И все же я выполню то, о чем грозила в предыдущем посте, и потыкаю немного пальцем. Потому как слова совершенно не складываются в предложения, а мне еще писать длинный пост на очередную букву.
Небольшой анонс: пост этот будет про мальчика Вовочку, про его тяжелую жизнь без хэппи энда и про то, какими стараниями он этого хэппи энда избежал. Небольшое предостережение: писать мне его, равно как и писать дневник дальше, именно сейчас нет никакого желания. Просто немного сдвинулся ракурс, и сейчас для меня важнее другое. Но я не ухожу, я отдыхаю.
Если же возвращаться к изначальной теме поста, то надо переходить, наконец, к карточкам...

В разное время суток моя деревня, в которой я провожу летние каникулы, выглядит так




А это всеобщие купания на деревенском пляже




И, конечно же, разные люди, имеющие значение для личной истории. Предупреждаю сразу: умники, которые знают больше остальных, должны воздержаться от скользких, ироничных, туманных, разоблачающих и прочих комментариев.

Это Марина, о которой вы читали здесь



А это Наташа с дочкой Настей (читайте в вышеуказанном посте), Шурик и дети, смотрящие мультики




На сооружение поста я потратила весь свой интеллект. Несмотря на то, что "дашка" мешала мне всеми ей доступными методами: от ругательств до вставления в пост дополнительных латинских знакобукв - я сделала это.

запись создана: 24.08.2007 в 14:18

Сегодня ночью мы ходили смотреть «Звездную пыль». И впечатлений у меня – воз и маленькая тележка.
Собственно, все началось уже в зрительном зале в тот момент, когда изображение «поехало» по экрану. Сначала мы терпели два по полфильма, потом кто-то свистнул, потом мы покричали, потом кричал уже весь зал, а отдельные люди даже побежали за работниками кинотеатра после того, как достучаться до виновника всего этого безобразия, прятавшегося в своей будке, не получилось. Так уж случилось, что у меня в друзьях сплошные выпускники Института кино и телевидения, и я знаю, как они там следят за экраном, поэтому бухтела едва ли не громче всех. Спустя пару минут справедливость была восстановлена, и мы дружно поаплодировали этому знаменательному событию. И, видимо, совместное переживание неприятности сделало свое дело, и мы ржали аки кони и аплодировали всем залом каждой удавшейся шутке, и были в эти моменты как-то так особенно близки.

И вот мой вам хит-парад различных экранных моментов и несомненных удач:
1. Де Ниро – Шекспир. Великолепен, ради одного пиратского капитана можно было бы посмотреть фильм, даже если бы у него не было других преимуществ. Я смеялась до слез, потому как настолько колоритного персонажа давно не видела – определенно, Де Ниро на все сто процентов удаются комедийные роли. Он, конечно, не из тех мужчин, в кого я могу влюбиться, но харизматичен и удивительно целен, и мне сложно удержаться от пересказа особо удачных моментов, поэтому прикушу язык и не буду лишать вас удовольствия самим все это увидеть.
2. Мертвецы-принцы. Пока живы – отвратительны, мертвые же, собравшиеся в тесную компанию, так смешно «делают лица» и жестикулируют, что все вместе являются еще одним самостоятельным персонажем, наблюдать за которым – отдельное удовольствие. Особенно меня порадовало преображение последнего злодея и его недоуменные взмахи руками в знак изумления.
3. Козел. Интересно, как дядьке предлагали роль? «А не желаете ли сыграть козла»? так или иначе, но козел из него получился всамделишный, с такой чудной деревянной походкой.
4. Кадр – писание письма мамашкой главного героя. Желтые облупленные шкафчики и синее платье героини – идеальное цветовое сочетание, ни отнять, ни прибавить. Гениальное было бы фото. Жаль не нашла в инете этого кадра, поэтому киньте ссылку, если вдруг наткнетесь.
5. Процесс возмужания главного героя. Вот уж правда, мальчик вырос за неделю: от полного наивного кретина в начале до вполне себе самостоятельного и находчивого юноши в конце. И играет при этом актер не натужно, что не может не радовать.

А вот что не понравилось:
1. Звезда Ивейн. Актриса знакома откуда-то, но не помню ее совершенно, да это и неважно, играть она все равно не умеет. Создается ощущение, что училась актерскому мастерству она как максимум в школьном кружке или по фильмам с участием Камерон Диас. Вместо ужаса изображает на лице какую-то легкую брезгливость, злоупотребляет движениями бровей, они у нее летают по лицу (иначе не скажешь) на манер Люська Сорокина. На картинках – милая девочка, но стоит этой девочке начать корчить рожи, и красота попросту заканчивается.
Провал. Провал, дорогие организаторы кастинга. А то, что вы взяли ее еще и на главную роль – трижды ваша беда.
2. Сцена объяснения в любви звезды с тушканчиком. Так ужасна, что заслуживает отдельных нареканий. Мимические извращения достигают апогея.
3. Картинка в целом. Какие-то проблемы с цветовым балансом. Сразу рисуется перед мысленным взором фотошоп и бегунки в соответствующем инструменте. Слишком уж зелена картинка, слишком.

А напоследок вот вам страничка с удачными кадрами из фильма. Наслаждайтесь.

