Роберт Чандлер
Таланты и изменники, или как я переводил «Капитанскую дочку»
Переводы — вещи, надо сказать, предательские,
в особенности, когда речь идёт о языках
с разновеликими возможностями.
Хоуэлл (около 1645 г.); Большой Оксфордский Словарь, из словарной статьи к слову «turncoat»2
Несколько лет назад мой друг из России, прослышав о том, что я собираюсь переводить на английский язык «Пиковую даму», сказал: «Это очень трудно, даже труднее, чем переводить Андрея Платонова. Ты не сможешь изменить даже запятую». Он оказался более чем прав — даже небольшие вольности, которые я позволил себе в первом варианте перевода сделали его неприемлемым. Подумалось, что перевод «Капитанской дочки» будет легче. Её текст запомнился мне более простым и свободным по стилю и структуре, чем текст «Пиковой дамы». Я не думал, что так сильно ошибся. Пушкин, как и его герой Гринёв, явил читателю гибкий ум и убедительную выдумку. «Капитанская дочка» как историческое повествование оказалась одним из самых искусно выверенных произведений русской литературы 19-го века, и на осознание этого мне понадобилось время.
читать дальшеПовесть изложена в виде воспоминаний, записанных в зрелые годы мелкопоместным дворянином Петром Гринёвым. В сюжет вовлечены поучительные истории с дарственными подношениями.
По пути к месту офицерской службы в окрестностях Оренбурга шестнадцатилетний Пётр Гринёв во время урагана сбивается с пути, и ему на помощь приходит неизвестный мужик. Пётр щедро благодарит его, подарив незнакомцу свой заячий тулуп.
В Белогорской крепости, куда попадает на службу Гринёв, он влюбляется в Машу, капитанскую дочку. Впоследствии мы становимся свидетелями его дуэли с завистливым офицером Швабриным.
Тем временем разгорается крестьянский бунт. Его предводитель Емельян Пугачёв захватывает Белогорскую крепость. Предатель Швабрин подстрекает Пугачёва повесить Петра Гринёва вместе с другими офицерами. Слуга Гринёва узнаёт в Пугачёве мужика, которому Пётр однажды пожаловал заячий тулуп. Несмотря на то, что Гринёв отказывается признать в Пугачёве царя, Пугачёв дарует ему жизнь и отпускает на все четыре стороны. Он даже дарит Гринёву лошадь и овчинный тулуп. Через несколько месяцев Пугачёв проявляет ещё большую щедрость, разрешая Гринёву вернуться в Белогорск и освободить Машу от Швабрина, который заставлял её выйти за него замуж. После того, как восстание было подавлено, Швабрин лжесвидетельствует против Гринёва, представляя дело таким образом, что Гринёв примкнул к Пугачёву, подобно тому, как это сделал он сам. Против Гринёва и сам факт принятия им подарков от Пугачёва. В последней главе Маша едет в Петербург, где встречается с Императрицей Екатериной и убеждает её в невиновности Гринёва.
После завершения чернового варианта перевода, моей первой задачей было сконцентрироваться на воспроизведении разговорной манеры персонажей. Я привлёк к работе свою жену Элизабет. Она не знает русский, но у неё изумительные слух и чувство ритма, а знание английских идиом лучше моего. Мы работали со слуха. Я ей зачитывал из черновика предложение за предложением, мы обсуждали каждую фразу, которую хотя бы один из нас нашёл неудовлетворительной, и перебирали варианты до тех пор, пока не находили правильный, или переносили доработку на следующий день.
У Василисы Егоровны, жены коменданта крепости, народный русский язык, насыщенный выражениями из Библии и присловьями. Было важно найти верные английские эквиваленты и воспроизвести её безудержную речь с уверенными переходами от темы к теме.
