие для того, чтобы я ступала по ним совсем-совсем без страха) и сходятся в бесконечности.
Одной из любимых книг Крапивина - когда я ещё была достаточно маленькой (варианты: наивной/неразборчивой/неиспорченной/с незашоренным зрением), чтобы не полагать его исписавшимся педофилом - была книга о линиях рельс, которые сходятся в бесконечности. Перечитывала несколько раз и всё равно не смогла запомнить, как называется - там ещё был мальчик, которого, кажется, исключили из пионеров за то, что он верил в Бога, и этот же самый мальчик в будущем, занимающийся каким-то космическим аппаратом, который прошивал пространство долгие годы, а назад мог вернуться в одно-мгновение; у мальчика был кот, и он жил с бездомными ребятами, то есть мальчик жил, а не кот, хотя и кот жил тоже, и их дразнили, сочинив стишок "Пит - с котом спит", - и ещё много разного хорошего... Но для меня это была книга о рельсах и неевклидовой геометрии человеческих жизней. Мои трубы похожи на те рельсы - может, потому, что их две и они уходят в места, где я никогда не побываю, а может, потому, что во всех железных дорогах на свете есть отзвук Безлюдных Пространств, и во всех брошенных и почти забытых людьми сооружениях он тоже есть - а трубы такие старые, что полностью заржавели, и если даже газ всё ещё течет по ним, вряд ли кто-то думает об этих трубах специально.
Дойдя до перехода через газопровод, я усаживаюсь и располагаюсь со всеми возможными удобствами - спиной упираюсь в одну перегородку, ботинками в другую, а слизеринский шарф укладываю к себе на колени. Поверх шарфа - Воннегут. Читаю о карассах и ловлю лучи солнца на нос. Про карассы читать тепло, и слово похоже на: клипдассы, - смешное.
Одна в целом мире, пока откуда-то не появляется стайка мальчишек (или правильно сказать - молодых людей? нет, всё же молодые люди, наверное, не лазают по трубам). Они так смешно перешагивают через моё имущество и здороваются, что сразу начинают нравиться, и я принимаюсь думать о природе карассов. Может ли карасс включать в себя того, кто даже не подозревает о его существовании? - вероятно, да. Какова протяжённость одного карасса во времени? - вряд ли он вечен, увы; должно быть, карассы, как люди, изменяются с каждой прошедшей секундой, и карасс, что будет через год, через месяц, день, в следующую секунду - уже не тот карасс, что существовал до него. Значит ли это, что карасс, как и человек, по-настоящему существует лишь в данное конкретное мгновение? По-моему, неплохая бы вышла тема для дисера студента факультета какопрагмософии.%) И значит ли это, что в данное конкретное мгновение эти мальчишки, скачущие с трубы на трубу (сердце замирает; мне с моей неистребимой фобией высоты о таких экзерсисах остаётся только мечтать), являются членами моего карасса, потому что не разрушают своим бытием мой внутренний мир?.. Нет, тут что-то не то; мальчишки - это совсем из другой области, из той, которую я зову просто мгновения (их надо ловить на нос, как солнце), а карассы, хоть и движутся непрерывно, тем не менее долговечны... - запуталась.
А молодые люди сначала скрываются из поля зрения, потом возвращаются снова. Дефилируют туда-сюда, по-прежнему выделывая опасные для жизни и моего душевного здоровья фокусы на трубах, и в конце концов решают осведомиться, не потерялась ли я; мне смешно, я не понимаю, как здесь можно потеряться. Просто гуляю, - объясняю, и им, слава богу, это не кажется удивительным. "Пойдёмте гулять вместе с нами?" - спрашивают.
"А куда вы гуляете?" - "Туда... туда!" - во взмахе руки - вся широта загадочной русской души: туда, к рассвету, от заката, туда, где никто до нас не бывал, где синь горизонта и птицы чертят небо, где сходятся в точку линии труб.
Я рассеянно тереблю Воннегута на своих коленях и снова думаю о природе карассов. Кто знает, может, если бы эти пареньки были бы из того же карасса, что и я, тогда имело смысл встать и идти туда - идти по этим трубам вместе с ними, пока не отыщешь ещё одно Пространство; но я-то знаю, что они не из моего карасса, просто хорошие люди, что проходят мимо, не тревожа своим бытием мой внутренний мир. А Безлюдные Пространства - они на то и Безлюдные, чтобы...
