...
Башкортостан, женский национальный костюм:


Называется — все сбережения мужа ношу на себе))

Ну, а что вы хотели? Века были так себе, средние. Самым распространенным вариантом банковского депозита был прикопанный в укромном месте горшок с монетами.

читать дальше

Подборка артов от Artgerm (часть 1)

читать дальше

Мы, конечно, снисходительно относимся к тому, что нынешнее руководство Украины делает с нашим братским народом, с нашим общим культурным и технологическим наследием. Мы понимаем, что нужно разделять, то, что делает официальный Киев, от интересов украинцев, украинского бизнеса. Но когда власть на Украине поменяется, надеюсь, наши торгово-экономические и прочие связи восстановятся в полной мере и будут развиваться без вмешательства ВТО."
- Первый заместитель председателя думского комитета по экономической политике, промышленности, инновационному развитию и предпринимательству Владимир Гутенев

Вильгельм Руфус - смерть короля/4
Давайте рассмотрим вероятность того, что смерть Вильгельма Руфуса на охоте была результатом несчастного случая. Из тех редких авторов, которые занимались этим вопросом, Холлистер («The Strange Death of William Rufus», 1973 и 1986) и Барлоу («William Rufus», 1983) считали, что так оно и было – охота была и остается опасным спортом, где несчастные случаи происходили и происходят. Эмма Мэйсон, в свою очередь, напоминает, что под несчастные случаи на охоте было замаскировано немало политических убийств.



читать дальше
В Италии, король Ламберт Сполетский, удачно погиб в 898 году на охоте, ударившись головой о ветвь дерева. В Византии, Василий I тоже погиб на охоте в нужный его противникам момент в 886 году, причем затейливо – якобы олень зацепил рогом пояс императора, и долго тащил его по лесу. Иоанн II Комнин в 1143 году вообще ухитрился сам себя ткнуть отравленной стрелой, если верить официальным источникам. Тем не менее, все эти «несчастные случаи» рассматривались ещё современниками как убийства. Смерть Фулька Иерусалимского в том же 1143 году тоже была слишком на руку многим (и его супруге в первую очередь), чтобы её можно было легкой рукой списать на чистой воды несчастный случай на охоте.

Во Франции, Хлотарь I, убив в 561 году своего сына Храмна вместе с семьей (их сожгли, загнав в какую-то хижину), отправился почти немедленно на охоту, где очень удачно подцепил пневмонию и умер. Его племянник Теодеберт тоже умер в результате несчастного случая на охоте, и тоже в не самой простой политической обстановке. Хильперик, сын того же Хлотаря, тоже погиб на охоте, но тут никто не озаботился даже замаскировать смерть под несчастный случай – в него дважды всадили кинжал, потому как заказчик убийства (жена, предположительно) очень торопился.

Что касается смерти Ричарда, сына Завоевателя, в том же лесу, то есть историческая сплетня, что Завоеваетель велел арестовать по поводу предполагаемого инцидента своего старшего сына, Роберта. Не говоря о том, что смерть племянника Руфуса в мае 1100-го года, в том же лесу и во время охоты, была, скорее всего, репетицией того, что случилось в августе с самим Руфусом.

И всё вышеперечисленное – это только верхушка айсберга. В случае с Вильгельмом Руфусом, больше всего выгоды от его смерти получил младший брат, граф Генри. Поручения от его имени на убийство Руфуса не существует, разумеется. Так что в этом случае можно только прибегнуть к анализу характера молодого человека. То есть к тому, как он привык действовать и действовал в дальнейшем. Он перехватил корону Англии у Роберта Нормандского, отобрал у Роберта Нормандию, посадил брата, прославленного участника Первого крестового, в пожизненное заключение, и затравил до смерти его единственного наследника. То есть, с этим братом он поступил как со смертельным врагом. Такой человек, в общем-то, вполне способен и на убийство, не так ли?