We sat down to dinner. Vasilisa Yegorovna did not stop talking for a single moment. She showered me with questions: who were my parents? were they still alive? where did they live? what were their circumstances? On learning that my father had three hundred serfs, she said, 'Well, fancy that! Who'd have thought there are people in the world with such wealth? And we, dear sir, have only our one maid, Palashka. Still, thank the Lord, we manage to make ends meet. Our only sorrow is Masha: the girl should be marrying by now, but what does she have for a dowry? A fine-tooth comb, a besom broom and a three-kopek coin (God forgive me!) so she can go to the bathhouse. All very well if a good man comes her way, but otherwise she'll remain an old maid till kingdom come.'
Вроде бы ничего сложного, но для убедительного звучания такой речи в переводе необходима скрупулёзная работа. Даже когда фраза кажется готовой, обнаруживается, что что-то ещё можно улучшить. Например, такое место: 'she'll remain an eternal old maid'. Никаких сомнений по отношению нему не возникало, когда один из моих студентов группы художественного перевода предложил: 'Till kingdom come'.
В случае с мужем Василисы Егоровны, Иваном Кузьмичем камнем преткновения оказался не самый ритм его речи, а единственная фраза «Слышь ты!» Буквально — это 'Hear, you!' Он повторяет её в ситуациях от обычной до трагической, и Джон Бейли описывает эту фразу как «неизменный и лишённый действенного смысла побудительный посыл по отношению к жене». Было относительно несложно найти общий эквивалент такого выражения, но было достаточно сложно найти такой перевод, который удовлетворял бы разным степеням интонационного накала первоисточника. И 'Hear, you!', и менее буквальное 'Do you hear me?' звучало агрессивно. В итоге мы нашли 'Yes indeed!' Как и оргинал, этот перевод предполагает, что Иван Кузьмич подозревает, что жена не очень прислушивается к тому, что он говорит, и что он должен заставлять её услышать себя. Этот вариант подошёл к ситуациям начальных глав повести, но не подошёл в серединных главах после описания вспышки крестьянского бунта.
'The soup's been on the table for ages, but you seem to have gone quite deaf.' 'Vasilisa Yegorovna!' replied Ivan Kuzmich. 'I do have my duties, yes indeed! I was drilling my old boys.'
Ivan Kuzmich, of course, agreed with his wife. He kept repeating, 'Yes indeed, Vasilisa Yegorovna is right. Duelling is expressly forbidden by the Code of War Articles.'
Ivan Kuzmich looked at his wife and said, 'Yes indeed, my dear, hadn't I better send the two of you out of the way while we sort out these rebels?'
Pugachov looked at the old man sternly and said, 'How dare you defy me, your sovereign?' Ivan Kuzmich, weak from his wound, summoned up his last strength and said, 'You are no sovereign to me; you are a thief and an impostor. Yes indeed!'
Мастерство Пушкина по передаче речевых особенностей лингвистического регистра каждого персонажа очень отчётливо проявилось для меня ещё раз, когда я попросил моих третьекурсников перевести диалог аристократа Петра Гринёва с атаманом бунтовщиков Пугачёвым. Они почти безошибочно перевели чистую, правильную речь Гринёва, но спасовали перед сочной, дерзкой, насыщенной идиомами речью Пугачёва.
Pugachov gave me a sharp look. 'So you don't believe,' he said, 'that I am Tsar Pyotr Fyodorovich? Very well. But does not fortune favour the bold? Did not Grishka Otrepyev reign long ago? Think what you like about me, but stay by my side. Why trouble your head over this, that and the other? Whoever the priest be, we call him Father. Serve me in good faith, serve me truly — and I shall make you a prince and a field marshal. What say you, your Honour?'
Некоторые из студентов почти ничего в его речи не поняли.