И - самое главное - нет у меня сегодня настроения бродить. Есть настроение сидеть в переходе через газопровод, уперевшись спиной в одну стенку, а ботинками - в другую, и читать про карассы.
И я качаю головой: нет.
Они не очень-то огорчены.)
Когда-нибудь я узнаю, куда ведут эти трубы. И что за полями, которые до самого горизонта - тоже узнаю. Но - одна.
Там, где сейчас роют ("...роют котлован" - сразу, разумеется, ассоциация с Платоновым, которого не люблю до зубной боли, и ассоциацая нехорошая, несолнечная) - раньше были огороды. Участки, которые за копейки сдавались в аренду городским пенсионерам. Не думаю, что они много с этого имели, зато большинство огородников были давно знакомы между собой и осенью копали картошку с необыкновенной дружностью, как и полагается членам одного карасса. Впрочем, возможно, это пример как раз не карасса, а гранфаллона. Иногда в самом деле бывает трудно отличить.
Возможно, аргументом в пользу того, что огородное содружество являлось всё-таки карассом, послужит тот факт, что у нас тоже был участок. Не знаю, зачем: и я, и мать - не очень-то хорошие огородники, и вообще-то у нас есть дача. Но, как уже было сказано, обходилось всё это дело в копейки, а среди гарантированных удовольствий были костры по ночам с печёной картошкой и бобами (забыла сказать, что никто там не выращивал ничего, кроме картошки и бобов...), наблюдение за тритончиками в канавах, лежание на солнцепёке с книжкой днём и долгие прогулки в одиночестве по вечерам. Вечера были лучшим из всего этого: сумерки для меня - самое плодотворное время; впрочем, тогда я ни за что не сказала бы "сумерки для меня самое плодотворное время" - я просто блуждала по полям, которые начинались сразу за огородами, и придумывала сказки из тех, что будут безнадёжно испорчены, когда их перенесут на бумагу и которые поэтому так и остаются просто мгновениями. Была, например, сказка про человека, повстречавшего девочку с кошкой на плече; человек был писателем, а девочка была жизнью, - понимаю, это звучит по меньшей мере глуповато, на самом деле это была хорошая сказка... во всяком случае, тогда, лет в одиннадцать или сколькототам, она казалась мне хорошей.%)
Или вот ещё что хорошо вспоминается: однажды зашла в поле так далеко, как только не побоялась - показалось, что если пройду ещё пару шагов вперёд и совсем потеряю из вида полосу деревьев, которая отмечала огороды, то не смогу вернуться обратно, и так и останусь навсегда - одна-одинёшенька; серебритое вечереющее небо и трава по грудь. Чувство одиночества, затопившего меня в тот момент, было таким пронзительным, что я подняла руки к небу и стала кричать, чтобы меня забрали, чтоб меня наконец-то забрали из этого проклятого мира.
Как нетрудно догадаться, никто не пришёл. И для той, одиннадцати-илисколькотамлетней меня этот предсказуемый, в общем-то, факт стал почти потрясением: торжественность мига была столь велика, что я почти поверила, что что-то непременно случится. И, когда ничего не случилось, я долго стояла там, где стояла, опустив руки, - полностью обезмысленная. Потом повернулась и побрела назад, раздавленная чувством собственной никомуненужности.
Возможно, нужно было сделать те самые несколько шагов вперёд. Тогда это не пришло мне в голову. Тогда было важно одно: меня предали.
Тут надо объяснить, наверное.
Я была родом из другого мира. Вернее, я-то родом была из этого, но внутри меня жила какая-то другая я, которая отчаянно невзлюбила этот мир за то, что он нисколько не был похож на её собственный. Она жаждала возвращения. Я даже точно определила возраст, в котором её должны были забрать отсюда: пятнадцать лет. (В то время я находилась в святой уверенности, что столько не живут.) А то, что останется, будет жить дальше на Земле (наверное, правильнее бы сказать - "будет влачить существование", потому что мои мысли об этом далёком и смутном времени носили явственно презрительную окраску). Вся эта теория наглядно демонстрирует, сколь ничтожным было то, что, по тогдашним представлениям, связывало меня с этим миром.