Я также думаю, что слишком большой была вероятность, что вернувшийся из похода Роберт и нацеленный на Францию Вильгельм станут союзниками. И это оставит самого Генри, строившего свою стратегию на разногласиях членов семейства, окончательно ни с чем. К тому же, Роберт уже вез с собой молодую жену, и Руфус, вероятно, вскоре последовал бы примеру брату, то есть старшие были на пороге основания собственных династий, что совершенно не подходило амбициям младшего. Вот и пришлось решать проблему радикальным образом.

По Мэйсон, такой ход имел смысл только в одном случае – за графом Генри должны были стоять довольно влиятельные круги английской аристократии, иначе он ни в коем случае не смог бы короноваться уже через три дня после смерти Руфуса, и не где-нибудь, а в Вестминстере. Непрямое указание на то, что заговор существовал, является публикация «Коронационной Хартии Вольностей», в которой Генри обещает исправить все несправедливые решения своего брата. Генри также арестовывает самого Фламбарда, ведущего придворного при Руфусе, и заключает его в Тауэр, где Фламбард стал первым политическим заключенным, и единственным, кому удалось из Тауэра бежать – явно не без посторонней помощи (при всем уважении к личным качествам Фламбарда, без помощи ему бежать бы не удалось).

То есть, оппозиция финансовой политике Вильгельма Руфуса явно существовала. От себя добавлю, что подобные оппозиции существуют всегда, при любом режиме и любом короле, потому что всегда найдется группа, чьи интересы как минимум не продвинутся, если вообще не пострадают, в результате принимаемых решений. Другое дело, что в отсутствие сильного лидера эта оппозиция останется на уровне тайных разговоров и подковерной возни. Именно поэтому любой разумный правитель старается сделать всё возможное, чтобы такой сильный лидер не появился на политическом горизонте.

Как Генри удалось стать лидирующей фигурой тайной оппозиции? Благодаря тому факту, что он был единственным сыном Завоевателя, родившимся после того, как тот стал королем. То есть, по этой логике, он был единственным законным наследником королевства Завоевателя, а Руфус и Куртгёз – просто узурпаторами. Впоследствии, именно этот момент особенно педалировался летописцами его времени – Ордерик прямо писал, что «принц Генри родился в пурпуре». Довольно неожиданный аргумент для меня, потому что Генри, всё-таки, был младшим братом, и ведь существовало завещание Завоевателя. Но, по-видимому, в процессе создания имиджа лидера все средства хороши.

Теперь вернемся к Тиреллу, который таким драматическим способом удалился с политической арены Англии.

Что характерно, ни сразу после смерти Руфуса, ни в течение всего царствования Генри, Тирелла никогда не обвиняли в убийстве короля. Писалось только о несчастном случае, причем давалось понять, что жертва заслужила свою судьбу, что имело место своего рода божественное возмездие жестокому попирателю имущественных прав церкви. Но разговоры явно ходили, потому что должна же была существовать какая-то причина, по которой английский король Генри I выпустил помилование Тиреллу, проживающему во Франции.

Тем не менее, было бы наивно оправдывать на основании официального помилования единственного человека, который пустился в бегство в тот момент, когда тело Вильгельма Руфуса коснулось земли.

Перечисляя возможных заказчиков убийства, Мэйсон сразу отвергает Фулька Анжуйского, потому что у того, грубо говоря, были руки коротки для такого заговора. Другое дело – король Франции. Как позже писал аббат Сугер, король Франции прекрасно понимал дисбалланс между своими силами и силами «великого короля Англии», подкрепленные, к тому же, практически неограниченной возможностью Руфуса перекупать лояльность французских рыцарей. Одним из тех, чья лояльность, по мнению Мэйсон, была куплена, был Вальтер Тирелл. Собственно, в Англии Тирелл владел только одним манором в Эссексе. По какой же причине он был среди гостей самого короля? Как родственник де Клеров через брак?

По мнению Мэйсон – как сеньор де Пуа в Пикардии, владелец земель в Нормандии, и, главное, кастеллан замка Понтуаз, ключа к Вексену.

А дальше профессор Мэйсон пускается в довольно нестройные, на мой взгляд, рассуждения. Собственно, полное неумение уважаемого профессора логически систематизировать вываливаемую ею информацию – яркая особенность её книги о Вильгельме Руфусе. Но что поделать, сочинения Барлоу у меня во-прежнему нет.