Распространено мнение, что наиболее трудными для перевода являются малоупотребительные или сложные слова. Тем не менее, на деле наиболее сложными бывают фразы типа «Слышь ты!» или, как в отрывке выше, «Кто ни поп, тот батька». Особую трудность для нас с Элизабет представили три простых слова Пугачёва в вопросительной фразе «Как ты думаешь?» из предыдущего абзаца и тот же вопрос в другом важном разговоре с Гринёвым. Дословный перевод 'What do you think?' для обоих случаев выглядел бы пресно. Мы решили в первом варианте дать: 'What you say, your Honour?' и во втором: 'Pugachov noticed my apprehension. «Well?» he said with a wink. «My field marshal, it seems, is talking good sense. What say you, your Honour?» Pugachov's sly humour gave me back my courage.'
Чтобы передать интонации Пугачёва, оправдывающие его постоянные «насмешки» и «подмигивания», нужно было чуть отойти от словарного варианта перевода. Мы изменили 'think' на 'say', превратили глагол в причастие и добавили слова 'Your Honour', с которыми Пугачёв неоднократно обращается к Гринёву.
Многое в языковой прелести «Капитанской дочки» происходит оттого, что Пушкин противопоставляет лингвистические регистры различных персонажей и социальных слоёв. Перевод абзаца перед описанием третьей встречи Гринёва с Пугачёвым не составил труда. Здесь он буквальный: 'I entered the hut or — as the peasants called it — the palace.' Сложнее для перевода оказался обмен репликами Швабрина с Иваном Кузмичём во время первого обеда Гринёва в доме коменданта крепости. Затруднительно было не нарушить соотношения языковых напряжений, передать схождения лингвистических регистров, известную фальшивость Швабрина, простоту и открытость Ивана Кузьмича, никак не граничащие с простоватостью: 'Vasilisa Yegorovna is a lady of exceptional courage,' Shvabrin declared solemnly. 'Ivan Kuzmich can testify to that.' 'Yes indeed,' said Ivan Kuzmich, 'the woman's no faint-heart.'
Немало сцен в произведении написаны с юмором, перевод которого требует известной деликатности. Актёр в водевиле зачастую играет с серьёзным выражением лица. В нашем случае было важно перевести следующие строки так, чтобы не создалось впечатление, что Иван Игнатьич, гарнизонный поручик, склонен быть смешным: After briefly explaining that Aleksey Ivanich and I had quarrelled, I requested Ivan Ignatich to act as my second. Ivan Ignatich listened, eying me intently with his one eye. 'So what you are so kindly telling me,' he replied, 'is that you want to run Aleksey Ivanich through and that you would like me to witness this? Is that so, may I ask?' Юмор здесь Пушкина, а не Ивана Игнатьича. Как пишет Джон Бейли, «старый поручик даже не понимает в чём состоят функции секунданта, и дуэль в силу неодолимо добрых душевных качеств его семейства принимает очертания фарса». Именно его прямота и открытость превращают её в насмешку. Если бы он просто шутил, эффект был бы другим.
Были трудности и при переводе последнего параграфа девятой главы, когда Гринёв и Савельич отправляются из Белогорской крепости в Оренбург. Только что прибыл подарок от Пугачёва — лошадь и овчинный тулуп.
I put on the sheepskin coat and mounted the horse. Savelich sat behind me. 'See, master,' said the old man. 'I was right to hand the rascal my petition. His heart knows shame after all — not that a spindle-shanked Bashkir nag and a sheepskin coat are worth half of what the bandits stole and what you were pleased to give the rascal yourself. Still something's better than nothing — and there's worse than a tuft of fur to be had from a mad dog.'