Наши родители были богами. Извергнутые из их чрева, мы выпали в сотворенный ими же мир, как желтки падают из яйца на раскаленную сковороду.
Мы извивались в судорогах, учась говорить на клокочущем языке и падая висками на острые углы, обжигая пальцы и сжимая в непослушной ладони карандаши и авторучки.
Мы уже учились любить, когда верховные боги в столичных кабинетах прощальным жестом чесали плеши и встречали танки.
Мы в ужасе и страхе ползали по дымящемуся падшему раю, наши коллекции фантиков перестали пополняться, и наши лица изменили нашим фотографиям. Пакеты со сменной обувью воспитывали нас больше, чем учителя, а всю необходимую информацию о жизни мы собирали за углом школы.
Наши пальцы длинны и подвижны, когда ложатся на 104 клавиши изменившихся до неузнаваемости печатных машинок, зарядных устройств в ящиках стола у нас больше, чем электрических розеток на стенах, мы учимся пить чай без сахара и есть палочками, мы привыкли к галстукам и бюстгальтерам, а в режиссерах авангардного кино разбираемся чуть лучше, чем в дальних родственниках.
Раньше мы верили в своих родителей…

… а теперь мы сами откликаемся на имена богов.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

классификацияДля систематизации воспоминаний и рассуждений я ввожу маленькую классификацию:

По сферам жизни:
• Деревенское
• Школьное
• Университетское
• Рабочее
• Личное

По характеру информации:
• Пункт назначения – описание некоего места, населенного пункта, отдельных домов и всяких особенных географических объектов
• Имя собственное – описание отдельных людей
• Элементарное – некий важный элемент жизни, различные не/материальные вещи
• Категориальное – мои личные ментальные конструкции
• Событийное – описание отдельных событий