С одной стороны, Мэйсон повторяет, что имя Тирелла как человека, случайно или намеренно выпустившего роковую стрелу, появилось только в написанных гораздо позже сочинениях.

С другой стороны, она рассуждает, что подчеркнуто уважительное отношение Вильгельма Руфуса к Вальтеру Тиреллу не могло не вызвать среди придворных кругов недоброжелательства к Тиреллу, поэтому он был подходящим козлом отпущения, усугубив всё своим бегством с места происшествия. Она также не исключает возможность, что вина за выстрел была возложена на Тирелла просто потому, что он был значительной личностью, а вот любой его подчиненный, которому он мог поручить дело, для придворных кругов интересен не был.

Тем не менее, Джеральд Уэльский в 1193 году называет стрелком рыцаря по имени Ranulf de Aquis, имея в виду, похоже, Ranulf (Raoul) d’Equesnes. Этот Ранульф – вполне историческое лицо, он был арендатором у Вальтера Тирелла. То есть, когда Тирелл клялся во Франции аббату Сугеру, что он не только не стрелял в короля, но и вовсе был в другой части леса, он мог, технически, говорить чистую правду. Он действительно не стрелял собстренноручно.

Доказательством вины Тирелла Мэйсон считает то, что во Франции у него не возникло никаких трений с французским королем. Он, перешедший на сторону Руфуса, оставался кастелланом Понтуаза, где около 1102 года принимал принца Луи. Он также основал в Пуа приорат, посвятив его св. Дионисию, покровителю Франции, что доказывает, что он был истинным патриотом Франции, по мнению Мэйсон.

Мне лично кажется, что эти доказательства слишком притянуты за уши. Во-первых, переход баронов от одной политической силы к другой были в тот период достаточно обычны. Руфус скупал их оптом и в розницу, и то же самое делали прочие короли. Тот же Руфус помиловал всех участников заговора 1088 года, кроме епископа Одо, и почти все потом служили ему верно, за исключением де Мовбрея. Да и то, заговор де Мовбрея произошел в совершенно другой политической ситуации, не имевшей отношения к агенде 1088 года («Роберт или Вильгельм»). Во-вторых, своим бегством из Англии Тирелл поставил себя в положение полной зависимости от благорасположения французского короля. В этих обстоятельствах, можно было обоснованно ожидать, что он рисковать этим благорасположением не будет. Так зачем убирать его из Понтуаза, где он сидел годами, и наверняка имел большое число преданных лично ему людей? Ну а посвящение аббатства святому-покровителю Франции – и вовсе не аргумент в пользу именно патриотичности. Уж скорее это можно рассматривать как уверение в лояльности.

Продолжая искать доказательства тому, что Вальтер Тирелл был французскам шпионом, Мэйсон обращается снова к Гаймару. Тот действительно приводит разговор между Руфусом и Тиреллом, в котором Тирелл спрашивает о планах грядущей военной кампании. Это именно тот пассаж, когда король ответил, что рождественские праздники будут проведены в Пуату. Мэйсон считает, что Гаймар указывает на то, что Тирелл был двойным агентом. Опять же, на это можно возразить контр-аргументом, что если уж на Тирелла возлагалась ключевая роль в грядущей кампании, как указывает эпизод со стрелами и слова Руфуса, которые тот несомненно во время этого эпизода произнес, его интерес к стратегическим планам короля очень обоснован.

Мэйсон сама признает, что даже если среди королевских приближенных и были люди, которые могли знать или чувствовать, что какая-то возня вокруг Руфуса начинается, и что присутствие Тирелла рядом с королем выглядит подозрительно, самому Руфусу параноидальность мышления была совершенно чужда. Говорить с ним о возможности заговора не имело смысла, он отмахнулся бы от этих намеков так же, как от просьбы Фиц-Хаймо отказаться от охоты из-за дурных предзнаменований.