Последнее предложение буквально могло быть переведено, как 'but it still will be useful, and from a wicked/bold dog even a tuft of wool!' Два близких английских эквивалента этой русской поговорке: 'something is better than nothing' и 'half a loaf is better than no bread', однако переводчик Пушкина вряд ли воспользуется этими вариантами. В данном случае важно само значение выражения. Поведение Пугачёва зачастую напоминало поведение волка и тогда может быть соотнесено с «лихой собакой» — а Гринёв только-только получил от него подарок в виде овчинного тулупа, то есть клока шерсти. Мы пробовали 'Still something's better than nothing' и 'There's worse to be had from a wicked dog than a tuft of fur', но тогда создавалось впечатление, что слова Савельича звучат смешно. Снова было необходимо найти вариант, когда понятно, что шутит Пушкин, а не его герой. Решение оказалось несложным, но на поиски его ушло время. Изменение порядка слов для усиления «лихой собаки» и 'there's worse to be had from a wicked dog than a tuft of fur', помогло сделать речь Савельича мотивированной больше озлобленностью, чем желанием сострить. Это также придало фразе вид расхожей идиомы, а не собственно речи Савельича.
Менее очевидны сложности перевода, в случаях, иногда трогательных, когда речь одного персонажа непредвзято походит на речь другого персонажа. Суть здесь в том, чтобы обнаружить их порой трудноуловимые различия. Если бы мне не удалось «услышать» их голоса в оригинале, нам бы вряд ли удался перевод, и тонкие нити, связующие разные части повести, разорвались бы.
К примеру, и Пугачёв, и Савельич употребляют выражение «на все четыре стороны» в разговоре с Петром Андреичем. После того, как в Белогорской крепости Пугачёв спас жизнь Гринёву, он говорит: «Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь». Когда Гринёв объявляет, что будет пробираться в Оренбург по местам, занятым повстанцами, Савельич говорит: «Погоди маленько: войска придут, переловят мошенников; тогда поезжай себе хоть на все четыре стороны».
И Пугачёв, и Савельич в определённом смысле замещают отцовские функции по отношению к Гринёву; они наставляют его и способствуют его освобождению.
Пушкинские повторы просты и сложны одновременно. Когда Пугачёв говорит: «Ин быть по-твоему! Казнить так казнить, жаловать так жаловать: таков мой обычай. Возьми себе свою красавицу; вези её куда хочешь, и дай вам Бог любовь да совет!», он неосознанно перекликается со словами Ивана Кузьмича перед смертью: «Ну, Маша, будь счастлива. Молись Богу: Он тебя не оставит. Коли найдётся добрый человек, дай Бог вам любовь да совет. Живите, как жили мы с Василисой Егоровной». Трогательный повтор. Пугачёв как бы замещает отца молодой пары, но в тоже время маскирует иронию: не казни он Ивана Кузьмича, не играть бы ему это роль.
И ещё о тонкостях повторов. Слова Ивана Кузьмича «Коли найдётся добрый человек» в свою очередь повторяют слова Василисы Егоровны: «Хорошо коли найдётся добрый человек; а то сиди себе в девках вековечной невестою». То, как Иван Кузьмич непроизвольно повторяет слова своей жены, подтверждает реальность понятия «любовь да совет» в отношениях между ними. И здесь нет никакой иронии. Отношение Пушкина к Ивану Кузьмичу и его жене любовное и уважительное.
Персонажи у Пушкина не только повторяют фразы из предыдущих глав, но иногда повторяют или противоречат словам из эпиграфов или других поэм. Во время описания бурана во второй главе Пугачёв говорит Гринёву: «Сторона мне знакомая». Как указывает Шкловский, эти слова впрямую противоречат строчке «Сторона незнакомая!» из эпиграфа к этой главе. В этой степи Пугачёв — дома, а Гринёв — нет. В оригинале перекличка этих противопоставлений сильна, хотя и не педалирована, и нет нужды говорить, что мы не смогли воспроизвести её с точностью в переводе.
Хотя Гринёв и не использует в своей речи такие экстравагантные метафоры, как Пугачёв, язык его, тем не менее, достаточно непрост. Это с очевидностью проявляется в его ответе на вопрос Пугачёва: «Или ты не веришь, что я великий государь?» Отрицательный ответ означает смерть для Гринёва; положительный — предательство. Он прибегает к аллюзии и двусмысленности с единственной целью — обрести свободу. А главное — то, что он погружает себя в мир Пугачёва. Его первые слова «Слушай; скажу тебе всю правду» почти дословно повторяют слова любимой песни Пугачёва, — разговор царя с разбойником, — которую Пугачёв распевал со своими повстанцами. Параллель между Пугачёвым и Гринёвым и между царём и разбойником льстит самозванцу. Словами «Рассуди, могу ли я признать в тебе государя?» Гринёв приглашает Пугачёва в свой мир, предлагает ему увидеть этот мир со своей точки зрения. Словами «Ты человек смышлёный: ты сам увидел бы, что я лукавствую» Гринёв уходит от прямого ответа и снова льстит Пугачёву.
В черновых версиях перевода мы упустили все три эти момента. Пытаясь перевести русскую народную песню на английский, я сократил предложение о «правде-истине»: 'And I shall tell you, my Lord? I shell tell you, my Tsar, I shall tell you the whole truth'. Тяжеловесное 'Judge for yourself' для перевода русского «Рассуди» мы в черновой версии перевели как 'Think for yourself', а прямое 'you'd see I was lying' для перевода «ты сам увидел бы, что я лукавствую» мы в черновой версии перевели как 'You'd see strait through me'. Такая скрупулёзная работа проводится только в случае, когда сам вник во все детали оригинального текста. Я бы многое упустил и кое-где повредил бы ткань пушкинского текста, если бы американский славист Полина Рыкун любезно не предоставила в моё распоряжение свою превосходную статью «The Trickster's Word: Orality, Literacy, and Genre in Alexandr Pushkin's The Captain's Daughter».
Моё упоение «Капитанской дочкой» прошло несколько стадий. Сперва повесть показалась мне несложной по структуре, чем-то вроде лоскутного одеяла, некоего коллажа из писем, исторических деталей, стихов, представленных в многообразии различных стилей. Затем я разглядел такие масштабные симметрии, как параллели между встречей Гринёва с Пугачёвым и Маши с Екатериной Великой (подобно Гринёву, который не знал кого встретил во время бури, Маша не знала с кем она встретилась в парке; ни Пугачёв, ни Екатерина не имели законных оснований для занятия Российского престола). Есть и другие симметрии: два подарка в виде шуб, две попытки подарков в виде полтин, две сцены, — в первой и в последней главе, — с чтением Придворного календаря стариком Гринёвым. Затем я разглядел упомянутые уже фразовые повторы и, наконец, обнаружил, как Пушкин играет со звуковыми повторами.
Некоторые из Пушкинских аллитераций случаются лишь в пространстве одного-единственного предложения, что осложняет работу переводчику.
Первоначальный вариант перевода первого предложения девятой главы с описанием восприятия утра Гринёвым выглядел так: 'Early in the morning I was woken by the sound of a drum.' По-русски предложение «Рано утром разбудил меня барабан» — ненавязчивый, но замечательный пример ономатопеи. Мы, безусловно, пытались воспроизвести этот троп, но безуспешно. Наш окончательный вариант 'Around dawn I was woken by the sound of a drum' — краток и в какой-то мере повторяет звуки «д», «н» и «р»; тем не менее до оригинала он не дотягивает.
Вот ещё примеры развёрнутого обыгрывания звуков Пушкиным.
У описания французского гувернёра Петра Гринёва мосье Бопре свой мир звуков, сфокусированный на двух согласных из его имени. Вот как Пушкин впервые его описывает: «Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию pour etre outchitel». Эта аура звукосочетания «пр», к счастью, оказалась несложной для перевода. Мы перевели её почти по наитию даже до того как заметили в оригинале. Лишь найдя слово 'pronouncing' для предложения 'Beaupre's love of vodka cordials — 'even came to prefer them to the wines of his fatherland, pronouncing them incomparably better for the digestion' — я понял, что, по крайней мере, часть попадания при переводе была обязана их совпадению со словами «Пруссия», «предпочитать» и, более всего, с насмешливым повторением Савельичем частых просьб Бопре о водке: «Мадам, же ву при водкю».
Первый параграф восьмой главы содержит блестящий образец аллитерации. Пугачёв только что захватил Белогорскую крепость. Жизнь Гринёва вне опасности, но ему ничего не известно о Маше. Он входит в её комнату, чтобы обнаружить, что «Всe было пусто; стулья, столы, сундуки были переломаны; посуда перебита; всe растаскано. (…) Я увидел ее постелю, перерытую разбойниками; шкап был разломан и ограблен (…) Где ж была хозяйка этой смиренной, девической кельи? Страшная мысль мелькнула в уме моем: я вообразил ее в руках у разбойников… Сердце мое сжалось… Я горько, горько заплакал, и громко произнес имя моей любезной…» Первые десять строк оригинала звучат отрывисто и резко. Много ассонанса, аллитерации, некоторые слоги повторяются несколько раз: пере… пере… рас… перер… разб… разл… грабл… браз… разб… гор… гор… гром… Затем, с появлением Палаши, звонкие консонанты заменяются повторяющимися «п», «л» и «ш», как будто сотканными из её имени, и выходят на авансцену: «В эту минуту послышался легкий шум, и из-за шкапа явилась Палаша, бледная и трепещущая». До этого момента рассказчик нарочито называл её Палашка, употребляя фамильярную форму имени в соответствии с её низким социальным положением. Она всего лишь крепостная служанка и в определённой степени является фигурой для насмешек. Сейчас же она впервые предстаёт Палашей, и рассказчик теперь будет пользоваться этой более уважительной формой имени до конца повествования. Её хозяева убиты, и она вольна действовать по своему разумению. Она демонстрирует отвагу, инициативу и играет ключевую роль в освобождении Маши Гринёвым из плена Швабрина.
Аллитерация часто играет роль внешнего эффекта, отделки. Но нигде я не встречал такой гармонии её с мыслью и с чувством, как в «Капитанской дочке». Чудесные образцы её вкраплены по всему объёму повести и выполняют роль соединительного элемента повествования. Достаточное большое число слов содержат варианты перестановок букв «п», «л» и «т»: это и «платье», и «тулуп», и «пальто», и «толпа», и «петля», и «платок», и «плот», когда Гринёв видит плывущий по реке плот с виселицей, и «платить», и «полтина», и «плут», и «преступление», и «покровительство», и «помиловать».
Сомневаюсь, что ещё в каком-либо произведении анаграммы употреблены с таким изяществом и глубиной замысла. Каждый элемент звука и содержания взаимопроникающ. Тулуп, который Гринёв дал Пугачёву, спасает его от петли на виду у толпы повстанцев; тулуп, который Гринёв получает от Пугачёва, приводит и Петра к аресту. Вся история как бы вращается вокруг этих подношений и последующего приписывания Гринёву предательства.
В английском переводе — это игра слов «coat» и «turncoat», и Пушкин, безусловно, не её подразумевал. Я не выдаю это за своё открытие, а просто рассматриваю, как небольшой английский подарок переводчику, от которого ему будет нелегко отказаться!
Помимо всего прочего, повесть Пушкина — о проявляющихся и ускользающих свойствах языка. Переводить её — радость, и здесь нельзя не упомянуть не только об оказанной мне моими друзьями и коллегами помощи[1], но также об упомянутых выше свойствах языка. Мы часто спешим установить «что было потеряно» во время перевода, и я, возможно, излишне распространялся о трудностях работы над тем или иным местом. Куда лучше было бы отметить, насколько дружелюбным к «Капитанской дочке» оказался английский язык. Вот, к примеру, эпиграф к 12-й главе лёг на бумагу сам собой:
Our lovely apple tree
Has no young shoots and no fine crown;
Our lovely bride
Has no dear father and no dear mother.
No one to dress her
In a wedding gown,
No one to bless her.
Впечатление такое, что английский язык только и ждал перевода этой русской свадебной песни! Строчки 'In a wedding gown' нет в оригинале, но её невозможно было не добавить, чтобы получить законченную мысль. Деревья в России завершаются чаще конусом, чем кроной (по-английски — «crown»), поэтому игра слов 'crown of a tree' — 'wedding crown' в оригинале, безусловно, отсутствует. Ещё сюрпризы английского языка. Наше употребление слова 'honour' в роли абстрактного существительного, и в роли обращения «Ваша честь» значительно облегчило задачу перевода одного из важных моментов. Если бы пришлось снова переводить повесть с английского на русский, переводчику пришлось бы подумать, как сделать из одного английского слова два разных русских. И самой большой неожиданностью для переводчика безусловно оказалось бы слово 'turncoat' — и в такой степени, что я умудрился не заметить этого до окончательной правки. Когда я осознал, как идеально оно описывает главную тему повести, пришлось задуматься и над тем, как часто стоит его употреблять. В результате я пришёл к выводу, что пользоваться им следует с осмотрительностью; а безусловным нравоучительным моментом повести явилась тема обмена подношениями, что, в свою очередь, привело к обвинениям в измене. В окончательном варианте перевода слово 'turncoat' появляется только дважды. Оба раза его употребляет старик Гринёв — в первой главе, где он посылает Петрушу на службу в армии, и в последней главе, где он выражает сомнения в том, что его сын не преуспел в службе. Думаю, что это и есть пушкинская симметрия.
И ещё. Эпиграфом к своему эссе я выбрал предложение из Большого Оксфордского Словаря, поясняющее употребление слова 'turncoat'. Неприветливый взгляд на искусство перевода и его предательскую сущность бытует веками и не только в англоязычном мире. Добрая половина статей, которые я прочёл в неакадемических изданиях о переводах, упоминают итальянскую игру слов 'traduttore' и 'traditore' («переводчики» и «предатели») французскую мысль 'les belles infideles' (т. е. переводчики, как женщины, — или красивые, или верные, но никогда и то, и другое) или нелестный афоризм Фроста «Поэзия — это то что утеряно при переводе». Я полагаю, что эта враждебность к переводчикам и их работе происходит не оттого, что все они плохи, а от недоверия к переводу как таковому. Переводчики по определению чувствуют себя дома в двух или более культурах (или по крайней мере это подразумевается), поэтому их преданность только одной из этих культур всегда под вопросом. Интересно, что Пушкин, по всей вероятности безотносительно к чему-либо конкретному, показывает нам, что сам Гринёв тоже в какой-то степени переводчик. Он не только в детстве учил Бопре русскому языку, но и выступает в роли посредника между представителями аристократии и представителями казаков и крестьян. Даже во время своей службы в далёкой крепости он учит французский и, что совсем удивительно, регулярно переводит.
Переводчиков всегда легко критиковать. Если они не дают полную волю своему воображению, они подводят не только себя, но и смысловую ценность оригинала. Если же они дают волю своему воображению, их можно обвинить в самонадеянности. Верность оригиналу, тем не менее, никогда не является исключительно механическим процессом. Для того, чтобы сохранять преданность человеку, вере, делу или литературному произведению, одного выполнения некоего набора правил недостаточно. Всегда придёт время, когда нам придётся задуматься, спросить себя, чему именно мы хотим оставаться преданными и почему. Самое лучшее, что я могу сделать, чтобы сохранить преданность пушкинской логограмме п-л-т, — это воспользоваться словом 'turncoat' в двух таких важных случаях. Подобно Гринёву, мы иногда просто обязаны проявлять гибкий ум и убедительную выдумку. И, позволим себе предположить, что лучше блистательно преуспеть в этом качестве, чем беспокоиться о том, что тебя назовут предателем.

Примечания

1
Мишель Берди, Ольга Гребенюк, Катя Григорук, Тимоти Д. Сeргэй и Стюарт Вильямс.
отсюда lib.rus.ec/b/424857/read

Оригинал взят у в Кто точнее всего рисовал животных

Пятеро венгерских биофизиков недавно опубликовали бесполезное, но любопытное исследование о том, кто в какое время правдоподобнее всего рисовал животных. Исследовались изображения идущих и бегущих четвероногих животных (главным образом лошадей) на предмет того, допустимо ли представленное расположение передних и задних конечностей в реальной жизни. Если взять все потенциально возможные комбинации расположения конечностей, реально возможными из них являются только те, которые на следующей картинке выделены серым или черным:



Оказалось, что точнее всего изображали животных первобытные художники (54% корректных изображений). Чуть хуже обстоят дела у современных художников (42% корректных изображений), но от начала исторических времен до конца XIX века творился полный ахтунг (27% корректных изображений, это хуже, чем если бы ноги лошадям рисовали случайным образом). Вот, например, как нарисовал идущую лошадь Леонардо да Винчи (A, B) и как это можно исправить, чтобы стало правильно (C, D):



Такие дела.

Про булкохруст и потерянную страну.
Во вконтакте опять подняли тему "ах, какие ох.. огромные зарплаты получали русские рабочие".
Приводят завышенную цифру в 54000 рублей (современных), полученным тупым перемножением зарплаты на коэффициент по курсу золота. Утверждается, что это средняя зарплата рабочего по стране. Методика изначально спорная, но хер бы с ним.
Основной момент заключается в том, что фактическая рабочая неделя трудяги с завода в 1913 году - примерно 65 часов при 6 дневной рабочей неделе. Если принять во внимание требования КЗОТ об оплате переработок, произвести нехитрый расчет, то получится, что за 40 часовую неделю квалифицированный рабочий получал бы не 54000, а около 24000.
Открываем хедхантер. Оператор станков с ЧПУ (примерный аналог квалифицированного рабочего Путиловского завода) - 50-80 тыс.
А потом смотрим зарплату кухарки (6.5-10 тыс в месяц по "переводному" курсу). И делим их на примерно тот же коэффициент за переработку 2-2.5 (потому что кухарка-прислуга работала те же 10-11 часов в день и хорошо если не 7 дней в неделю). Опаньки, около 4000 в месяц при 40 часовой рабочей неделе. Уже не так свежо похрустывают французские булки.
И крайне редко кто-то вспоминает про более чем 90% населения страны, которые ходили в лаптях исключительно по причине их экологичности и удобства, ага

Пра русских патриотов.

17.05.2019 в 20:56

Пишет  Draco Malfoy:

- - -
Пишет  Даумантас:

нет, ну это ж совсем другая разница!

URL записи

URL записи


С учётом того, что синагогу построили в 19 веке...
И типичный ответ на замечание - неважно, жидорептилоиды присутствуют - этого достаточно.
"Вы не рефлексируйте, вы распространяйте".

Вообще это забавно - условная тусовка Русслова как один жёстко асудила прыгунцов в Екатеринбурге и "не заметила" нанятых православных бандюков "я тут за храм, бля"(с) и "кто к забору подойдёт сразу упадёт"(с)
Потому что...эээ...как там в 20-е говорили - "социально близкие элементы"(с)?

На самом деле я вот упорно пытаюсь увидеть разницу между нашими патриотами и Джамсом с Листиком. И нифига её не вижу.
Упоротость от национальности не зависит никак.

Иосиф Виссарионович?

А, нет, показалось) Просто полиция Австрии.

Коломойский должен быть арестован за угрозы гражданам США - Рудольф Джулиани

... Дышат жарко они и во сне приникают к нам. // Мы же — сговор инея и метели.
©Елена Шварц