"...Скандалы, сцены уступят место постепенно абсолютному уюту моей маленькой вселенной."
Я встретил женщину. Средь уличного гула

В глубоком трауре, прекрасна и бледна,

Придерживая трен, как статуя стройна -

Само изящество, - она в толпе мелькнула.



Я вздрогнул и застыл, увидев скорбный рот,

Таящий бурю взор и гордую небрежность,

Предчувствуя в ней всё: и женственность, и нежность,

И наслаждение, которое убьёт.



Внезапный взблеск - и ночь... Виденье Красоты,

Твои глаза на миг мне призрак жизни дали.

Увижу ль где-нибудь я вновь твои черты?



Здесь или только там, в потусторонней дали?

Не знала ты, кто я, не ведаю, кто ты,

Но я б тебя любил - мы оба это знали.

Города, магистрали, снега и болота... Между мной и тобой - буква "и". И всего-то.
Некто Сказок тысяч десять

Знал почти что наизусть.

Про цветы, про дождь, про месяц

И одну - про грусть,



Про безбрежность мысли светлой

И про вечность круговерть,

Сорок Сказок знал про ветры

И одну - про Смерть.



Про войну пять тысяч Сказок,

Даже про войну грибов,

Про царей и графов разных...

Сказку про Любовь.



Про зверей и птиц волшебных,

Двести Сказок про луну,

Триста о плодах целебных...

Про Тебя - одну.



Эту Сказку повторил мне

Он почти пять тысяч раз -

Я запомнил только имя,

Да и то по цвету глаз...






"...Скандалы, сцены уступят место постепенно абсолютному уюту моей маленькой вселенной."
Для соприкосновения с тенью

Нужен непрозрачный предмет

И источник освещения.

Для осознания тени

Человеку надо несколько лет

И немного просвещения.



Для соприкосновения с мыслью

Нужен живой человеческий ум,

А также объект понимания.

Для осознания мысли

Требуется наличие суммы

От произведения желания на понимание.



Для соприкосновения с Богом

Требуется Предтеча —

Смелый и человекоподобный.

Для осознания Бога

Необходима вечность,

Что для человека несколько неудобно.



Для соприкосновения с любовью

Не требуется ничего:

Ни Бога, ни мысли, ни тени.

Для осознания любви

Необходимо наличие врагов,

Поскольку в их отсутствие все до фени.



Для соприкосновения с чувством «до фени»

Требуется отсутствие физического тела,

В том числе и мозга. Головного.

Для осознания чувства «до фени»

Требуется осознание Антипредела,

А это и с мозгом — много.



Из настоящего следует:

Как ни живи,

(Безумен ты или со знанием) —

Во всем (это не бред) есть

Наличие любви:

И в соприкосновении, и в осознании.

... в темпе вальса ...
Иллюзия



Тихий проблеск лица, тень улыбки:

... Проскользнуло ли что-то извне?..

Ах... то лунного света ошибка –

... ветка липы вздохнула во сне.

абсолютная кошка
Голосов - много

Голосов - много,

Твой - словно дождь,

Как вода - льется,

Шумит - сквозь ночь,

Журчит, стихая,

Редко, негромко,

Обрываясь, тая,

Трепетно, робко.



Он средь прочих звуков

Один - раздается,

Медленно, по капле

На меня - льется,

Заставляет смолкнуть,

Затаив дух,

Шепчущей памятью

Полнит слух.



Тебя не тревожа,

Травы буду тише,

Буду там, где можно

Твой голос - слышать.

Голосов много,

Сквозь них - звучит

Для меня твой голос,

Как дождь - в ночи.

"а в ней сошлись змея и волк, и между ними то любовь, а то измена..."
Есть в дожде откровенье - потаенная нежность.

И старинная сладость примиренной дремоты,

пробуждается с ним безыскусная песня,

и трепещет душа усыпленной природы.



Это землю лобзают поцелуем лазурным,

первобытное снова оживает поверье.

Сочетаются Небо и Земля, как впервые,

и великая кротость разлита в предвечерье.



Дождь - заря для плодов. Он приносит цветы нам,

овевает священным дуновением моря,

вызывает внезапно бытие на погостах,

а в душе сожаленье о немыслимых зорях,



Роковое томленье по загубленной жизни,

неотступную думу: «Все напрасно, все поздно!»