Для французов, убийство Вильгельма Руфуса означало отсрочку конфликта с Англией. Неизвестно, вели ли они переговоры с графом Генри до 2 августа 1100-го года, но Ордерик пишет, что сам принц Луи присутствовал на придворных празднествах Генри уже на Рождество 1100-го года. В тот момент, несомненно, причиной визита было обсуждение общих действий против герцога Роберта Нормандского, и, как минимум, этот визит наследника французской короны подтверждает, что общие интересы с Генри у него были. То есть, смерть Вильгельма Руфуса была очень приятным событием для французов.

К слову, сам Генри мог быть достаточно осторожным, чтобы никак не ввязаться в заговор, имеющий целью убийство Руфуса, но он, судя по всему, как минимум о нем знал – уж больно молниеносными были его действия в отношении казны и коронации. Но напомню, что так же быстро действовал в 1087 году и сам Руфус. Да, по воле отца, и расстояние было более внушительным, но скорость та же. То есть, никто из стоящих в очереди на престолонаследование не расслаблялся никогда в принципе. Не вижу причин отмахиваться от свидетельства Васа, что Генри только приближался к лесу, как из него выскочила толпа сквайров, причем тремя группами, и все они вопили о смерти короля. Генри мог подорваться в Винчестер прямехонько оттуда. А что касается переговоров с французами, то, как показывают исторические события, у Генри были свои планы на материковые территории, но первым необходимым шагом было уничтожение герцога Роберта Нормандского. Как минимум для того, чтобы тот не заявил своих прав на Англию (согласно договору с Вильгельмом), и не призвал бы младшенького, которого всегда считал изрядной сволочью, к ответу.

В общем, получается, что с версиями относительно обстоятельств смерти Вильгельма Руфуса как-то не густо.
1. Несчастный случай
2. Убит Тиреллом, который был агентом французского короля
3. Убит человеком Тирелла по его приказу
4. Убит человеком Тирелла по поручению графа Генри
5. Убит кем-то по поручению графа Генри
6. Убит кем-то другим по поручению кого-то из магнатов
7. Убит, но не понятно, в результате чьих махинаций

Вот лично я проголосовала бы за пункт №7. Знаете ли, самого Генри в качестве заказчика убийства брата можно, по-моему, исключить. Во всяком случае, на основании имеющихся данных. Да, он был достаточной сволочью, чтобы собственноручно пристрелить брата, но он был слишком хитрой сволочью, чтобы дать на себя компромат, наняв для этой цели кого-то. А ни о каких подозрительных смертях в рядах присутствовавших ни охоте нигде не упоминается.

Про Тирелла я уже написала выше. Похоже, что его обвиняют по принципу "нет дыма без огня", хотя доказательств нет. Тиреллу было бы куда как проще устроить несчастный случай королю во время военных действий во Франции, куда они направлялись. Можно, конечно, представить себе, что Тирелла как-то ангажировал граф Генри (допустим, угрожая жизни кого-то близкого Тиреллу), который торопился, боясь, что Роберт Нормандский успеет вернуться и помешает ему перехватить корону. Французам-то было бы всё равно, где сгинет Руфус, лишь бы сгинул.

Магнаты? Вполне возможно, но совершенно нет данных. Да и зачем им было бы убивать Руфуса, когда для них открывались блестящие перспективы захвата французских земель, если Руфус и впрямь нацелился на трон короля Франции. Если только исключить возможность, что Руфусу стало известно о каких-то их действиях, которые были потенциально летальны. Опять же, нет данных.

Ансельм, а то и сам папа? Нет данных. Да, Генри позвал Ансельма назад, когда стал королем. Но эта теория никогда даже не рассматривалась, я её только что придумала.

Опять же, мы решительно ничего не знаем о личной жизни Руфуса. Там тоже могло быть что-то, спровоцировавшее убийство.

В общем и целом, кавалерийским наскоком этот вопрос не решить. Думаю, что кое-какие ответы получить можно, если отказаться от канонического следования записям летописцев и биографов того времени, а хорошенько порыться в биографиях и родословных аристократических семейств Англии и Франции того времени. В общем, для меня вопрос со странной смертью Вильгельма Руфуса остается открытым.

