Темнота. На полотняной стене плясали смутные размазанные тени живого пламени, чуть слышно потрескивал лагерный костер. В раскрытый на ширину ладони полог палатки просачивался свежий ночной воздух, приятно холодил обнаженные плечи, еще разгоряченную после тренировки кожу. Инкульта зачерпнул ладонями воду из жестяного таза, плеснул в лицо. Растер шею, и тяжело оперся руками на деревянный ящик, устало нависая над бадьей с водой. Капли скатывались по носу и подбородку, тонкими струйками стекали обратно в наполненный таз. Вульпес прикрыл глаза.
«Дешифрация скрытых секторов – это ерунда, мелочь, и не такие коды раскалывали. Тем более, уже расшифровано почти девяносто процентов голодиска. Только где взять знания, чтобы понять, что скрывают эти колонки цифр? Ни единого специалиста, ни единого мозговитого ублюдка, который смог бы осмысленно прочитать хоть часть данных. Пленник из Братства Стали зубами перегрыз вены – недосмотр, потеря, можно было выжать еще многое, если бы не его геройство. Умирал, по всей видимости, долго и мучительно: необычный для профлигата поступок, достойный настоящего мужчины – никто не ожидал. Впрочем, те, кто «не ожидал», сейчас уже на крестах за свою халатность. Легкомысленные идиоты - сам бы разорвал голыми руками, выпустил кишки из вспоротого живота на колени, будь такая возможность».
Фрументарий провел ладонью по лицу, стряхнул воду с кончиков пальцев. Глубоко вздохнул, на мгновение задерживая в легких воздух. Привыкшие к темноте глаза рассеянно следили за скользящими по наклонной стене палатки отблесками полыхающего снаружи костра.
Мышцы навязчиво ныли после короткого боя, завтра все ребра будут в синяках: на его бледной, тонкой коже ушибы проявлялись легко и заживали долго. Всего лишь дружеский спарринг на затупленных ножах, окончившийся его сокрушительным поражением, а собственное тело уже отнеслось с негодованием к такого рода внезапным нагрузкам. Давно не тренировался с достойным соперником, давно не сражался по-настоящему, с катанием по земле и беспорядочным месивом рук и ног – совсем иная тактика, нежели бои на тактической карте в штабной палатке. Впрочем, перед Стацием не стыдно выронить оружие – центурион, прославленный воин, один из лучших командиров на южном фронте. Еще будучи пятнадцатилетним рекрутом, отличавшийся силой и богатырским здоровьем, сейчас вступивший в пору своего физического расцвета. В сверкающей новой броне, отполированной до блеска перед визитом к Цезарю, широкоплечий красавец-блондин, образцовый воин легиона…
Для Инкульты не стала потрясением победа Стация в спарринге – тот одерживал верх и раньше. Но гораздо больнее тренировочного оружия били по самолюбию его подколки и намеки на очевидно пришедшуюся Вульпесу по нраву роскошную жизнь среди плутократов.
Стаций появился не вовремя, цели своего прибытия пока не разглашал, обсуждая этот вопрос лишь с Цезарем. Инкульта догадывался, что диктатор стягивает к дамбе силы перед решающим штурмом, и вскоре начнутся перестановки в штабе и офицерском составе. За свое положение глава фрументариев не боялся, и в другие дни был бы лишь рад встрече со старым знакомым, чтобы продемонстрировать свое приобретенное влияние, но сейчас совсем иные мысли занимали Вульпеса.
«Система требует доработки, слишком много лакун в исходных данных. Механический ремонт можно выполнить подручными средствами, но вот передача сигнала – реальная проблема. Снова связываться с Лос-Аламос, с научной лабораторией в резервации - этой неистово фонящей радиоактивной дырой с уродливыми выродками? Снова унижаться до общения с гулями, которые потребуют сумасшедшую плату за свои услуги? Не менее дюжины рабов, как только пронюхают, в чем дело, а после вообще могут задрать цену втрое. Там должны быть спецы, но… Более ста миль, дорога через горы... Нет. Слишком мало времени, чтобы мотаться туда и обратно, а присутствие и контроль необходимы здесь. Меса Верде – крайний вариант, эти полудурки лишены искры творения, а здесь нужно думать, а не складывать цифры в столбик. Возможно, стоит снова пытаться просить Цезаря о создании технического подразделения на передовой? Безумие… Это бесполезно, разумеется, он не даст добро… Но ведь нельзя упускать из рук такой шанс! Нельзя!»
Вульпес взъерошил ладонью коротко остриженные волосы, и медленно распрямил спину. Не время думать о делах, иногда нужно уметь расслабляться, пусть даже против воли.
Почесывая затылок, Инкульта придирчиво оглядел собственную палатку: компьютерный терминал, две внушительные стопки книг, не вместившихся в прикроватный рундук, разобранный на детали радиопередатчик на столе – все недосуг перепаять схему… разумеется, вот оно – «типичное» жилище подданного легиона, исповедующего философию отказа от довоенной техники.
Стаций будет несказанно счастлив все это увидеть. Впрочем, наплевать…
«Часть тщательно разрозненной информации можно подкинуть Последователям Апокалипсиса – так, чтобы в доступе у них имелись лишь отдельные фрагменты. Нельзя позволить им охватить всю картину проекта в целом. Что касается деталей – как всегда: снова придется действовать самому. Разумеется, соваться в такие дела с неподлежащей подготовкой – все равно, что забивать гвозди микроскопом… но так надежнее. На Стрипе должна быть литература, может быть в Убежище 21…»
Инкульта быстро поднял глаза, когда полог палатки распахнулся и внутрь вступил широкоплечий, мускулистый блондин с пересекающим широкий подбородок шрамом. Боевую броню центурион уже снял, явившись для дружеской беседы лишь в свободной алой тунике и легкой портупее с парой боевых ножей. Тунику перетягивал кожаный пояс из тонких ремней – скорее дань моде легиона, нежели практичный аксессуар.
Стаций Вектис получил звание центуриона не так давно, заслужив столь высокий для своего возраста ранг во время молниеносного блицкрига на берегу Калифорнийского залива. Ранее Стаций несколько месяцев служил под командованием Инкульты, когда тот только получил свой первый контуберний после повышения до декана. До этого их объединяли три года в тесных стенах казарм, где из совсем юных подростков изматывающими тренировками выковывали выносливых, умелых воинов. Одна спальня на восемь человек, три года тихой, усиленно сдерживаемой, обоюдной ненависти, которая позже, на первой линии манипулы плечом к плечу, смогла перерасти если не в дружбу, то во взаимное уважение.
Сейчас старый знакомый получил назначение на западный фронт; подробности перевода пока не разглашались, и сам Инкульта мог лишь гадать, чем обернется лично для него присутствие бывшего однокашника. Пока ничего, помимо плоских шуток и синяков после спарринга, фрументарий от неожиданно навязанного общения не приобрел, но когда его отношения с Вектисом обстояли по-иному?
Некоторое время Стаций щурился, после яркого пламени костра пытаясь привыкнуть к тусклому свету от пары свечей на столе. Почти семифутовый рост заставлял мужчину низко пригнуться, чтобы не зацепить верхнюю перекладину опор палатки. Дойдя до стола, размещенного в центре, Стаций одобрительно присвистнул и по-хозяйски оглядел жилище фрументария:
- А неплохо ты устроился, Инкульта. Собственных рабов держать тут, похоже, не дозволяют? Уж тебе-то могли доставить сюда личную девку, а не лагерную шлюху.
Вульпес неприязненно дернул уголком рта и промолчал, не намереваясь далее развивать тему. Присев на край стола, фрументарий зажег третью свечу от фитиля соседней и достал из-за голенища охотничий нож.
- Я слышал, - продолжал Стаций, - у плутократов здесь, кхм, равноправие мужчин и женщин, поэтому трофейных баб из местных не держат долго на сортировке, сразу направляют в тыл на обуздание буйного нрава. Ты тут, наверное, совсем без нормальных девок закис… или развлекаешься с профлигатами?
Центурион подмигнул с ехидной, заговорщицкой усмешкой. Вульпес прекратил придирчивый осмотр лезвия под тусклыми бликами свечей и перевел взгляд на собеседника:
- Не беспокойся за мою интимную жизнь, Стаций. Как сам? Все пожинаешь лавры? Не сдавливает ли венец победителя мексиканских дикарей сверх всякой меры твою светлую голову?
Блондин коротко рассмеялся. По старой привычке растирая кончиками пальцев багровый шрам на подбородке, с довольным видом постановил:
- А ты все такой же засранец с избытком колючек под языком.
Инкульта с деланным равнодушием пожал плечами. Сдержанно зевнул, прикрывая рот ладонью, и извлек из ящика точильный набор. Попутно взгляд его упал на нетронутый ужин на краю стола: черствые кукурузные лепешки и солонина; фрументарий кивнул гостю на еду. Стаций не заставил просить себя дважды: отломив половинку лепешки, он громко захрустел сухарем; казалось, долгая дорога и недавний поединок его совершенно не вымотали, лишь пробудили аппетит и желание общаться.
- Что слышно на юге? – поинтересовался Вульпес, с визгом проводя оселком по лезвию. - Давно в последний раз наведывался в столицу, что с сенатскими выборами в этом году?
- Тебе бы все о политике, фрументарий, - скривился центурион. Запихав в рот остатки лепешки, он отряхнул ладони от крошек и потянулся к фляге с водой.
- Что на фронте? – подчеркнуто переменил вопрос Вульпес. Стаций на секунду замер и с досадой рубанул по воздуху рукой.
- Да все как всегда, что еще может быть на фронте. Льешь кровь, теряешь товарищей, а получаешь в итоге девять гребаных рабов и очередной гребаный клочок земли посреди нигде. Мы продвинулись почти до самой воды, я готов был идти дальше на юг – говорят, гнев Марса, очистившего огнем мир от скверны, не обрушился на те земли всей силой. Разве что полно вооруженных мутантов…
Стаций досадливо разглядывал обшитую тканью флягу, неприязненно морщась при одном воспоминании об этих агрессивных, уродливых, полуразумных насмешках над природой и эволюцией. Вульпес с тенью интереса покосился на центуриона.
- Цезарь упоминал о некоем "Создателе", около сотни лет назад пытавшемся захватить юг. Говорят, мутанты – это остатки его армии: они там жили не всегда, - задумчиво произнес Инкульта.
- Да когда эти твари останавливали легион?! – проревел Стаций, вдарив днищем фляги по столу. Фрументарий согласно хмыкнул, с выдержанным хладнокровием не среагировав на резкий звук – рука не дрогнула на лезвии, прочертив шлифовальным камнем ровную, непрерывную полосу. Центурион, тем временем, подметил разбросанные на столешнице детали радиопередатчика.
- А ты до сих пор не расстаешься со своими игрушками… Я думал, что хоть после перевода на передовую – здесь, прямо под взором Цезаря, ты не отважишься возиться с этим профлигатским дерьмом.
- Это «дерьмо» позволило нам занять южный берег и уничтожить базу Серчлайт, Стаций, - холодно отозвался глава фрументариев. Центурион лишь покачал головой:
- Тебя ничто не вразумит. Однажды уже побывал на кресте за свое свободомыслие, и наказание тебя так ничему и не научило…
Вульпес плотно сжал губы, с силой проскреб оселком по темному лезвию. Стаций сгреб со стола вторую половину лепешки и без промедлений отправил в рот; пища придавала ему благодушный настрой, уже без былого раздражения в тоне Вектис продолжил:
- Впрочем, я наслышан о твоих успехах здесь, Инкульта. Цезарь высокого мнения о твоих способностях, да и мне уже в который раз рассказывают о казни целого города в тылу противника. Изощренно, жестко, действенно, - центурион одобрительно кивнул, вновь приложившись к фляге с водой. Фрументарий не поднял головы, не отрываясь от заточки ножа, но на тонких губах промелькнула тень самодовольной, горделивой усмешки.
– Я слышал, ты приказал их убить разными способами, а других заставлял смотреть. Эффективная демонстрация мощи легиона, но… Скажи мне, Инкульта: не легче ли было просто перерезать их, свалить в кучу и поджечь трупы? – пожал плечами Стаций, отхватив солидный кусок лепешки и шумно жуя.
- Это не так весело, мой друг, - промурлыкал фрументарий, протирая наточенное лезвие мягкой масляной тряпкой. Сосредоточенно провел большим пальцем по краю клинка, пробуя остроту заточки.
- Это не весело, это довольно жутко, Вульпес, - серьезно ответил блондин, пристально глядя на товарища и прекратив жевать. – Я не укоряю тебя за дело во славу легиона, но подвергнуть мучительным пыткам целый город…
- Всего лишь профлигаты, Стаций…- пожал плечами фрументарий. - Ниптон послужит наглядным уроком для республиканцев и сочувствующих им.
«А еще эта казнь станет недвусмысленным намеком для таких, как ты, центурион Стаций Вектис, тупая семифутовая машина для убийства. Иногда устрашение направлено не только на противника, но и на собственных братьев по оружию. У тебя возникают подозрения в состоятельности шпиона, отравленного излишними сантиментами техногенного общества плутократов? Опробуй же иной угол обзора, и если тебя все еще будут терзать по данному поводу сомнения, я помогу тебе от них избавиться. Возможно, так же, как раз и навсегда помог другим усомнившимся изменить свое мнение о главе фрументариев – и отнюдь не холодным оружием в ближнем бою».
По подчеркнуто-спокойному лицу шпиона Вектис вряд ли мог прочитать обуревавшие того эмоции. Дожевывая сухарь, центурион лишь согласно кивнул в ответ. Инкульта понял, что темы для разговора медленно и неотвратимо исчерпали себя. Фрументарий отложил заточенный нож и оторвался от края стола.
- Завтра мне предстоит важная встреча, Стаций. Сейчас я собираюсь поспать.
Гость склонил голову и повернулся к выходу.
- В таком случае, мы еще увидимся позже, - произнес центурион и отсалютовал вытянутой от груди рукой. – Vale. Ave, Цезарь.
- Ave, Цезарь, - эхом откликнулся Вульпес.

Come with me

Into the trees

We'll lay on the grass

And let hours pass

Take my hand

Come back to the land

Let's get away

Just for one day

Let me see you Stripped

Let me see you Stripped

Metropolis

Has nothing on this

You're breathing in fumes

I taste when we kiss

Take my hand

Come back to the land

Where everything's ours

For a few hours

Let me see you Stripped

Let me see you Stripped

Let me hear you

Make decisions

Without your television

Let me hear you

Speaking just for me

Let me see you

Stripped

Let me hear you

Speaking just for me

Рэй сплюнула скопившуюся во рту горечь и повыше натянула лицевую повязку, сосредоточенно наблюдая за катящимися по гребню холма облаками пыли. Серо-желтая дымка далеко на юго-востоке застилала границу неба и земли – линия горизонта размыта в смещении двух стихий. Если порывистые шквалы перерастут в бурю, то вместо быстрого марша по ночной прохладе придется искать укрытие, а это означает еще одни потерянные сутки пути.
Курьер в последний раз оглянулась на оставшийся за спиной Новак: нелепый динозавр, шелушащийся струпьями выгоревшей краски, уставился немигающе-пустым взглядом в пустыню, преисполненный индифферентного безразличия к окружающему миру. С отрешенностью сфинкса широко посаженные гипсовые глаза взирали вдаль, за заросший агавой холм. На смотровой площадке во рту чудовища, поставив сапог на гигантский зуб, за удаляющимся курьером пристально наблюдал стрелок. С наигранной ленцой мужчина полировал перекинутое через колено охотничье ружье, изображая послеполуденную разморенную квелость, но напряженная линия позвоночника выдавала, что в любой момент черное дуло ствола может резво развернуться в сторону путницы.
Рэй поправила заплечную сумку и ускорила шаг, явственно ощущая сверлящий ее затылок пристальный взгляд.
Этот городок действовал на нее угнетающе, кроваво-красные огни сломанной вывески мерцали не в обещании тепла и уюта, а мрачным предупреждением сигнализировали об опасности в сгущающихся сумерках. Невидимая вуаль вязкого напряжения висела между домов, словно паутина; все здесь пропитано подозрительностью, паранойей, потаенной ненавистью. Местные с безразличием наблюдали, как их соседей терроризирует неизвестная тварь, убивающая по ночам скот и готовая вот-вот добраться до самих жителей. Дикие гули то и дело пробуют на прочность оборону поселка, но ни патрулей, ни самого простого забора жители выставить не в состоянии, по ночам отсиживаясь по своим домам. Не выйдут, даже если под окнами кого-то будут рвать на части заживо. Облеченная властью завистница продает в рабство беременную женщину, но никого не волнует это положение вещей, даже когда свихнувшийся от горя муж превращает мозги виновницы в фарш. Безразличие, малодушие и страх лишь за собственную шкуру.
Рэй чувствовала отвращение, готовое вот-вот перелиться в жгучую ненависть. Эти люди пока ничего не сделали ей во вред, но это всего лишь «пока».
Дневной сон в душной тесной комнатушке и снова в путь, не задерживаясь даже чтобы перекусить. Потом, лучше после, на воле. Рэй не могла здесь свободно дышать, будто чувствовала, как отравленный воздух этого места проникает в нее сквозь легкие, сквозь кожу и поры. Боялась, что задержавшись чуть дольше, уподобится тому обезумевшему старику, живущему в сформировавшемся в его больном мозгу жутком мире: он единственный видел, осознавал, звериным чутьем осязал истинную сущность своих соплеменников – не потому ли тронулся рассудком? В этих людях не было ничего, за что их стоило называть людьми. Банка со скорпионами, под которую так и подмывало заложить хорошую связку динамита, чтобы разнесло осколками по всей пустоши.

К Коттонвуд Коув она вышла к рассвету, золотисто-розовая марь уже венчала бледным ореолом скальную гряду на востоке. В низине отмель сверкала зеркалом гладкой серой ртути сквозь ватные клочья курящегося тумана. Тропа расширялась, спускаясь все ниже и ниже, петляла между источенных ветром курганов. Казавшиеся сверху игрушечными, деревянные домики рассыпались вдоль излучины реки, между ними выстроились строгие багровые хребты походных палаток легиона.
Вдоль разбитой трассы высились прочно вкопанные в каменистый грунт кресты. Словно линия электропередач, только без проводов, вместо света и тепла несущая в человеческое жилище трепет и страх. На крайнем столбе безвольно обвис немолодой лысеющий мужчина в разодранной кожаной жилетке; основание креста и земля под ним почернели от стекающих потеков крови и нечистот. Натянув шарф по самые глаза, Рэй приблизилась, прижимая ладонь к лицевой повязке, скривившись от тошнотворного запаха; тихий гул пирующих мух и стойкий привкус трупной падали в воздухе убедили девушку, что пленник уже мертв. Она вздрогнула всем телом, когда распятый человек с видимым усилием приподнял подбородок, сконцентрировав потухший взгляд на визитере.
Курьер со смесью любопытства и отвращения внимательно разглядывала жертву легиона. С трудом двигая челюстью, мужчина прохрипел нечто нечленораздельное, что Рэй расценила как мольбу о помощи. Голосовые связки издавали скрежет, уже не напоминающий человеческую речь.
Девушка подошла на шаг ближе:
- За что тебя так? – без особого интереса уточнила она, с омерзением оглядывая гноящиеся рваные раны на теле распятого. Человек поник, бессильно опустив помутневшие глаза, долго собирался с силами для очередного напряжения пересохшего горла. В его глухом тихом ответе курьер смогла разобрать слово «наркотики».
Торговать наркотой в лагере регулярной армии само по себе было безумием, и безумием вдвойне, когда дело касалось легиона. Девушка, поджав губы, двумя пальцами нервно теребила кончик короткой косички. Носок сапога ритмично подергивался, выбивая крохотные облачка пыли из сухой земли и, наконец, курьер сделала шаг по направлению к шоссе. Поудобнее перекинув рюкзак, она в последний раз окинула страдальца взглядом и продолжила спуск к реке.