Или призрак тревожный невозможного утра

и страдание плоти, где таится угроза.



В этом сером звучанье пробуждается нежность,

небо нашего сердца просияет глубоко,

но надежды невольно обращаются в скорби,

созерцая погибель этих капель на стеклах.



Эти капли - глаза бесконечности - смотрят

в бесконечность родную, в материнское око.



И за каплею капля на стекле замутненном,

трепеща, остается, как алмазная рана.

Но, поэты воды, эти капли провидят

то, что толпы потоков не узнают в туманах.



О мой дождь молчаливый, без ветров, без ненастья,

дождь спокойный и кроткий, колокольчик убогий,

дождь хороший и мирный, только ты - настоящий,

ты с любовью и скорбью окропляешь дороги!



О мой дождь францисканский, ты хранишь в своих каплях

души светлых ручьев, незаметные росы.

Нисходя на равнины, ты медлительным звоном

открываешь в груди сокровенные розы.



Тишине ты лепечешь первобытную песню

и листве повторяешь золотое преданье,

а пустынное сердце постигает их горько

в безысходной и черной пентаграмме страданья.



В сердце те же печали, что в дожде просветленном,

примиренная скорбь о несбыточном часе.

Для меня в небесах возникает созвездье,

но мешает мне сердце созерцать это счастье.



О мой дождь молчаливый, ты любимец растений,

ты на клавишах звучных - утешение в боли,

и душе человека ты даришь тот же отзвук,

ту же мглу, что душе усыпленного поля!

Сладок всякому друг сердечным советом своим! Пр.27:9
...В окне я видел праздник заката

На дальних холмах.

И порой, в ладонях моих, как монетка,

Осколок солнца разгорался впотьмах...



...Упала книга, которая на закате просится в руки,

И раненым псом мой плащ прикорнул на полу.

В сумерках ты удаляешься, сумерки тебя прячут.

В час, когда вечер смывает статуи, убегая во мглу...

пески Петербурга заносят нас...
Запах камней и металла

Острый, как волчьи клыки,

— помнишь? —

В изгибе канала

Призрак забытой руки,

— видишь? —

Деревья на крыши

Позднее золото льют.

В «Новой Голландии»

— слышишь? —

Карлики листья куют.



И, листопад принимая

В чаши своих площадей,

Город лежит, как Даная,

В золотоносном дожде.

Импрессионизм



Какая баба на картине!

Видать, художнику, скотине,

Плеснули лишнего в бокал,

И то ли он его лакал,

А то ли кисточку макал.

С засохшей краскою в щетине.



Как всё-таки поднаторели

Французы в этой акварели!



Вот эту женскую головку,

С наклоном медленным к плечу,

Я позабыть давно хочу,

Я вас ей богу не лечу –

Мне на неё смотреть неловко,



**



Она немного бледновата

И будто сдвинута слегка,

И так по-детски виновато

Прижата левая рука.



С плечом своим почти что голым,

И может, даже под уколом,

Она глаза мои мозолит,

Перед братвой меня позорит.

И руку положив на горло,

Глядит так скромно и не гордо,



Хотя прикид её не плох,

И рядом с ней учёный лох,

Весь в накрахмаленной манишке,

В очках и только что от книжки.

Но мать честная, видит Бог,

Что с нею у него не выйдет –



Она его в упор не видит,

И только, только на меня

Глядит, глядит, глядит с укором,

Участливым каким-то взором,

Ни в чём при этом не виня,



И за неслышным разговором

Как будто бы насквозь сечёт –

Всю жизнь мою наперечёт,

И где больней всего печёт,

И про Маруську, и про Вовку,

И про злодейскую ментовку,

И это всё берёт в расчёт,

Немного наклонив головку.



И по щеке по задубелой

Небритой, одеревенелой

Такое сладкое течёт...- - - - - - - -

Это же Жиллиман, что он, по-вашему, делает? Он строит империю. | Гюго. ФВЛЭ. | СПб.
Гомер все на свете легенды знал,

И все подходящее из старья

Он, не церемонясь, перенимал,

Но с блеском, - и так же делаю я.