Алкоголь (деревен., элементар.) – был одним из основополагающих элементов нашего совместного летнего существования. Пили мы много – не глядя и не задумываясь. В одно лето девчонки в шутку вели статистику, я этого почти не помню, но сейчас они утверждают, что дело было следующим образом: нежирным крестом на календарике отмечались дни, когда мы пили не очень сильно, а жирным – когда ночные пьяные гуляния носили характер эпохальных событий. По словам все тех же «хронографов», «чистых» дней в этом страшном календаре было по штуке на месяц, а в основном же он пестрел жирными крестами, поставленными, видимо, на собственном здоровье. Конечно же, эта статистика не совсем верна, но все же не настолько, чтобы не быть принятой в учет. С большей или меньшей вероятностью она красноречиво свидетельствует о размахе осуществляемых нами алкокампаний.
(+ + +)Факторов, определивших масштабы возлияний, было несколько: начиная с того, что мы еще не обладали силой интеллекта, способной окинуть взглядом и предвосхитить все возможные плачевные последствия этих пьянок для наших неокрепших организмов, и заканчивая перспективами «всухую» искать общий язык с людьми, с которыми при наличии выбора мы никогда не стали бы общаться. Когда мы были маленькими детьми, все было проще, подросткам же потребовалось некое общее дело, то, что касалось бы нас всех в равной степени. Кроме того, мы были уже в возрасте опасного экспериментирования и желания казаться особо взрослыми, поэтому культура пития в нашем случае отдавала неженской брутальностью.
С другой стороны, наша вина в выборе напитка облегчается тем, что этот самый выбор был весьма невелик: ближайший сельский магазин располагался – и с того времени ничего не изменилось – в семи-восьми километрах от нашей деревни, и к слову будет сказано, что деревня наша находится в опасном отдалении от любых дорог, по которым могло бы проехать транспортное средство серьезнее велосипеда, поэтому ходить пришлось бы пешком. Эта альтернатива нас не устраивала, поэтому мы довольствовались малым, или скорее крепким, и со временем стали постоянными клиентами местного подпольного спиртоторговца дяди Гены.
О дяде Гене надо сказать особенно, дядя Гена был нашим высокоградусным ангелом-поителем, этиловым олигархом пятидесятидомовой деревни, затерянной среди лесов Псковской области, и тропа к его дому никогда не зарастала. Дядя Гена был стар и хромоног, любил потрепаться и крайне настороженно относился к людям двух категорий: к неизвестным и к должникам. Обычно он просил прийти пораньше, до того, как он ляжет спать, и в ответ на это мы обычно кивали головами. Но никогда не исполняли его просьбы: во-первых, мы были тяжелы на подъем (и, кроме того, до последнего рассчитывали, что этот вечер мы проведем за приличной и общественно одобряемой игрой в карты на раздевание), и когда, наконец, решались, собирали мятые десятирублевые купюры по карманам, снаряжали одного из братьев Городишениных (сначала это был Вова, но он так любил выпить, и не только в нашей компании, что со временем полностью вышел из одной, но попал во вторую опасную категорию черного списка дяди Гены, поэтому почетная должность гонца отошла к Юре), всучая в одну руку эти самые бумажки, а в другую – пластиковую бутылку из-под лимонада, наступала полночь, а, во-вторых, мы всегда приходили за добавкой.
Дядя Гена к этому времени обычно спал и, напоминаю, был он глух, поэтому осуществить сделку по купле-продаже спиртного ночью было крайне сложно не из-за препятствий, чинимых государством, а по причине вполне банальной неспособности людей достучаться друг до друга, принимавшей в нашем случае болезненно-буквальные формы.
Однажды осуществлять мероприятие по подъему дяди Гены с дополнительной тайной целью проконтролировать Вову в его пагубных пристрастиях к трепанию языком со всеми обладателями идентичного органа и к распитию общественного алкоголя была направлена я. Мы подошли к дому и постучались, но ответом нам, естественно, была оглушающая тишина. Тогда Вова решил переломить ситуацию и, сопровождаемый треском кустов, полез в дядигенин сад, объяснив это тем, что он знает, где именно стоит кровать спиртоторговца и в какое окно надо стучаться, чтобы усилия с максимальной вероятностью увенчались успехом. С минуту он ломился сквозь сирень или что там такое росло, а затем треск стих и в тишине раздался стук в окно и сиплый Вовин голос: «Дядя Гена-а… это я… Владимир»… Фраза эта оказалась настолько знаковой, что даже сейчас мы иногда ее вспоминаем.
Особые случаи составляли наши пятнично-субботне-воскресные походы на дискотеку в соседнюю деревню (см. Добручи). Перспектива того самого многокилометрового пути не позволяла нам проявлять обычную беспечность и брать мало. Бодрящего напитка непременно должно было хватить как минимум на дорогу, а как максимум на последующие совместные дозаправки во время дискотеки. Поэтому доставались сразу две (или как там получится) неизменно-двухлитровые пластиковые бутылки…
По дороге на дискотеку у нас были традиционные остановки: первая – сразу после переправы через реку, вторая – где-то через 700 метров у карьера, третья – еще метров через 500 у поворота на тропинку, отмеченного двумя маленькими пеньками… В принципе, особенности маршрута уже ясны. Последняя остановка была у самого въезда в деревню Добручи, у колонки с питьевой водой. И здесь надо признаться, что к закуске мы всегда относились с куда большим легкомыслием, чем к алкоголю, зачастую на всех нас мы имели пару огурцов и яблоко, либо же кусочек хлеба – полученную дольку (если ты уж никак не можешь пить без закусывания) надо было старательно ныкать и растягивать на весь вечер (без ложной скромности похвастаюсь, что лично я овладела этим мастерством в совершенстве). Вместе с тем, что дело происходило летом, это давало закономерный эффект, и по мере продвижения к последней стоянке мы уже были синими в какашку.
У колонки мы разливали последние дорожные порции, закуски не было и в помине, воды для запивания (а некоторые члены нашего дружного коллектива могли пить водку, только запивая ее) – тоже. Мы храбрились, пили, морщились, кто-нибудь из нас в надежде интересовалась: «Что, совсем ничего не осталось, даже запить?», ей нервно бросали: «Ничего, давай уже, пей, не микрофонь!». Несчастная глотала огненную воду, затем все мыли руки чистой питьевой водой из колонки и шли на покорение сельскодискотечных сомнительных вершин. Как можно догадаться, первым вопросом наутро был не «К кому это я прислонялась?» и не «Что случилось с моей курткой (джинсами, обувью, косметикой…)?» - эти вопросы задавались второй очередью, - а первым вопросом был: «А почему, если это была колонка с питьевой водой, мы опять забыли запивать из нее???». Вот уж правда, девичья память, помноженная на спиртовые пары – вещь непредсказуемая и загадоШная…
Но все же колонка была не главным местом для разворачивающихся событий. Перед посещением местного клуба-спортзала мы обычно заходили в гости к знакомцам и допивали там. Но были в этих визитах свои подводные камни в виде незапланированных малознакомых великовозрастных гостей, которые постоянно зарились на чужое спиртное… Если вдруг кто-то знаком с особенностями жизни в одиноких российских деревнях, то он сможет понять глубину экзистенциального отчаяния сельского жителя и немногочисленные способы заглушения оной, зачастую сводящиеся к неограниченному потреблению спиртосодержащих. Так вот эти самые товарищи брали наши драгоценные из-подлимонадные, наливали из них в граненые стаканы до краев и вовсе бесценный дядигенин спирт и делали так (а вот здесь надо показывать): хоп – спирт в глотку, хоп – наклон к голове ближайшей девушки или кого уж там получится, *звук, означающий глубокий вдох* - шумное занюхивание водки волосами. Этот их ритуал полностью выносил нас из сознания: у нас вызывало шок как количество одномоментно выпитого спиртного, так и преступное разбазаривание ни чьей-нибудь, а нашей выпивки, а больше всего – перспектива самой стать чьей-то закуской…
Кстати, в самом начале рассказа я пела оду неповторимому дяде Гене, но справедливости ради следует заметить, что он был не единственным нашим дилером. Была еще Рыжая Валька, но совсем уж эпизодически, была тетя Римма, но употребление ее бодяги было крайне несовместимо с желанием жить, и была Дубова. Когда Вова уже начал терять авторитет в глазах дяди Гены, а Юра еще был слишком мал, вожделенный напиток мы доставали преимущественно у нее. Ценность Дубовой как продавца заключалась также в том, что спирт она разбавляла сама. Обычно мы скидывались на пол-литра чистого, поэтому литровая бутылка заполнялась полностью – это было очень удобно, не требовало дополнительной суеты с разбавлением, в случае нехватки горячительного вполне можно было осуществить дополнительный забег к нашей благодетельнице, и было нам счастье. И омрачилось это счастье лишь однажды. В тот злосчастный день мы решили остановить выбор местопроведения банкета на городишенинской бане, там было натоплено, относительно светло и обстановка полностью располагала к длительному застолью, а посему решено было взять спирта ровно в два раза больше, и Вова был отослан с дважды ответственным поручением.
Когда он вернулся, и мы выпили по первой стопке, то никто ничего не понял. Все дружно скривились и выразили свое доходящее до крайней степени недоумение. И по горячим следам было установлено то, что и так понял разумный читатель, а именно: Вова пришел к Дубовой и сказал, что ему нужен литр, та не глядя взяла деньги и налила… по привычке, половину бутылки и разбавила. Вова без задней мысли перелил это дело в двухлитровую бутылку и разбавил до двух литров. А дальше все было так, как вы прочли в начале абзаца.
Впрочем, были и обратные ситуации. Как вы помните из начала этого затянувшегося повествования, бутылки для помещения в них алкоголя мы брали из-под лимонада, а сортов лимонада у нас, к сожалению, ограниченное количество. Поэтому получалось так, что в одной бутылке был разбавленный спирт, а в другой (совершенно от нее не отличающейся) – вода. Но были и светлые времена в нашей судьбе, когда спиртом торговали наши непосредственные знакомцы (см. Лисички), а значит, была и третья бутылка, как того и требует интрига, идентичная первым двум – с чистым спиртом. И был одно лето среди нас мальчик Рома, который очень гордился тем, что ни разу не пил чистый спирт. И вот под конец банкета, когда все уже были хороши, а мальчик Рома допился до того, что начал вспоминать то, что не следовало, и активно жалеть себя ненаглядного, он попросил налить ему водки. Надюха щедро плеснула в рюмку, он выпил и шепнул, мол, дай запить, и она, что характерно, тоже без задней мысли, протянула ему бутылку, в которой, по ее мнению, была вода. Протянула так честно и благородно, что даже те, что твердо знал, что вода в другой бутылке, поверили в искренность Надеждиного жеста.
Ромка глотнул, глаза его полезли на лоб, мгновенно вытеснили в небытие все ненужные мысли и единственным делом его жизни на те несколько секунд стало найти воду. Надо отдать ему должное, он не стал больше пытать счастья у бутылок-близнецов и, сворачивая мебель, помчался к ведру с водой… Отлипнув от него, он с горечью бросил что-то вроде: «Ну вот, после вашей деревни я уже все прошел», на что любовь его жизни Надюха только зло и насмешливо скривила свое прекрасное лицо.
Кстати, Ромка не единственный, кто попадал в такую ужасную ситуацию, Маринка тоже однажды была жертвой подмены бутылок, но эта история слишком трагична и мы не будем ее рассказывать…
Пили мы много… а однажды, когда я еще не была посвящена в таинство пития, а добрая часть нашей компании уже синячила не по-детски, я спросила у Вовочки (а он пил всегда как-то особенно отчаянно, и неслучайно его имя чаще всех остальных появляется в заметке, посвященной алкоголю), зачем он это делает. Он выдержал театральную паузу и пафосно изрек: «Чтобы заглушить душевную боль».
Сейчас совершенно точно я могу сказать, что эксперимент по заглушению боли провалился: Вовочка получил гангрену, расстался с ногой, и теперь одиноко царствует с престарелой сожительницей Галей в своей четырехкомнатной (однокомнатной с тремя кладовками) хрущевке. Маринка звонила ему, она всегда была самой человечной из всех нас, спрашивала, как дела и собирается ли он навестить нас в деревне, на что он завел свою традиционную волынку о том, насколько он несчастен, насколько ему не хотелось бы, чтобы мы его жалели, ведь он теперь инвалид. Ну что же, теперь у него хоть появился законный повод лить по себе слезы.
Как он – не знаю, а мы теперь пьем куда цивилизованнее, мы даже выучили названия и изготовителей вин... Ах, прощайте, дядя Гена, высокоградусный апостол нашей утерянной ранней юности!