Как раз вовремя – от лагеря ей наперерез уже спешил посланник в форме легиона. Твердым, уверенным шагом Рэй двинулась на сближение; в качестве приветствия воин направил девушке в живот ствол дробовика. Курьер, сохраняя спокойствие, замерла в дюжине футов, стараясь не провоцировать патрульного на агрессию.
Выжидательный наклон головы в сторону и вопросительно поднятые брови: легионер разглядывал незваную гостью, словно коготь смерти молодого брамина, случайно забредшего в гнездовую пещеру. ЭД-Э пропиликал трель перехода в боевой режим и завис в напряженной готовности над левым плечом курьера. Рэй медленно размотала шарф и опустила палец за воротник, затем молча вытянула тусклую цепочку с гравированным медальоном. Дробовик чуть опустился вниз. Продолжая свою бессловесную пантомиму, мужчина покосился на знак Цезаря, удостоил курьера одобрительным кивком и простер ладонь в сторону лагеря в приглашающем жесте. По губам Рэй скользнула едва уловимая усмешка; кивнув в ответ, она вновь подняла воротник, оправила ремень винтовки и зашагала дальше по петляющему спуску дороги.
При входе в периметр ее опять остановили – показательно-бодрые для конца ночной вахты часовые оказались куда более общительны. Бросая недвусмысленно-заинтересованные взгляды на девушку, легионеры на посту указали направление к палатке курсора. При поверхностном осмотре еще спящего лагеря Рэй отметила прагматичную организацию укреплений, весьма толковую при столь неудачном расположении позиции в глубокой открытой низине. Сам армейский быт при лаконичной простоте удивлял образцовым порядком. При беглом взгляде в сумрак распахнутого полога палатки гостья лишь укрепилась в мысли о патологической аккуратности, присущей всему формированию. Единственный виденный до сих пор военный лагерь НКР в Примме орнаментировался горами пищевых отходов по углам и щедро разбросанными, перекатывающимися под ногами пустыми бутылками. Здесь, не в пример армии республики, поддерживалась идеальная чистота.
Рэй всячески старалась не выказывать разбирающее ее любопытство, косясь по сторонам. Молодые легионеры отвечали ей ровно теми же быстрыми взглядами украдкой, пытаясь побороть недостойный интерес к чужаку и странному, плавно покачивающему антеннами механическому устройству, плывущему на некотором отдалении за спиной гостьи. Не всем удавалась эта имитация пафосного безразличия, Рэй спиной ощущала изучающие ее взгляды, подозревая, что если оглянется в этот момент, то обнаружит с десяток голов, торчащих из-за приоткрытых пологов палаток.
Курсор Лукулл, вопреки условной профессиональной общности, практически коллегиальному братству с курьером, не испытывал к ней в этом отношении никакой солидарности; гостеприимством тоже не отличался. Высокий брюнет с широкими скулами и ясными голубыми глазами, в уголках которых залегли морщинки, характерные для улыбчивого, открытого человека - несмотря на располагающую внешность, Лукулл держался с девушкой подчеркнуто холодно. Полный презрительного неодобрения взгляд скользил по покрытой пылью одежде курьера, надолго задержался на ковбойской винтовке за плечом гостьи, но от замечаний провожатый воздержался, бросив вскользь, что раньше заката дела девушки его не интересуют: переправа через реку возможна только в темноте, вне видимости снайперов НКР. Рэй и сама нуждалась в отдыхе после двухдневного перехода по пустыне, поэтому слова курсора восприняла с энтузиазмом, наплевательски игнорируя пренебрежительное отношение к собственной персоне. Ради удовольствия разнести кровавым фейерверком голову Бенни, она готова сносить самоутверждение не одного такого самодовольного ублюдка. После реализации планов можно будет подумать о возмездии, уже не в новинку вести партизанскую войну одной против всего мира… А пока есть более насущные проблемы.
Рэй приметила стоящий на отшибе деревянный домик – еще довоенной постройки, с шаткими стенами и покосившейся крышей. Подгнившие доски, кривой разломанный пол: легион не использовал строение, резонно опасаясь за его устойчивость. Девушка из двух зол решила выбрать меньшее: дом подойдет, чтобы укрыться на время дневной жары. Спать под открытым небом в непосредственной близости от этой агрессивной, надменной солдатни она не решалась. Курсор недвусмысленно дал ей понять: женщина в их обществе – человек второго сорта, а вооруженная женщина – попрание самых патриархальных основ чести воина, живое оскорбление для солдат. Знак Цезаря –единственная причина, по которой с хилой бабой из диссолютов здесь все еще общаются как с равной. После столь радушной встречи Рэй решила не злоупотреблять гостеприимством пустующих палаток.
Спускаясь к воде - смыть с лица грязь и серые разводы песчаной пыли, курьер приметила в тыловой части лагеря небольшой загон, огороженный металлической сеткой. Несколько оборванных гражданских внутри. Люди забились по углам в неудобных, сгорбленных позах – лишь бы занимать поменьше места, лишь бы не привлекать к себе внимания. Рабы. Две женщины и молодой парень.
Курьер сощурилась и небрежно отерла мокрые ладони о запыленный шарф. Еще одна колоритная особенность этого лагеря - работорговля. Рэй не испытывала праведного гнева свободного демократа или сочувственной жалости к невинным жертвам. Получить рабский ошейник – далеко не худшая судьба в дикой пустоши, существуют и куда более неприятные альтернативы. Если эти слабаки не смогли защитить себя, свою свободу, то теперь у них, по крайней мере, наличествуют гарантии, что их жизни будут защищать другие ценою собственной крови. Каждый достигает того, на что считает себя способным.
Поднимаясь на песчаный берег, Рэй намеренно проложила свой путь мимо клетки. Пожилая женщина повернулась в ее сторону: затравленный взгляд исподлобья, в глазах животный страх. Стоящие чуть поодаль рекруты, только что сменившиеся с вахты лагерного патруля, что-то горячо обсуждали, постоянно косясь в направлении решетки - в сторону ссутулившейся у стены молодой девушки. Рэй насторожилась, по спине пробежала волна легкой дрожи: предчувствие на уровне природного инстинкта, болезненный всплеск потухшей памяти, запертой в дальних уголках подсознания - будто ведро с ледяной водой на голову: до покалывания кожи, до ощетинившихся мурашек по загривку. Курьер почувствовала, как непроизвольно сжались кулаки: ей решительно не нравилось, как смотрели легионеры на забившуюся в угол заплаканную девчонку.
Интерес гостьи, отмеченной знаком Цезаря, не прошел бесследно: к Рэй быстро подошел загорелый коренастый мужчина и с поразительной для обитателей этого лагеря вежливостью предложил «показать товар лицом».
- Триста крышек за всех. И только из-за покупки прямо с сортировочной, на аванпосте. После транспортировки в тыл их окончательная цена возрастет многократно, - пояснил надсмотрщик, оценивающе разглядывая потенциального клиента. – В Сейнт Джордже могут дать и триста динариев за каждый из трофеев, не смотря на их паршивое физическое состояние. Так что… выгодная сделка!
Рэй рассеянно слушала речь работорговца, задумчиво покусывая нижнюю губу. Легионер чуть нахмурился и проследил за взглядом гостьи: столпившиеся у решетки рекруты о чем-то негромко спорили. К этой группе чеканным шагом приблизился декан в пластинчатой броне и, почесывая небритую щеку, сдержанно, но жестко откомандировал парней разбирать излишние деревянные кресты на поленья. Безропотно, но с плохо скрываемым сожалением, солдаты отошли от загона с пленными.
Работорговец хмыкнул и, сложив руки на груди, прислонился спиной к воротам ограды. Рэй перевела взгляд на собеседника. Покачав головой и горестно прицокнув языком, тот продолжал с неодобрением разглядывать слаженно приступивших к исполнению приказа рекрутов.
- Эти ребята, - кивнул он в сторону молодых легионеров, - решили сброситься на девчонку. Здесь не то, что за рекой: линия фронта, никаких развлечений, любой день как последний. Ну, побалуются пару ночей, а потом контуберний перебросят дальше на запад, а эту сучку куда - не с собой же брать, чтобы она сбежала или им глотки ночью перерезала? Только деньги на ветер и порченый товар…
Рэй почувствовала, что пальцы у нее мелко дрожат. Надсмотрщик тихо вздохнул, озабоченный своими невеселыми прикидками будущего рабов, и педантично, почти любовно оправил навесной замок на решетке. Усилием воли Рэй выровняла внезапно охрипший до рычания голос и твердо произнесла:
- Я забираю ее.
Решительно и резко, пока не успела изменить свое решение, курьер скинула с плеча рюкзак и вытащила увесистый, сухо позвякивающий тонкой жестью мешочек. Рабы за оградой насторожились. Женщина в рваном балахоне придвинулась ближе, вцепившись грязными кривыми пальцами в сетку ограждения.
- Что насчет остальных? – оживился надсмотрщик, деловито сгребая крышки из ладоней Рэй и неторопливо их пересчитывая. – Могу сбавить цену до сотни за двоих сразу – откровенно неохота с ними возиться, ну, ты понимаешь. Старуха еще крепкая – может убирать в доме, следить за садом, а парень…