А девки с базара да люд простой

И все знатоки из морской братвы

Смекали: новинки-то с бородой,-

Но слушали тихо - так же, как вы.



Гомер был уверен: не попрекнут

За это при встрече возле корчмы,

А разве что дружески подмигнут,

И он подмигнет - ну так же, как мы.

Гласных не досталось
Голубизна голубых глубин –

в запредельность душа стремится!

Бог лазурный подголубил

все земное своей десницей.



Вышина, сошедшая с вышины,

в ладони мои струится;

собака по улицам тишины

проходит Богом лазурнолицым.



Однако не сон ли приснился мне?

И эта собака, быть может, снится...

Или я видел ее в вышине,

с Богом лазурным желая слиться?..


"а в ней сошлись змея и волк, и между ними то любовь, а то измена..."
Зеркало мгновенья.



Оно рассеивает свет,

Оно показывает нам вещей нагую суть,

Оно отказывает нам в возможности на миг отвлечься,

Оно - что камень,

Твердый камень

Движения и взгляда,

В его холодном блеске дрожат и тают маски,

И то, что схвачено руками, гнушается принять

чужую форму рук,

И то, что было ясным и понятным, исчезает,

Сливается с ветрами птица,

И небо - со своею сутью голубой,

И человек - с судьбой.

"...Скандалы, сцены уступят место постепенно абсолютному уюту моей маленькой вселенной."
* * *

Я сегодня с утра весела,

Улыбаются мне зеркала,

Олеандры кивают в окно.

Этот мир восхитителен... Но



Если б не было в мире зеркал,

Мир намного скучнее бы стал.

Если б не было в мире стихов,

Больше было бы слез и грехов



И была бы, пожалуй, грустней

Невралгических этих дней

Кошки-мышкина беготня -

Если б не было в мире меня.

"...Скандалы, сцены уступят место постепенно абсолютному уюту моей маленькой вселенной."
Ночь. Дождь. Вдали неясный очерк выбит:

В дождливом небе старый город зыбит

Разводы крыш и башенных зубцов.

На виселице - тени мертвецов,

Без угомону пляшущих чакону,

Когда с налёту их клюют вороны,

Меж тем как волки пятки им грызут.

Кой-где терновый куст, и там и тут

На чёрном поле измороси мглистой -

Колючие отливы остролиста.

И шествие: три узника по ней

Под пешей стражей в двести бердышей,

Смыкающей ещё лишь неизбывней

Железо пик в железной сетке ливня.

@настроение: :pozit:

Это же Жиллиман, что он, по-вашему, делает? Он строит империю. | Гюго. ФВЛЭ. | СПб.
ПЕСНЯ МЁРТВЫХ



Разносится песнь мёртвых - над Севером, где впотьмах

Все смотрят в сторону Полюса - те, кто канул во льдах.



Разносится песнь мёртвых - над Югом, где взвыл суховей,

Где динго скулит, обнюхивая скелеты людей и коней.



Разносится песнь мёртвых - над Востоком, где средь лиан

Громко буйвол лакает из лужи и в джунглях вопит павиан.



Разносится песнь мёртвых - над Западом, в лживых снегах,

Где стали останки на каждой стоянке добычей росомах, -



Ныне слушайте песнь мёртвых!



читать дальше

Это же Жиллиман, что он, по-вашему, делает? Он строит империю. | Гюго. ФВЛЭ. | СПб.
Бывает друг, сказал Соломон,

Который больше, чем брат.

Но прежде, чем встретится в жизни он,

Ты ошибёшься стократ.

Девяносто девять в твоей душе

Узрят лишь собственный грех.

И только сотый рядом с тобой

Встанет – один против всех.



Ни обольщением, ни мольбой

Друга не приобрести;

Девяносто девять пойдут за тобой,

Покуда им по пути,

Пока им светит слава твоя,

Твоя удача влечёт.

И только сотый тебя спасти

Бросится в водоворот.



И будут для друга настежь всегда

Твой кошелёк и дом,

И можно ему сказать без стыда,

О чем говорят с трудом.

Девяносто девять станут темнить,

Гадая о барыше.

И только сотый скажет, как есть,

Что у него на душе.



Вы оба знаете, как порой

Слепая верность нужна.

И друг встаёт за тебя горой,

Не спрашивая, чья вина.

Девяносто девять, заслышав гром,

В кусты убечь норовят.

И только сотый пойдёт за тобой

На виселицу - и в ад.

в мире нет ничего страшнее нас самих
Жизнь выше литературы, хотя скучнее стократ.

Все наши фиоритуры не стоят наших затрат.

Умение строить куры, искусство уличных драк -

Все выше литературы. Я правда думаю так.

Покупка вина, картошки, авоська, рубли, безмен

Важнее спящих в обложке банальностей и подмен.

Уменье свободно плавать в пахучей густой возне

Важнее уменья плавить слова на бледном огне.

Жизнь выше любой удачи в познании ремесла,

Поскольку она богаче названия и числа.

Жизнь выше паскудной страсти ее загонять в строку,

Как целое больше части, кипящей в своем соку.

Искусство - род сухофрукта, ужатый вес и объем,

Потребный только тому, кто не видел фрукта живьем.

Страдальцу, увы, не внове забвенья искать в труде,

Но что до бессмертия в слове - бессмертия нет нигде.

И ежели в нашей братье найдется один из ста,

Который пошлет проклятье войне пера и листа,

И выскочит вон из круга в разомкнутый мир живой -

Его обниму, как друга, к плечу припав головой.

Скорее туда, товарищ, где сплавлены рай и ад

В огне веселых пожарищ, - а я побреду назад,

Где светит тепло и нежаще убогий настольный свет -

Единственное прибежище для всех, кому жизни нет.


Сладок всякому друг сердечным советом своим! Пр.27:9
Влюбляюсь в каждого героя. А разве знаешь - кто герой?

Кто послезавтра дверь откроет, и что-то сообщит такое,

И что-то совершит такое, что покачнётся шар земной,

Как лодка - под крутой волной;

Кто станет - безнадежно мой

На краткий миг или навеки?

Влюбляюсь в Хатанге и в Кушке, на Сахалине и в Литве,

Играю в детские игрушки, считаю медные полушки,

Слова смолисты, словно стружки, горит бессонная подушка,

Такая ясность в голове, что верится всегда - навеки!

Но вдруг - иссякнет интерес, как будто бес

Внезапно выбьет табуретку из-под ноги.

И снова я - в себе, как в клетке, и бъюсь в себе, как щука в сетке,

И ясность в голове так редко, такие вялые мозги,

Как будто не было героя,

Он расстворился, он исчез, хоть он ещё, возможно здесь.

И только в хрупкости покоя, вдруг овладевшего душою,

Дрожит неясный, как намёк, какой-то слабый огонёк.

Так - в холодеющей золе костра, забытого во мгле,

Средь пепла тлеет уголёк, готовый пламенем взорваться.

И кто-то вновь откроет дверь. Откуда знать - кто он теперь,

Откуда знать - где он теперь и скоро ли отыщет дверь,

Чтоб шар земной качнулся вновь?!

Герой, любовь и хитрый бес, что вышибает табуретку

Рассчитанным двеженьем метким, -

Всё входит в творческий процесс и в нём - одном -

Имеет смысл, имеет вес.

Сладок всякому друг сердечным советом своим! Пр.27:9
Ну и что, что вдвоём.

Ну и пусть при свечах -

У меня ещё есть голова на плечах.

А мой внутренний голос -

Он в голос кричал

И вполголоса сам же себе отвечал,

Что, когда при свечах,

А вокруг тишина,

Голова на плечах

Никому не нужна.



***



Вот так сидим и говорим -

О том, что мир неповторим.

О том, что скоро выпускной,

Что пахнет в воздухе весной...

И все так чудно и чудно -

Сирень, открытое окно,

И сигареты огонек,

И разговоры до ночи...

И мне пока что невдомек,

Что все мужчины - сволочи...

"а в ней сошлись змея и волк, и между ними то любовь, а то измена..."
Ты всегда таинственный и новый,

Я тебе послушней с каждым днем,

Но любовь твоя, о друг суровый,

Испытание железом и огнем.



Запрещаешь петь и улыбаться,

А молиться запретил давно.

Только б мне с тобою не расстаться,

Остальное все равно!



Так, земле и небесам чужая,

Я живу и больше не пою,

Словно ты у ада и у рая

Отнял душу вольную мою.