Ангелы (тема задана Chris Hardy, личн., категор.) – конечно же, когда я была маленькой девочкой, восторженной школьницей, некой цоевской восьмиклассницей, ангелы были мне очень интересны. Идея крылатого одухотворенного человека слишком привлекательна для подростка – проста, отчасти философична, целомудренно чиста. Я, как и все прочие ровесники, очень много рисовала и таких, и сяких ангелов: многие из тех картинок потерялись за давностью лет, одна же до сих пор висит у меня на стене с маленькой фотографией Дмитрия Ревякина, вставленной в нижний правый угол рамы. Мне повезло, я умела рисовать. А сколько неуклюжих, непропорциональных, калечных гомункулусов кунстрамеровскими уродцами застыли на клетчатых листочках не обладавших талантом или хоть малейшим чувством вкуса девушек.
(+ + +)Потом я писала поэму, задумав придать некий шарм банальной истории про потерю крыльев, но не осилила и половины предполагаемого текста. А жаль, потому как эта вещь была одной из лучших. Кстати, где-то далеко в дневнике есть начальные строчки этого неудавшегося опуса, можете поискать в темах «Город» или «Стихи». Из первых строк невозможно вывести содержание или представить героев. Но там у меня должна была со временем такая фактурная бомжиха, что я сейчас думаю, а не бросить ли на время все прочие идеи и не вернуться ли к тому семилетней давности проекту?...
Во всяком случае, моя незаконченная поэма точно лучше тех бесконечных текстов с прозы.ру, что я пару лет складывала в отдельную папку, я коллекционировала тексты про ангелов, а потом, не дождавшись от бесталанных авторш ни одного достойного текста, удалила все скопом.
Сейчас я далека от иллюзий и красивостей. Я устала от оперенных лопаток, облачков и витиеватых речей. У меня осталось всего два ангела: один в раме на стене, второй – в последнем тексте, падший, попавший в капкан имбецил. Ну да, еще и тот, стихотворный…

Поскольку свои тематические посты я пишу «на деревне у бабушки», мысли вьются в основном вокруг событий, происходивших непосредственно здесь, в деревне Ужово, во время моих бывших школьных каникул. Поэтому и темы в голову приходят исключительно связанные с приключениями тех дней.

Но прежде, чем рассказывать об особенностях и подробностях наших летних авантюр, необходимо познакомиться со всеми нами, ну или хотя бы с теми, кто успел поучаствовать в наибольшем количестве событий.
Я расскажу сейчас только про основной состав моей летней компании образца конца девяностых годов, про своих ровесников, как и я, вынужденных проводить летние каникулы у бабушек в деревне. Нас было шесть девчонок и двое парней. Конечно же, было много других друзей и приятелей, но рассказать за один раз обо всех я все равно не смогу, поэтому я выбрала наиболее часто встречающиеся лица, а об остальных буду говорить по мере упоминания в текстах.
Очередность появления героев в этом описании будет основываться на топографическом принципе, т.е. я начну со въезда в деревню и закончу в хвосте.

Юрик

Младший брат Городишенин. В данном случае это диагноз. Папа Городишенин пьет без меры и играет на гармошке, мама Городишенина носит платьица с оборочками и разноцветные пластмассовые бусы-сережки и считает всю их семью островком интеллигентности и невежественном мире. Кроме того, мама всегда хотела дочь, но родить смогла только двух сыновей, и если с Вовиным полом она как-то смирилась, то промах и во второй попытке слепить себе наследницу пушистых резинок и подолов в цветочек переживала очень тяжело и долго. Поэтому Юре пришлось лет до пяти носить на своих кучерявых волосах бантики. Но надо отдать должное маме, она все же оставляла сыну право на некий символ его мужественности – бантики были синего цвета.
Мало того, что Юре решительно не повезло с семьей, если вы читали мои записи в детском сообществе, вы помните, что ему не повезло также и с нашей компанией, поскольку с самого детства мы подвергали его нечеловеческим испытаниям, например, в виде созерцания жирных ягодиц недалекой девочки Насти. Поэтому Юра вырос таким, каким вырос: нудным, жадным, злопамятным дегенератом. Красноречивее всего говорит о нем его прозвище в компании моего брата, а прозвище это было – Балласт.
(+ + +)В состоянии алкогольного опьянения Юра был несносен вдвойне: он терял штаны, он плакал, он много и не по делу трындел, он на коленях признавался в любви всем нам по очереди, и только Роте предлагал всего лишь переспать, а в доказательство своей мнимой трезвости он пересказывал «Санта-Барбару» и учебник географии.
Особо же сложные чувства связывали его с Антоном. Брат рассказывал, что в детстве Юра тайно делился с ним и еще одним мелким, что очень завидует величине антоновой письки, счастье лицезреть которую имел во время совместного туалетного посещения кустов. Впрочем, к темам, тесно связанным с сексуальностью, Юра всегда был неравнодушен: опять же брат был свидетелем излияний на предмет того, как Юра планирует трахнуть Роту (Юре было тогда лет 10-11), и брат сказал, что задним числом он понимает, что секс в Юрином понимании сводился исключительно к минету; а сама я отчетливо помню, как в Надюхиной песочнице наш дорогой друг увлеченно играл в игру «трахание кукол и резиновых зверей в пластмассовой ванне» под самостоятельное пение: «Секс, секс – как это мило, секс, секс – без перерыва…»… да уж, а когда-то мы играли (под Юриным же чутким руководством) в «пьяного папу», и суть игры сводилась к тому, что Юра шел, цепляясь за забор, и горланил песни (невероятно музыкальный человек), а я в роли мамы должна была ругать его строго им определенными бранными словами. Но это так, маленькая ремарка к вопросу об исключительной интеллигентности семьи Городишениных.
Но секс сексом, а мы вернемся к непростым отношениям Юры с Антоном. Детское ли затаенное, смешанное с завистью восхищение младшего Городишенина размерами антоновых причиндалов или то, что в компании кроме него и Антона других молодых людей не было, и ситуация складывалась таким образом, что близко дружить и соперничать приходилось с одним и тем же человеком, но отношения двух маленьких мужчин в течение нескольких лет были очень напряженными и неоднозначными. Дружили они очень тесно и часто били себя в грудь, пытаясь доказать ее глубину, но иногда в отсутствие одного из них другой начинал поносить «друга» такими словами, какие мы, девочки, а печальная особенность девичьей дружбы известна всем, стеснялись говорить друг о друге. Они заочно били друг друга по самым больным местам, а на следующий же день фотографировались вместе счастливые и довольные…
Юра вырос, окончил музыкальную школу по классу ударных и военное училище, теперь служит в Москве. Я как-то пошутила, мол, обчитался в детстве книгой о юном барабанщике, но тут дело сложнее: Юра смог-таки выполнить семейную программу-максимум, ту, на которой сорвался брат Вова, и оправдал возложенные на него надежды – стал музыкантом, как отец, и военным, как настоящий мужик. Если уж не получилось родиться девочкой, будь добр сынок, стань таким мальчиком, которым мама могла бы гордиться. И к твоему приезду она наденет свои самые лучшие пластмассовые бусы.
Слава героям! А мы двигаемся дальше.

Надюха

Очень милая, шумная и смешливая девушка, если вы соблюдаете главное правило при общении с ней, а именно не подпускаете ее слишком близко.
Еще с едва вспоминаемых детских лет, проведенных вместе дней, она очень любила врать и делала это настолько легко и вдохновенно, что мы верили ей безоговорочно. Главными же жертвами ее вранья стали Маринка и младшая сестра самой Надежды – Ленка.
У Надюхи была очень неприятная бабушка, ее звали Клавдией, и она была невероятно жестокой, злой и скандальной женщиной, помимо всего прочего нетерпимой к складкам на половиках и потерянным невидимкам. Мы боялись ее, как огня, и всегда считали удачей возможность попасть к Надежде в гости, а тем более быть приглашенными в спальню – это было просто невероятное событие.
(+ + +)Уже после бабушкиной смерти подросшие мы лазили к Надюхе в гости через окна, пили за клавдиным столом дядигенин спирт и прочими способами нарушали старые порядки, но когда мы еще носили синяки на коленках и лепили голубчики из песка и воды, сила негодования Надюхиной бабушки способна была вызвать у нас нервную икоту. Положение усугублялось тем, что даже самое примерное поведение не было гарантией избавления от кошмара общения с разъяренной Клавдией, потому что сочетание двух факторов: Клавиной слепой готовности без предварительного разбирательства защищать любимую внучку и Надеждиной склонности к сочинению историй, в которые она сама свято верила – делало возможным получить по мозгам неожиданно и незаслуженно.
Чаще всех попадала под раздачу Маринка. Однажды Надежда потеряла заколку и в оправдание придумала сказку, что ее украла Марина, и с этого момента та неизменно была виновата в любых неудачах нашей фантазирующей подруги. На следующий год заколка нашлась в кустах, но Марина по-прежнему была виновата во всем.
А когда мы подросли, Надюха нашла новую жертву – сестру. О Ленке она рассказывала самые нелепые истории, призванные поведать нам, как плохо живется старшей сестре в семье Максимовых: Лена съедала в два раза больше сосисок, Лене покупали самые вкусные шоколадки, но главное, это Лена крала все наши открытки, карандаши, наклейки и прочие детские драгоценности. И мы, что самое интересное, всегда ей верили. Какое-то время в ее лучших подругах ходила я, но мне досталось сравнительно немного, я отделалась наклейками с Барби и какими-то несущественными бумажками.
Потом мы выросли, и Надеждины способы достигать целей стали куда более изощренными, чем банальное вранье, в которое мы перестали верить. В то время она близко дружила с Маринкой, которая из врага превратилась в друга, но получать от этого меньше не стала. Надежда всегда жила по принципу наибольшей выгоды для себя на данный момент времени, поэтому разглашение секретов, отбивание мальчиков, невыполнение обещаний и другие неприятные штуки были вполне в ее репертуаре, и степень близости к ней не была гарантией того, что ты защищен от прихотей нашей подруги. Марина же всегда была самой терпимой и жалостливой из нас, что обеспечивало их странной дружбе жизнеспособность.
Но несмотря ни на что мы любили нашу вредную подругу за всю ее безумную энергию, за выдумки, шутки, нелепые поступки, на которые не был способен никто из нас: кто-то из-за недостатка смелости, кто-то – из-за наличия хорошего вкуса. Одна она могла, придя с дискотеки, раздеться, разуться, надеть сорочку, затем снова обуться в те же самые кроссовки и лечь спать. Она были инициатором ночных заплывов в одежде, если некому было перевезти нас через реку. Она щедро наливала водку юному алкоголику Денису, мечтавшему войти в нашу компанию десятилетнему мальчишке. Она сталкивала лбами всех подряд и с удовольствием наблюдала за произведенным эффектом…
Сейчас она уже несколько лет как живет со странным инфантильным парнем Димой по прозвищу Шакал. В его присутствии она, посещая деревню, редко выходит за пределы дачного участка – Дима не разрешает. Меньше всего мы ожидали подобной покорности именно от нее. Неисповедимы пути Господни.

Антон

Мне всегда казалось, что Антон постоянно мучался оттого, что по-мандельштамовски не знал, что ему делать с собой и куда себя применить. Конечно же, он обладал гениталиями, о которых оставшиеся мужчины (оставшейся мужчина) нашей компании могли только мечтать, но ему это неоспоримое достоинство не казалось достаточным критерием для признания того, что жизнь имеет смысл.
В жизни Антона было две порабощающих его сознание страсти: мотоциклы и Надюха. Сначала он обзавелся ломаным мопедом, отремонтировал его, продал, купил новый мопед, покрасил, продал, купил мотоцикл… смена транспортных средств под антоновой задницей была частой и на наш женский взгляд бессмысленной. Их громогласное тарахтение под нашими окнами ранним утром было одинаково раздражающим.
За исключением нескольких раз, когда Антону приходилось тащить на себе из леса, куда он ездил за лисичками (см. Лисички), свой сломавшийся очередной мотоцикл, объекты его первой страсти никогда его не подводили. Чего нельзя сказать о второй и главной части одержимости нашего друга. Надежда не просто вила из него веревки, она складывала его пополам, как слоеное тесто, бессчетное количество раз и без малейшего сопротивления запихивала в морозильную камеру.
(+ + +)А все началось с того, что Антон как-то попросил Юрика, чтобы тот попросил Марину, чтобы она поговорила с Надюхой на предмет того, не хотела бы она повстречаться с Антоном. Сюжет, достойный пересказываемой Юрой «Санта-Барбары». Надежда несколько удивилась, но согласилась на недельной продолжительности роман, не больше. Целую неделю она обжималась, целовалась и восседала на антоновых коленях, а по истечении срока просто перестала это делать. Антон не понимал, что происходит, Антон был деморализован и подавлен, Антон бубнил, а если бы, как Юра умел скулить, то и скулил бы и всячески уговаривал Надюху «вернуться» к нему. Надюха издевалась, скалилась и отшучивалась. Наш мотоциклолюбивый друг молча, но откровенно страдал.
Это определило их отношения на все последующие годы. Никто из нас не предполагал, что трагическая влюбленность нашего друга продлится так долго и будет носить такой тяжелый характер. Положение осложнялось тем, что Надежда всячески поощряла его чувство и в то же время держала на расстоянии, а от нечего делать прилюдно высмеивала антонову любовь. Ночные звонки с пьяными шутками о ее якобы взаимных чувствах, в которые наш обладающий не сильно развитым социальным интеллектом друг принимал всерьез, написанные подружками из города письма романтического характера от имени Надежды, догоняемые ее собственными письмами с отборной бранью, короткие авантюры-измены Шакалу – и все это на одного бедного мальчика, меньше, чем кто-то другой на его месте, понимавшего, что происходит.
Антон был невероятно жалок в своей любви, и все его злые подколы над остальными нами звучали уже не так грозно.
Он рос в семье, основной воспитательный принцип которой утверждал, что дети вне стен родного дома ничему хорошему не научатся и, следовательно, не стоит их выпускать за эти самые стены. Его сестра так и не вышла за пределы их дачного участка и лето проводила на их темном и сыром подворье. Антон же непонятным образом получил разрешение на прогулки по деревне, но, видимо, на тот момент было уже поздно. Он с трудом ориентировался в мире людей, особенно в мире несовершеннолетних и привередливых нас, свою скованность маскировал гипертрофированной ершистостью и так и не заимел близких друзей в нашей компании – Юра не в счет.
Самым же страшным его недостатком была невероятная ригидность во всем. Антон не способен был изменяться, даже внешне. С тех пор, как я прекратила с ним общаться, а было это лет пять-шесть назад, он не изменился нисколько, он по-прежнему испуганный насупившийся подросток с глупыми шутками, отрывистой речью и редкими нездоровыми вспышками веселья.
Как и тогда, когда он ходил с играющим неизменно «Алису» магнитофоном на одном плече и огромной неподъемной сумкой с аккумуляторами – на втором, когда боялся кабанов и прятался от напоминающих их теней на дереве, когда пьяный начинал называть меня и Ольгу с Наташкой «сеструхами» и клясться в дружбе, когда тряс своей гитлеровского вида челкой на сельской дискотеке в полном счастье от Надеждиной улыбки.
Но перебежим дорогу – как раз напротив антонова дома стоит еще одна любопытная усадьба.