Другой мир начался с толстой, в 96 листов, тетради под чёртой клеёнчатой обложкой.
Или нет. Началось всё с комнаты. Комната моя тогда была - половина той, что сейчас, отгороженная двумя широкими шкафами, как ширмой; изнанки шкафов и обои все обклеены моими рисунками и фотографиями цветов и животных из немецких журналов, а кровать застелена белой шкурой - волчьей, как я решила (я не была наивной настолько, чтобы полагать шкуру настоящей, просто как-то так повелось, что она волчья). Сейчас я понимаю, что весь этот бардак по-своему был очень даже неплох. Но в том возрасте я ещё не думала избавляться от привычки не любить всё то, что меня окружает, и комната нагоняла на меня приступы taedium vitae ровно с той же силой, как и весь остальной мир. Во время одного из таких приступов я решительно приказала себе думать о мире, где всё по-другому - где всё хорошо; то есть нет, конечно, не всё, - там присутствовало множество вещей, назвать хорошими которые решится разве что законченный циник и мизантроп. Но там всё было правильно - ну, вы ведь понимаете. Не то чтобы это было очень свежее решение - первый такой мир заявил о себе уже тогда, когда мне стукнуло шесть, и к тому времени, о котором идёт речь, они исчислялись десятками; но в этот раз я знала, что собираюсь писать не об очередной выдуманной планете, а о единственно настоящей. Итак, я взяла тетрадку и, поклявшись писать правду и только правду, начала заполнять одну страницу за другой со скоростью, для меня в общем-то не характерной.
Забавно, что та тетрадка, с которой всё началось, пропала. Пропало и всё, что терпеливо - одним пальцем-) - переносилось в ноутбук, впоследствии сломавшийся. Многое, разумеется, застряло в памяти и хранится там до сих пор, ещё больше благополучно хранится где-то на антресолях сознания, - но все сведения (неоценимой важности!), что касались климата, растений, почв, минералов, животных, рас, истории трёх материков, - утеряны безвозвратно: мне не вспомнить теперь ни планетную систему того солнца (то солнце было - альфа Лиры, Вега, а она ведь неизмеримо больше и жарче Солнца, потому и планетная система была постороена по иному принципу, чем сигарообразная солнечная...), ни богов наших и духов - вспоминается лишь, что имя покровительницы молодых девушек, изваяние которой стояло в нише в стене нашего дома на дереве, начиналось на букву "ш". Кажется. Может, оно и к лучшему, что не помню.
И ещё: сейчас я часто думаю, что, наверно, всё это была правда, и в один день они действительно пришли и забрали меня - ту-меня, которая была оттуда родом и которая была им нужна; с их мудростью и технологиями они, конечно, сделали это так незаметно, так нежно, что я - эта-я - ничего не поняла и не почувствовала. Не почувствовала, что лишилась самой себя, - а теперь вот стою, как тогда в поле, с повисшими плетьми руками, - маленькая, неумная, некрасивая, никомуненужная, - и не знаю, что мне делать и как мне жить.
...
Странно как-то вышло. Скорее глупо, чем грустно, хотя я не хотела ни того, ни другого.
Это был замечательный день, ей-богу, с ветром, треплющим шарф, и солнцем на носу, и теплом даже сквозь закрытые веки.)
Мне ведь всё время кажется, что мир куда-то несётся, а я - сначала - хватаюсь то за одно, то за другое, мои ушки, мои усики; потом - смиряюсь с тем, что безнадёжно отстала, и плетусь всё медленнее и медленнее, отчаявшись догнать его.
Непривычно и здорово, когда нет никакого времени, просто солнце светит и ветер путается в волосах и перелистывает страницы книжки, которая так невозможно нравится...
"...Все моменты прошлого, настоящего и будущего всегда существовали и будут существовать, - пишет Воннегут. - Только у нас, на Земле, есть иллюзия, что моменты идут один за другим, как бусы на нитке..."
И это правда: да, там время стоит.
...ну, в крайнем случае - пересыпается медленно, как песок в часах, - и есть несколько песчинок для того, чтобы присесть и отдохнуть. И я останавливаюсь, присаживаюсь, оглядываюсь по сторонам и вспоминаю. В кои-то веки не торопясь.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра