Вечно встрепанные светлые локоны до плеч и мягкая, теплая улыбка делают его похожим на ангела. Терпение у него тоже ангельское… этакий херувимчик. Даже если очередной царек дикого племени начинает бросаться оскорблениями и угрозами, он лишь складывает губы в сдержанной, мирной улыбке, а затем выдает свое короткое, раздраженное: «Убейте его». Ему наплевать – он сохраняет спокойствие, даже если жертву казнят прямо перед ним, а потоки крови заливают весь пол палатки, стекая к его ногам; временами мне кажется, что неторопливая экзекуция обреченного врага даже доставляет ему удовольствие. Меня тошнит, но я молчу – трусливо, пожалуй… Но я знаю, что как только этот парень проявит любую слабину, нас обоих растерзают дикари: жестокость, проливаемая вожаком кровь – единственная сила, способная удержать зверей в узде.
Ему 22 и многие не воспринимают его всерьез. Слишком молод для лидера – впрочем, херувимчик уже доказал, на что способен: обычно те, кто поначалу имел смелость его недооценивать, не повторяют свою ошибку – либо наученные опытом, либо мертвые. Другие уже дважды подумают, прежде чем испытывать этого парня на прочность.
Впрочем, в последнее время вокруг нас собралось много людей, готовых биться за молодого вождя до последнего – пять племен, на подходе еще два, которые мы в итоге вынудим присоединиться. Внушительная армия, во главе которой стоит этот заносчивый блондинчик: а ведь зазнался, гордится, даже титул себе придумал. Вот только я не верю в эти титулы - многие из его подчиненных даже не в состоянии верно выговорить его самопровозглашенное имя.
Дикари коверкают слова, как только могут – я знаком с южными наречиями, да и этот парень из Бонниярда немало книжек прочитал, но порой мы оба не можем понять, о чем лопочут эти местные. Безумная смесь разговорного английского, перемежаемого мексиканским жаргоном, и все с жутким колоритным говором, будто эти чумазые черти камней в рот набрали. Они называют новоявленного лидера как угодно, но только не «Цезарь», словно их рты вообще не способны правильно выговаривать буквы. Эд бесится. Хотя еще больше он бесится, когда я называю его Эд.
Где-то на юге блондинчик нашел текстильную фабрику – теперь мечтает перекрасить обнаруженные там футболки в карминно-алый. Футболки фонят, а разведчик с фабрики по возвращению сблевал внутренностями, но Эд непреклонен. «Военная форма моего легиона, при виде которой любая мразь будет бежать в страхе». Он одержим идеей Рима, словно в детстве не наигрался в войнушку – неужели у них там в Бонниярде мальчишки не изображают захват Анкориджа? Ну, Штаты против коммунистов! Или беднягу в детских играх постоянно обрекали оставаться на стороне китайцев?
Его повернутость на Риме в последнее время граничит с маразмом. Вожди племен на прошлом совете изрядно побледнели, когда Эд появился пред ними завернутым в простыню. Я думал, что губу насквозь прогрызу, лишь бы не заржать, но блондинчик стойко высидел собрание до конца, нервно поправляя сползающий с голого плеча край своей «тоги». После он, к счастью, больше не пытался эпатировать аборигенов: теперь «Цезарь» щеголяет в сшитой поварихой тунике. Легкий красный шелк, струящийся красивыми складками – меня терзают смутные подозрения, что когда-то эта тряпка была китайским флагом, но Эд не признается.
Еще ему не нравится, что я отказываюсь одеваться в столь любимом им стиле римского военачальника. Сотню раз ему говорил, что кевлар защищает лучше вареной кожи – что в лоб, что по херувимскому лбу: «Ты мой заместитель. У тебя вкуса нет. Мой легат должен наводить ужас на непокорных дикарей». Господь всемогущий, дай мне сил! Я лучше буду наводить на них ужас пулеметной очередью, а не распотрошенной алой щеткой на шлеме. А если они попытаются навести ужас на меня, то бронежилет в этой ситуации отлично успокаивает.
С утра до ночи Эд муштрует свой легион. Дикари ленивы – понукаемые блуждающими в крови мексиканскими генами, они с куда большим удовольствием предпочитают расслабленно отоспаться в сиесту, а не маршировать по деревенской площади под палящим солнцем. Но тогда Эд снова тихо бесится, а потом назначает телесные наказания. После этого дикари, то есть легионеры, испытывают здоровый страх и вдвойне бодрее начинают обучаться строю манипулы.
На всех оружия не хватает, поэтому Эд отдает предпочтение рукопашным схваткам. В последнем покоренном племени нами был обнаружен изрядно потрепанный жизнью кузнец. Этот хромоногий старик с обожженными руками кое-как обрабатывает железо – обещал наделать нам мечей. И то хорошо: строй манипулы предполагает, что биться солдаты будут все же не в рукопашную, иначе это не манипула, а куча-мала. Первая партия клинков уже роздана черноногам; оружие корявое – просто заостренный обрезок металла с рукоятью, да и сама сталь довольно хрупкая. Лезвие зазубренное, ни о какой балансировке и речи нет. Эд называет этих кривобоких выблядков кузнечного ремесла «гладиями». Мексиканские дикари вновь не могут запомнить новое слово и упорно называют оружие «мачете». Эд снова бесится.
На людях он сдержан и безупречно спокоен, но после любого мелкого поражения нервничает – зарывается с головой в свои книги, а потом полночи ерзает и сопит в подушку: наутро после таких беспокойных терзаний обычно проливается чья-то кровь.
«Записки о галльской войне» он всегда держит под рукой. Меня умиротворяет молитва или чистка оружия, его – беллетристика. Эд иногда даже зачитывает мне понравившиеся моменты, пытаясь расширить мой кругозор. «Ты легат, твоя тактика ведения боев должна граничить с гениальностью, иначе фредонцы вытрут о легион ноги и сожрут нас на праздничном пиру в честь победы». С этими увещеваниями блондинчик внушительно потрясает потрепанным томиком; я не люблю эти чтиво, но когда Эд самолично озвучивает избранные пассажи - я не против. Под «Записки» хорошо засыпается… Правда, если Эд в очередной раз застукает, что я тихо храплю, то снова начинает беситься. Прищуривается злобно, гневно сопит, а потом отворачивается и делает вид, что затаил смертельную обиду. На самом деле на меня он долго дуться не может – не дикарям же ему потом, в конце концов, свои книжки читать.
В последнее время дика… легионеры проявляют все большие успехи во время тренировок. Эд гоняет их по плацу, добиваясь исключительного подчинения, безупречной боевой дисциплины. Он определенно гордится своими достижениями, а, возможно, ему просто нравится красоваться над ровным построением сотни вымуштрованных солдат. Светлые кудри взъерошены в живописном беспорядке, алая туника трепещет на ветру, а Цезарь возвышается над своим легионом на фоне бездонного лазурного неба. Даже не херувимчик – ангел войны. И сдержанно улыбается, обозревая свысока свою армию. Потом лицо медленно кривится в кислой мине, а улыбка неуклонно сползает, словно укорачивающаяся тень в полдень:
- Легат!!!
Я уже второй год «легат». Да не просто абы какой, а Легат Пустошей – так меня Эд называет в хорошем настроении, когда мечтает о будущем покорении Аризоны и расписывает мою роль в грядущем становлении Империи. Но на плац меня Эд вызывает не за этим – наверняка вновь какой-нибудь идиот мучается опохмелом после ночной попойки и сбивает строй, а Эд… правильно, Эд бесится.
Я подхожу, заранее зная, что за сцена последует далее: на первый раз Цезарь прощает оплошность – нам нужны солдаты, правда нужны, и негоже их всех убивать за любой промах! – но на второй раз он назначает казнь. В обоих случаях разносу подвергаюсь заодно и я: легат – это все-таки легат, и должен держать своих воинов в повиновении. Однажды после очередного наглядного урока дисциплины я не выдержал. Да простит меня Господь за срамословие, но я предложил нахер запретить весь алкоголь во избежание инцидентов. Мормоны вообще не пьют – и ничего, живем как-то. Худо-бедно, но живем.
Цезарь задумался – негоже лишать солдат права на отдых, того и гляди взбунтуются, но тут и я встал в позу: я сам, можно сказать, живой пример и образец для подражания! Поза моя Эду не понравилась. В этом случае, живым примером придется становиться и ему, а он любил покрасоваться с чашей красного вина. Еще довоенное, оно резко пахло уксусом, но с этим вином Эду нравилось чувствовать себя сопричастным к традициям культуры Рима. Однако Рубикон ему все же пришлось перейти, с метаниями, сомнениями и попытками повернуть обратно, но позади назидательно возвышался я живым примером и образцом для подражания. В позе. Выбор у Эда был невелик: или отказ от отвратительного на вкус вина, или бухие солдаты, ломающие строй манипулы.
Наши легионеры восприняли новость недобро. Но несколько недовольных, на двое суток оставленные повисеть на крестах на солнцепеке, живо отбили у прочих солдат охоту перечить своим командирам. С тех пор Эд редко звал меня на плац – то ли боялся, что я огорошу его очередным рациональным советом, то ли после вступления в силу сухого закона дела с тренировкой легиона действительно обстояли настолько успешно, что мое присутствие не требовалось.
Все чаще я начал замечать, что придурь Эда вызывает множество сомнений в его состоятельности у вождей подвластных племен. По описаниям, почерпнутым в его любимой книге, Эд пытался строить осадные машины, но полученные в итоге громоздкие монстры не только прихлопнули при первом же испытании двоих солдат, но и едва ли выглядели транспортабельно. После одной из своих реформ, которых каждый раз с ужасом ожидали легионеры, Эд повелел награждать отличившихся медными и бронзовыми браслетами. Солдаты сурово косились на украшения, отобранные у женщин захваченных племен, и этим боевым наградам все равно предпочитали деньги или лишнюю порцию пайка. Идея одеть мужчин в юбки тоже поначалу не встретила восторженного отклика в рядах наших доблестных воинов, но поскольку большая часть этих людей до вступления в армию носила лишь набедренные повязки, то данное нововведение сопровождалось меньшим сопротивлением, нежели прочие выдумки Эда.
Несмотря ни на что, простые солдаты охотно подчинялись изобретательному блондинчику: при всей своей жестокости действовал он толково, решительно и справедливо. Дикари боготворили этого парня, узрев в нем путь к иной жизни, которая многим пришлась по нраву. И, что немаловажно, Цезарь не проиграл еще ни одной битвы, а легионеры забирали богатую добычу у ограбленных и ассимилированных племен. Настроения среди бывших вождей отличались куда большим скептицизмом – этим заросшим грязью амбалам явственно претила мысль, что ими командует чудаковатый юнец. Цезарь определенно нуждался в укреплении своих позиций, и вот тогда произошло то, за что впоследствии я набил ему морду – так, что он два дня из палатки не выходил.
Он объявил себя богом. Сыном Марса, его посланником на земле. Эдди быстро обстряпал простенькую легенду, по которой Третья Мировая предстала гневом божества войны, очистившегося праведным огнем всю землю. Сам он являлся олицетворением высших сил, призванных вести дикарей к светлому будущему. Вся эта идея избранной Марсом расы откровенно попахивала фашизмом, но спровоцировало меня отнюдь не это. И как у него только язык повернулся, как только в его блондинистую башку пришла подобная мысль – объявить себя богом?!
Моя религия прощает многое, но долгое время я терзался сомнениями, что мне надлежит делать: смеяться или орать на него, а может быть вообще молча уйти подальше от этого свихнувшегося на Риме самопровозглашенного царька?
В итоге я схватил Эда за ворот туники, дважды заехал ему в глаз – на том и успокоился.
Разумеется, Эдвард обиделся – за порванную тунику тоже. Надулся, нахмурился, держась за стремительно опухающую щеку, но сдачи давать не полез. Не потому, что я сильнее – просто не полез. И еще пытался оправдаться.
Доводы его, без сомнения, всегда стройны и логичны – он кого угодно уболтает, хитрая белобрысая бестия. Спорить с ним себе дороже, и в тот раз я позволил себя убедить в необходимости предпринятого решения. Цезарем он уже был – теперь пусть называет себя Сыном Марса, хоть Королем яо-гаев пусть именуется, раз ему так хочется. Порой я жажду просто придушить этого мерзавца с его невинной, сдержанной улыбкой, но каждый раз одергиваю себя: это ведь Эд, не могу я ведь в самом деле убить Эда! И уйти тоже не могу, не способен. С кем он тогда будет делиться своими планами атаки на племя Солнечных Псов? Кому станет жаловаться на безмозглых офицеров, не различающих, где лево и право? Кому он будет читать свои нудные книги? Кто будет подтирать ему сопли, в конце концов – он ведь теперь Сын Марса, и даже публично болеть ему отныне нельзя!
В угнетающем окружении отсталых, опустившихся племен, ему нужен верный друг и соратник, который говорит на столь же правильном английском и не уступает интеллектом ему самому. Ему нужен человек, способный поддержать там, где другие в силу скудности ума просто не поймут суть проблемы. Ему нужен брат, который пройдет огонь и воду – не вслед за ним, а плечом к плечу.
Гораздо больше я боюсь, что когда-нибудь Цезарь все-таки найдет другого слушателя «Записок о галльской войне». Вместо меня…
Но Эд не умеет злиться на меня - он всегда сначала долго дуется, а потом прощает.