Ольга и Наталья

Сестры с разницей в возрасте ровно один год, но факт этот казался необыкновенным и счастливым всем, кроме них самих. Потому что сами они друг друга терпеть не могли, они ругались, шипели, злились. Однажды младшая Ольга при мне вылила в раковину приготовленный старшей Натальей чай со словами: «Не буду я пить твой говняный чай», налила себе новую кружку и ушла пить ее в одиночестве в комнату.
У них были общие черты лица, похожие типы фигур, но кроме этого их мало что объединяло.
(+ + +)Наталья была темноволосой, очень стеснительной и серьезной девушкой, она училась хорошо, но не блестяще, сначала хотела стать фармацевтом, но в результате выучилась на бухгалтера, а позднее закончила заочно университет. Чудить она начала уже тогда, когда никто ничего больше от нее не ждал, но и то делала это как-то вяло и неубедительно. Для того, чтобы чудить так вдохновенно и бескомпромиссно, как Рота или Надюха, ей следовало бы сначала избавиться от сковывавшего ее чувства долга и ответственности. Однако же свой пунктик был и у нее.
Наталья влюблялась так же сильно и неконтролируемо, как и Антон, на моей памяти с ней это случалось дважды, и оба эти раза она выбирала себе наименее достойные объекты для направления на них своей страсти. Наши увещевания на нее не действовали, снизойти до раскрытия своих карих глаз она также не желала, поэтому все, что мы могли для нее сделать – это хватать ее за куртку, когда она едва не пикировала вниз в люк на чердаке сруба (см. Сруб), зовя славного жителя деревни Добручи (см. Добручи) Тушкина (которого она умудрилась как-то отбить у собственной сестры, пока та уезжала в город лечить зубы), держать ее за руку и шептать что-то утешительное, пока она в пьяном бреду едва ворочая языком лепетала о том же Тушканчике: «Позовите Дениса», и со вздохом доставать остатки пирога, когда она находила силы отлипнуть от своей второй великой любви Костика и зайти на огонек и в нашу компанию.
Во время влюбленности в этого недалекого скучного алкоголика она была особенно неуправляема. Наташка очень любила просто сидеть рядом, пока он продолжал опустошать бутылку дядигениного спирта, не замечая ее, и по-идиотски млела от удовольствия. Подействовать на нее могла только разъяренная бабушка, по совету Надюхи: «А Наташа там…» - направленная в комнатенку, где Наталья обжималась с пьяным Костиком.
Что характерно, Ольга – смешливая блондинка, чуть полноватая, но от этого только более милая, некоторое время была влюблена во второго Костика из компании алкоголиков Синего домика (см. Синий домик), и ее любовь была куда более успешной, потому что ее избранник, во-первых, пил сравнительно немного, а во-вторых, отвечал Ольге взаимностью. Как и тот самый Тушкин, которого Наталья хоть и отбила, но только номинально: по собственному признанию Дениса несколько лет спустя, он всегда любил только Ольгу.
Ее было за что любить: при том, что она с горем пополам закончила лицей и получила корочки продавца, да и в целом не блистала интеллектом, именно она была гарантом доброты и веселья в нашей компании. Надеждины приколы были подчас очень злыми, Марина была очень сердобольной девушкой, но ее доброта пряталась глубоко внутри, а Ольга была вся на поверхности, и, кроме того, она всегда активно сдерживала самые бесчеловечные наши идеи и планы. Однажды она вела домой пьяную Роту, и по дороге им попался ежик, Рота хотела заставить Ольгу пнуть бедного зверя и наотрез отказывалась идти домой, пока та не выполнит странную просьбу, но Ольга была непробиваема, и ежу досталось в два раза меньше пинков, чем могло бы. Впрочем, это совершенно непоказательный случай.
Сейчас Наталья замужем и имеет годовалую дочь, Ольга шесть лет живет со своим соседом по подъезду, счастливое окончание истории?

Я

Все очень просто: в детстве я была забитым, несчастным гадким утенком с большим горем от большого ума. Кроме этого я была очень мнительной и подозрительной. Но с возрастом смогла все это перебороть, и определенную роль в моей личной революции сыграла как раз дачная компания. Здесь я училась пить, шутить, сопротивляться, решать задачки межличностных отношений, догадываться об умолчаном, отказываться от малого, ждать, любить, прощать и отпускать.
Ко мне было странное отношение: я была достаточно несдержанной, чтобы позволять себе читать наизусть Шекспира, я имела свойство при малейших неприятностях замыкаться в себе, мои поклонники были всегда самыми назойливыми, я много умничала, но была совершенно неспособна залезть на какое-нибудь дерево, забор или что-то еще. Но, несмотря на все мои странности, меня принимали и даже ценили…
Писать короткую заметку о себе странно, тем более что дальше о моем участии в жизни компании будут ценные посты. Поэтому я не буду этого делать.

Рота

Ее тоже зовут Ольгой. Но производное от сложной фамилии прозвище прицепилось к ней так, что даже по прошествии лет ее тянет называть не иначе как «системной кличкой». Помню, мы как-то сидели на горе, у часовни, а под горой пьяный дед мальчика Дениса орал от души: «Выпьем за тех, кто командовал р-р-ротой!», а чуть позже: «Денис, ты помнишь, что было в сорок пятом?!». Сомневаюсь, что Денис помнил. Скорее всего, в сорок пятом сам дед был в возрасте Дениса или даже младше, но это не так важно. Мы смеялись до рези в животах, девчонки затягивались своими тайными сигаретами и подзуживали Ольгу: «Давайте выпьем за тех, кто командовал Ротой! Это могла быть только твоя мама…»
Да уж, с Ольгиным характером не мог бы справиться никто: несчетное количество раз ее бабушка, схватив внучку за косу (которую та однажды без сожалений остригла), вопя на всю деревню, тащила ее домой, но все это было без толку. И только мама, обладательница многособытийного прошлого, могла временно ее укротить. Мама была такой же неподарок, что и дочь.
(+ + +)А дочь в свои четырнадцать угловатым нечитаемым почерком царапала в кожаный ежедневник стихи Егора Летова, курила Marlboro lights, задумчиво выпуская дым в лицо своему отражению в зеркале, пила всевозможные спиртосодержащие и колола всевозможные наркосодержащие, а потом выжигала шрамы на месте уколов, писала стихи, над которыми смеялась пару лет спустя, и пела так, что дрожали стекла и слезы на глазах. И, как ни странно, в этом эпатаже, в этой подростковой демонстративности она уже показывала себя невероятно сильным человеком.
На мой взгляд, она была и остается почти идеальной женщиной: невероятно красивая, всегда держащая осанку, ее прямая спина во время разговора с мамашей мальчика Дениса, несчастной жалкой алкоголичкой (семейное?), до сих пор стоит у меня перед глазами; гибкий неженский ум и безупречный вкус во всем; она великолепно рисует, пишет; она с легкой улыбкой склоняется над листочками ксерокопий в поезде и пишет на их обороте конспект, чуть торопливым голосом пересказывая события и факты. И, конечно же, она – единственный человек на моей памяти, кто самостоятельно бросил героин и полностью победил свою зависимость. Без врачей, без дурацких программ помощи наркоманам, без прибедняющихся родственников…
Мне кажется несколько странным, что раньше мы поддерживали разве что отдаленно-приятельские отношения, а сейчас она – единственная из всей компании, с кем мне по-настоящему интересно разговаривать.
Конечно, и у нее есть недостатки, она очень любит мужское внимание, и если рядом нет достойного мужчины, готова терпеть общество полных дегенератов, и этого я никогда не могла понять в ней. Она собирает восторги, как некогда мы собирали фантики от жвачек, и иногда иллюзия общедоступности играет против нее. Но я почти уверена, что это в том числе и дополнительная защита некоторого тайного скелета в ее персональном шкафу красного дерева. Она же сильная женщина…
Честно говоря, тогда, десять лет назад, я не верила, что с ее установками умереть молодой, с этими криками о черных солнцах в моменты ломки, с танцами на бильярдном столе сельской дискотеки она однажды вырулит на ровную дорогу. Но она уже не носит косухи и не спускается в подвалы, она работает в агентстве недвижимости и заканчивает филфак. Я еще никогда не видела настолько требовательного к уровню литературы человека.

Маринка

Марина была незаменимым человеком: тем, кто нальет всем водки, тем, кто укроет от ветра фуфайкой, тем, кто благородно поделится мальчиком с лучшей подругой. Марина громко хохотала, могла зло пошутить, посплетничать, преувеличить, из-за дружбы с несерьезной и безответственной Надюхой ее тоже не воспринимали всерьез, но на самом деле она была, наверное, самым добрым и жертвенным человеком из нас, просто качества эти были надежно и глубоко спрятаны внутри.
(+ + +)Дружба с Надеждой оборачивалась Маринке боком не только из-за совместного имиджа беспечных малолеток, сверх того она приучила ее к существованию под номером два со всеми вытекающими последствиями. Однажды, когда мы только начинали общаться с добручинскими мальчиками (см. Добручи), Маринке очень нравился некий Слава. Парнишка этот был мягкотел, немного стеснителен и к напору городских девочек непривычен. Он с неким ужасом и вялой надеждой метался от одной из нас к другой, и Марине пришлось приложить все свои женские усилия, чтобы приручить его. Ужимки, ободрения, шутки, подсаживания ближе, еще чуть ближе – наша подруга, как рыболов-любитель, готовилась поймать свою большую рыбу и уже слышала внутри черепной коробки сладкий крик своей победы: «Подсекай!», как случилось непредвиденное.
В вечер, на который было намечено последнее «сражение», мы зачем-то пошли на станцию, и с чего-то вдруг мы там разделились: одна половина компании пошла жечь костер, вторая – забрались в маленький домик. Некоторое время Марина сидела с нами у огня, но потом вдруг задумалась и, сообщив мне, мол, время пришло, а она по непонятным причинам сидит и тратит его, направилась в домик пытать счастья. Вернулась она очень быстро и рассказывала об увиденном там эмоционально и с привлечением жестов. Что случилось, и так ясно: открыв дверь, она тут же увидела расплывающегося в идиотской улыбке Славу, довольно тискающего довольную Надюху.
Банально и скучно. А Маринке приходилось в этом жить.
Впрочем, бесхребетный селянин – не самая страшная потеря в сравнении с жизнью. В одно из туманных утр Надя и Марина возвращались домой, и перевезти их через реку было некому, на что Надежда, уверенная в собственных силах, предложила плыть. Заплывы в одежде среди нас практиковались, сопровождались они при этом вымыванием косметических средств и прочих важных вещей и предметов из карманов курток, но мало кого страшили. Страшили они меня, но мне, благо, ни разу не пришлось осуществлять столь рискованное мероприятие. Марине же в то утро невозможно было отвертеться.
Положение усугублялось тем, что река в то время после весеннего разлива так и не вернулась в берега, течение было сильным, а расстояние до противоположного берега и глубина – несравненно большими. Надежда еле доплыла и смогла ухватиться за какую-то траву, Марина же, осилив полречки и пару раз уйдя под воду, повернула обратно. Но отдадим должное не только Юриной маме, но и Надюхе – добежав до деревни, она не успокоилась, пока не нашла того, кто согласился сплавать за Маринкой к переправе, пока та мерзла там в мокрой одежде над потухающими углями забытого чужого костра…
Сейчас Марина похудела, нарастила волосы и проколола пупок. Молодая, общительная медсестра, хотя на моей памяти она хотела быть массажистом.

А на этом фото мы шестеро вместе плюс бонус в виде «Жены Басиста», о которой я расскажу чуть позднее, – неуклюжий скан старой фотки.



_________________________________

* В тексте встречаются всякие см. – пока не обращайте на них внимания, по мере накопления материала они превратятся в соответствующие ссылки.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

запись создана: 28.06.2007 в 12:03

Я помню RE I еще по картинковому сайту hiero.ru. Всегда любила ее рисунки и невероятно эмоциональные, атмосферные комиксы.

А в прошлом году на книжном салоне - а проводился он в крохотном ленэксповсом павильоне, было шумно и тесно, и я потеряла сережку, одну из тех, что папа дарил маме в молодости - я случайно наткнулась на девушку, продающую комиксы, Мо. И я набрала их почти на тысячу рублей, в альманахах попадалось откровенное барахло, но было и то, что очень-очень мне нравилось. Мо поясняла что-то любопытным, открывала комикс про зайцев на определенной картинке, замечая, что она очень ей нравится и предлагала всем рисовать на стене.

Потом я пожалела, что не взяла несколько экземпляров "Сказки", чтобы дарить потом близким людям. Простая в своей идее история про тайно помогающих девушке найти молодого человека зверей, каждая глава которой нарисована разными художниками, многих из которых знаю и люблю - очень добрая и очень красивая сказка.

Было холодно и противно, я горевала о сережке и читала-рассматривала книжку...



А теперь хочу рассказать об этом вам.