- У меня нет сада, - жестко отрезала Рэй. – Дома тоже.
Легионер скривил губы и закатил глаза, демонстрируя свое отношение к подобного рода чужим проблемам. Курьер уложила обратно опустевший почти на треть мешочек, начиная терзаться неприятными сомнениями насчет целесообразности спонтанного решения. Оборванная девчонка по другую сторону решетки внимательно следила за происходящим, не решаясь сдвинуться из своего угла.
Уверенно закончив отсчет сотни, надсмотрщик вновь обратил взор на покупателя, изобразив лучезарную дежурную улыбку:
- Не забудь снять с нее ошейник. Оторванная взрывом башка – не гарантийный случай для возврата товара.
Курьер слабо ухмыльнулась, покачала головой и размашисто хлопнула работорговца по плечу, поторапливая:
– Тащи уже сюда эту девку.
Пересыпав крышки в объемистый кошель у пояса, надсмотрщик загремел ключами, вынимая из петель тяжелый замок. Рабы в загоне беспокойно задвигались: парень на чистом рефлексе дернулся в сторону выхода, но замер под тяжелым взглядом легионера, пожилая женщина затравленно вжималась в свой угол. Работорговец махнул рукой, молодая девушка нерешительно поднялась на ноги и, вжимая голову в плечи, быстро проскользнула мимо надсмотрщика в приоткрытую решетчатую дверь. Рэй брезгливо отшатнулась, когда ее «покупка», упав на колени, мертвой хваткой вцепилась в ее сапог, содрогаясь в истерическом безудержном рыдании.
- П…пожалуйста…
На лице работорговца было написано крайнее отвращение, словно он стал свидетелем некой непристойной сцены. По сути, так оно и было. Курьер растерянно попыталась выдернуть ногу из крепких объятий рабыни.
- Прошу, пожалуйста… моя семья… Моя мама, выкупите ее, моя мама… Кенни, мой брат, его убьют, не отдавайте их…
Визгливый, срывающийся в захлебывающемся плаче голос болезненно резал по ушам. Надсмотрщик поспешил отойти от загона. Процедив плевок сквозь зубы, харкнул на решетку, бросив презрительный взгляд на плотно прижавшихся лицами к оградительной сетке оставшихся рабов.
- Да заткнись ты уже! – раздраженно прикрикнула Рэй, отшвыривая размашистым пинком вцепившуюся в ногу причитающую девчонку, царапающую ее сапог. Сейчас курьер в полной мере успела прочувствовать, сколь наказуема спонтанная инициатива альтруизма.
– На хрена мне сдались твои родственники - я не гребаный ангел-хранитель! – курьер не могла подавить разрастающееся до бешенства раздражение. - Веди себя спокойно или отправишься обратно, к семье!
Удаляющийся работорговец, не оборачиваясь, вскинул палец вверх и с жизнерадостным сарказмом выкрикнул:
- Обратно не возьму. Но кнут или розги продам со скидкой!
Молодая рабыня, сжавшись в комок, тихо рыдала, раскачиваясь взад-вперед и сжав ладонями плечи. Рэй прокашлялась, восстанавливая ровный тон.
- Если хватит мозгов и сноровки, то вытащишь их сама, я не собираюсь заниматься благотворительностью.
Девушка подняла на курьера полные слез глаза. Ее новая владелица скрестила руки на груди, и нервно подергивала носком сапога. «Зачем ты в это ввязалась, Рэй? Зачем ты вечно суешься во всякие авантюры, когда нужно просто пройти мимо?»
- Так, - постановила курьер, подводя некий итог, скорее успокаивая саму себя, нежели рыдающую девчонку:
- У тебя есть время до заката: постираешь мою одежду, вычистишь и отполируешь броню. Приготовишь еду. После этого я сниму с тебя ошейник и отпущу: пойдешь в Примм, это к западу отсюда, полтора… - оценивающе окинув девушку, Рэй поправилась: - два дня пути.
Рабыня недоумевающе захлопала большими, покрасневшими от слез глазами и вытерла кулаком мокрый нос. Рэй, держа твердый, спокойный тон, продолжала:
- Постарайся найти Руби Нэш - у меня к ней… небольшой должок, так что будешь выполнять все ее указания. И не смей упоминать, кто тебя послал, обо мне ни слова – это понятно?
Девушка быстро закивала. Курьер на мгновение задумалась и добавила чуть мягче:
- Возможно, старуха поможет тебе найти крышки для освобождения семьи.
Это была чистая ложь, но иначе не так-то просто будет избавиться от неожиданного приобретения, обернувшегося дырой в бюджете и залитом соплями сапогом.
- Спасибо, - пробормотала девчонка, чуть успокоившись и медленно поднимаясь на ноги. – Спасибо вам, мэм! Я забыла сказать - меня зовут Сэмми...
Рэй хмыкнула и тяжело вздохнула, отвернувшись в сторону:
- Знаешь, мне в высшей степени насрать…

продолжение