Urbi et Orbi
- Это невероятно! – воскликнул римский ученый муж, и наладился было упасть в обморок. К счастью его поддержали под локотки суровые легионеры, привычные и не к таким казусам. – Такого не может существовать в природе!

Оказалось, что может. Перед римским геометром лежала добыча легионеров с лимеса, отделявшего Империю от зачумленных земель – самый обыкновенный умбр, из заднего естественного отверстия коего изливался поток синеватого огня, почти невидимого глазу.

- Я так полагаю, - сказал многоученый римлянин, наблюдая за этим удивительным явлением, - при такой температуре плазмы и столь чудовищном давлении, у варвара в podex’е сейчас начнут синтезироваться трансурановые элементы...

- Тра-нс-ура-но-вы-е, - кивнул центурион преторианцев, черкнув по навощеной табличке стилосом. – Еще что-нибудь?

- Накормите его активированным углем, - поразмыслив, сказал испытатель. – Полагаю, в таком случае умбр станет исторгать из того места, о коем вслух при невинных девицах не говорят, алмазы чистейшей воды. Они тоже образуются в подобных условиях. Углерод этому способствует.

Подопытный был выловлен на границах Рима, когда три дня назад там поднялись густые столбы желто-синего дыма, а в небесные выси уходили бесчисленные метеоры – нелепое воинство убмрийского торговца бобовыми сладостями Порселанукса скопом отправлялось изучать неизведанные миры на естественной задней тяге. Ударная волна накрыла Рим спустя примерно три часа – в раскаленном воздухе запахло свиным навозом, хлевом и изгаженными умбрийскими портками.

Так что же случилось, о граждане? Чем было вызвано столь невероятное буйство по ту сторону лимеса? По большому счету ничего особенного не произошло – просто Божественный Август изволил прокатиться на тяжелой колеснице по новому мосту, соединяющему земли Империи и провинцию Таврика. Мост как мост – да, очень протяженный, да, переброшенный через самое настоящее море. Но в конце концов, в Риме строили и не такие сооружения! И будут строить в будущем...

Всем известно, что тот отросток, который заменяет умбрийским варварам голову, устроен весьма загадочно. Три минувших года из-за лимеса доносились истошные вопли о том, что никто и никогда –даже возлюбленные умбрами парфяне! – таких мостов не строили, что возвести его принципиально невозможно, что все изображения моста нарисованы римскими живописцами по приказу Цезаря. Когда же стройка начала принимать вещественные формы, тон сменился – мост кривой, косой, весь покрытый трещинами (абсолютно весь!), строят его дендрофекальным методом, и рухнет он еще до завершения строительства!

Ну а когда Цезарь Август взошел на колесницу, взял в руки поводья и отправился на прогулку по мосту, грянуло так, что знаменитые извержения вулканов Санторини и Везувия покажутся детскими хлопушками... И всё почему? Да потому, что умбры попросту столкнулись с реальностью, а не миром своих убогих фантазий.

Надо заметить, что ровно в те же часы, когда Божественный Август наслаждался открывающимися с моста видами на Эвксинский понт и холмы Таврики, по привычке хлопнувший с утреца прокисшей бражки вождь Порселанукс самым торжественным образом открыл хижину шамана в безвестном умбрийском селе. Оказывается, лекарское искусство в Умбриии теперь выглядит так: шаман должен постучать в бубен, звук услышат более могущественные жрецы в самом городе Куявисе, и постучат в ответ. Шаман, истолкует эти звуки и решит, как исцелять недужного – дать ему засушенную змеиную голову или экстракт из яичников летучей мыши...

Всё верно – одним самый длинный мост на пространстве от Галлии до Колхиды, другим хижина шамана. Впрочем, умбры сами сделали свой выбор. Их не жалко.

...- Продолжим эксперименты, но привяжите его покрепче, - приказал легионерам геометр, задумчиво поглядывая на дикаря, из задней части которого уже начали сыпаться крошечные алмазы. – Иначе унесет в небесную сферу, вылавливай его потом с орбиты Сатурна... И снова покажите ему изображения Цезаря на колеснице – увеличим давление и температуру!